дома.
   Должно быть, он  даже  покраснел  от  смущения,  потому  что  женщина
неожиданно улыбнулась ему с очевидной теплотой, и Чарли поразился, какие
у нее молодые глаза и живой взгляд. Когда она  улыбалась,  она  казалась
много моложе, хотя сначала Чарли подумал,  что  ей  уже  за  шестьдесят.
Когда-то она, верно, была очень хороша собой, и с годами эта красота  не
исчезла - она просто приобрела новое качество,  и  Чарли  вовсе  не  был
уверен, что, будь она помоложе, она понравилась  бы  ему  больше.  Кроме
того, несмотря на свой преклонный возраст и  хрупкое  телосложение,  эта
женщина буквально лучилась энергией и внутренней силой, которых  так  не
хватало самому Чарли.
   - Не извиняйтесь, - сказала женщина и,  отступив  в  сторону,  широко
распахнула дверь, приглашая  его  войти.  -  Это  я  должна  перед  вами
извиниться за то, что забыла о хороших манерах и продержала вас в дверях
столько  времени.  Просто  ваше  появление  было  для  меня  совершенной
неожиданностью. Не хотите ли выпить чашечку горячего  чая  или  кофе?  К
сожалению,  ничего  более  существенного  я  не  могу  вам   предложить,
поскольку я действительно пускаю к себе постояльцев только летом.
   Глядя на нее,  Чарли  неожиданно  заколебался.  Отчего-то  ему  стало
неловко, и он подумал, что самым лучшим выходом было  бы  попрощаться  и
отправиться на поиски мотеля,  который  ему  только  что  рекомендовали,
однако он не смог устоять перед искушением.  Сквозь  открытую  дверь  он
видел со вкусом обставленную гостиную, старинные картины на стенах, да и
сам дом - как специалист он мог сказать это абсолютно  точно  -  не  был
стандартной постройкой  двадцатого  века.  Судя  по  массивным  косякам,
тесаным стропилам, тщательно пригнанному полу и потемневшим  от  времени
потолочным балкам, он был построен вскоре после Войны за  независимость,
а может быть, даже незадолго до ее окончания,  и  Чарли  очень  хотелось
побывать внутри и все как следует рассмотреть.
   - Входите же, - подбодрила его  хозяйка.  -  Глинни  вас  не  тронет,
обещаю.
   Она кивком головы указала на сеттера, который, услышав  свое  имя,  с
удвоенной энергией заработал хвостом.
   - Я очень удивилась, когда вы постучали, - снова повторила хозяйка. -
В это время года у нас не бывает никого из посторонних.
   Теперь, когда его столь недвусмысленно пригласили войти, отказываться
было уже невежливо, и Чарли, стряхнув с плеч снег и  потопав  ногами  на
коврике в прихожей, прошел в теплую и уютную гостиную.
   В гостиной оказалось еще красивее, чем  он  предполагал.  В  огромном
очаге жарко пылал огонь, от которого по комнате волнами распространялось
приятное тепло, однако дело было  не  только  в  этом.  В  воздухе  было
разлито словно какое-то волшебство, и Чарли  вдруг  понял,  что  ему  не
хочется отсюда уходить.
   - Еще раз простите, что побеспокоил вас, -  сказал  он,  смущаясь.  -
Собственно говоря, мне нужно было попасть в Вермонт, но из-за снега... Я
хотел просто переждать непогоду и вдруг увидел вашу вывеску.
   Он поднял глаза на пожилую женщину и снова был поражен  ее  красотой,
ее легкой, почти девичьей грацией  и  величественной  осанкой.  Странным
образом она напомнила ему Кэрол, какой она была десять  лет  назад,  но,
возможно, дело было лишь в его разыгравшемся воображении.
   Хозяйка ненадолго  отлучилась  в  кухню,  чтобы  поставить  на  огонь
пузатый медный чайник, и тут же вернулась.
   - У вас чудесный дом, миссис Палмер, - сказал Чарли, вспомнив фамилию
на жестяной вывеске снаружи. - Ведь вы миссис Палмер, я не ошибся?
   - Так и есть, - кивнула она. - А вас как  зовут?  Она  посмотрела  на
него строго, словно школьная учительница, ожидающая ответа, и  Чарли  не
сдержал улыбки. Он еще не знал ни кто  она  такая,  ни  чем  занимается,
однако ему было совершенно ясно, что эта женщина ему очень нравится.
   - Чарльз Уотерстон, - представился он,  протягивая  ей  руку,  и  она
ответила ему легким пожатием. Ее ладонь была мягкой  и  гладкой,  как  у
молодой женщины, ногти были ухожены и накрашены, а на безымянном  пальце
Чарли заметил тонкое обручальное кольцо. Это кольцо и нитка  жемчуга  на
шее были ее единственными  украшениями.  Очевидно,  все  свои  свободные
деньги она вкладывала в антикварную  мебель  и  картины,  которые  Чарли
видел на стенах, и, надо сказать, это были довольно  старые  и,  видимо,
дорогие картины.
   - И откуда вы приехали, мистер Чарльз Уотерстон?  -  поинтересовалась
миссис Палмер, быстро и ловко собирая на стол. Чарли пока еще  не  знал,
приглашен ли он только на чай или его оставляют на ночлег, а спросить не
решился. Если миссис Палмер  не  собиралась  сдать  ему  одну  из  своих
комнат, следовательно, ему нужно было  торопиться  дальше,  чтобы  найти
мотель, пока дорогу не занесло окончательно, однако он так и не  решился
спросить ее об этом и  смотрел,  как  она  осторожно  ставит  серебряный
заварной чайник на вышитую льняную скатерть.
   - Это очень непростой вопрос, - ответил он с  улыбкой,  усаживаясь  в
удобное кожаное кресло у камина, на которое миссис Палмер  указала  ему.
Перед креслом стоял низенький резной столик эпохи Георга  III,  и  Чарли
подумал, что она, наверное, любит пить чай именно за этим столом.
   - Дело в том, что последние десять лет  я  жил  в  Лондоне,  и  после
праздников я намереваюсь вернуться туда. Наверное... -  Чарли  ненадолго
задумался, потом продолжил уже более веселым тоном:
   - Ну а к вам я попал прямиком из Нью-Йорка. Я прожил там два  месяца,
и, признаться откровенно, мне там до чертиков  надоело.  В  принципе,  я
должен был прожить в Нью-Йорке  год,  однако  обстоятельства  неожиданно
изменились.
   Он объяснил ей свою ситуацию так  просто,  как  мог,  не  вдаваясь  в
подробности,  но  миссис  Палмер  улыбнулась  ему  так  ласково,  словно
каким-то чудесным образом поняла, что стояло за его сдержанностью.
   - Вы передумали? - спросила она.
   - Можно сказать и так. - Чарли  замялся  и,  чтобы  скрыть  смущение,
погладил по голове собаку, которая подошла к его креслу и положила морду
ему на колени. Потом он снова поднял взгляд  на  хозяйку.  Она  как  раз
выкладывала на блюдце лимонное печенье, причем проделывала это  с  такой
непринужденностью, словно в ее дверь каждый день  стучались  потерпевшие
крушение в океане жизни незнакомцы.
   - Не позволяйте Глинни хватать печенье со стола.  Она  его  любит,  -
предупредила миссис Палмер, и  Чарли  рассмеялся.  Потом  он  неожиданно
подумал о том, что его положение, как ни верти, довольно нелепое.  Время
было довольно позднее, но вместо того, чтобы спокойно поужинать,  миссис
Палмер грела ему чай и возилась с печеньем.
   Кроме того, зимой она не принимала  постояльцев.  Тем  не  менее  ему
почему-то казалось, что она рада, что кто-то заглянул к ней на огонек.
   - Глинни очень любит  лимонное  печенье  с  корицей,  но  от  овсяных
бисквитов она тоже не отказывается, - добавила миссис Палмер, и  собака,
как бы в подтверждение ее  слов,  облизнулась  и  умильно  покосилась  в
сторону стола.  Чарли  снова  засмеялся,  одновременно  гадая,  кто  его
хозяйка и сколько времени она тут живет. Казалось, она  провела  в  этих
стенах всю свою жизнь, однако в  ней  не  было  ничего  провинциального.
Напротив, она выглядела вполне светской дамой,  образованной,  прекрасно
воспитанной и вполне современной.
   - Скажите, вы еще вернетесь в Нью-Йорк или полетите  в  Лондон  через
Канаду?
   - Ни то, ни другое, - улыбнулся Чарли. -  Правда,  я  еще  ничего  не
решил окончательно, но в Нью-Йорк я скорее всего не  вернусь.  Я  прожил
там достаточно долго, и, должен сказать откровенно, этот  город  городов
не стал мне милее. Наверное, это жизнь в  Европе  меня  избаловала...  В
Лондон ведь можно вернуться и через Бостон, правда? Ну а пока  я  просто
хотел провести пару недель в Вермонте - покататься на лыжах, погулять  в
лесу, просто выспаться, наконец.
   Садясь напротив него, миссис Палмер  одарила  Чарли  гостеприимной  и
ласковой улыбкой.
   - Мой муж тоже был из Англии, - сказала она. - Было время,  когда  мы
навещали его родственников почти каждый  год,  но  жить  он  предпочитал
здесь. Когда вся его родня умерла, мы перестали наведываться  в  Англию.
Муж часто повторял, что здесь, в Шелбурн-Фоллс, у  него  есть  абсолютно
все, что нужно для счастья, и даже немножко больше.
   Она  опять  улыбнулась,  но  Чарли  заметил  в   ее   глазах   что-то
невысказанное, затаенное. Была ли это печаль, навеянная  воспоминаниями,
или неугасающая любовь к человеку, с которым она прожила целую жизнь?
   Интересно, спросил себя Чарли, какие будут глаза у него, когда  в  ее
возрасте он будет вспоминать Кэрол?
   - А сами вы откуда? -  поинтересовался  он,  отпивая  глоток  чаю  из
высокого стакана в серебряном подстаканнике. Он всегда  предпочитал  чай
кофе и мог в полной мере оценить вкус  и  аромат  мастерски  заваренного
"Эрл Грей".
   - Отсюда, - просто сказала миссис Палмер, ставя на стол свой  стакан.
- Всю свою жизнь я прожила  в  Шелбурн-Фоллс,  в  этом  самом  доме.  Он
принадлежал еще моим родителям, а до этого - их родителям. Мой сын ходил
в школу в Дирфилде.
   Чарли  удивленно  посмотрел  на  нее.  Шелбурн-Фоллс   был   типичным
захолустьем, и хотя он никогда не был снобом, ему было трудно  поверить,
что утонченная и светская миссис Палмер не только родилась в этих краях,
но и провела здесь  всю  свою  жизнь.  Не  считая,  конечно,  визитов  к
родственникам мужа в Англию.
   Миссис Палмер как будто поняла, о чем он думает.
   - Когда я была совсем молоденькой девушкой,  я  прожила  два  года  в
Бостоне с моей теткой. Мне там очень понравилось, к тому же в Бостоне  я
познакомилась с моим мужем - он тогда  читал  курс  лекций  в  Гарварде.
После свадьбы мы сразу переехали сюда - это  было  ровно  пятьдесят  лет
тому назад, тоже под Рождество... - Она печально улыбнулась.  -  Будущим
летом мне исполнится семьдесят.
   Чарли вдруг захотелось поцеловать ее, но он не посмел.  Вместо  этого
он рассказал ей о своем отце, который преподавал в Гарварде американскую
историю, о том, как они  вместе  ездили  в  Дирфилд  и  бродили  по  его
окрестностям и как ему - маленькому мальчику -  нравилось  рассматривать
старинные дома и отыскивать  на  берегах  рек  и  склонах  холмов  следы
ледника, который в древности покрывал всю территорию Новой Англии.
   - Я до сих пор хорошо помню эти прогулки, - сказал  он,  пока  миссис
Палмер наливала ему второй стакан чаю. - А может  быть,  вы  даже  знали
моего отца?
   Она отрицательно  покачала  головой  и,  выйдя  на  кухню,  принялась
хлопотать  там,  несильно  гремя  посудой.  Незнакомец,  сидящий  в   ее
гостиной, нисколько не пугал Глэдис Палмер. Она уже поняла, что Чарли  -
вежливый, хорошо воспитанный молодой человек, который умеет себя  вести.
Больше того, с ним она чувствовала  себя  так,  как  будто  это  ее  сын
вернулся наконец домой...  Правда,  ее  немного  удивило,  что  накануне
Рождества Чарли путешествует один, но расспрашивать его она не спешила.
   - Хотите  остаться  у  меня,  мистер  Уотерстон?  -  предложила  она,
вернувшись в гостиную. - Вы меня не стесните. Я  могу  открыть  для  вас
одну из моих гостевых комнат.
   Говоря это,  она  бросила  взгляд  за  окно.  Ее  небольшой  сад  был
совершенно  не  виден  за  плотной   снежной   пеленой,   и   Глэдис   с
удовлетворением подумала, что ехать куда-то  в  такую  погоду  -  чистое
безумие. Она была почти уверена, что Чарли  примет  ее  предложение.  Во
всяком случае, ей очень этого хотелось.
   - Вы уверены, что я не помешаю вам? - Чарли тоже взглянул на  снежную
бурю за окном и почувствовал, что ему  очень  хочется  остаться.  Миссис
Палмер очень понравилась Чарли;  ее  облик  и  манеры  странным  образом
напоминали ему о детстве, хотя он ни за что бы  не  сказал,  что  она  -
подобно многим старикам - живет воспоминаниями о прошлом. Судя по всему,
ей было очень  неплохо  и  в  настоящем,  и  Чарли  снова  поразился  ее
оптимизму и жизнелюбию.
   Кроме того, в ее обществе он чувствовал себя совершенно раскованно  и
свободно.
   - Мне не хотелось бы затруднять вас, - сказал он прямо. - Я нисколько
не обижусь, если вы скажете, что у вас есть  какие-то  свои  планы.  Но,
если вы правда не возражаете, я хотел  бы  остаться.  Мне  у  вас  очень
нравится.
   На этом обмен любезностями закончился. Энергично  покачав  головой  в
знак того, что она не имеет ничего против, миссис Палмер отвела Чарли на
второй этаж, чтобы показать ему комнаты. По правде говоря, то,  как  был
выстроен этот необычный старый дом, интересовало Чарли  гораздо  больше,
чем площадь спален и вид из  окон,  однако,  когда  он  увидел  комнату,
которую миссис Палмер предназначила ему, он невольно замер на пороге. На
мгновение Чарли показалось, что он снова стал ребенком и вернулся домой,
и это было так неожиданно, что он буквально лишился дара речи  и  только
глупо улыбался, обводя взглядом убранство небольшой, уютной спальни.
   Широкая  кровать  на  четырех  столбиках  была  застелена  верблюжьим
одеялом, стены были обиты голубым  вощеным  ситцем,  на  каминной  полке
выстроились в ряд изящные фарфоровые статуэтки и  модель  парусника.  На
стенах  висели  картины  -  в  основном  морские  пейзажи  или  корабли,
несущиеся к горизонту на всех парусах. Как и в других комнатах,  как  он
успел заметить,  в  камине  были  сложены  березовые  поленья,  которые,
казалось, только и ждали, чтобы кто-нибудь поднес к ним пылающую лучину,
и Чарли почувствовал, что в  этой  комнате  он  способен  прожить  сколь
угодно долго.
   - Это.., это просто великолепно, - проговорил он  наконец,  с  трудом
подбирая  слова.  Он  был  искренне  благодарен  миссис  Палмер  за   ее
гостеприимство. Везде в доме было  так  чисто,  так  уютно,  словно  она
каждую минуту ожидала приезда любимых родственников  или  многочисленных
гостей, и Чарли захотелось, чтобы она знала, как он оценил ее усилия.  И
миссис Палмер, похоже, была  очень  довольна  его  похвалой.  Ей  вообще
нравилось, когда в ее доме жили люди, способные по  достоинству  оценить
порядок, который она поддерживала, не жалея ни сил, ни времени, -  люди,
которые знали толк в красивых вещах и понимали, чем она делится с ними.
   Именно   поэтому   абсолютное   большинство   пансионеров,    которые
останавливались у нее, не были людьми случайными. Миссис Палмер  никогда
не давала объявлений в газету - все, кто когда-либо жил у нее, приезжали
с рекомендательными письмами от общих друзей  или  прежних  постояльцев.
Что касалось жестяной таблички на калитке, то Глэдис повесила ее  только
в прошлом году, сама и не понимая - зачем.
   Вот уже семь лет она сдавала комнаты гостям, и хотя деньги  были  для
нее не самым последним делом, общение было для  Глэдис  гораздо  важнее.
Когда в доме полно народа, особенно не поскучаешь, да и  сознание  того,
что наверху кто-то есть, что кто-то  вот-вот  придет  с  рыбалки  или  с
прогулки, помогало ей справиться с одиночеством. К  сожалению,  все  это
бывало  только  летом;  рождественских  праздников   Глэдис   откровенно
боялась, и приезд Чарли был для нее настоящим подарком судьбы.
   - Я рада, что вам у меня нравится, мистер Уотерстон,  -  сказала  она
Чарли, который разглядывал картины на стенах, и он повернулся к  ней  со
счастливой улыбкой.
   - Хотел бы я посмотреть на того, кому здесь не понравится, -  ответил
он, и Глэдис снова подумала о своем сыне.  В  глазах  ее  Чарли  заметил
легкую тень печали, но, когда она заговорила, в  голосе  Глэдис  звучали
лишь легкие, шутливые интонации.
   - Представьте себе, я  знаю  одного  такого  человека,  -  промолвила
миссис Палмер. - Мой сын терпеть не мог этот  захолустный  городишко,  и
мои старые вещи тоже не вызывали в нем  ни  почтения,  ни  восторга.  Он
обожал все самое современное. Впрочем, я его не осуждаю. Он был  военным
летчиком  во  Вьетнаме  и,  когда  его  срок  закончился,   не   захотел
увольняться.  Он  закончил  специальное  техническое  училище   и   стал
испытывать самые современные истребители... Боже, как он любил летать!
   В ее голосе и в ее глазах снова появилось что-то такое, что  помешало
Чарли спросить, что  же  случилось  с  ее  сыном.  Ему  было  совершенно
очевидно, что для миссис Палмер это очень болезненная тема,  однако  она
крепко держала себя в руках и даже продолжала улыбаться ему.  Чего-чего,
а мужества и силы ей было не занимать.
   - Он и его жена - оба летали. После того как у них родилась дочь, они
купили небольшой самолет... - В ее ярко-синих глазах задрожали слезы,  и
она сняла очки, чтобы вытереть их, но голос ее не дрогнул. - Признаться,
эта затея была мне очень не по душе, но я ничего не могла  сделать.  Они
бы просто не стали меня слушать, если бы  я  попыталась  им  помешать...
Ведь рано или поздно дети становятся взрослыми, и родителям не  остается
ничего иного, кроме как позволить им поступать так, как они хотят.
   Последовала долгая пауза, потом миссис Палмер добавила негромко:
   - Они разбились под Дирфилдом четырнадцать лет назад... Все трое. Они
летели навестить меня и взяли с собой девочку.
   Чарли почувствовал в горле комок и  судорожно  сглотнул.  Не  отдавая
себе отчета в своих действиях, он протянул руку, чтобы дотронуться до ее
плеча. Эта женщина пережила самое страшное - такое, по сравнению  с  чем
даже его горе казалось незначительным.  Ее  потеря  была  невосполнимой,
даже если у нее  были  другие  дети,  в  чем  Чарли,  кстати,  почему-то
сомневался.
   - Мне очень жаль, - прошептал он. Его рука по-прежнему лежала  у  нее
на плече, но ни Чарли, ни миссис Палмер не замечали  этого.  Их  взгляды
встретились, и обоим  показалось,  будто  они  знают  друг  друга  целую
вечность.
   - Мне тоже, - сказала миссис Палмер на удивление  ровным  голосом.  -
Джимми был удивительным человеком. Ему было  тридцать  шесть,  когда  он
погиб, а их девочке только пять... Несправедливо, правда?
   Она вздохнула и, еще раз промокнув глаза платком, снова надела  очки.
Потом она подняла голову, и у Чарли буквально перехватило дыхание. В  ее
взгляде светились такое страдание и мужество, такая открытость и доверие
к нему, что  ему  самому  захотелось  заплакать.  Эта  женщина  пережила
огромное горе, но она не ожесточилась и не замкнулась в  себе,  снова  и
снова переживая свою личную беду; она готова  была  протянуть  ему  руку
помощи, хотя совсем его не знала.
   - Горе делает нас мудрее, - заметила миссис Палмер  с  грустью.  -  Я
поняла это совсем недавно. Прошло целых десять лет, прежде чем я  смогла
спокойно говорить об этой трагедии.  Мой  муж...  У  него  было  больное
сердце. Смерть Джимми явилась для него ударом, от которого он так  и  не
оправился. Он умер три года спустя.
   Да, понял Чарли, жизнь  обошлась  с  ней  жестоко.  Другому  человеку
хватило бы и половины того, что  пережила  она.  Но,  несмотря  на  это,
миссис  Палмер  не   производила   впечатления   человека   сломленного,
согнувшегося под ударами судьбы. Скорее  наоборот  -  горе  закалило  ее
характер, укрепило дух, и Чарли невольно спросил себя, случай ли  привел
его к порогу ее дома или для этого существовали какие-то высшие причины?
   -  Скажите,  у  вас  есть   другие..,   родственники?   -   осторожно
поинтересовался Чарли. Он хотел спросить о других детях, но в  последний
момент смутился. Вряд ли, рассудил он,  погибшего  сына  мог  ей  кто-то
заменить.
   - Нет. - Миссис Палмер улыбнулась и покачала головой, и  Чарли  снова
подумал  о  том,  что  не  замечает  в  ней  ни  застарелой  горечи,  ни
подавленности. - Я теперь совершенно одна. Вот  уже  одиннадцать  лет...
Именно поэтому я и стала сдавать  комнаты  надето,  иначе  мне  было  бы
слишком одиноко.
   Но, глядя на нее, Чарли не мог в это поверить. Миссис Палмер казалась
ему слишком энергичной, чтобы предав