любовником, заботящимся не  только  о  своем
удовольствии, - заметила она. - Расскажи мне, что тебя тревожит.
   Нежно поцеловав костяшки пальцев на ее руке, Кларендон опустил ее руку ей
на живот и, расправив пальчики на гладкой белой коже, погладил их.
   - Ты прекрасна, -  проговорил  он  отрешенно.  Мысли  его,  однако,  были
далеко.
   - Да, знаю, но это не важно. Ты тоже прекрасен. Только  в  чем  же  дело,
Ричард?
   Кларендон медленно поднялся с кровати и подошел к камину - огонь  уже  не
бушевал, как прежде, а тихо и уютно потрескивал в нем. Ричард потянулся. Его
крупное тело озарял золотистый свет пламени. Она восторгалась  его  умом  не
меньше, чем телом - таким же быстрым и сильным.
   - Ты устал, - промолвила она, нарушая затянувшуюся тишину.
   - Да, очень, - кивнул он в ответ.
   Если бы дело было только в этом! Он сделал ошибку. Ричард  надеялся,  что
близость с этой женщиной поможет ему вновь  обрести  себя,  ощутить  вкус  к
жизни, но чуда не произошло. Кларендон чувствовал себя еще более утомленным,
чем час назад.
   - Да, - еще раз бросил он. - Я очень устал, прости меня.
   Вынырнув из постели, она подошла к Кларендону и  прижалась  к  нему  всем
телом.
   - Все дело  в  той  девушке,  которая  вышла  замуж  за  Филипа  Мерсеро,
отвергнув тебя? Ты по-прежнему жаждешь ее, не так ли?
   При этих словах Ричард улыбнулся. Все было бы намного проще, если бы дело
было  только  в  Сабрине.  Однако  другая  душевная  боль  терзала  молодого
человека, заставляя сомневаться в том, что она когда-либо его отпустит.
   - О чем ты? - спросил он.
   - Мужчины и женщины очень разные.  Мужчине  важно  верить  в  себя.  Если
женщина его отвергает, он начинает мучиться сомнениями, но  сердце  его  при
этом остается спокойным. А вот женская душа  -  пустыня,  жаждущая  мужского
внимания. Женщину легко ранить - особенно недостатком внимания,  на  которое
так скупы мужчины. Вот и получается, что страдают и те и другие, только боль
у них разная.
   - Думаю, спорить бесполезно. Нет,  поверь,  дело  не  в  Сабрине.  Они  с
Филипом сделали то, что должны были сделать. Сабрина беременна, а  Филипа  я
еще никогда не видел таким счастливым.
   Она кивнула, почувствовав, что Кларендон говорит правду.
   - Тогда в чем же дело? - продолжала она расспросы.  -  Может,  твоя  мать
больна?
   - Нет, с ней все в порядке.
   - Ты скорбишь по отцу?
   - Да, разумеется. Он был лучшим человеком на свете. Думаю, мне  до  самой
смерти будет не  хватать  его.  -  Помолчав,  Ричард  опустил  глаза  на  ее
хорошенькое личико. - Ты ведь не уймешься просто так. Моргана?
   - Нет.
   Ее ладонь легла на его руку. Она не заигрывала с ним, но его тело все  же
ответило на это прикосновение. Почувствовав его возбуждение, Моргана  быстро
попятилась назад.
   - Прежде чем ты снова набросишься на меня, скажи, в чем дело?
   - Женщина не должна докучать мужчине! - взорвался Ричард. - Черт  возьми,
Моргана, все дело в убийстве, в бессмысленном убийстве человека, который был
мне так дорог!
   - А ты убил преступника? - спросила  она  таким  равнодушным  тоном,  что
Ричард удивленно посмотрел на нее.
   Запустив длинные пальцы в темные волосы,  герцог  еще  больше  взлохматил
свою шевелюру.
   - Нет, я точно не знаю, кто убил  его.  Признаюсь,  мне  безумно  хочется
отправить этого типа назад, в преисподнюю, откуда он ненароком вырвался,  но
даже не сам факт его существования приводит меня в ярость и отчаяние. Я  все
чаще начинаю задумываться, может ли хоть кто-нибудь из нас  считать  себя  в
безопасности. - Кларендон отвернулся от нее и, опустив голову, стал смотреть
на огонь.
   Моргана поняла, что больше он ничего не скажет. Ричард испытывал боль,  и
она поможет ему. Вообще-то Кларендон всегда платил ей, но на этот раз она  с
радостью утешит его и ничего не попросит взамен.
   - Прости, - проговорила Моргана,  прижимаясь  к  его  мускулистому  телу.
Поцеловав Ричарда в плечо, она припала щекой к его спине. - Пойдем,  я  хотя
бы на время помогу тебе забыться.
   Он не повел ее в постель. Приподняв Моргану, Ричард рывком насадил ее  на
свою восставшую плоть. Его движение было столь резким,  что  Кларендон  даже
испугался, не причинил ли ей боли, но, услышав низкий, сладострастный  стон,
понял, что женщина близка к вершине наслаждения. На сей раз он не обманул ее
ожидания. Однако когда через три четверти часа Ричард уходил из ее  спальни,
Моргана знала, что он по-прежнему холоден как камень.

Глава 2

Ромилли-на-Сене, Франция, 10 февраля 1815 года

   Было поздно. Эванжелина  положила  щетку  на  туалетный  столик  рядом  с
серебряной расческой: девушка так устала, что была не в силах даже  заплести
косу. Эванжелина слышала, как горничная Маргарита тихо смеялась  и  напевала
что-то вполголоса, расправляя складки на голубом бархатном  платье  госпожи,
которое та надевала вечером.
   Эванжелина посмотрела на свое отражение в зеркале. Она была очень бледна.
Да, она устала, и усталость эта тяготила не только тело, но и душу.
   Эванжелина ненавидела Францию.
   Но ничего не говорила отцу - не хотела обижать. А отца она любила  больше
всех на свете.  Узнав,  что  Наполеон  сдался,  а  Людовик  возвращается  на
французский трон, отец пришел в такой восторг, что схватил ее  в  объятия  и
пустился в пляс.
   В Ромилли-на-Сене они вернулись полгода  назад  -  только  не  в  родовое
поместье, а в небольшой домик, расположенный в двух милях  от  замка.  В  их
доме поселился богатый купец со своей толстой женой и шестью отпрысками.
   Но  отца  Эванжелины  это  не  заботило.  Он  мечтал   вернуться   домой,
разговаривать  на  своем  родном  языке,  смеяться  над  шутками,  понятными
французам. По правде говоря, отец  никогда  не  понимал  английского  юмора.
Эванжелина подозревала, что отец просто не хотел впитывать в себя английский
дух. Он прекрасно  говорил  по-английски,  но  думал  только  по-французски.
Эванжелина не раз спрашивала себя, как к этому относилась ее мать - истинная
английская леди, знавшая, разумеется, что муж не раскрывает перед ней  душу,
не делится своими мечтами.
   Отец прожил в Кенте двадцать пять лет. Там он женился на дочери  местного
барона, который поселился вместе с молодыми супругами, потому  что  проиграл
все свое состояние. Эванжелина любила своего  английского  дедушку.  Правда,
девушка осознавала, что теперь ее отношение к нему, пожалуй, было  бы  иным,
чем в детстве. Однако дедушка умер до  того,  как  она  успела  повзрослеть,
поэтому  в  ее  воспоминаниях  он  навсегда  остался  добрым  и  романтичным
стариком.
   Сама Эванжелина  была  очень  похожа  на  отца.  Девушка  прекрасно,  без
акцента, говорила по-французски, но никогда не была француженкой в  душе.  И
как она могла сказать отцу, что чувствует  себя  несчастной,  что  ей  легче
умереть, чем выйти замуж за француза  вроде  графа  де  Пуйи,  Анри  Моро  -
богатого  и  красивого  дворянина,  который   нисколько   не   волновал   ее
воображения? Она даже не улыбалась в его присутствии.
   Вечер был долгим и утомительным - главным образом из-за того, что Анри по
неведомой ей причине вознамерился во что бы то ни стало взять  Эванжелину  в
жены, вообразив, что та станет для него идеальной  спутницей  жизни.  Одному
Богу известно, как она отговаривала его, но граф упорно стоял на  своем,  не
желая слушать никаких доводов. Он хотел ее. И использовал любую возможность,
чтобы затащить Эванжелину в укромный уголок.
   Кто-то тихо постучал в дверь спальни. Улыбнувшись,  Эванжелина  торопливо
встала: отец всегда заходил к ней перед сном. Эти мгновения  девушка  любила
больше всего.
   Она ответила на стук по-французски, потому что  знала,  что  именно  отец
хочет услышать от нее:
   - Entrez <Войдите! (фр.)>!
   Отец Эванжелины. Гийом де Бошам, казался ей самым  красивым  мужчиной  на
свете. Он прошел по ее спальне уверенной поступью воина, хотя на самом  деле
никогда не участвовал в сражениях. Раскрыв ему  объятия,  девушка  подумала,
что отец скорее был философом. Женщины просто липли к нему.  Даже  когда  он
говорил  о  метафизических  рассуждениях  Декарта,  они  лишь  улыбались   и
подступали ближе.
   - Папа, - улыбнулась девушка, обнимая отца. Природа наградила  Гийома  де
Бошама лицом и телом воина. Он был великолепен. Немногие знали, что у Гийома
частенько побаливает сердце и что дочь постоянно тревожится  о  нем,  потому
что отцу недавно исполнилось пятьдесят пять и доктор-англичанин настоятельно
рекомендовал ему побольше  отдыхать  и  избегать  волнений.  Доктор  выразил
надежду, что любимая Гийомом  философия  помогает  больному  больше  времени
проводить в кресле. Единственная проблема, однако, заключалась в том, что де
Бошам ужасно переживал, читая Монтеня.
   - Tu est fatique, ma fille <Ты устала, моя девочка? (фр.)>?
   - Oui, Papa, un реu <Да, папочка, немного (фр.)>. - Эванжелина  покривила
душой. Она была просто измучена. Девушка повернулась к горничной:
   - Маргарита, довольно. А теперь оставь нас.
   Пухлые  пальчики  Маргариты  замерли,  затем  она  наградила  де   Бошама
страстным взглядом, пожелала всем доброй ночи  и  выскользнула  из  спальни,
закрыв за собой дверь.
   Отец с дочерью улыбнулись друг  другу,  слушая,  как  горничная  напевает
что-то, направляясь по узкому коридору на третий этаж.
   - Ah, Papa, assiedstoi <Садись, папочка (фр.).>. - предложила Эванжелина.
   Девушка внимательно поглядела на  Гийома,  когда  тот  уселся  в  удобное
кресло. Наконец она решилась заметить по-английски:
   - Что-то сегодня слишком много дам добивались твоего внимания.
   Гийом улыбнулся, делая  вид,  что  не  заметил,  каким  тоном  Эванжелина
произнесла эти слова.
   - Даже если они приходят с мужьями, - промолвил он  по-французски,  -  то
почему-то считают  необходимым  флиртовать  со  мной.  Признаться,  мне  это
порядком надоело. Не пойму, в чем дело, Эванжелина. Я никогда не поощряю  их
кокетство.
   Не сдержавшись, девушка рассмеялась:
   - Ох, папа, папа! Да я в жизни не замечала, чтобы тебе  кто-то  надоедал.
Ты же обожаешь внимание. И отлично понимаешь этих  женщин.  Тебе  достаточно
лишь посмотреть вперед невидящим взором, и все они тут же сбегаются к  тебе.
А теперь скажи-ка мне вот что, папочка. Ты говорил лишь о  своих  философах,
когда дюжина дам нашептывали тебе, какой ты красавец?
   - Естественно, - серьезно отозвался Гийом. - Я  рассуждал  о  Руссо.  Он,
конечно, полный болван, но все-таки что-то в его идеях есть. Немного правда,
но он же француз. Лишь из-за этого на него стоит обратить внимание.
   Эванжелина расхохоталась. Отец смотрел на нее, чуть  наклонив  голову,  -
такая же привычка была и у нее. Вытерев слезы, девушка заявила:
   - Ты самый лучший отец в мире. Я так  люблю  тебя,  папочка.  Пожалуйста,
никогда не меняйся!
   - Твоя мать - благослови. Господь, ее доброе сердце -  была  единственной
женщиной, которая пыталась  изменить  меня.  Все  еще  улыбаясь,  Эванжелина
промолвила:
   -  Мама  просто   пыталась   хоть   немного   отвлечь   тебя   от   твоих
философствований  и  размышлений  о  метафизичности  природы.  Теперь-то   я
понимаю, что обязанность жены и заключается в том, чтобы перевести  внимание
мужа на себя,  а  не  заниматься  лишь  поиском  несуществующих  ответов  на
некоторые вопросы.
   - Да ты смеешься надо мной, детка! - вскричал де Бошам. - Впрочем, я тебя
люблю, так что прощаю насмешки. - Откинувшись на спинку  кресла,  он  сложил
руки на коленях и через минуту продолжил:
   - Похоже, тебе было невесело сегодня, та fillе <моя  девочка  (фр.).>.  А
ведь тебя окружали молодые люди, восторгавшиеся тобой. И ты не пропустила ни
одного танца! Мне лишь однажды удалось пригласить тебя на вальс.  Кстати,  я
заметил, что милый Анри был удивительно внимателен к тебе.
   - Да нет в нем ничего удивительного, папа. Анри  назойлив,  как  голодная
чайка! Он упрямее нашей кентской козы Доркас, к тому же у него вечно влажные
ладони. Если бы, шаря руками у меня по спине, он  говорил  о  чем-то,  кроме
лошадей, доходов и возможности  увеличить  свои  владения,  то  я,  пожалуй,
смогла бы выдержать его компанию  минут  на  пять  подольше,  -  раздраженно
проговорила Эванжелина.
   - Не сердись, малышка, но я и вправду слышал, что он пытается  соблазнить
тебя. - покачал головой Гийом. - Ты говоришь, он  шарил  руками  у  тебя  по
спине? Хорошо, я потолкую с мальчиком.
   - Он далеко не мальчик, папа. Ему двадцать шесть.
   - Да, но для мужчины это совсем немного, -  возразил  де  Бошам.  -  Всем
известно,  что  мальчики   взрослеют   позднее   девочек.   Может,   это   и
несправедливо, но так уж устроил Господь. Конечно, Анри немного глуповат, но
с возрастом он, несомненно, поумнеет. К тому же он из отличной  семьи)  Анри
уже владеет целым поместьем, в то время как его дядя большую  часть  времени
проводит в Париже с королем Людовиком. Так вот, его дядя заверил  меня,  что
управление поместьем поможет Анри повзрослеть.  Между  прочим,  -  продолжал
Гийом, - и тебе, моя дорогая девочка, уже почти двадцать.  Тебе  давно  пора
выйти замуж, ведь ты-то уже года два как созрела для этого. Да,  муж  -  это
тот, кто тебе нужен. Я был слишком эгоистичен.
   - Нет, если кто и был эгоистичным, так это я, папочка! - покачала головой
Эванжелина. - Но зачем выходить замуж, когда у меня есть ты?
   - Но ты еще никогда  не  любила,  -  пожал  плечами  Гийом.  Он  картинно
нахмурился, и его великолепные брови сурово сошлись  на  переносице,  однако
блестящие глаза искрились от смеха. - Если бы ты познала любовь, то  никогда
не осмелилась бы произнести такую глупость.
   Но Эванжелина осталась серьезной, она  наклонилась  поближе  к  отцу,  ее
длинные волосы перекинулись через плечо.
   - Почему-то замужество не кажется мне слишком уж привлекательным. Что  ты
скажешь хотя бы о замужних дамах, которые вьются вокруг  тебя?  Неужели  они
любят своих мужей? По-моему, замужество лишь позволяет  женщине  перейти  из
дома отца в дом мужа. Разница только в том,  что  в  доме  мужа  она  просто
обязана произвести на свет детей и  повиноваться  каждому  капризу  супруга.
Нет, мне это не по нраву, папа, - решительно заключила она.
   Месье де Бошам лишь покачал головой. Да  уж,  его  доченька  упряма  -  в
точности как ее мать Клодия. И вдруг Гийому пришла в голову  ужасная  мысль:
что, если Эванжелина еще упрямее матери? Вдруг она упряма  так  же,  как  ее
двоюродная бабушка Марта? Пожалуй, ему необходимо настоять на своем.  Гийому
это не нравилось, но другого выхода не было. Он должен потолковать с дочерью
серьезно.
   - Детка, тебе следует изменить снос мнение на  этот  счет,  -  заявил  он
сурово. - Любовь совсем не обязательна для удачного замужества.
   - Стало быть, ты не любил маму? - воскликнула девушка изумленно.
   - Любил, конечно, но я же сказал, что любовь не обязательна. Важно, чтобы
супруги одинаково смотрели на вещи, имели какие-то общие ценности, мысли. Ну
и, разумеется, немного уважали друг друга. Большего не требуется.
   - Что-то я не припоминаю, чтобы мама хоть а чем-то соглашалась  с  тобой,
зато не раз слышала, как вы смеетесь в спальне. Представь себе, я  частенько
подслушивала у дверей,  когда  была  маленькой.  Правда,  Бесси,  горничная,
как-то раз застала меня за этим занятием и взяла  с  меня  обещание  никогда
больше этого не делать. А потом Бесси  почему-то  покраснела.  -  Эванжелина
рассмеялась, увидев, как, в свою очередь, покраснел отец. - Все  в  порядке,
папочка. Как ты уже заметил, мне почти двадцать лет, так  что  я  знаю,  что
происходит, когда муж и жена остаются наедине. И я уже говорила,  что  вы  с
мамой вечно спорили, даже из-за того, что подать на обед.  Мама  терпеть  не
могла соусов, а ты просто видеть не мог сухого куска мяса. Ты еще упомянул о
взаимном уважении? Нет, папа, такой брак мне не нужен. К тому же Анри  такой
неангл... - Похолодев, она осеклась на полуслове.
   - А-а... - протянул Гийом.
   Робко улыбнувшись отцу, девушка сложила на груди руки.
   - По правде говоря, мне просто слов не хватает,  когда  речь  заходит  об
Анри, - призналась Эванжелина.
   - Похоже, ты хотела сказать, что в бедняге Анри нет ничего английского? -
подсказал отец.
   Де Бошам посмотрел на дочь своими прекрасными  синими  глазами.  Внезапно
Гийом подумал, что Эванжелина  никогда  не  будет  счастлива  в  его  родной
Франции, но станет притворяться для него. А может быть,  все  устроится.  Он
сам долго привыкал к Англии.
   - Папочка, прости меня, но лучше уж я останусь старой  девой,  чем  выйду
замуж за этого невыносимого Анри Моро. Но ведь есть еще Этьен Дедар и  Андре
Лафей, правда, они оба какие-то.., масленые. Да-да, поверь мне, папочка, они
никогда не смотрят в глаза, разговаривая со мной. Впрочем, возможно, они  не
так уж и плохи, просто мне не нравятся. И еще эта политика...  Мне  кажется,
не следует говорить о собственном короле таким  тоном.  -  Эванжелина  чисто
по-французски   пожала   плечами   и,   улыбнувшись,   подумала,   что    ее
мать-англичанка в жизни бы не сделала подобного жеста.
   - Но ведь многое изменилось, Эванжелина, - возразил Гийом.  -  Вернувшись
во Францию, Людовик нередко вел себя неподобающим  образом.  И  насколько  я
понимаю, многие французы оскорблены его упрямством,  его  невоздержанностью,
нежеланием понимать сложившуюся ситуацию.
   - Не думаю, что все это касается простых людей.  А  аристократы,  кстати,
просто ненавидят друг друга. И между  прочим,  осмеливаются  издеваться  над
англичанами, которые на самом деле спасли их. Признаюсь, все это ужасно злит
меня. - Девушка замолчала и потерла лоб ладонью. - Прости еще раз,  папочка.
Просто я устала, вот и  все.  А  когда  я  устаю,  мой  язык  перестает  мне
повиноваться. Я просто несносна... Прости...
   Де Бошам встал и подошел к дочери. Взяв Эванжелину за руки, он поднял  ее
с кресла и заглянул в карие глаза девушки - глаза ее  матери  -  огромные  и
такие глубокие, что философ вроде него  вполне  мог  отыскать  в  их  темной
бездне ответы на некоторые вопросы.  Похлопав  дочь  по  плечу,  Гийом,  как
обычно, поцеловал ее в обе щеки.
   - Ты так красива,  Эванжелина,  -  промолвил  он.  -  Но  твоя  душа  еще
прекраснее.
   - Да нет, папочка, я серенькая самка  красавца  павлина  по  сравнению  с
тобой, - пробормотала девушка.
   Улыбнувшись дочери, Гийом нежно погладил ее по щеке.
   - Ты слишком привязалась  к  этим  нудным  англичанам,  -  заявил  он.  -
Конечно, люди они, надо признаться, неплохие, если  только  смириться  с  их
тяжелой пищей и скучными разговорами.
   - Стало быть, ты любишь во мне только французскую половину? К тому  же  я
уверена, что мама никому не казалась скучной.
   - Да уж, с этим спорить не буду, - кивнул де Бошам. - Да мне даже ноготки
на твоих пальчиках нравятся, та fille. A что до твоей  матери...  Знаешь,  я
почему-то уверен, что в душе она была  француженкой.  Клодия  обожала  меня.
Впрочем, что-то я отвлекся... Пожалуй, мне, старику, пора привыкнуть, что ты
больше англичанка, чем француженка. Может, ты  хочешь  вернуться  в  Англию,
Эванжелина? Я же не слепец, детка, и вижу, что во Франции ты и дня  не  была
счастлива.
   Девушка крепко обняла отца и прижалась щекой к его щеке - для женщины она
была довольно высокой.
   - Папочка, мое  место  здесь,  с  тобой.  Уверена,  что  смогу  ко  всему
привыкнуть. Только мне не хочется выходить замуж за Анри Моро.
   Внезапно снизу раздался грохот - кто-то изо всех сил барабанил в  тяжелые
двери, потом в нее стали стучать ногами, обутыми в тяжелые сапоги. Закричала
Маргарита. Послышался громкий и испуганный возглас Жозефа,  потом  еще  один
вопль и звук удара.
   - Побудь здесь, - велел Гийом дочери.
   Сам он бросился к двери спальни и распахнул се. Эванжелина услышала,  как
по коридору загрохотали чьи-то тяжелые сапоги. Шум был такой, словно к ним в
до