ывать свою мать, понимая вдруг, как мало он знает
ее. С восемнадцати лет он оставил дом в Балтиморе и отправился в  Вашингтон.
Он хотел  начать  самостоятельную  жизнь,  и  это  ему  вполне  удалось,  но
ненадолго. Внезапно англичане осадили столицу, и, не желая быть замешанным в
кровавых событиях, он вернулся домой. К тому времени ему было  уже  двадцать
два, и он женился на Хелен, самой красивой и богатой  девушке  тех  мест.  В
памяти у него она осталась мертвой, лежащей с серым восковым лицом.
   - В следующий четверг мне должно исполниться двадцать пять,  -  решил  он
вдруг напомнить матери, намекая на ее возраст.
   - Ах, я думала, что тебе всего двадцать три, Тревор,  или  даже  двадцать
два.
   - Но.., как это может быть, мама?
   - Всем своим друзьям я говорю, что ты  гораздо  моложе.  Он  сочувственно
усмехнулся, понимая, как она страдает, что дети выдают ее возраст.
   - Я не собираюсь сообщать  им  свой  настоящий  возраст,  -  поспешил  он
успокоить ее. - Ты видела Джеймса?
   - Ах, он наверняка бродит где-нибудь, погруженный в  себя,  молчаливый  и
безрадостный. Его нельзя оставлять одного, пусть он займется чем-нибудь.
   На самом деле  Тревор  догадывался  об  источнике  неудовольствия  своего
младшего брата. У него расстроилась любовная интрижка  с  мисс  Мюлленс.  Он
переживал, что из-за своей поездки в Англию ему пришлось расстаться с ней.
   - Я поговорю с ним, мама.
   - Отлично. Теперь расскажи во всех  подробностях  о  встрече  с  мистером
Боргесом. Я непременно придумаю план, как вывезти отсюда сокровище.  Ты  еще
увидишь, как я всех перехитрю. Но  прежде  ответь  мне,  неблагодарный  сын,
зачем ты сообщил о сокровище Чейзов этим двоим?

***

   Дукесса сидела у себя в спальне возле окна, неотрывно смотря на  въездные
ворота. Ей мало что  удалось  разглядеть.  Мрачные  облака  закрывали  небо,
предгрозовая  атмосфера  усиливалась,  темнело,  накрапывал   дождь.   Какой
прекрасный сумрачный вид! Он соответствовал ее  душевному  состоянию.  Вдруг
Дукесса услышала, как дверь смежной комнаты отворилась, и Марк  вошел  в  ее
спальню.
   "Интересно, где он был? Отлеживался  с  головной  болью?"  Промелькнувшая
мысль вызвала у Дукессы улыбку. Любопытно, что он теперь предпримет?  Начнет
кричать? А вдруг он прихватил пистолет, чтобы  застрелить  ее?  Она  ощутила
возбуждение, но вовсе не страх при этой мысли. Как бы там ни было, но больше
она  не  намерена  сдерживаться,   он   будет   получать   ответ   на   свои
издевательства. Пульс ее учащенно забился.
   - Как ты, Марк?
   - Ничего страшного, - начал он беспечным  и  игривым  тоном,  -  вы  лишь
наградили меня нудным приступом головной боли, мадам. Очнувшись,  я  немного
полежал, думая о вашем поступке. Что ж, теперь,  кажется,  время  обеда.  Ты
выглядишь сносно. У этого платья опять довольно откровенный  вырез,  но  оно
все же скромнее остальных.
   - Спасибо, - ответила она, переводя взгляд с него на  вид  в  окне.  -  Я
вовсе не собиралась убивать тебя. Приступ головной боли - это как раз то,  о
чем я мечтала. Но ответь, мне удалось достать хлыстом до твоей плоти,  Марк?
Я оставила метку на тебе? Возможно, шрам или рубец?  Хотелось  бы  посильнее
отметить тебя, Марк.
   Он подумал о двух вздувшихся рубцах на коже.
   -  Ты  совсем  не  носишь  украшений.  Разве  у  Уиндемов  нет  фамильных
драгоценностей?  Я  прикажу,  чтобы  их   принесли   из   сейфа.   Наверняка
какие-нибудь из них и придутся тебе по вкусу.
   - Благодарю, Марк. Но неужели никакого следа на твоей благородной мужской
плоти?! Я разочарована. О, как бы я хотела оставить вечную отметку на  тебе!
Чтобы, глядя на нее, ты вспоминал,  как  я  секла  тебя.  -  Она  поднялась,
расправляя пышные юбки. - Я не желаю твоих драгоценностей.
   Он явно не собирался говорить о том, что между ними произошло.
   Внезапно Марк подошел к ней и, взяв за подбородок, резко развернул  ее  к
себе лицом.
   - Фамильные драгоценности Уиндемов принадлежат и  тебе.  Если  ты  их  не
хочешь, что ж, дело твое. А что касается наших забав на конюшне, то  я  буду
помнить лишь тебя, лежащую на спине с раздвинутыми ногами, прижимающуюся  ко
мне и жаждущую моих ласк. Буду помнить  твои  крики  и  стоны,  закинутую  в
экстазе голову, прогнувшееся подо мной тело...
   Она чуть улыбнулась, кокетливо наклоняя набок головку:
   - Ах, это все моя дурная наследственность, кровь куртизанки.  Не  меньшее
наслаждение я могла бы испытать и с любым другим красивым  мужчиной..,  быть
может, даже и большее,  кто  знает?  Возможно,  заставив  тебя  жениться,  я
оказала себе плохую услугу. Мне очень жаль, если  ты  помнишь  лишь  это  из
нашей встречи. Я жажду, чтобы ты помнил другое -  боль,  унижение,  женщину,
одержавшую верх над тобой. Я хочу, чтобы эта мысль всю жизнь не давала  тебе
покоя, чтобы сознание испытанного поражения постоянно мучило твое  сердце  и
душу.
   - Хватит дразнить меня, Дукесса. Я еще  не  решил,  какого  возмездия  ты
заслуживаешь. Не беспокойся, я сообщу тебе о своем решении, как  только  оно
придет мне в голову.
   Она презрительно улыбнулась.
   - Если ты намерен снова повести себя как ублюдок, не сомневайся, я готова
повторить всю финальную часть сцены, разыгранной на конюшне. Я не  собираюсь
оставаться спокойной коровой. Если решишь мстить мне, то клянусь, ты очень и
очень пожалеешь об этом. Поверь.
   Он тихо присвистнул.
   - Вот это да! Так, значит, прекрасной, мечтательной принцессы  больше  не
существует? Кто же теперь есть вместо нее?
   - У тебя еще будет возможность понять, кто я и кто ты.  Он  уставился  на
нее, как ей показалось, с неподдельным  интересом,  как  будто  видел  перед
собой нечто загадочное и особенное. Упрямец! Что он такое позволяет думать о
ней? Марк вдруг как ни в чем не бывало перескочил на другую тему:
   - А ты уже думала о тех рисунках в книге монаха? Неплохо бы  иметь  копии
или наброски с них, если, конечно, мы хотим разобраться с этими пресловутыми
сокровищами.
   Что ж, он переключился вовремя, она  уже  устала  пикироваться.  Отлично.
Очень удачный переход. Ей есть чем ответить. Дукесса выдвинула ящичек  стола
с инкрустированной крышкой, достала стопку рисунков и  протянула  их  Марку,
довольно улыбаясь. Он начал придирчиво рассматривать.
   - Кажется, это деревенская площадь.  Да,  если  не  ошибаюсь,  это  Кирби
Мелькэм. Видишь эти маленькие каменные коттеджи вдали и вогнутый мост  через
речку Эйр? Ты полагаешь, это место имеет какое-то  отношение  к  сокровищам?
Зачем здесь священник, благословляющий народ?
   - Не знаю. Мне кажется, что это не деревенские  коттеджи,  а  строения  с
кельями монахов. Не сомневаюсь,  это  Сент-Сваль,  аббатство,  один  из  его
уголков.  И  наш  родственничек,  мистер  Боргес,  так  думает.   Непременно
отправлюсь завтра на эти руины. Уже не один год прошел  с  тех  пор,  как  я
последний раз побывала там вместе с тобой. Близнецами и несчастными Чарли  и
Марком. Каких только каверз  не  изобретали  мы,  играя  в  этих  монашеских
кельях! Ты что-нибудь помнишь?
   - Думаю, Тревор непременно отправится туда завтра,  как  только  кончится
дождь. И прихватит с собой Джеймса.
   - Но ведь он знает, если сокровище и существует, то оно принадлежит тебе,
Марк.
   - Что ж, если очень захотеть, то  можно  вообразить  его  джентльменом  и
человеком чести, несмотря на то, что на самом  деле  он  всего  лишь  наглый
колонист. И меня до сих пор не перестает бесить его имя.
   Оторвавшись от рисунков, Марк вдруг обнял ее и, наклонившись,  поцеловал,
придерживая руками лицо, чтобы она не  могла  увернуться.  Она  настороженно
замерла, стараясь понять, что последует дальше. Он же, истолковав ее реакцию
по-своему, решил, что она вернулась к своему обычному замкнутому  состоянию.
Откинув назад голову, он расхохотался.
   - Спокойствие и выдержка. Все снова вернулось  на  свои  места.  Тебя  не
взволновал даже мой поцелуй. Куда подевался твой темперамент, Дукесса? О,  я
готов снова начать дразнить тебя, лишь бы  еще,  раз  увидеть  живой,  а  не
холодной девственницей или разочарованной королевой. Ах, если бы у меня было
в запасе чуть больше времени!.. - Вздохнув с сожалением, он отступил  назад.
- Нет, я не могу сейчас заняться тобой. Опять проклятая  ироничная  улыбка?!
Но ты ведь прекрасно знаешь, Дукесса, будь у нас сейчас время,  я  бы  вновь
заставил тебя потерять голову от страсти. К  сожалению,  сейчас  пора  снова
встретиться с нашими колониальными родственниками. Кажется, ты говорила, что
Баджи приготовил ягненка?
   - Да, в абрикосовом соусе. Какого ты  высокого  мнения  о  своих  мужских
способностях, Марк! Ты считаешь себя самым искушенным и  соблазнительным  на
свете. Но не забывай.., я дочь своей матери, а ты всего лишь один из мужчин,
и возможно, не самый искусный. Чтобы судить об этом,  мне  недостает  опыта.
Да, мое тело неплохо отвечает твоему,  но  мир  полон  красивых,  изысканных
мужчин,  которые  с  радостью  найдут   меня   прекрасной,   восхитительной,
очаровательной... Возможно, от кого-нибудь из них я смогу иметь ребенка. Кто
знает?.. Интересно, Баджи уже успел нарезать баранину? Вряд ли.
   Марк рассмеялся, делая вид, что позабавлен ее болтовней,  потом  взял  ее
руку и притянул к себе. Дукесса не сопротивлялась.  Пусть  думает,  что  она
становится мягкой и послушной от его прикосновений.
   Она знала, что самолюбие Марка очень задето. Но как он думает отыграться?
Дукесса не надеялась, что он простит ей все, и была готова к самому худшему.
***

   - Я нахожу мистера Баджи совершенно очаровательным.
   - Ах, но он же слуга, Урсула. Умоляю тебя, думай, что говоришь, и  помни,
кто ты есть.
   - Я американка, мама.
   - Ты графская внучка, не забывай об этом и держись соответственно.
   - Я думаю, что Урсула права, мама, - решил вмешаться  Тревор.  -  Мы  все
американцы, а я даже сражался против англичан, несмотря на то  что  они  мои
предки. Кроме того, я должен заметить, что Баджи  обладает  слишком  многими
талантами.
   - А что ты думаешь о Спирее? - поинтересовался Марк у  Урсулы,  -  Мистер
Спирс очень добрый и терпеливый, и у него, чудесный голос. Сегодня я слышала
в его исполнении куплеты о лорде Кэстельри и о конгрессе в Вене.  Мне  очень
понравилось.
   - А я слышал, как что-то подобное напевала Дукесса, - сказал Тревор. - Ты
случайно не помнишь слова? - повернулся он к ней.
   Она поставила свою  изящную  чашечку  мейсенского  фарфора  на  блюдце  и
пропела:

   Вена - это волшебный сон,
   Где все может случиться,
   Место, где можно блеснуть и отличиться.
   Готовься играть,
   Плясать языком, а не ногами.
   Все сумей рассчитать
   И спрятаться за пустяками.
   Пусть Франция взлелеяла мечту о безграничной силе,
   Но Австрия народы защитила.
   Ввела войска и издает закон
   За новый передел на благо всех сторон.
   Конгресс торжественный, столичный
   Объявит скоро, что она правитель преотличный.
   Для неспособных слабых стран
   На благо им кулак австрийский дан.
   Да здравствует в веках хозяйка бала!
   Она, вальсируя легко, уже часть Польши и
   Венецию с Ломбардией подмяла.
   Зато лорд Кэстельри в упадке сил
   Португалию упустил.
   Он, видно, не хотел, чтоб Англия слыла тираном,
   Купился он на болтовню о страже честном и гуманном.
   Проснись, учись, не стой как пень.
   Близится проклятого дипломата день.

   - Откуда ты знаешь эти куплеты?
   - Почему бы мне не знать их? - Дукесса медленно повернула голову к своему
мужу. - Меня очень  многое  интересует,  а  эти  куплеты,  по-моему,  совсем
недурны.
   - Меня не удивляет, когда военные песенки распевает Спирс,  он,  кажется,
знает их все. Но ты... Откуда  тебе  знать  их  и  почему  они  должны  тебя
интересовать?
   - Если их знает Спирс, то почему бы не знать и мне. Я слышала, как он пел
их, и запомнила, вот и все, очень просто. У меня  неплохая  память.  У  леди
тоже могут быть какие-то способности, Марк.
   Дукесса явно лгала, но он не понимал зачем. Мало ей недавней  атаки,  она
решила постоянно дурачить его. Да, его жена очень изменилась, но теперь  она
как никогда притягивала и очаровывала его.
   - Куплеты недурны, но поешь ты не очень хорошо, - вмешалась Вильгельмина.
- У моей Урсулы голос гораздо лучше, я сама его ставила.
   - Но, мама! Дукесса спела просто великолепно, - смутилась Урсула.
   - Не слишком ли у нее много дарований? - сказал Марк. -  Она  все  больше
удивляет меня в последнее время.

***

   Дукесса не собиралась ждать этой  ночью  прихода  Марка.  Пусть  остается
наедине со своим контролем. Так уговаривала  она  себя,  на  самом  же  деле
просто боясь растаять от его ласк. Этого нельзя было допустить. Поэтому  она
и направилась в маленькую спальню в самом конце восточного коридора, которую
называли комнатой "Золотых листьев", где зарылась в огромной  постели  среди
многочисленных покрывал, вдыхая нежилой, застоявшийся воздух. Этой  спальней
уже несколько лет никто не  пользовался.  Дукесса  никак  не  могла  уснуть.
Мешали  мысли..,  о  сокровищах  Уиндемов.  Они  должны  существовать,   она
чувствовала это, уже почти не сомневаясь.
   Вдруг  что-то  осенило  ее.  Она  стремительно  поднялась  с  постели   и
направилась в библиотеку.
   С единственной свечой в руке Дукесса оглядывала поднимавшиеся до  потолка
ряды книг. С чего начать?
   Она зажгла еще один подсвечник и начала просматривать  книги  на  книжных
полках налево от двери. Неожиданно она вздрогнула от ударов настенных  часов
в коридоре, которые пробили четыре раза. Неужели так поздно? И в тот же  миг
она замерла с огромным томом в руках, не веря в свою удачу. Несомненно,  это
был тот же самый том, что  и  у  мистера  Боргеса,  с  тем  же  внушительным
переплетом из красного дерева, с крестом, тот же текст на латыни и  странные
рисунки. Она взялась за него в тот момент, когда начали бить часы.
   Быстро просмотрев книгу, она обнаружила, что страницы в ней  не  вырваны,
как в той, что была у мистера  Боргеса.  Но  сколько  же  здесь  было  пыли.
Казалось, ничья рука не касалась этого тома уже много лет. Сердце ее  билось
глухими неровными ударами, когда она, наклонившись и  держа  в  руке  свечу,
старалась  разобрать  текст,  неизвестный  мистеру   Боргесу.   К   великому
сожалению,  она  понимала  лишь  отдельные   слова.   Упоминался   Кромвель,
вице-регент Генриха VIII,  и  банда  его  молодых  головорезов.  Упоминались
какое-то дерево и хранилище. На последней странице  она  обнаружила  рисунок
невероятно огромного и сучковатого дуба, под ним находилась каменная  крышка
колодца с прикованной на цепи бадьей. Фоном служило  какое-то  нагромождение
скал, казавшееся не совсем случайным, но скорее имевшим непонятную  странную
последовательность. Что все это могло  значить?  Картину  довершали  облака,
выполненные  зловещей  черной  краской  и   создававшие   тяжелое,   давящее
настроение.
   И вдруг она услышала какой-то странный звук, похожий на дуновение  ветра.
Однако это вряд ли мог быть сквозняк, она  помнила,  что  закрыла  за  собой
дверь. Дукесса приоткрыла ее и поплотнее захлопнула и тут же снова  услышала
позади себя странный слабый  звук,  похожий  на  чье-то  дыхание.  В  то  же
мгновение она увидела черную тень, мелькнувшую по стене,  ощутила  страх,  и
тут же удар в висок заставил ее потерять сознание. Все погрузилось во мрак.

Глава 18

   Она открыла глаза и увидела обеспокоенное лицо Марка. Что с  ним,  почему
он так странно смотрит на нее? Какое ему вообще до нее  дело?  Должно  быть,
она видит его во сне. Моргнув, она снова открыла  глаза  -  черты  его  лица
заострились, голубые глаза казались темнее, чем  обычно.  Какой-то  странный
туман застилал ей глаза, и внезапно острая боль вновь лишила ее сознания...
   - Марк, - простонала она, приходя в себя и протягивая к нему руку.
   - Тише, - сказал он, когда, осознав, что  делает,  она  хотела  отдернуть
руку, - лежи спокойно, тебе пока лучше не двигаться. У тебя  огромный  синяк
под левым глазом и на виске.
   Ей хотелось продолжить этот разговор и узнать, что произошло,  но  мешала
мучительная боль, мгновенно возникающая при попытке заговорить. Кивнув  ему,
она снова закрыла глаза.
   Дукесса чувствовала, как его пальцы нежно касаются ее лица, убирая  пряди
волос со лба и ушей. Мокрый компресс лег на  лоб.  Спирс  говорил  что-то  о
розовой воде, уменьшающей боль. Баджи убеждал не давать настойку опия до тех
пор, пока не выяснится, нет ли у нее сотрясения мозга. Марк держал ее лицо в
своих ладонях, умоляя ни о чем не думать и расслабиться.
   - Потом, когда тебе станет лучше, ты  все  вспомнишь  и  расскажешь  нам.
Джеймс нашел тебя без сознания на полу  библиотеки.  Его  привел  туда  свет
зажженных тобой свечей. Увидев тебя,  он  подумал,  что  ты  мертва.  Должен
признаться, ты очень напугала меня, Дукесса, не говоря уже о бедном Джеймсе.
Он пришел, заикаясь, с лицом  призрака.  Никогда  больше  не  разгуливай  по
ночам. Ты, должно быть, ударилась головой  о  книжную  полку.  Но  что  тебе
понадобилось в такой час в библиотеке? Джеймс нашел тебя уже под  утро.  Ах,
нет, не отвечай, я совсем забыл, что тебе необходим покой. Мы разберемся  со
всем этим позже. Все в порядке.  Расслабься.  Это  Баджи  сказал,  что  тебя
необходимо привести в чувство. Поэтому я  и  болтаю  без  остановки.  Теперь
скажи мне, сколько я показываю пальцев?
   Его пальцы расплывались перед ней как в тумане, и все же она  видела  их.
Облизнув пересохшие губы, Дукесса прошептала: "Три", - чуть не  задохнувшись
от страшного приступа боли, вызванного произнесением этого простого слова.
   Чьи-то заботливые руки сменили компресс у нее на лбу. Она  снова  ощутила
успокоительную свежесть и захотела  поблагодарить,  сказать,  что  ей  стало
легче от этого, но побоялась нового приступа боли. Она собрала всю свою силу
воли, чтобы просто находиться в сознании.
   Дукесса видела руку Марка у своей груди и слышала, как он говорил:
   - Ее сердце бьется уже совершенно нормально, Баджи. Не  волнуйся,  с  ней
все будет в порядке.
   - Знаю, знаю, - слышала она голос Баджи. - У нее сильное сердечко, оно не
должно преподнести нам  никаких  неприятных  сюрпризов.  Закрой  ее  получше
одеялом. Все, что ей нужно, это тепло и покой. Но она  должна  находиться  в
сознании, обязательно в сознании.
   Она вдруг поняла, что спасена. Никто не сможет еще раз ударить ее - здесь
рядом Марк и Баджи, они охраняют ее. Дукесса услышала голос Спирса,  идущего
к ее постели:
   - Я приготовил мазь по вашему рецепту, Баджи. Надо смазать  место  ушиба.
Милорд, - обратился он к Марку,  -  вам  придется  осторожно  поддержать  ее
голову.
   - Прекрасно, - сказал Баджи, - мазь  должна  уменьшить  опухоль  и  снять
боль.
   Марк осторожно повернул ее голову в подушках. Она даже не осознавала, что
кричит от боли, слезы вытекали из ее закрытых глаз и сбегали по щекам.  Марк
нежно успокаивал ее:
   - Придется немного потерпеть, Дукесса. У Спирса легкие пальцы.  Возможно,
мазь немного и жжет, но скоро тебе станет  легче,  обязательно  легче.  Если
этого не произойдет, можешь поставить Баджи такой  же  синяк,  как  у  тебя,
пусть и у него поболит голова.
   Наконец Спирс смазал ее висок, и тут  же  она  ощутила  приступ  тошноты,
выворачивающий ее внутренности и отдававшийся рвущей тяжестью в голове.  Она
конвульсивно сглатывала, растерянно глядя по сторонам.
   - Дыши глубже, Дукесса. Все в порядке. Боль скоро уйдет. Делай то, что  я
говорю, дыши глубже.
   И все же она почувствовала себя легче, лишь когда ей дали опий.  Но  Марк
по-прежнему не разрешал ей говорить.
   - Теперь ты должна поспать, Дукесса, - убеждал он.
   - Не оставляй меня, - внезапно  прошептала  она.  От  удивления  он  даже
замолчал, и во время этой напряженной паузы она со страхом ожидала,  как  он
ей объявит сейчас, что не может остаться.
   - Разумеется, я останусь