рол. По выражению его лица было видно, что он продолжает мечтать
о том, чтобы все, что с ними произошло, вдруг  оказалось  просто  дурным
сном, наваждением, которое  растает,  стоит  только  открыть  глаза.  Он
по-прежнему был уверен, что если бы не Саймон, они с Кэрол  все  так  же
жили бы вдвоем в своем уютном маленьком Доме и были бы  счастливы,  даже
несмотря на частые разлуки и дела. Знать,  что  тебя  ждет  твой  дом  и
любимый человек - разве не в этом заключается счастье? Кроме того,  если
бы Кэрол осталась его женой, ему не пришлось бы  покидать  Лондон  -  ее
работа в Европе была слишком важной, чтобы она могла думать о переезде в
Нью-Йорк.
   - Мне очень жаль, Чарли...
   Это было все, что  сказала  ему  Кэрол  в  минуты  расставания.  Как,
удивлялась она, как случилось, что десять счастливых  лет  обратились  в
ничто? Ей было очень жаль Чарли - ведь он потерял все: жену, дом и  даже
вынужден  был  уехать  из  Англии,  которую  так  полюбил.  Теперь   ему
предстояло начинать все с самого начала, как в детской игре, когда  тебя
вдруг сталкивают с вершины, на  которую  с  таким  трудом  вскарабкался.
Судьба обошлась с Чарли жестоко, но самое странное было то, что  в  этом
никто не был виноват. Тем более сам Чарли.
   Они вышли из дома, держась за руки, и на дорожке попрощались еще раз,
но уже сдержанно, как чужие друг другу люди. Через несколько минут Кэрол
отъехала - была суббота, а она обещала Саймону, что  приедет  к  нему  в
Беркшир, как только закончит свои дела. В этот раз Чарли даже не спросил
ее, счастлива ли она.  Он  и  так  видел,  что  ей  хорошо  с  Саймоном,
наверное,  гораздо  лучше,  чем  было  с  ним.  Чтобы  понять  это,  ему
потребовалось долгих девять месяцев, и каждый день из  этого  срока  был
пыткой.
   Вещи Чарли отправил в хранилище  в  понедельник,  а  сам  переехал  в
гостиницу "Клэридж", в которой собирался провести оставшиеся до  отъезда
дни. Счет за проживание оплачивала  фирма.  В  "Савое",  также  за  счет
фирмы,  был  организован  прощальный  прием,  на  который   пришли   все
сотрудники лондонского отделения и несколько крупных клиентов. Друзья, с
которыми Чарли когда-то был близок, также пытались зазвать его  к  себе,
чтобы  попрощаться  в  неофициальной  обстановке,  но  Чарли  отказался,
сославшись надела, которые ему якобы необходимо было доделать. На  самом
деле ему просто не хотелось никуда идти.  Кроме  того,  он  боялся,  что
придется выслушивать слова сочувствия,  которые  только  всколыхнули  бы
притупившуюся боль.
   В последний день его работы в офисе Дик Барнс произнес прочувственную
речь, в которой до небес превозносил личные и деловые качества  Чарли  и
даже выражал надежду вскоре увидеть его снова, однако  всем  было  ясно,
что здесь Дик покривил душой. Чарли понимал, что новый  шеф  лондонского
бюро будет только рад, если Чарли застрянет в Нью-Йорке. В  этом  случае
Барнс получал  отличную  возможность  стать  реальным,  а  не  временным
руководителем лондонского филиала, о чем он мечтал так  давно.  И  Чарли
нисколько его не винил. Он вообще больше никого не обвинял - даже Кэрол.
Накануне отъезда он набрался мужества и позвонил ей, чтобы попрощаться в
последний раз, но Кэрол не оказалось  дома,  и  Чарли  решил,  что  это,
возможно, и к лучшему. Ему нечего было ей сказать, кроме  разве  избитых
слов о том, как он сожалеет обо всем, что с  ними  произошло.  Но  разве
можно сожалеть о разбитой жизни? Правда, Чарли все еще хотел понять, как
с ними могло случиться такое, но  Кэрол  вряд  ли  могла  объяснить  ему
что-либо, хотя и относилась  к  случившемуся  почти  что  с  философским
спокойствием. И потом, у нее есть Саймон, а у него - никого;  сытый  же,
как известно, голодного не разумеет.
   Утром в день отъезда он проснулся рано. Дождь лил  как  из  ведра,  и
Чарли долго лежал на узкой  гостиничной  кровати,  вспоминая,  куда  он,
собственно, едет и почему. Потом он вдруг сразу обо всем вспомнил, и  на
душе у него стало совсем скверно. В какой-то момент Чарли был даже готов
послать к чертовой матери фирму и остаться в  Лондоне.  Быть  может,  со
временем он сумел бы найти приличную работу и выкупить дом... Увы,  даже
для него это была совершенно безумная идея, и Чарли понял,  что  никогда
не сможет осуществить ее. И все же сразу отказываться от этой затеи  ему
не хотелось, и Чарли еще немного полежал в постели, смакуя эту  мысль  и
прислушиваясь к шуму дождя за окном.
   В конце концов он все же заставил себя встать  и  принять  душ.  Утро
казалось ему бесконечным, и Чарли решил выехать в  аэропорт  сейчас  же,
хотя по расписанию самолет вылетал только в половине  первого.  Впрочем,
по такой погоде рейс мог и задержаться, но Чарли  не  хотелось  об  этом
думать.
   Ему пришлось приложить огромные усилия, чтобы  удержаться  от  звонка
Кэрол. Выйдя из душа, он торопливо оделся, повязал  галстук  и  ровно  в
десять  был  уже  внизу.  Ожидая  заказанное  накануне  такси,  Чарли  в
последний раз вдыхал сырой лондонский  воздух,  прислушивался  к  звукам
проносящихся мимо машин и любовался  очертаниями  домов.  Он  чувствовал
себя так, словно впервые покидал родной дом, чтобы отправиться в далекие
края, хотя на самом деле именно Америка была его родиной. Ему все еще не
верилось, что он уезжает, и скорее всего  -  навсегда.  В  глубине  души
Чарли продолжал надеяться, что  кто-то  неожиданно  подойдет  к  нему  и
удержит от рокового шага, пока не  стало  слишком  поздно.  О,  как  ему
хотелось, чтобы из такси вдруг выскочила Кэрол и, обвив руками его  шею,
сказала, что произошла ужасная ошибка и что все случившееся с ними  было
просто дурным сном.
   Но из подъехавшего такси никто не вышел; лишь швейцар у дверей  отеля
посмотрел на Чарли вопросительно, и он понял, что  чуда  не  произойдет.
Подавив тяжелый вздох, он направился к машине и, захлопнув дверцу, велел
водителю ехать в аэропорт. Кэрол так и не  появилась,  и  Чарли  наконец
понял, что надеялся он напрасно. Теперь она принадлежала Саймону.
   С тяжелым сердцем он глядел в окно, машинально наблюдая, как лондонцы
спешат по своим делам, привычно не обращая внимания на  дождь.  Это  был
типичный  ноябрьский   дождь,   обложной,   холодный,   сопровождающийся
пронизывающим ветром, и в сердце Чарли царила такая же унылая и холодная
осень. Погрузившись в свои невеселые размышления, он  даже  не  заметил,
как они добрались до аэропорта Хитроу, и, лишь выйдя из  машины,  понял,
что обратной дороги для него нет.

***

   -  Не  хотите  ли  что-нибудь  выпить,   мистер   Уотерстон?   Виски,
шампанское, глоток красного вина? - снова обратилась к нему  стюардесса,
отвлекая Чарли от мрачных мыслей. Самолет находился в воздухе уже больше
часа, но за это время он едва ли пошевелился и теперь с трудом  разминал
затекшие мускулы.
   - Нет, спасибо, ничего не надо, - ответил он,  но  с  его  лица  ушло
напряженное выражение, и он уже не выглядел таким  мрачным,  как  тогда,
когда только что поднялся на борт воздушного лайнера.
   К этому времени все стюардессы  уже  знали  об  унылом  пассажире  из
салона первого класса. Он отказывался от коктейлей и даже  не  попытался
воспользоваться многоканальными наушниками, чтобы послушать  музыку  или
последние новости. Когда пришло время ужина, стюардесса заметила, что он
спит, отвернувшись к окну.
   - Интересно было бы знать, что с ним такое, - сказала одна стюардесса
другой, когда они встретились в самолетной кухне. - Он  выглядит  просто
ужасно.
   - Может быть, он возвращается к  нелюбимой  жене  после  удивительной
ночи, проведенной с любовницей? - предположила та, рассмеявшись.
   - Почему ты решила, что он женат? - удивилась первая стюардесса, и на
ее лицо легла легкая тень разочарования.
   - У него на пальце след от обручального кольца. Готова  спорить,  что
само кольцо лежит в кармане или в бумажнике. Я совершенно  уверена,  что
он  летал  в  Лондон  для  того,  чтобы  изменить  жене  с  какой-нибудь
горяченькой штучкой.
   - Может, он вдовец... - вступила в разговор третья стюардесса, и  обе
ее подруги разочарованно простонали.
   - Просто еще один бизнесмен, который дурачит  свою  жену,  -  сказала
светловолосая стюардесса и нахмурилась. - Я в этих  делах,  слава  богу,
разбираюсь.
   С этими словами она взяла тележку с мороженым, фруктами,  печеньем  и
сыром и покатила ее к салону  первого  класса.  Возле  кресла  странного
пассажира она ненадолго остановилась, чтобы взглянуть на него, но  Чарли
так и не пошевелился, и девушка прошла дальше.
   Стюардесса, заметившая у него на пальце след от кольца, не  ошиблась.
Свое обручальное кольцо Чарли снял только задень до отъезда из  Лондона.
Прежде чем убрать кольцо, он долго смотрел на него, вспоминая тот  день,
когда он впервые надел этот  тоненький  золотой  ободок.  Это  было  так
давно.., почти десять лет назад, и  девять  из  них  он  был  совершенно
счастлив. Даже сейчас кольцо было с ним. Оно лежало у него в кармане, и,
хотя Чарли уже понял, что все кончено, воспоминания о  лондонской  жизни
все еще были слишком свежи в его памяти. Он спал, неудобно скрючившись в
кресле, и ему снилось, что он и Кэрол по-прежнему вместе. Во  сне  Кэрол
смеялась  и  говорила  ему  что-то  ласковое,  но,  когда  он  попытался
поцеловать ее, она вдруг отшатнулась от него и  стала  отступать.  Чарли
все тянулся к ней, но Кэрол продолжала отдаляться, и он никак не мог  ее
догнать. А потом он вдруг увидел совсем рядом какого-то мужчину, который
внимательно наблюдал за ними. Кэрол повернулась в его сторону,  и  Чарли
увидел, как этот мужчина манит, манит ее к себе... Это был Саймон, и  он
смеялся. Один, другой, третий шаг, и Кэрол очутилась в его  объятиях,  а
протянутые руки Чарли бессильно опустились. Его ладони были пусты, и  он
уже не чувствовал тепла ее тела.

Глава 2

   Когда шасси коснулось твердого бетона посадочной полосы  в  аэропорту
Кеннеди, самолет резко вздрогнул, и этот  толчок  разбудил  Чарли.  Весь
перелет он проспал, и это было вовсе неудивительно, учитывая, какую бурю
чувств он пережил в последние дни.., недели.., месяцы. Что ни говори, он
прошел через ад, настоящий ад, и его истощенная нервная система отчаянно
нуждалась в отдыхе.
   По местному времени было три часа  пополудни.  Ослепительно  красивая
стюардесса, словно сошедшая с  рекламного  плаката,  вручила  ему  плащ.
Чарли машинально улыбнулся ей, и стюардесса еще раз пожалела, что он  не
проснулся раньше и ей не удалось с ним поболтать.
   - Вернетесь с нами в Лондон, мистер  Уотерстон,  или  задержитесь?  -
спросила  она  с  надеждой.  Что-то  в  облике   и   манерах   пассажира
подсказывало девушке, что он живет в Европе, а не в  Америке.  Как  и  у
многих стюардесс, у нее была в Лондоне крошечная квартирка, которую  она
снимала пополам с подругой и которая была  очень  удобна  для  свиданий.
Впрочем, бывать там ей приходилось только в выходные.
   - К сожалению, нет. - Чарли снова улыбнулся, от души желая, чтобы  он
мог вернуться в Англию этим же рейсом.  -  Я  переезжаю  в  Нью-Йорк,  -
добавил он, как будто стюардессе  было  не  все  равно,  но  она  только
кивнула и отошла. Чарли же надел плащ и снял с полки свой кожаный кейс.
   Поток пассажиров двигался со скоростью пролившейся  патоки,  поэтому,
прежде чем Чарли покинул самолет, прошло еще минут двадцать. К  счастью,
ему удалось быстро получить свои две сумки и  поймать  такси,  идущее  в
город. Садясь в машину, Чарли мимолетно удивился тому, как холодно  было
в аэропорту. Стояло только начало ноября, но в  воздухе  ясно  ощущалось
дыхание близких морозов, и он поплотнее запахнул на себе плащ.
   Он ехал в восточную часть города, в район Пятидесятых улиц, где фирма
временно сняла для него однокомнатную квартиру. Здесь  Чарли  предстояло
жить первое время, пока он не найдет другое, более подходящее жилье.
   - Откуда вы, мистер? - спросил водитель такси, который,  не  выпуская
изо рта замусоленного окурка сигары, пытался играть в догонялки с  двумя
другими такси и лимузином. При въезде в город они  чудом  разминулись  с
тяжелым грузовиком, и  Чарли  вздохнул  свободнее  только  тогда,  когда
машина прочно завязла в бесконечных пятничных пробках.
   - Из Лондона, - коротко ответил он, равнодушно глядя  в  окно.  Чарли
знал этот район, но вид знакомых зданий не пробудил в его  душе  никаких
теплых чувств.
   - И долго вы там проторчали? - снова спросил водитель, которому вдруг
захотелось  поболтать.  При  этом  он  продолжал  лавировать  в  потоках
движения с беспечностью, которая граничила с  настоящим  безрассудством,
однако чем ближе они подъезжали к центру города, тем плотнее становились
пробки,  и  этот  небезопасный  спорт   перестал   доставлять   водителю
удовольствие.
   - Десять лет, - не думая  ответил  Чарли,  и  шофер  бросил  на  него
быстрый взгляд в зеркало заднего вида.
   - Долгонько... - протянул он. - А к нам вы надолго?
   -  Надолго.  Мне  пришлось  переехать  в   Нью-Йорк.   По   служебной
необходимости, - пояснил Чарли и неожиданно почувствовал в груди сосущую
пустоту. Его внутренние биологические часы все  еще  были  настроены  на
лондонское время, а в Лондоне было уже половина десятого  вечера.  Кроме
того,     нью-йоркский     городской     ландшафт,     выполненный     в
кубистско-функциональном стиле, подавлял своим массивным  единообразием,
и Чарли вспомнил изысканную красоту Вестминстера, Биг-Бен и ажурные арки
мостов  через  Темзу.  Правда,  шоссе,  связывавшее  аэропорт  Хитроу  с
Лондоном, мало чем отличалось от американских хайвеев,  но  каждый  раз,
когда Чарли приходилось ехать по нему, его не оставляло ощущение чего-то
родного, близкого. Хороший ли, плохой, Лондон  был  его  домом.  Вернее,
когда-то был...
   В Нью-Йорке же он чувствовал себя чужим. Не имело никакого  значения,
что после окончания архитектурного колледжа Йельского университета Чарли
прожил здесь целых семь лет. Он родился  и  вырос  в  Бостоне  и  всегда
недолюбливал этот похожий на кляксу мегаполис с  метастазами  пригородов
стандартной застройки.
   - Другого такого города нет во всем свете! - с гордостью провозгласил
водитель, экспрессивно размахивая  зажженной  сигарой.  Машина  как  раз
въехала на мост, и впереди возникла  впечатляющая  панорама  города,  но
Чарли не приободрился даже при виде знаменитой Эмпайр-Стейт-Билдинг.  Он
ничего не ответил водителю, и остаток  пути  прошел  в  молчании,  благо
ехать оставалось недолго.
   Когда машина остановилась у  многоквартирного  жилого  дома  на  54-й
улице, Чарли расплатился с водителем и, вызвав звонком консьержа, назвал
себя. Его уже ждали.  Вооружившись  ключом,  консьерж  проводил  его  на
третий  этаж,  где  в  конце  длинного  коридора  находилась  дверь  его
квартиры.
   Еще недавно Чарли был искренне рад, что у него есть место, где  можно
остановиться хотя бы в первое время, однако при виде  убогой  обстановки
квартиры настроение его совсем испортилось. Единственная спальня  -  она
же гостиная - была слишком мала, а низкий потолок едва не вызвал у  него
острый приступ клаустрофобии. Мебель была  новой,  но  Чарли  не  увидел
здесь ни одного деревянного предмета. Кресла, стулья, столы -  все  было
из древесно-волокнистых  плит  с  покрытием  из  жаростойкой  "формайки"
казенного бледно-зеленого оттенка.  В  углу  Чарли  разглядел  крошечную
стойку бара, отделанную белым пластиком с золотой искрой, а рядом -  две
высокие табуретки, обтянутые светлым  кожзаменителем.  Даже  растения  в
горшках на окне, которые бросились ему в глаза, как  только  он  включил
свет, - и те были искусственными.
   Поставив сумки на  раскладной  диванчик,  который  при  необходимости
превращался в кровать, Чарли не сдержал разочарованного вздоха.  Комната
напомнила ему номер в самом дешевом мотеле - разве что на  столах  и  на
тумбочке не было ни черных подпалин от  затушенных  сигарет,  ни  липких
кругов от стаканов, но это не имело уже никакого значения.  У  Чарли  не
осталось ничего своего - ни жены, ни дома, ни вещей, которые можно  было
бы поставить на ночной столик возле кровати. Казенная  душа  в  казенном
доме - вот  кем  он  стал  всего  за  год,  за  двенадцать  месяцев,  на
протяжении которых он ни разу не изведал настоящей радости. Даже  сейчас
Чарли мысленно вел счет  своим  потерям,  и  список  их  с  каждым  днем
становился все длиннее.
   Сняв плащ, Чарли небрежно бросил его  на  обеденный  стол.  Квартирка
явно была выбрана в расчете на то, что он постарается как  можно  скорее
найти себе место поуютней. Но на первую ночь годилось и это.
   Он сходил в кухню и, достав ив холодильника банку пива, устроился  на
диване. Но стоило Чарли закрыть глаза, как ему сразу вспомнился номер  в
гостинице "Клэридж" и их собственный дом, в котором было  так  хорошо  и
спокойно. Мгновение он размышлял, не позвонить ли Кэрол.
   Ты, даже не представляешь  себе,  в  каком  ужасном  месте  они  меня
поселили!..
   Так он начал бы разговор с нею, и, возможно, Кэрол  сумела  бы  найти
слова, чтобы подбодрить его, но что он сказал бы ей дальше?  К  тому  же
Чарли никак не мог понять,  почему  в  последнее  время  ему  все  время
хочется говорить Кэрол какие-то  смешные,  грустные  и  даже  шокирующие
вещи? Почему он не может поговорить с ней нормально? Впрочем, он знал  -
почему, поэтому он даже не потянулся к телефону,  а  остался  сидеть  на
диване с полупустой жестянкой пива в  руках,  стараясь  не  смотреть  на
убогую обстановку.
   Особенно сильно на него  почему-то  подействовали  яркие  постеры  на
стенах - один с изображением заката, а второй  -  с  портретом  очкового
медведя-панды. Чарли всерьез решал,  не  сорвать  ли  их  со  стены,  но
раздумал. Вместо этого он поднялся и пошел в ванную комнату, которая  по
размерам оказалась ненамного больше  платяного  шкафа.  Ванны  здесь  не
было, а был только душ, но Чарли почувствовал, что слишком устал и что у
него не хватит сил даже на то, чтобы раздеться. Поэтому  он  вернулся  в
комнату и снова сел на  диван,  глядя  в  пустоту  перед  собой.  Прошло
несколько минут, и он лег на спину, стараясь ни о чем  не  думать  и  не
вспоминать о прошлом. Спустя примерно час он  все-таки  встал,  разложил
диван, постелил белье, которое нашел в тумбе  у  изголовья,  и,  погасив
свет, лег под одеяло. В девять по нью-йоркскому времени он уже спал.
   Когда на следующее  утро  Чарли  проснулся,  в  окна  квартиры  лился
солнечный свет. Его часы показывали три часа  ночи  по  Гринвичу,  и  он
перевел их на десять утра  в  соответствии  с  местным  временем.  Чарли
зевнул и выбрался из постели.
   С  неубранной  кроватью,  занимавшей   добрую   половину   свободного
пространства, квартирка выглядела особенно неряшливо. Ощущение, чти  его
заставили жить в коробке из-под ботинок, снова вернулось к Чарли, но  он
взял себя в руки.  Наскоро  приняв  душ  и  побрившись,  он  заглянул  в
холодильник и, убедившись, что там нет ничего,  кроме  начатой  упаковки
баночного пива и пластиковой бутылки с содовой, быстро натянул джинсы  и
теплый свитер и вышел на улицу.
   Несмотря на то что время приближалось к  полудню,  а  солнце  светило
вовсю, на улице оказалось довольно холодно. Кое-где  на  карнизах  Чарли
даже заметил седоватый налет изморози - верный признак того,  что  ночью
было холодно. Ежась от холода,  он  быстро  съел  сандвич  и  запил  его
горячим кофе в закусочной на Третьей авеню, а  потом  медленно  пошел  к
центру города, разглядывая прохожих, витрины магазинов и  многочисленные
рекламы на фронтонах зданий.
   Нью-Йорк оставался Нью-Йорком.  Чарли  вспомнил,  что  когда-то  даже
любил его. Здесь он  радовался  своим  первым  успехам  в  архитектурном
бизнесе, здесь он впервые  встретился  с  Кэрол,  здесь  начиналась  его
карьера, однако,  несмотря  на  все  это,  Чарли  никогда  не  испытывал
никакого желания вернуться сюда. Изре