дня  его  жизни..,
прошло девять лет.., две недели до Рождества. Этот день ему не  забыть...  В
этот день он едва не убил ее. Он был не в себе, точнее, вне себя от гнева  и
боли.., совершенно невыносимой боли. Ему  хотелось  перерезать  себе  горло,
чтобы унялась эта боль, ему хотелось перевести назад  стрелки  часов,  чтобы
никогда не случилось то, что случилось... И все-таки он ее любил.., их обоих
любил... Сейчас невыносимо думать об этом. Он наклонил голову,  но  молиться
за него и за нее не мог, ни за кого не мог молиться, думать  не  мог..,  так
болит, болит до сих пор, та же тупая боль, разве что  в  последние  годы  он
редко разрешает себе думать об этом. Но порой его пронзает  такая  боль,  от
которой захватывает дух и с которой никак не сладить.
   По щеке его медленно катилась слеза, и он смотрел прямо перед  собой,  не
видя ничего, а молодая монахиня смотрела на этого  красивого  и  страдающего
мужчину. Уже давно он стоял на коленях и  вспоминал  их,  своих  любимых,  и
думал о том, что было в той жизни, которой нет больше, о том, о чем когда-то
запретил себе вспоминать. Но именно  сегодня  ему  захотелось  прийти  сюда,
чтобы оказаться ближе к ним. Так близко праздник Рождества, и от  этого  еще
тяжелее.
   В  Испании  он  нашел  бы  церковь,   какую-нибудь   крохотную   часовню,
какую-нибудь развалину, и там стоял бы и думал о том же, и испытывал бы  все
ту же крестную муку, но там было бы проще, там  проще  жить.  Здесь  же  нет
ничего, кругом чужие, незнакомые люди, холодный серый  камень,  напоминающий
ему серый дом, в котором он теперь  живет  бок  о  бок  с  умирающим  отцом.
Медленно поднявшись с колен, он принял  решение:  надолго  в  Штатах  он  не
останется. Он должен вернуться в Испанию. Его место там. Здесь он  не  нужен
никому, кроме адвокатов и банкиров, а они-то его совершенно  не  волнуют.  И
никогда не волновали, а сейчас даже меньше, чем когда-либо. Он ведь так и не
сделался "солидным человеком", о чем мечтал его тесть. Он улыбнулся при этой
мысли и вспомнил тестя с тещей, их  тоже  уже  нет  на  свете.  Все  умерли.
Чарльзу Делони недавно исполнилось тридцать пять лет, а чувствовал  он  себя
так, как будто прожил десять веков.
   Он долго стоял и смотрел на статую Мадонны  с  младенцем..,  вспоминал..,
потом медленно пошел обратно, так и не  испытав  облегчения.  Напротив,  его
боль стала острее. Как хорошо было бы опять прижать к  себе  Андре,  вернуть
эту близость с ним, его родное  тепло,  почувствовать  его  нежную  пахнущую
молоком и цветочным мылом кожу, подержать его маленькую  руку,  которая  так
крепко держалась за его большую ладонь.
   В глазах Чарльза стояли слезы, и он вслепую шел к  дверям  собора.  Вдруг
ему показалось, что должно случиться что-то невероятное, невозможное.  Хотя,
почему же невозможное? Ведь и раньше, даже  в  самый  разгар  боя,  на  поле
сражения ему казалось, что он видит ее. Он видел ее так же ясно,  как  видит
сейчас эту женщину.
   Сейчас эта женщина шла мимо него, закутанная в меха,  но  мысли  ее  были
далеко, словно она видела нечто невидимое для других. Она не видела его,  не
замечала никого в соборе. Он долго стоял, смотрел на нее, страдал (он  давно
уже не страдал так), смотрел, воспоминания оживали, и он  начинал  понимать,
что это не призрак, это действительно женщина, которая очень похожа на  нее.
Высокая,  стройная,  грустная,  очень  красивая.  На   ней   черное   платье
(траурное?), поверх него - длинная соболья шуба, почти до пола, и лица почти
не видно под широкополой шляпой, но он почему-то точно знает,  какие  у  нее
глаза. Вот она едва уловимым движением сняла черную  перчатку  и  преклонила
колени перед небольшим алтарем. Изящная, высокая, стройная, только, кажется,
очень похудевшая. Она прикрыла лицо руками и, по-видимому,  долго  молилась.
Он знал, зачем она пришла. Затем же, зачем  и  он.  Это  была  Мариэлла,  он
смотрел на нее и понимал, что это она, хотя поверить в это было невозможно.
   Казалось, прошла вечность, прежде чем она повернулась и посмотрела в  его
сторону, но ясно было, что она его не  увидела.  Она  зажгла  четыре  свечи,
опустила деньги в кружку для пожертвований, а после этого снова долго стояла
и смотрела на алтарь, и по ее щекам текли  слезы.  Потом  наклонила  голову,
отступила назад и, повернувшись, нерешительно прошла между  скамеек.  Теперь
между ними оставалось всего несколько дюймов. Чарльз поднял руку и  задержал
ее. Она подняла на него удивленный  взгляд,  как  будто  вдруг  очнулась  от
глубокого сна, и посмотрела ему прямо  в  глаза.  Прижала  ладонь  к  губам.
Глаза, высохшие было у алтаря, снова наполнились слезами.
   - Боже...
   Невозможно. Но это так. Почти семь лет она не видела его. И  вот  увидела
снова, но в это нельзя поверить.
   Он молча коснулся ее руки, и она, не  раздумывая,  не  говоря  ни  слова,
склонилась к нему, а он обнял ее обеими руками. Показалось на миг,  что  это
какая-то таинственная сила  привела  их  обоих  сюда,  повелела  снова  быть
вместе. Как двое тонущих, они ухватились друг за друга посреди этой  большой
и холодной церкви.  Лишь  через  несколько  минут  она  нашла  в  себе  силы
отстраниться от него и посмотреть ему в лицо. Он выглядел старше, он измучен
на полях сражений. Да, он постарел, и на лице у него шрамы, и самый страшный
шрам на руке, и болит нога, и седина в волосах. А она смотрит на него, и  ей
опять восемнадцать лет, и сердце колотится так же, как  когда-то  в  Париже.
Все эти годы она знала, что часть  ее  души  навсегда  осталась  с  Чарльзом
Делони. Очень давно ей пришлось с этим смириться,  чтобы  жить  дальше.  Или
надо изменить свою жизнь, принять  на  себя  его  боль.  Она  уже  научилась
переносить свою и чужую боль.
   - Не знаю даже, что тебе сказать, - грустно улыбнулась  Мариэлла,  стирая
слезу со щеки, - ведь когда столько лет прошло, не спросишь "как дела?".
   Глупо, в самом деле. А сказать действительно больше нечего.  Когда-то  до
нее нет-нет да и доходили вести о нем, но вот уже сколько времени она ничего
о нем не слышала. Она лишь знала, что его отец болен.  Ее  родители  умерли,
когда она еще жила в Европе. Это было ему известно.
   - Ты просто сказочная красавица.
   Он мог только стоять и смотреть на нее. Сейчас ей  тридцать  лет,  и  она
стала еще прекраснее, чем в восемнадцать, когда она выходила за него  замуж.
Кажется, исполнились все ее желания, а глаза у нее все  равно  грустные.  Не
так-то легко в них смотреть.
   - С тобой все в порядке?
   В этот короткий вопрос он вложил очень многое, и, как прежде, она  поняла
его. Когда-то Мариэлла и Чарльз  были  одним  танцем,  одной  песней,  одним
движением. Стоило ему не подумать даже, а только захотеть подумать о чем-то,
как она могла уловить его мысль. Они удивительно хорошо  знали  друг  друга.
Они  могли  бы  быть,  да  и  были  половинками  одной  личности.  Да,   две
половинки... А целое-то сейчас где? Чарльз  смотрел  на  Мариэллу  и  думал,
существует ли еще это целое. Одета она была дорого,  ее  соболья  шуба  была
великолепна. И шляпа от Лили Дашэ, Мариэлла  всегда  умела  носить  шикарные
вещи. Нет, теперь она стала еще утонченнее. Неужели он боится ее теперь? Или
она уже не так волнует его? Нет, он ее не боится, она  терзает  его  сердце,
так и было все эти годы. Ну почему она была так страшно  упряма  в  день  их
последнего свидания?
   - Мариэлла, что-то ты очень серьезная. Он заглядывал глубоко в ее  глаза,
ожидая ответов на  все  свои  вопросы.  Она  попыталась  улыбнуться,  отвела
взгляд, потом опять посмотрела на него.
   - Трудно.., нам обоим трудно.., день такой... О да, сегодня  такой  день,
иначе они и не пришли бы сюда. Ей все еще казалось странным, что вот  Прошло
столько лет, а они опять стоят вдвоем под сводами собора Святого Патрика.
   - Ты насовсем вернулся?
   Ей хотелось знать, как он живет. Он  казался  ей  крупнее,  сильнее,  чем
раньше, в нем угадывалась новая сила. И, казалось, у него  будто  обнажились
нервы.
   Он покачал головой, и ему вдруг захотелось остаться здесь,  в  соборе,  и
говорить с ней, говорить.. - Не думаю, что  пробуду  долго.  Я  приехал  три
недели назад. Уже думаю возвращаться в Испанию.
   - В Испанию? - Она удивленно подняла брови. Она помнила,  как  тесно  его
жизнь была связана с Парижем, и не могла  себе  представить  его  вне  этого
города.
   - Там война. Я воевал там два года. Она кивнула. Вот теперь все понятно.
   - Я так и думала, что ты, наверное, там. - Да, война - это  как  раз  для
него.
   Она была права. Он просто не мог не поехать в Испанию. Ему нечего терять.
И искать нечего. И незачем оставаться дома.
   - А ты?
   Он пристально посмотрел ей в лицо. Странные  вопросы,  такие  вопросы  не
принято задавать в церкви, но каждому из них  хотелось  узнать  все  друг  о
друге. о Она долго молчала, а потом ответила чуть слышно:
   - Я замужем.
   Он кивнул, стараясь не показать своей боли.
   А ведь ей удалось мгновенно растравить рану, которая  не  заживала  очень
долго.
   - Я его знаю?
   Вряд ли, ведь он провел за  границей  целых  семнадцать  лет.  Но  по  ее
внешнему виду можно заключить, что она замужем по меньшей мере за Астором.
   - Не думаю. - На самом деле она знала, что ее  муж  был  когда-то  другом
Делони-отца. Муж был на двадцать пять лет старше ее. -  Его  зовут  Малкольм
Паттерсон.
   В ее глазах не было радости, когда она произносила его имя. И гордости не
было. Поля шляпы закрыли от него ее лицо. Что-то неясное  послышалось  в  ее
словах, что-то такое, что ему не понравилось. Она была прекрасна,  но  вовсе
не выглядела счастливой. Так вот что с ней произошло за эти семь лет. Он  не
был ошеломлен. Но он был встревожен. Да, именно так.
   - Знакомое имя, - холодно сказал Чарльз, и ему очень захотелось  еще  раз
взглянуть Мариэлле в глаза. - И ты счастлива?
   А если бы он сейчас предложил  ей  вернуться  к  нему,  что  бы  она  ему
ответила? Ему-то самому было ясно, что она не должна отказываться.
   Она не знала, как ответить.  Она  ценила  свой  брак.  Малкольм  пообещал
заботиться о ней в то самое время, когда забота была ей так необходима, и он
сдержал обещание. Он не дал ей предаться отчаянию. Он был к ней добр.  Но  в
первое время она не отдавала себе отчета  в  том,  что  муж  ее  может  быть
холодным, чужим, что ему порой будет не  до  нее.  Слишком  часто  он  бывал
занят. И все же во многих отношениях он был идеальным мужем.  Умен,  вежлив,
предупредителен, обаятелен.  Но  он  -  не  Чарльз..,  нет  в  нем  страсти,
пламени... Не его лицо представлялось ей в те часы, когда она находилась  на
грани между жизнью и смертью... Не его имя она шептала... Они это  знали,  и
Малкольм, и Мариэлла.
   - Чарльз, я спокойна. А это много для меня значит.
   С Чарльзом нельзя было быть спокойной... С  ним  было  упоение,  счастье,
страсть, любовь.., порой отчаяние... И горе было, такое же огромное,  как  и
страсть.
   - Я тебя видел.., в Испании.., я бредил, когда меня ранили... - сказал он
словно в полусне.
   "А я тебя видела каждую ночь", - хотела сказать Мариэлла, но  не  смогла.
Только улыбнулась.
   - Бывают призраки, Чарльз.
   И есть среди них такие, что приносят боль.
   - Нет, не призраки. Разве мы - призраки? Призраки - и все?
   - Может быть.
   Только проведя два года в санатории для душевнобольных, она  поняла,  что
кошмар кончился, и теперь можно жить - пусть с болью в сердце,  но  все-таки
жить после всего, что произошло. Сейчас нельзя рисковать,  нельзя  рисковать
даже ради  него,  ради  него  тем  более  нельзя.  Не  надо  позволять  себе
возвращаться вспять. Да, она все еще бесконечно любит его, но это  не  имеет
сейчас значения. Она коснулась его руки,  его  щеки,  он  наклонился,  чтобы
поцеловать ее, но она отстранилась. Он все-таки поцеловал ее в щеку,  совсем
близко к губам, и она долго не открывала глаз.
   - Я люблю тебя... Я тебя все время любил...
   Она узнала этот огонь в его глазах. Это не физическое влечение, доводящее
мужчину до безумия, а истинная любовь, рожденная узнаванием, заботой,  верой
в любимого человека. Такая страсть убивает. Мариэлла знала, что эта  страсть
когда-нибудь погубит Чарльза. Когда-то она сама едва не  погибла  в  пламени
его безумств и теперь не может рисковать. У него появились шрамы, но и у нее
тоже. Она ранена не на поле боя, но от этого ее раны болят не меньше.
   - Я тебя тоже люблю, - прошептала она, понимая, что не  следует  говорить
такие слова. Но шепот явился из  прошлого,  как  отзыв  той  жизни,  которая
закончилась вместе с жизнью Андре.
   - Давай еще раз встретимся, пока я не уехал в Испанию.
   Давить - вот это похоже на него. Сейчас он заставит ее почувствовать себя
в ответе за него. Как же, ведь он едет на войну! Она опять улыбнулась, но на
этот раз отрицательно покачала головой.
   - Не могу, Чарльз. Я замужем.
   - Он знает про меня?
   Она опять покачала головой. Этот вопрос был для нее мучительным.
   - Нет,  не  знает.  Он  считает,  что  я  бурно  провела  лето  во  время
путешествия по Европе, слегка отбилась от  рук.  Так  мой  отец  рассказывал
друзьям. Отец всегда говорил, что был, мол, "бурный роман". Больше  Малкольм
ничего не знает. Он никогда не  позволял  мне  говорить  об  этом.  Малкольм
понятия не имеет, что я была замужем.
   Ох, как это похоже на ее отца! Он никогда никому не говорил, что его дочь
жила с Чарльзом, благо сами родители остались тогда в Европе.  Ее  отец  всю
жизнь заботился исключительно о  репутации,  ему  лишь  бы  остаться  внешне
безупречным. Он лгал для ее же  блага,  всем  говорил,  что  дочь  учится  в
Европе. Во что бы то ни стало сохранить лицо. Ради  этого  он  так  старался
спасти Мариэллу от "ужасной ошибки", когда она решила выйти замуж за Чарльза
Делони. И до сих пор муж Мариэллы верил в эту ложь, потому что она сама  его
не разубедила.
   Чарльзу не верилось, что Мариэлла ни разу не сказала мужу правду.  Они-то
друг другу говорили все. Делились любыми секретами. Но,  с  другой  стороны,
что было скрывать в восемнадцать лет? В тридцать - совсем другое дело.
   - Чарльз, он ничего не знает о нас. Зачем? В самом деле,  зачем  говорить
ему, что двадцать шесть месяцев она провела в лечебнице для  душевнобольных,
ожидая смерти..,  призывая  смерть..,  вскрывала  вены..,  пила  таблетки..,
топилась в ванне... Зачем говорить ему о таком? Чарльз  знал,  он  оплачивал
счета из санатория... Она в конце концов оправилась.
   - А ты ему скажешь, что сегодня видела меня? Ему была интересна ее жизнь,
их жизнь. Что у них за семья, если она ничего  ему  не  сказала  о  прошлом?
Любит ли она его, а он ее? Теперь, после стольких лет, она с такой легкостью
сказала "я тебя люблю", а Чарльз ей поверил.  В  ответ  на  его  вопрос  она
покачала головой.
   - Как я могу сказать, что видела тебя, если  он  не  знает,  что  ты  был
когда-то в моей жизни? - Она оставалась спокойной и красивой. Она совсем  не
волновалась, и Чарльз не понимал почему.
   - Ты любишь его? - Он в это не верил, но хотел знать наверняка.
   - Конечно. Он мой муж.
   Нет, она уважает его, она благодарна ему. Но она никогда  не  любила  его
так, как любила Чарльза, и никогда не сможет его полюбить.  Более  того,  ей
это не нужно. От такой любви бывает слишком много боли, а ей уже не  хватает
мужества. Она взглянула на часы, потом снова на Чарльза и сказала:
   - Я должна идти.
   - Зачем? Что случится, если ты не пойдешь домой и  мы  будем  вместе?  Он
выговорил эти слова.
   - Ты не переменился. Ты все тот же, каким  был  тогда,  в  Париже,  когда
уговорил меня бросить родителей. - Она улыбнулась этому воспоминанию,  и  он
улыбнулся в ответ.
   - Тогда тебя было легче убедить.
   - Тогда все было легче, ведь мы были моложе.
   - Ты не стареешь. - Это не правда, она знала в глубине души, что  это  не
правда.
   Она поплотнее запахнула шубу, натянула перчатку, и Чарльз  сделал  шаг  к
выходу из собора.
   - Я хочу с тобой еще раз увидеться до  отъезда.  Она  вздохнула  и  опять
повернулась к нему.
   - Невозможно, Чарльз.
   - Если не решишься, я приду к вам домой и позвоню в дверь.
   - Да, ты на это способен. - Она засмеялась, несмотря на  то  что  сегодня
печальный день и именно общая печаль привела их сюда.
   - О, ты потом долго будешь объяснять мужу, что к чему!
   От одной мысли об этом у нее едва не разболелась голова.
   - Ты знаешь, где я. У отца. Звони. Или я сам позвоню.
   Прошло семь лет, и вот он стоит перед ней, едва ли не угрожает, и как  же
он при этом красив!
   - А если я не позвоню?
   - Я разыщу тебя.
   - Я так не хочу, - ответила  она  серьезно  и  не  улыбнулась,  когда  он
заговорил:
   - Я ни за что не поверю, что ты этого не хочешь. Прошло много времени,  и
мы не можем просто так... Мариэлла, я не  могу  позволить  тебе  просто  так
уйти. И не позволю. Извини.
   В его лице угадывалось безрассудное отчаяние, странная, почти безнадежная
решимость.
   - Я знаю.
   Она взяла его под руку, и они вышли из собора, и в эту же  самую  секунду
шофер Малкольма прошел в  боковую  дверь.  Этот  час  он  провел  в  соборе,
наблюдая за ними. Сегодня у него нашлось развлечение. Впрочем, открытие  его
не очень удивило. У Малкольма тоже была своя жизнь, а она - красивая молодая
женщина. Красивая, и боится чего-то, это ему известно. Всех боится, в первую
очередь собственного мужа. Интересно, кому из них стоит рассказать  о  своих
наблюдениях - самой миссис Паттерсон? Или сначала ее супругу?
   Чарльз и Мариэлла медленно спускались по ступенькам, она держала его  под
руку, а он прижимал ее к себе.
   - Если не хочешь встречаться, не буду тебя принуждать, но только я  хотел
бы увидеть тебя еще раз перед отъездом.
   - Зачем тебе?
   Она посмотрела ему прямо в глаза, а он ответил так, как он только  и  мог
ответить:
   - Затем, что я все еще люблю тебя. Она отвернулась. В  глазах  ее  стояли
слезы. Она не хотела его любить, не хотела, чтобы он ее любил, зачем ей  эти
воспоминания, терзания, эта боль. Она опять подняла глаза.
   - Я не смогу тебе звонить.
   - Все ты сможешь, стоит только захотеть. И вообще, делай что хочешь,  все
равно я... Тебе, наверное, трудно...
   Он оглянулся на собор, потому что опять вспомнил, какой  сегодня  день  и
почему они здесь, потом опять посмотрел на нее. В глазах у него слезы, у нее
тоже. Она с усилием кивнула.
   - Да, все так же трудно. Ничто никуда не делось.
   Да и не денется, она это сейчас поняла. С этим придется  жить  дальше,  с
этой непрекращающейся болью. И опять она посмотрела на него.
   - Ты меня прости... - Эти слова  она  хотела  ему  сказать  давным-давно,
сказала только теперь, но какая разница?
   Он покачал головой, еще раз запахнул поплотнее шубу и  наконец  отпустил.
Взглянул в последний раз на нее и пошел не прощаясь своей дорогой, вверх  по
Пятой авеню. Не мог он с ней проститься. Она долго-долго смотрела на него, а
шофер уже открыл дверцу машины. Прошло несколько минут, Мариэлла уже  сидела
и думала про Чарльза.., о давно ушедшей жизни, которой не будет больше.., об
Андре. Машина ехала по направлению к дому.

Глава 2

   Патрик, шофер Малкольма Паттерсона, поехал от собора по Пятой  авеню,  но
Мариэлла не увидела Чарльза по дороге. Они без приключений доехали  до  64-й
улицы, до дома, в котором Мариэлла  прожила  с  Малкольмом  шесть  лет.  Дом
располагался между Мэдисон-авеню и Пятой авеню. Это был очень красивый  дом.
Но для Мариэллы он так и не стал родным. Хозяином в нем был только Малкольм.
С самого начала силы стали изменять  ей  в  этом  доме.  Дом  был  прекрасно
оборудован, обслуживал его немолодой штат прислуги. Этот дом принадлежал еще
отцу Малкольма. Малкольм относился к дому почти  как  к  памятнику  покойным
родителям. Повсюду попадались бесценные для него реликвии. Сам Малкольм мало
что  изменил  в  доме,  разве  что  привозил  сувениры,