однажды он уже  совершенно  недвусмысленно  высказался  по  этому
поводу, а переубедить его было практически невозможно, а  во-вторых,  менять
их планы на лето было все равно уже поздно. И все же  она  не  удержалась  и
добавила:
   - Вот было бы здорово, если бы будущим летом мы тоже смогли поехать!
   - Давай не будем начинать все сначала! - брюзгливо  отозвался  Дуг.  -  Я
впервые попал в Европу только после того, как закончил  колледж.  Наши  дети
тоже вполне могут подождать пару лет - их это  не  убьет.  Кроме  того,  для
такой большой семьи, как наша, подобная поездка обойдется довольно дорого.
   - Но мы, наверное, могли бы себе это позволить, Дуг, - возразила  Глэдис.
- Во всяком случае, я не могу говорить детям, что нам  это  не  по  карману,
ведь это будет не правдой!
   Она не осмелилась напомнить  ему  о  том,  что  ее  родители  чуть  не  с
младенческого возраста возили ее по всему миру. Отец Глэдис - куда бы он  ни
отправлялся по заданию редакции - обязательно вызывал к себе жену,  когда  у
нее был отпуск. Таким образом уже к пятнадцати годам Глэдис  объездила  чуть
ли не весь мир.  Эти  совместные  путешествия  были  незабываемы.  Ей  очень
хотелось, чтобы и детей тоже объединяло нечто подобное.
   - Мне нравилось путешествовать  с  родителями,  -  робко  промолвила  она
наконец, и взгляд Дугласа сразу же стал колючим.
   - Если бы у твоего отца была нормальная работа, ты тоже не  попала  бы  в
Европу так рано, - раздраженно бросил он. Дуг очень не любил,  когда  Глэдис
начинала, по его собственному выражению, "давить" на него.
   - Ты не прав. Дуг! У моего отца была нормальная  работа,  не  хуже  и  не
лучше других, - возразила Глэдис. - Во всяком случае, он работал больше, чем
мы с тобой.
   "Чем ты сейчас", - хотелось ей добавить, но она сдержалась. Джек  Уильяме
был  в  этом  отношении  совершенно  удивительным  человеком.   Он   обладал
колоссальной трудоспособностью и  безграничным  терпением,  что  в  конечном
итоге и помогло ему добиться  столь  многого.  Пулитцеровская  премия  -  не
шутка! Впрочем, Дуглас предпочитал об этом не вспоминать, и Глэдис это очень
задевало. Ей казалось, что Дуг ни во что не ставит карьеру  ее  отца  только
потому, что он добился успеха не за столом, заключая и подписывая контракты,
а путешествуя  по  всему  миру  с  фотокамерой  в  руках.  Для  Дугласа  это
действительно не было работой или, по крайней  мере,  -  серьезной  работой.
"Детские  игрушки"  -  так  пренебрежительно  говорил  он  о  карьере  Джека
Уильямса, и ему было наплевать, что, играя  в  эти  "игрушки",  отец  Глэдис
получил престижную премию и потерял жизнь.
   - Твоему отцу здорово повезло, и  ты  не  можешь  этого  не  понимать,  -
продолжал Дуг. - Ему платили за его хобби, и платили неплохо. Ездить за счет
издательств по разным экзотическим странам и смотреть на людей -  разве  это
работа? Один удачный снимок - и тысяча долларов у тебя в кармане...  Это  ты
называешь работой? Нет, Глэдис,  то,  чем  занимался  твой  отец,  нельзя  и
сравнить с тем, чем занимается большинство нормальных людей.
   - Чем же оно занимается, это большинство? - тихо спросила Глэдис.
   - Нормальные люди каждый день ходят на работу и корпят над документами, -
отрезал Дуг, слегка подчеркнув голосом первое слово. - И  при  этом  им  еще
приходится считаться с политикой, конъюнктурой мирового рынка  и  со  всякой
чепухой!
   В глазах Глэдис вспыхнул огонек, который  должен  был  послужить  Дугласу
предостережением, но он его не заметил. Между тем гнев Глэдис объяснялся  не
только тем, что Дуг унизил ее отца, перед которым  она  преклонялась,  но  и
тем, что при этом он уничижительно отозвался и о ее карьере, словно забыв  о
том, кем была Глэдис до того, как они поженились.
   - Я считаю, что то, чем занимался мой отец, намного  труднее  и  опаснее,
чем просиживать штаны в офисе, и называть его работу "хобби"  это..,  это..,
пощечина, вот что это такое!
   Пощечина ее отцу и ей самой - вот что подразумевала Глэдис,  и  ее  глаза
запылали, как два костра.
   - Что это на тебя нашло? - удивился Дуглас. - А-а..,  понимаю.  Наверное,
Мэйбл опять сорвало с якорей и она пошла куролесить!
   Да, Мэйбл действительно сыграла тут определенную роль - с этим Глэдис  не
могла  не  согласиться.  Ее  подруга   всегда   была   этаким   возмутителем
спокойствия, и Дуг знал эту ее особенность по рассказам самой Глэдис.  Но  в
данном случае дело было не в Мэйбл, а в том, что Дуг сказал о ее отце. О нем
и о ней самой.
   - Мэйбл тут ни при чем, - заявила Глэдис. - Просто я не понимаю,  как  ты
можешь так говорить о моем отце, ведь он  получил  Пулитцеровскую  премию  -
высшую журналистскую награду! По-твоему, все его  достижения  заключались  в
том, что он сделал пару удачных снимков взятой напрокат "мыльницей" и  сумел
выгодно их продать?
   - Ты слишком упрощаешь. - Дуглас досадливо поморщился.  -  Но  согласись,
что твой отец был просто фотограф. Он не руководил ни заводами  "Форда",  ни
корпорацией "Дженерал моторе", ни "Майкрософтом". Я допускаю, что у него был
талант, но и ты согласись, что во многом ему просто везло. И если бы сегодня
он был жив, он наверняка сказал бы тебе то же самое. Такие  парни,  как  он,
обычно очень любят похвастаться своим везением!
   - Ради бога. Дуг, прекрати! Какую чушь ты несешь! Может, ты думаешь,  что
и мне "просто везло"?
   - Нет, - спокойно ответил Дуг, успевший овладеть собой настолько, что  на
лице его не отражалось даже тени недовольства из-за того,  что  размолвка  с
женой случилась именно сейчас - в конце длинного и нелегкого для обоих  дня.
Он продолжал недоумевать, что такое случилось с Глэдис? Быть может, это дети
вывели ее из равновесия, а может, во всем виновата  эта  невыносимая  Мэйбл?
Дуг всегда ее недолюбливал, поскольку в  ее  присутствии  отчего-то  начинал
ощущать странную неловкость. Мэйбл  постоянно  на  что-то  жаловалась  -  на
детей, на жизнь, на мужа, и Дуг в конце концов решил, что она  плохо  влияет
на его жену.
   - Нет, я так не думаю, - повторил он. - Просто я считаю,  что  ты  делала
это в свое удовольствие. Фотография - отличный предлог, чтобы  ездить,  куда
хочешь, делать, что хочешь, словом - потакать своим капризам.  Но  некоторые
люди в конце концов взрослеют, а некоторые так и остаются  большими  детьми.
Ты занималась фотографией несколько лет, и,  на  мой  взгляд,  этого  вполне
достаточно.
   - Если бы я не бросила фотографию, -  запальчиво  воскликнула  Глэдис,  -
сейчас я, быть может, тоже бы получила "Пулитцера"! Это  тебе  в  голову  не
приходило?
   И она в упор посмотрела на Дуга.  В  то,  что  она  тоже  могла  получить
Пулитцеровскую премию, Глэдис не  очень-то  верилось,  однако  чем  черт  не
шутит! Исключать эту возможность она не собиралась -  ведь  она  никогда  не
считала себя ни неумехой, ни бездарью. К тому же несколько премий  и  призов
Глэдис уже получила, и кто знает, к чему бы она в конце концов пришла,  если
бы не бросила фотографию, чтобы стать домашней хозяйкой!
   - Ты действительно  так  считаешь?  -  удивленно  переспросил  Дуглас.  -
Значит, ты  жалеешь,  что  оставила  фотожурналистику?  Ты  это  хотела  мне
сообщить ?
   - Нет... То есть не совсем. Я никогда ни о чем не жалела,  но  фотография
не была для меня ни хобби, ни капризом. Я  занималась  ею  серьезно,  и  мне
удалось кое-чего достичь. И до сих пор я... - Дуг посмотрел на нее, и Глэдис
осеклась. Он просто не понимает, о чем она говорит. Дуглас  по-прежнему  был
убежден, что для нее фотография была  увлекательной  игрой,  которой  Глэдис
предавалась прежде, чем выйти замуж и зажить нормальной, взрослой жизнью. Но
для Глэдис ее ремесло никогда не было забавой.  Занимаясь  фотографией,  она
действительно получала удовольствие, но никогда бы она не стала ради  забавы
рисковать жизнью.  В  ее  биографии  были  моменты,  когда  она  сознательно
подвергала себя опасности, чтобы сделать хороший снимок. Это  было  дело  ее
жизни.
   - Дуг, ты.., ты говоришь так, словно то, чем я занималась, было для  тебя
просто блажью, капризом избалованной девчонки. Но ведь это не  так!  Неужели
ты не видишь?! - Для нее было очень важно, чтобы Дуг  понял...  Если  бы  он
признал, что она действительно занималась настоящим  делом  и  что  он  тоже
жалеет, что ей пришлось все бросить ради семьи, тогда все утверждения  Мэйбл
потеряли бы всякий смысл. Но  если  Дуг  уверен,  что  работа,  которой  она
пожертвовала, была хобби, капризом и  бог  знает  чем  еще,  тогда...  Тогда
действительно получается, что четырнадцать лет назад она  совершила  большую
ошибку.
   - Ну, вижу, ты неадекватно реагируешь на самые простые и очевидные  вещи,
- возразил Дуг. - Я только хотел сказать, что фотожурналистика  и  бизнес  -
это две совершенно разные вещи. Фотография не  требует  ни  образования,  ни
самодисциплины, ни умения логически мыслить. Она...
   - Конечно, фотография не может сравниться  с  бизнесом.  Быть  фотографом
гораздо, гораздо труднее, чем простым клерком! - выпалила  Глэдис.  -  Когда
работаешь в таких местах, как  я  и  мой  отец,  твоя  жизнь  каждую  минуту
подвергается смертельной опасности, и, если  не  быть  постоянно  настороже,
легко  можно  погибнуть.  Неужели  ты   и   теперь   скажешь,   что   работа
фотожурналиста легче, чем работа клерка,  который  по  шесть  часов  в  день
перекладывает с места на место никому не нужные бумажки?
   - Ты, кажется, намекаешь, что из-за меня отказалась от блестящей карьеры,
которая могла принести тебе славу  и  богатство?  Стало  быть,  я  со  своим
эгоизмом помешал тебе  стать  знаменитым  фотографом?  -  Дуг  саркастически
усмехнулся, но Глэдис видела, что он удивлен - по-настоящему  удивлен.  -  И
что мне теперь делать? Валяться у тебя  в  ногах,  вымаливая  прощение,  или
посыпать голову пеплом в знак того, что я скорблю об этой потере  вместе  со
всем прогрессивным человечеством?
   - Разумеется, нет, но мне казалось, что будет только справедливо, если ты
хотя бы признаешь: то, чем я занималась, не было ни чепухой, ни капризом.  Я
действительно отказалась от  многообещающей  карьеры.  Ты  говоришь  о  моей
работе так, словно это действительно была прихоть, отказаться от которой мне
ничего не стоило. А между тем с моей стороны это была жертва, и немалая!
   Она пристально посмотрела  на  него,  стараясь  угадать,  что  произойдет
теперь, после того, как она открыла этот ящик Пандоры. Увы, было  совсем  не
похоже, чтобы Дуглас изменил свое мнение о фотографии вообще и о ее  карьере
в частности.
   - Значит, - сказал он, отставив в сторону  банку  кока-колы,  из  которой
сделал несколько глотков, - ты жалеешь о  том,  что  принесла  эту,  как  ты
выразилась, "жертву"?
   - Нет, не жалею, - ответила Глэдис без колебаний. - Но я считаю,  что  ты
не  должен  принимать  это  как   должное.   Я   заслужила,   как   минимум,
благодарность!
   - Хорошо, если тебе необходима компенсация, ты  ее  получишь,  обещаю.  А
теперь, может быть, прекратим этот разговор? У меня был тяжелый день, и я не
прочь немного отдохнуть.
   С формальной точки зрения это было предложение мира, но тон, которым  это
было сказано, рассердил Глэдис еще больше. Дуг явно считал, что его  дела  и
его  усталость  значат  гораздо  больше,  чем  ее.  К  тому  же   он   почти
демонстративно вернулся к своим бумагам и погрузился  в  них,  давая  Глэдис
понять, что больше не собирается разговаривать на интересующую ее тему.
   А она смотрела на него во все глаза, не в силах поверить в то, что только
что услышала. Дуглас наплевал не только на ее карьеру,  но  и  на  успех  ее
отца, который представлялся  Глэдис  бесспорным.  Неуважение,  граничащее  с
презрением, которое она без труда угадала в  его  интонациях,  ранило  ее  в
самую душу, ибо еще  никогда  Дуг  не  позволял  себе  разговаривать  с  ней
подобным образом. Но самое  страшное  заключалось  в  том,  что  теперь  все
аргументы Мэйбл, над которыми  она  столько  раздумывала,  приобрели  вес  и
сделались почти неоспоримыми.
   Глэдис ничего больше не сказала Дугу. Но перед тем как  лечь  спать,  она
долго  стояла  в  душе,  заново  обдумывая  все,  что  узнала  и  поняла  за
сегодняшний день. Глэдис чувствовала себя униженной, оскорбленной  в  лучших
чувствах, почти уничтоженной. В самом деле, после разговора  с  мужем  в  ее
жизни не осталось ничего, кроме бесконечной работы  по  дому,  которую,  как
чуть ли не открытым текстом  заявил  Дуг,  она  должна  была  считать  своим
настоящим  призванием.  Это  было  настолько  абсурдным,   что   Глэдис   не
сомневалась: Дуг быстро одумается и извинится перед ней. Обычно он  довольно
хорошо чувствовал, когда ненароком задевал ее, и спешил попросить прощения.
   Однако когда она вышла в спальню и погасила свет, Дуг  не  сказал  ей  ни
слова. Он просто  повернулся  к  ней  спиной  и  заснул,  словно  ничего  не
случилось, и Глэдис, в которой с новой силой вспыхнула обида, тоже не  стала
желать ему спокойной ночи.
   Но еще долго она лежала без сна, прислушиваясь к негромкому храпу мужа, и
думала о том, что сказал ей Дуг и что говорила ей Мэйбл.

Глава 2

   Утро  следующего  дня  было,  как  обычно,  слишком   суматошным,   чтобы
возвращаться  ко  вчерашнему.  Дуг  ушел  раньше,  чем  она  успела  с   ним
попрощаться. Прибираясь в кухне, Глэдис задумалась, жалеет ли он о том,  что
произошло, или нет. В глубине души она  была  совершенно  уверена,  что  Дуг
непременно что-нибудь скажет ей по поводу  вчерашнего  разговора,  поскольку
долго молчать было не в его характере. Глэдис все еще тешила себя  надеждой,
что вчера он слишком устал или, напротив, пытался не очень удачно  "завести"
ее, чтобы потом вместе посмеяться над ее горячностью. Но ей не давала  покоя
мысль: Дуг держался как-то уж очень спокойно, словно он для себя уже  раз  и
навсегда  все  решил.  Но  если   он   на   самом   деле   относится   столь
пренебрежительно ко всему, что она делала и о чем мечтала до того,  как  они
поженились, тогда... Тогда все это очень и очень печально.
   Когда  раздался  телефонный  звонок,   Глэдис   как   раз   загружала   в
посудомоечную машину последнюю порцию тарелок,  рассчитывая  потом  спокойно
отправиться в темную комнату, где ждали  ее  отснятые  пленки.  Она  обещала
сыну, что сделает фотографии к понедельнику, нужно было спешить.
   Должно быть,  это  Дуг.  Глэдис  сняла  трубку.  На  сегодня  у  них  был
запланирован поход в ресторан, и ей казалось, что она  получит  куда  больше
удовольствия, если муж попросит прощения за свое вчерашнее поведение.
   - Алло? - сказала она в трубку и улыбнулась, почти уверенная, что услышит
голос мужа. Звонил Рауль Лопес, сам в прошлом знаменитый репортер, а ныне  -
один  из  самых  известных  в  городе   агентов,   представлявших   интересы
фотожурналистов и фотографов. Агентство, которое  теперь  возглавлял  Рауль,
когда-то сотрудничало и с отцом Глэдис.
   - Ну что, Мать Года, как делишки? Все  еще  фотографируешь  младенцев  на
коленках пьяных Санта-Клаусов? - спросил Рауль вместо приветствия.
   На прошлое Рождество Глэдис действительно снимала сирот в местном приюте,
и, хотя это была обычная благотворительная акция,  Рауль  никак  не  мог  ей
этого простить. Или, по крайней мере, забыть. Вот уже много  лет  подряд  он
твердил Глэдис, что она разменивается по мелочам,  зарывает  свой  талант  в
землю, и, с его точки зрения, это  является  настоящим  преступлением  перед
мировой общественностью и перед фотожурналистикой. "О себе я уже не говорю",
- добавлял обычно Рауль. Вот уж кто не страдал от ложной скромности.
   И каждый раз,  когда  Глэдис  делала  для  Рауля  какую-нибудь  небольшую
работу,  он  снова  начинал  надеяться,  что  она  наконец  вернется  в  мир
фотожурналистики.
   "Восстанет из гроба", как он выражался. Три года назад Глэдис сделала для
Рауля великолепный фоторепортаж о положении детей в  Гарлеме.  Этой  работой
она занималась в свободное время, пока ее собственные дети были в  школе,  и
ухитрилась ни разу не пропустить своей очереди  по  автопулу.  Дуг,  правда,
всячески выражал ей свое неудовольствие. Но Глэдис уговаривала его так долго
и упорно, что ему не оставалось  ничего  другого,  кроме  как  уступить.  Ее
"гарлемская серия" удостоилась региональной премии фотожурналистов.
   - Все нормально, Рауль. А ты как? - спросила она.
   - Неплохо. Только работы, как всегда, невпроворот. Особенно тяжело бывает
уламывать звезд, которых я представляю. Ибо не все они имеют представление о
том, что такое здравый смысл. Ты, случайно,  не  знаешь,  почему  творческим
людям бывает так трудно принимать разумные решения?
   Услышав эту тираду, Глэдис решила, что  у  Рауля,  похоже,  действительно
выдалось не самое легкое утро. "Надеюсь, - подумала она, - он не  собирается
сделать мне какое-нибудь безумное предложение?"  Правда,  Глэдис  уже  давно
предупредила агента, чтобы он не предлагал ей поездок на озеро Танганьику  -
снимать крокодилов из-под воды, но Рауль время от времени нарушал уговор.
   - Какие у тебя планы? - спросил  Рауль  чуть  более  сердечным  тоном,  и
Глэдис  оценила  его  старания.   Рауль   был   человеком   раздражительным,
вспыльчивым, резким в суждениях, но Глэдис он все равно нравился.
   - Вообще-то, я собиралась мыть посуду, - сказала Глэдис, бросив взгляд на
моечную машину, которая все еще стояла с выдвинутыми поддонами. -  Интересно
узнать, как это зрелище сообразуется  с  твоим  представлением  обо  мне?  -
добавила она с улыбкой.
   - Прекрасно сообразуется, - пробурчал Рауль. - Хотелось бы  знать,  когда
твои дети наконец вырастут? Искусство не может ждать вечно!
   - Придется ему подождать, - вздохнула Глэдис. Она вовсе не была  уверена,
что Дуглас позволит ей когда бы то ни было  вернуться  в  фотографию.  Рауль
упрямо не оставлял  своих  попыток  уговорить  ее  взяться  за  какое-нибудь
головоломное задание, надеясь, что в один прекрасный день она "возьмется  за
ум", "пошлет к черту зануду-мужа", "сдаст в пансион свою сопливую команду" и
рванет из Уэстпорта в какую-нибудь "горячую точку".
   - Уж не собираешься ли ты снова просить меня  отправиться  куда-нибудь  в
Тибет, чтобы проехать на ослике от Лхасы до Пекцпа? - спросила она  шутливо.
Именно с таким предложением Рауль обратился к ней несколько лет назад, когда
Глэдис была на восьмом месяце беременности. С тех пор эта  фраза  стала  для
них чем-то вроде  кодового  обозначения  заданий,  связанных  с  дальними  и
продолжительными поездками, которые Рауль продолжал предлагать ей с завидной
регулярностью. Впрочем, изредка он находил более разумные задания, наподобие
гарлемского репортажа. И в глубине души  Глэдис  была  очень  довольна,  что
Рауль не спешит вычеркнуть ее из своих "звездных списков", хотя в телефонных
разговорах он не раз называл ее "пропащей" и "дохлым номером". ("Я знаю, что
обращаться к тебе - это дохлый номер,  но  попытка  -  не  пытка..."  -  так
начинался примерно каждый третий их разговор.) - Что ж, ты почти  угадала...
- проговорил Рауль. - Конечно, не в десяточку,  но  все-таки  близко.  -  Он
словно обдумывал, как бы получше начать,  но  Глэдис  прекрасно  знала,  что
Рауль не из тех людей, которые будут звонить по делу и мямлить. Наверняка  у
него все было заранее просчитано и расписано, просто Рауль опробовал на  ней
один из своих "подходцев". У него самого никогда не было ни жены, ни  семьи.
Он решительно не мог понять, почему ради мужа и детей Глэдис готова снова  и
снова отказываться от увлекательных  путешествий,  от  карьеры,  от  успеха,
наконец.  Талант  у  нее,  по  мнению  Рауля,  был  редкостный,  поэтому  он
совершенно  искренне  считал  ее  отказ  от   карьеры   никому   не   нужной
жертвенностью.
   - Ну так что же? - поторопила Глэдис, и Рауль наконец решился взять  быка
за рога, хотя заранее знал, что она скажет "нет". Знал и все-т