ляешь меня, а я не знаю, как тебе ответить, и просто стою  столбом,  как
невежественная дура.
   Он отстранился от нее и скрестил руки на груди.
   - Смотри, полная  луна.  Она  великолепна,  правда?  Ее  сердце  неистово
стучало, внизу живота разливалась тупая сладкая боль. Ей  хотелось  целовать
его, касаться его так же, как он касался ее. Ей хотелось сжать зубами  мочку
его уха.
   - Да, - произнесла она. - Луна светит так ярко, что я вижу  двух  ржанок,
сидящих в гнезде вон под тем можжевеловым кустом.
   Он снова приблизился к ней вплотную, прижал ее тело к своему и сразу  же,
без предупреждения его ладонь  медленно  заскользила  по  ее  животу,  потом
скользнула еще ниже и там остановилась. Она чувствовала обжигающий  жар  его
руки сквозь ткань платья.
   Чесса не двигалась, только взглянула на него широко открытыми глазами.
   - Никто никогда не касался меня.., там, - проговорила она.
   Он слегка пошевелил пальцами, и она вздрогнула.
   - Я так и думал,  хотя,  с  другой  стороны,  ты  уже  столько  раз  была
беременна, что трудно предположить, что тебя до сих пор никто не касался.  У
тебя встревоженный вид, Чесса. Почему? Разве тебе  не  нравится,  когда  моя
рука прижимается к твоей плоти?
   Она смотрела на него, и все ее чувства ясно выражались  на  ее  подвижном
лице.
   - Я не знаю, нравится мне это или нет. Я к этому не привыкла. Но  я  знаю
другое: я люблю тебя, Клив. Если ты еще не полюбил меня,  это  не  важно.  Я
просто хотела, чтобы ты знал о моих чувствах.
   Он застонал и рывком прижал ее к себе, чтобы она ощутила жар его  тела  и
твердость его возбужденной мужской плоти.  Он  часто  и  тяжело  дышал,  ему
хотелось овладеть ею прямо сейчас, прямо здесь, среди кустов можжевельника и
вереска, где свила себе гнездо пара ржанок.
   - Чесса, - проговорил он, не отрываясь от ее губ,  -  я  больше  не  могу
терпеть. Не знаю, что со мной происходит, но я не могу  ждать.  Я  собирался
действовать не торопясь, но чувствую, что не в силах  медлить.  Я  собирался
раззадоривать и ласкать тебя, пока ты не начнешь стонать от  нетерпения,  но
это выше моих сил.
   Чесса с таким пылом прильнула к нему,  что  он  едва  не  опрокинулся  на
спину. Он пошатнулся, рассмеялся и опять припал к ее губам.  Потом  медленно
уложил ее на тропинку, и только тут до него дошло, что под ними косогор, что
земля очень твердая и что для Чессы это будет в первый раз. Он  выругался  и
сел.
   - Мы не можем здесь остаться. Здесь неудобно. Идем, Чесса. И, пожалуйста,
поторопись.
   Он схватил ее за руку и потащил за собой, не глядя по  сторонам.  Все  их
друзья по-прежнему пировали под открытым  небом  между  домом  и  палисадом,
однако, когда Клив протащил Чессу мимо них и втянул ее за собой в  дом,  они
прервали трапезу. Вдогонку новобрачным раздались взрывы хохота. Старая Альна
крикнула:
   - Пусти в ход язык, Клив. Женщине нравится мужской язык.
   - Ха! - сказал Хафтер. -  Ты,  Альна,  так  стара,  что  наверняка  давно
забыла, что это такое - мужской язык.
   - Альна, не обращай на него внимания. Вот, выпей меду, - вмешалась Утта и
довольно хихикнула, когда Хокон погладил ее по заду.
   Керзог залаял и бросился было вслед за Кливом и Чессой, однако, вбежав  в
дом, тут же остановился, вскинул свою большую  голову,  потом  повернулся  и
ринулся обратно, туда, где люди ели, смеялись и кричали.
   - Наконец-то, - задыхаясь, проговорил  Клив;  грудь  его  вздымалась.  Он
быстро отдернул в сторону медвежью шкуру, которая закрывала вход  в  спальню
Рорика и Мираны, и  с  облегчением  увидел,  что  они  не  потушили  фитиль,
плавающий в плошке с маслом. Свет в спальне был мягким,  неясным,  воздух  -
теплым и ласкающим, и рядом с ним была его жена.  Она  принадлежала  ему  по
праву.
   Он поднял ее на руки и уложил на кровать, но тут же спохватился  и  опять
поставил ее на ноги.
   - Твое  платье,  -  пробормотал  он  и  вместо  того,  чтобы  расстегнуть
драгоценные броши, скреплявшие платье у нее на плечах, едва не оторвал их.
   Внезапно Чесса рассмеялась:
   - Дай мне раздеться самой, Клив, иначе завтра утром мне придется  просить
у кого-то из женщин новое платье.
   Он отступил на шаг и сорвал с себя одежду. Когда Чесса, все еще  в  своей
длинной полотняной сорочке, подняла на  него  взгляд,  он  стоял  перед  ней
совершенно обнаженный и пожирал ее глазами. Он тяжело дышал. Он не мог взять
в толк, отчего  его  вдруг  захлестнуло  такое  неукротимое,  всесокрушающее
желание, но ничего не мог с ним поделать. Он хотел свою жену  и  возьмет  ее
сей же час, как только она ляжет на спину;
   - О-о, - проговорила Чесса и судорожно сглотнула. -  О-о,  -  проговорила
она опять. Теперь она видела каждый дюйм его тела, от золотистых завитков на
груди до плоского живота и еще ниже - до золотистых зарослей в паху. Она еще
раз сглотнула. - О-о.
   - Чесса, прошу тебя, не медли. И не бойся! Я вмещусь в тебя легко, я тебе
обещаю, что вмещусь и что тебе это понравится. Я клянусь  тебе,  что  так  и
будет. Но поторопись же, поторопись. О боги,  я  не  понимаю,  что  со  мной
происходит. Прощу тебя, быстрее!
   Когда полотняная сорочка  упала  к  ее  ногам,  он  посмотрел  на  нее  и
застонал:
   - Я хотел медленно подготовить тебя к этому.  Я  раззадоривал  тебя  весь
вечер, но, похоже, больше всего я раззадоривал сам себя, и вот что из  этого
вышло. Сейчас, Чесса, я должен взять тебя прямо сейчас.
   Он поднял ее и припал лицом к ее грудям; когда его губы сжали  ее  сосок,
спина ее выгнулась и тело напряглось, как тетива лука. Еще мгновение - и она
оказалась на спине, а  он  -  между  ее  ног.  Он  тяжело  дышал,  его  руки
лихорадочно шарили по ее телу. Казалось, он не знает,  с  чего  начать,  что
именно сделать сначала, а что - потом.  Он  ругнулся,  рывком  приподнял  ее
бедра и приник губами к сокровенной плоти, которой никто до него не касался.
   Она замерла, потом передернулась, она была так изумлена,  что  не  знала,
что делать. Клив поднял голову. Его губы влажно блестели - это  была  влага,
выступившая в том месте, которое  он  целовал.  Лицо  его  было  перекошено,
словно от боли. Он раздвинул ее колени еще шире,  посмотрел  на  ее  розовую
плоть и опять застонал.
   - Я не могу ждать, - проговорил он, и она снова подумала, что он,  должно
быть, испытывает боль: его зубы  были  судорожно  стиснуты,  глаза  закрыты,
голова откинута назад.
   Она не знала, что ей думать, что делать. В  следующее  мгновение  он  уже
входил в нее. Она по-прежнему не могла понять, что с ним происходит  и  чего
он от нее хочет. Полагается ли и ей как-то двигаться, и если да, то  как?  И
что  она  должна  при  этом  чувствовать?  Сейчас  она  больше   ничего   не
чувствовала. Странная сладкая боль внизу живота исчезла. Но не все ли равно,
что ощущает ее тело? Ведь она любит его, и это останется неизменным, что  бы
он ни делал. К тому же ей было любопытно узнать, что же будет дальше, однако
она не могла забыть, что его.., меч чересчур велик для ее ножен.
   Она вдруг почувствовала боль, попыталась отпихнуть его, упершись ладонями
в его грудь:
   - Клив, пожалуйста, остановись на минутку. Только на минуту, пожалуйста!
   - Я не могу, Чесса, не могу. Попытайся расслабиться и  впустить  меня.  О
боги, ты такая тесная, но я должен.., должен войти в тебя глубже. Я не  могу
ждать, Чесса, поэтому прошу тебя, не противься, впусти меня.
   - Хорошо.
   Она ощущала хватку его рук, сомкнувшихся на ее бедрах и чувствовала,  как
он медленно протискивается внутрь ее лона. Боль нарастала, и ей  это  совсем
не нравилось. Этот акт, акт совокупления, дарил женщине ребенка, и это  было
хорошо, но где же то наслаждение от плотской любви, о  котором  она  не  раз
слышала? Он опять врезался в самую сердцевину ее тела, и  она  почувствовала
раздирающую боль, как будто что-то внутри нее прорвалось.  Она  закричала  и
снова попыталась оттолкнуть его. Она толкала, била  его  кулаками  в  грудь,
силясь сбросить его с себя. Он приподнялся с глухим  стоном,  все  его  тело
дрожало и блестело от обильного пота. Она не понимала, что с ним происходит,
но что бы это ни было, он явно хотел этого - а  раз  так,  то,  стало  быть,
этого хотела и она. Но как же ей было больно! Кажется, он проник  в  нее  до
упора, и это было так странно - то, что он оказался так глубоко внутри  нее,
стал  как  бы  ее  частью.  Он  врезался  в  нее  снова  и  снова,  горячий,
напряженный, то и дело входя со стоном в ее плоть,  выходя  и  снова  входя.
Теперь она уже не сопротивлялась и  не  двигалась.  Ей  было  больно,  очень
больно, но она больше не отталкивала его.
   Она любила его. Если он этого хочет, она ему это даст. Она впилась зубами
в сжатый кулак, чтобы не кричать. Наконец все закончилось. Он выгнулся,  его
кадык заходил ходуном, потом из  его  горла  вырвался  крик,  один,  другой,
третий и она почувствовала, как он извергает в нее  свое  семя.  Она  лежала
совершенно неподвижно. Боль стала меньше и его мужское орудие  -  тоже.  Оно
больше не распирало ее плоть. Теперь он лежал на  ней,  опираясь  на  локти,
дыша сипло и часто. Он был покрыт  потом,  и  от  него  чудесно  пахло.  Она
приподнялась, поцеловала его в  плечо,  ощутила  соленый  вкус  его  кожи  и
поцеловала еще раз. Клив глубоко вздохнул:
   - О боги, я жалею, что все так вышло. Я сделал тебе больно, да, Чесса? Но
я не мог иначе, правда не мог. Ты понимаешь меня? Ты меня  простишь?  Я  вел
себя неуклюже, как зеленый юнец, и мне очень, очень жаль. Я вовсе  не  хотел
брать тебя таким образом, во всяком случае в первый раз. Наверное, тебе было
противно, да? Скажи, я стал тебе противен  из-за  того,  что  причинил  тебе
боль?
   Чесса купалась в ощущении его близости,  его  нераздельности  с  ней.  Он
целовал ее, говорил с ней...
   - Ты задаешь слишком много  вопросов,  Клив,  -  ответила  она.  -  Давай
оставим их на потом.
   Он снова лег на нее всем телом, и она почувствовала, что вовсе не  хочет,
чтобы он сменил позу. Его живот прижимался к ее животу,  его  мужская  плоть
все еще оставалась внутри ее лона.
   - Знаешь, как я себя сейчас чувствую? - прошептал Клив. -  Нет,  конечно,
не знаешь. - Он лег рядом и, приподнявшись на локте, посмотрел на нее.  -  Я
чувствую, что из меня получился никудышный муж. Прости меня, Чесса.
   - Это всегда происходит так?
   - Как?
   Она подняла руку и нежно провела пальцами по его подбородку, губам, носу.
   - Ты всегда будешь обходиться с моим телом, как в этот раз? Как будто все
оно принадлежит тебе и ты вправе делать с ним все, что захочешь?  Ты  будешь
делать со мною все, что тебе угодно, и причинять мне боль?
   Он прикусил кончик ее пальца.
   - Это обоюдно, Чесса. Ты  тоже  можешь  делать  с  моим  телом  все,  что
захочешь. А боли я тебе больше никогда не причиню, Она не поверила  ему,  но
ничего не сказала.
   - Но я же ничего не знаю и не умею, - вдруг жалобно  воскликнула  она  и,
схватив за уши, резко притянула к себе его голову и впилась в его  губы.  Он
засмеялся, но смех тут же перешел в стон. Чесса запустила свой  язык  в  его
рот, не вполне сознавая, что делает,  не  думая  ни  о  том,  какие  чувства
испытывает при этом он, ни о том, что почувствует она сама.
   Его язык коснулся ее языка, и она ощутила такое острое  наслаждение,  что
едва сумела выговорить:
   - Как хорошо...
   - Да, - пробормотал он и не отрывался от ее губ, пока она не придвинулась
к нему совсем близко, и ее руки не начали ласкать его спину, грудь, все  его
тело, кроме живота и паха. Он проговорил, покусывая ее ухо:
   - Дотронься до меня там, Чесса, ну же, дотронься.
   Она знала, где он хочет ощутить прикосновение ее руки, знала, но не  была
до конца уверена. Когда она осторожно дотронулась до его мужской  плоти,  та
была горячая и влажная, и Чесса вдруг  осознала,  что  они  оба  сделали  ее
такой, и отдернула пальцы. Он опять застонал.
   Потом она снова сомкнула пальцы вокруг его плоти и поцеловала его в губы.
Они  были  теплыми  и  отдавали  медом  и  пивом  и  вкусом  ее  собственной
сокровенной плоти. Горячий жезл из плоти и крови был твердым  и  напряженным
под ее пальцами. Это было волшебное ощущение. Внезапно Чесса  вновь  ощутила
приятную тупую боль внизу живота и в  грудях:  это  было  так  непривычно  и
сладко, когда он целовал ее груди! Тогда он почти сразу же перестал.  Сейчас
ей хотелось, чтобы он сделал это еще раз.
   - Клив...
   Он поцеловал ее в уголок губ, и его рука  бессильно  остановилась  на  ее
бедре, а мужская плоть обмякла и выскользнула из ее пальцев.
   - Клив?
   Он что-то промычал и перекатился на спину. Чесса  рывком  приподнялась  и
вгляделась в его лицо. Он спал. Ей захотелось ударить его, но  вместо  этого
она легко-легко поцеловала его в губы, потом задула фитиль.
   - Ну, что ж, - сказала она, глядя в темноту, - вот  все  и  началось.  Не
ахти какое, а все-таки начало.

***

   Комнату заполнял смутный серый свет утренней зари. Чесса вдруг вскрикнула
от боли и внезапно пробудилась.  Она  вспомнила,  что  вчера  вечером  вышла
замуж, вспомнила все. Между ногами; ныло и было липко. А в ребра вдруг вновь
ударила острая боль.
   Она тряхнула головой, чтобы прогнать остатки сна, и  увидела,  что  между
нею и Кливом лежит Кири и упирается худым локтем прямо ей в бок. Так вот кто
дважды так больно ткнул ее!
   Чесса и Клив лежали на разных сторонах кровати,  а  между  ними  навзничь
умостилась Кири, широко раскинув руки и ноги. Ей явно что-то снилось  и  она
беспокойно металась, время от времени дергая локтем.
   - Ну уж нет, - твердо сказала Чесса и прижала руку девочки к ее боку.
   - Клив, просыпайся. У нас здесь гостья.  Клив  проснулся  мгновенно  -  к
этому  его  приучил  его  первый  хозяин,  торговавший  мехами  и  красивыми
мальчиками. К счастью, Клива он  посчитал  тогда  слишком  маленьким,  чтобы
продать его, как остальных, и вместо этого оставил его при  магазине,  чтобы
тот считал и сортировал меха.
   Взглянув на недовольное лицо жены, потом на свою  маленькую  дочку,  Клив
застонал.
   - Отец, - сказала Кири, зевая. - Ты  обнимал  ее  ужас  как  крепко.  Мне
пришлось очень долго протискиваться между вами.
   Клив опять застонал и спросонок упал с кровати. Когда  он  открыл  глаза,
его дочь и жена стояли на четвереньках на краю кровати и  смотрели  на  него
сверху вниз во все глаза.
   - Отец, - удивленно проговорила Кири, - на тебе нет никакой одежды.
   Чесса кинула ему шерстяное одеяло и  втащила  Кири  обратно  на  середину
кровати.
   - Радость моя, что ты здесь делаешь? Ты не могла заснуть?
   Кири улыбнулась и выскользнула из объятий Чессы, - Керзог! - позвала она.
- Ты был прав. Иди сюда, Керзог. Нет, постой, я пойду с тобой.
   - В чем был прав этот  треклятый  пес?  -  недоуменно  пробормотал  Клив,
забираясь обратно под одеяло.
   - Лично я боюсь узнать ответ, - шепнула Чесса и прижалась к мужу.
   - Нет, - твердо сказал он. - Не дотрагивайся до  меня,  Чесса,  и  вообще
держись подальше. У тебя внутри рана, и я не стану брать  тебя  вновь,  пока
там все не заживет.
   Чесса выругалась. Услышав ее слова, Клив довольно рассмеялся.

Глава 18

   Клив тупо смотрел на кашу, приготовленную Уттой. Впервые с тех  пор,  как
он узнал ее божественный вкус, ему не хотелось даже смотреть на  разваренные
зерна. Он вяло отодвинул миску в сторону и  вдруг  услышал  звонкий  женский
смех. Он поднял голову и увидел  Чессу  -  она  весело  улыбалась  и  качала
головой в ответ на какую-то реплику Ларен.
   Как может она улыбаться и смеяться после того, что он с нею  сделал?  Да,
она была сильная. Она не из тех, кто жалуется или плачет.  Но  даже  если  и
так, разве так уж необходимо притворяться такой довольной? Такой счастливой?
Разве она не понимает, чего он не сделал с нею? А она, непостижимая женщина,
еще и улыбалась и даже хотела, чтобы он снова причинил  ей  боль  тогда,  на
рассвете, после того как ушла Кири. Хорошо еще, что ему хватило порядочности
не поддаться, искушению. Нет, ее все-таки невозможно понять.
   Он встал со скамьи, и на его спину тут  же  обрушились  дружеские  хлопки
Хафтера, Рорика и Гунлейка.
   - Она выглядит довольной, - сказал Хафтер.  -  Не  такой  довольной,  как
Энтти после нашей первой брачной ночи, но по крайней мере  она  улыбается  и
смеется.
   - Да, похоже, ты не загнал ее вконец своей жеребячьей похотью, -  добавил
Гунлейк. - Никогда нельзя с уверенностью сказать,  как  воспримет  это  дело
невинная девушка вроде Чессы.
   - Я доволен уже и тем,  что  она  по-прежнему  может  ходить,  -  заметил
подошедший Меррик. - Ты чересчур долго обходился без женщины, Клив.  Сказать
по правде, я боялся, как бы ты не проявил излишнего рвения.
   - Мирана сказала мне, что под конец между вами двоими втиснулась Кири,  -
заметил Рорик. Клив кивнул:
   - Она пнула меня так, что я свалился с  края  кровати,  а  потом  позвала
Керзога. По-моему, она была уверена, что все это какая-то забавная шутка.
   Гунлейк, хмуро глядя на Клива, сказал:
   - Что-то не больно ты похож на мужчину, который  провел  длинную  сладкую
ночь с любящей молодой женой.
   - Гунлейк прав, - согласился Хафтер и тоже нахмурился.  -  У  тебя  такая
рожа, будто ты мучаешься от кишечной колики..,  или  же  сотворил  со  своей
новобрачной женой какую-то несусветную глупость.
   Это было уже слишком, и Клив рассвирепел.
   - Чума на вас всех! - заорал он. - Мои кишки в полном порядке.  Так  вам,
стало быть, не терпится узнать, как все было, хотя это совсем не ваше  дело?
Ладно, я вам скажу. У меня ничегошеньки не вышло,  ясно?  Я  просто-напросто
взял и заснул.
   Рорик застонал и ткнул Клива в руку своим тяжелым кулаком.
   - Не может быть! Неужто ты и впрямь задал храпака? И быстро? Да, по твоим
виноватым глазам видно, что  так  оно  и  было.  Клянусь  богами,  Клив,  ты
позоришь всех нас!
   - Пойду-ка я в баню, - буркнул Клив и поспешил прочь, чувствуя  на  своей
спине осуждающие взгляды. Выходя из дома, он потер ушибленную  руку.  Он  не
посмел взглянуть на свою  молодую  жену,  женщину,  которая  не  давала  ему
проходу с их самой первой встречи, которая сделала все, чтобы избежать брака
и с будущим королем, и с  будущим  герцогом  Нормандии.  Она  всегда  хотела
только его, его одного, хотя любой бы сказал, что это нелепо. Но  теперь  ей
пришлось горько пожалеть о своем выборе.  После  прошлой  ночи  едва  ли  ей
захочется хотя бы поглядеть в его сторону. Но  в  таком  случае  почему  она
смеялась, разговаривая с Ларен? И почему у нее был такой счастливый вид?
   Чесса следила за каждым его движением, следила с той самой минуты,  когда
он взял миску вкуснейшей каши Утты и тут же отставил ее в сторону, как будто
миска была полна змей, - готовых  его  укусить.  Она  видела,  как  мужчины,
улыбаясь, говорят с ним,  наверняка  расспрашивая  о  том,  что  происходило
прошлой ночью.  Она  улыбнулась.  Ей  не  терпелось  снова  поцеловать  его,
дотронуться до него.  Но  он  вдруг  резко  повернулся  спиной  к  остальным
мужчинам и ринулся вон из дома, ни разу не оглянувшись и даже  не  посмотрев
на нее. Что с ним? Какая муха его укусила?
   Рорик подошел к женщинам, поцеловал в щеку свою жену, потом повернулся  к
Чессе, и его красивое лицо расплылось в широкой ухмылке:
   - Знаешь, в конце концов Клив все-таки сознался, что  не  оправдал  твоих
ожиданий. Нам за него стыдно - так я ему и сказал. Скажи, Чесса, неужели  он
и впрямь заснул?
   "Ах вот оно что!"  -  подумала  Чесса  и  скромно  опустила  взор.  Потом
голоском, таким  тихим  и  робким,  что  Рорику  пришлось  нагнуться,  чтобы
услышать ее, проговорила:
   - Да, в конце концов заснул - перед самым рассветом. И должна признаться,
что для меня это было великим облегчением. Я не ожидала, что  это  продлится
так долго. Меня никто не предупредил. - И она с упреком посмотрела на  Ларен
и Мирану.
   - То, что он заснул, было