, и чувство облегчения, которое Бен в  связи  с
этим испытывал, уже наложило свою печать на  его  облик.  Понять  Бена  было
нетрудно: за весь день у него  едва  ли  нашлась  свободная  минутка,  чтобы
присесть, не говоря уже о том, чтобы передохнуть и расслабиться.
   - Да, у себя. Доложить?
   Секретарша улыбнулась, и Бен с удовольствием оглядел  ее  ладную,  словно
точеную, фигурку, скрытую, впрочем, просторным жакетом.  Марион  Хиллард  не
одобряла секретарш с чрезмерно сексуальными формами; даже для  сына  она  не
сделала исключения. Или, быть может, особенно для него?..
   - Не стоит. - Бен покачал головой. - Я сам. С  этими  словами  он  прошел
мимо стола секретарши и, неловко прижимая к груди несколько  папок,  которые
он захватил с собой в качестве предлога, постучал в тяжелую дубовую дверь.
   - Тук-тук, кто-нибудь дома?
   Ответа не было, и Бен постучал снова.  Когда  и  на  этот  раз  никто  не
отозвался, он вопросительно оглянулся через плечо:
   - Ты уверена, что он там?
   - Абсолютно, - ответила секретарша.
   - О'кей.
   Бен постучал в третий раз - чуть погромче, - и из-за  двери  ему  ответил
хриплый, словно спросонья, голос Майкла. Осторожно открыв дверь,  Бен  боком
протиснулся внутрь.
   - Ты спишь, что ли? - спросил он. Майкл оторвал взгляд от каких-то  бумаг
и невесело усмехнулся:
   - Увы, нет. Ты только взгляни, что  тут  творится!  И  он  кивком  головы
показал на разложенные по столу папки,  планшеты,  рулоны  чертежей,  сметы,
факсы, буклеты и  компьютерные  распечатки.  Их  было  столько,  что  десять
человек могли бы разбираться с ними целый год, и все равно осталось  бы  еще
порядочно.
   - Садись, Бен.
   - Спасибо, босс. - Бен не удержался, чтобы не поддразнить друга.
   - Да хватит тебе, - отмахнулся Майкл и вопросительно покосился на папки в
руках Бена. - Давай, что там у тебя?
   С этими словами он устало провел рукой по волосам и откинулся  на  спинку
большого кожаного кресла, к которому уже успел привыкнуть. Он привык даже  к
старинным гравюрам на стенах - ему было абсолютно безразлично,  что  на  них
изображено. Ничто больше не имело для него значения. Майкл не смог  бы  даже
сказать, какого цвета стены в коридоре, а встретив на улице свою секретаршу,
он  вряд  ли  узнал  бы  ее,  и   не   потому,   что   утратил   способность
сосредоточиваться и запоминать. Просто  ему  уже  давно  было  наплевать  на
все.., в том числе и на собственную жизнь. Единственное, на  что  Майкл  еще
мог смотреть с интересом, это на бумаги на своем  столе,  но  и  только.,  -
Только не говори, что хочешь посоветоваться со мной насчет этого  проклятого
торгового центра в Канзас-Сити, - добавил Майкл со вздохом. - На  сегодня  с
меня хватит. Эти проблемы сведут меня с ума.
   - По-моему, тебе именно этого и  хочется,  Майкл.  Скажи,  как  назывался
последний  фильм,  который  ты  смотрел,  -  "Мост  через  реку  Квай"   или
"Фантазия"? У меня такое ощущение, что  ты  вообще  не  выходишь  из  своего
кабинета.
   "Мост через реку Квай" или "Фантазия" -  это  были  фильмы,  которые  они
смотрели, когда были студентами.
   - Почему, выхожу.., иногда.  -  Отвечая,  Майкл  продолжал  просматривать
какой-то документ. - Так что у тебя в этих папках?
   - Да так, какая-то макулатура. Мне нужно было поговорить с тобой, а это я
захватил для вида.
   - А ты  не  мог  зайти  ко  мне  просто  так,  без  всякого  предлога?  -
Оторвавшись от бумаг, Майкл бросил на  друга  быстрый  взгляд.  На  какое-то
мгновение он как будто снова вернулся в  детство,  когда,  учась  в  частном
пансионе, они с Беном то и дело бегали друг к  другу  в  дортуар  якобы  для
того, чтобы проконсультироваться по поводу домашнего задания.
   Бен понял.
   - Я как-то все время забываю, что твоя мать - вовсе не старик Сандерс  из
колледжа Святого Иуды.
   - И то слава богу...
   Оба прекрасно знали, что на самом деле Марион была гораздо  хуже,  но  ни
один из них не посмел бы признаться в этом  вслух.  Она  терпеть  не  могла,
когда, как она выражалась, "люди слоняются без дела", и, встреться ей Бен  с
его жалкими папочками, она не постеснялась бы полюбопытствовать, что  это  у
него в руках.
   - Так как дела, Бен? Как успехи "Хэмптонов" в этом сезоне?
   Бен некоторое время сидел неподвижно,  внимательно  наблюдая  за  другом,
потом спросил:
   - А тебе не все равно?
   - Насчет "Хэмптонов" действительно все  равно.  Что  касается  тебя...  -
Улыбка Майкла казалась приклеенной к губам, а кожа была по-зимнему  бледной,
хотя  на  дворе  стоял  погожий  сентябрь  и  позади  было  жаркое,  богатое
солнечными днями лето. - Ты никогда не  был  мне  безразличен,  Бен,  ты  же
знаешь.
   - Зато ты  наплевательски  относишься  к  себе,  Майкл.  Давно  ли  ты  в
последний раз смотрел на себя в зеркало? С такой рожей ты мог бы напугать  и
мамочку Франкенштейна. Поверь, мы все хотим, чтобы ты отдохнул.  Твоя  мать,
я, все... Съездил бы, что ли, на мыс Код  -  там  скоро  начнется  бархатный
сезон. А если вздумаешь упрямиться, я своими руками  вытащу  тебя  из  этого
паршивого кабинета и уложу хотя бы  на  травке  перед  офисом.  Тебе  просто
необходимо развеяться, слышишь?
   Бен больше не улыбался. Он был серьезен как никогда, и Майкл понимал, что
друг настроен решительно. Но уступать он не собирался.
   - Я бы и рад, Бен, но не могу.  -  Он  покачал  головой.  -  Сам  знаешь,
сколько проблем у нас с канзасским проектом. А ведь, кроме него, у меня есть
еще сотни других дел, и каждое нужно довести до конца. Впрочем, зачем я  это
тебе говорю? Ты же сам был вчера на заседании и прекрасно все знаешь.
   - На заседании, кроме нас с тобой, было еще двадцать человек, -  возразил
Бен. - Вот пусть они этим и занимаются. Съезди куда-нибудь хоть на уик-энд -
за два дня ничего с твоим канзасским проектом не случится. А может быть,  ты
до такой степени эгоист, что просто  не  хочешь  ни  с  кем  делиться  своей
работой?
   Но и Бену, и Майклу было слишком хорошо известно, что  дело  вовсе  не  в
этом. Работа, напряженная работа с утра  и  до  позднего  вечера,  была  для
Майкла наркотиком, позволявшим ему хотя бы на  время  отключиться  от  всего
остального и перестать вспоминать. И с каждым днем Майкл  нагружал  на  себя
все больше и больше дел.
   - Ну же, Майкл, - продолжал уговаривать Бен. - Подумай о себе, отдохни...
Хотя бы попробуй.
   - Я просто не могу, Бен.
   - Ну тогда я просто не знаю, что тебе сказать. -  Бен  развел  руками.  -
Посмотри на себя, Майкл, неужели тебе не все равно, что с тобой будет? Ты же
просто убиваешь себя, и ради чего? - Голос Бена неожиданно набрал силу,  так
что его, наверное, было  слышно  даже  в  приемной,  и  Майкл  чуть  заметно
поморщился. - Зачем ты делаешь это  с  собой,  Майкл?  Что  толку,  если  ты
загонишь себя в гроб работой - этим ты ее не вернешь. Ты жив,  черт  побери,
тебе двадцать пять лет, но ты тратишь свою жизнь неизвестно на что. Ты  стал
совсем как твоя мать - готов костьми лечь ради своей драгоценной работы.  На
кой черт это тебе? Жить, есть, пить, спать и умереть ради своего  треклятого
бизнеса - неужели это все, что для тебя теперь существует? Неужели  ты  стал
таким, Майкл? Я в это не верю! Я знаю, у тебя  внутри  живет  совсем  другой
человек, и он мне нравится больше, но ты обращаешься с ним, как  с  паршивой
собакой, и мне надоело  на  это  смотреть.  Я  не  дам  тебе  гробить  себя.
Послушайся моего совета - пошли эти бумаги к черту, выйди на улицу, вспомни,
что ты еще не умер. Пригласи к себе домой эту свою секретаршу  и  займись  с
ней тем, чем мужчина должен заниматься с женщиной. Оторви  же  наконец  свою
задницу от этого кресла, Майкл! Неужели ты не слышишь, что на крышку  гроба,
в который ты добровольно себя заточил, уже сыплется земля? Но  ведь  еще  не
поздно, Майкл!..
   Он осекся, потому что Майкл, привстав и перегнувшись через стол,  смотрел
на него с лютой ненавистью во взгляде. Кожа его стала еще белее, чем была, и
на ней выступила испарина, губы злобно кривились и дрожали.
   - Убирайся отсюда, пока я не убил тебя! Вон!!!  Это  был  вопль  раненого
льва, и Бен невольно вскочил.  Несколько  секунд  двое  мужчин  стояли  друг
против друга, потрясенные и напуганные тем, что каждый  из  них  выслушал  и
почувствовал. Потом Майкл сел и провел ладонью по лбу.
   - Извини, - проговорил он, пряча лицо в ладонях.
   Он так и не взглянул больше  на  друга,  и  Бен,  выждав  немного,  пожал
плечами и на цыпочках вышел из кабинета,  плотно  прикрыв  за  собой  дверь.
Сказать ему было нечего.
   Секретарша Майкла вопросительно покосилась на Бена, но промолчала. Должно
быть, она слышала и его прочувствованную  речь,  и  яростный  вопль  Майкла.
Впрочем, его-то, наверное, слышал весь этаж.
   Возвращаясь в свой кабинет, Бен встретил в коридоре Марион, но  она  была
слишком занята разговором с Каллоуэем, а Бен был не в том настроении,  чтобы
обмениваться с ней обычными любезностями. Его буквально тошнило и от нее,  и
от того, что она спокойно смотрит на то, как  Майкл  буквально  губит  себя.
Конечно, с ее точки зрения, это было только полезно - полезно  для  бизнеса,
для корпорации, для династии... И именно от этого Бена Эйвери и тошнило.
   В тот день он ушел с работы только в половине седьмого, но, остановившись
на улице и задрав голову, Бен увидел, что в кабинете Майкла  все  еще  горит
свет. И Бен знал, что свет этот будет гореть  до  одиннадцати,  а  то  и  до
полуночи. Почему бы, собственно, нет? Что Майклу делать дома - в  небольшой,
но одинокой и пустой квартире, которую он снял месяца два тому назад?
   Квартира эта  находилась  на  Сентрал-Парк-Саут  и  расположением  комнат
напоминала дом Нэнси в Бостоне. Бен был уверен, что и Майкл это  знал;  быть
может, поэтому он остановил свой выбор именно на  этой  квартире.  Но  потом
что-то случилось. Искра интереса  к  жизни,  которая  на  первых  порах  еще
теплилась в Майкле, окончательно погасла, и он начал этот  свой  бесконечный
рабочий марафон, который не мог привести ни к чему  хорошему.  Благоустроить
свою новую квартиру у него уже не дошли руки, да он, как видно, не  очень-то
этого хотел, и она оставалась пустой, холодной  и  одинокой.  Обстановку  ее
нельзя было даже назвать спартанской - скорее квартира  напоминала  тюремную
камеру. Из мебели там были только два  складных  стула,  кровать  и  нелепая
настольная лампа, которая стояла на полу. Голые стены отзывались гулким эхом
на каждый шаг, на каждое слово, и Бен даже не мог представить  себе,  каково
Майклу возвращаться туда каждый день. Одно  это  могло  свести  с  ума  кого
угодно.
   Впрочем, Бен уже начал серьезно сомневаться в  том,  что  Майкл  обращает
хоть какое-то внимание на то, что его окружает. Так, например, в начале июля
Бен подарил Майклу три комнатных растения  в  горшках,  причем  нельзя  было
сказать, чтобы они  были  очень  уж  прихотливыми  или  требовали  какого-то
особенного ухода. Но к концу месяца все они пожелтели и высохли, а  земля  в
горшках сделалась твердой, как камень. Несмотря на это,  все  три  горшка  с
мертвыми цветами продолжали красоваться на подоконнике в гостиной, прекрасно
сочетаясь с горбатой черной лампой и нагоняя своим видом еще большую тоску.
   Бен видел все это, и сердце у него сжималось от боли и  беспокойства,  но
он не знал, что здесь можно сделать. Наверное, этого не  знал  никто,  кроме
Нэнси, но она была мертва. Неужели и Майкл хочет последовать за ней в вечную
тьму?..
   При мысли о Нэнси  Бен  почувствовал  в  сердце  почти  физическую  боль,
подобную той, что пронзала его  сломанную  ногу,  когда  он  пытался  встать
слишком резко. К счастью, Бен был молод - сломанные кости срослись быстро, и
ему оставалось только надеяться, что молодость поможет  и  Майклу.  Впрочем,
Бен знал, что душевные раны не заживают порой годами и десятилетиями, а  то,
что Майкл измучен и изранен, его друг понимал очень хорошо. Майкл храбрился,
пытался выглядеть беззаботным, но глаза выдавали  его  затаенную  боль.  Или
лицо в конце рабочего дня... Или бескровные,  плотно  сжатые  губы,  которые
начинали жалко дрожать каждый раз, когда Майкл  терял  над  собой  власть  и
позволял  взгляду  унестись  куда-то  за  окно,  в  бесконечное   и   пустое
пространство, пронизанное яркими лучами летнего солнца.

Глава 10

   - Ну что, юная леди, разве я не сдержал  своего  обещания?  По-моему,  из
ваших окон открывается вид на сто тысяч долларов...
   Питер Грегсон и Нэнси, сидевшие на балконе ее новой квартиры,  обменялись
улыбками. Лицо Нэнси все еще было забинтовано, но глаза,  смотревшие  сквозь
щелочки в повязке, смеялись. Руки  ее  теперь  были  свободны.  Правда,  они
выглядели несколько по-другому, но они сохранили свою изящную форму  и  были
подвижны и легки.
   С того места, где они  сидели,  была  прекрасно  видна  вся  бухта:  мост
Золотые Ворота находился слева, Алькатрас лежал  справа,  а  прямо  виднелся
округ  Марин.  С  другого  конца  вытянутого  вдоль  всего  фасада   балкона
открывался  красивый  вид  на  восточную  и  южную  часть  города.  Подобное
расположение дома позволяло Нэнси любоваться в равной степени и восходами, и
закатами, и она порой просиживала здесь целыми днями, благо с тех  пор,  как
Питер снял для нее эту квартиру, погода была ясной и теплой.
   - Ты меня совершенно избалуешь, Питер, - ответила Нэнси,  с  наслаждением
потягиваясь.
   - Ты этого заслуживаешь, - ответил он серьезно.  -  Кстати,  хорошо,  что
напомнила... Я тебе кое-что принес.
   Нэнси  выпрямилась  в  кресле  и  радостно  захлопала  в  ладоши,  словно
маленькая девочка в ожидании подарка. Питер никогда  не  приходил  к  ней  с
пустыми руками. Это мог быть цветок, новый журнал,  книга,  смешная  шляпка,
прелестный платок из полупрозрачного газа или пара  деревянных  браслетов  -
вроде тех, которые Питер подарил ей после того, как закончил работу  над  ее
руками. Эти небольшие знаки внимания были очень дороги Нэнси.
   Но сегодня Питер, похоже,  задумал  что-то  совсем  особенное.  Когда  он
вошел, она сразу  обратила  внимание  на  большой  сверток  в  его  руках  и
догадалась, что Питер принес  ей  еще  одну  "пустяковину",  однако  вручать
подарок он не спешил. Сверток остался лежать  под  зеркалом  в  прихожей,  и
заинтригованная Нэнси весь вечер сгорала от любопытства.
   И вот теперь Питер поднялся с кресла и с таинственной улыбкой ушел в дом.
Когда он вернулся, Нэнси  заметила,  что  сверток  не  просто  велик,  но  и
довольно тяжел, и не ошиблась.  Питер  положил  его  ей  на  колени  и  чуть
отступил назад.
   - Что это, Питер? Какой тяжелый!.. Как камень. - Ей не терпелось поскорее
развернуть сверток и узнать, что там.
   - Да, это самый большой изумруд, который я только смог найти в  ближайшей
лавчонке, - с усмешкой сказал Питер.
   - Сейчас посмотрим... - Нэнси развернула бумагу  и  охнула,  увидев,  что
принес ей Питер. В коробке лежал очень дорогой фотоаппарат.
   - Ах, Питер, ты просто гений! Какой замечательный подарок! - вырвалось  у
нее. - Но мне, право, неловко...
   - Ничего особенного тут нет, - перебил Питер с неожиданной горячностью. -
Кроме  того,  я  рассчитываю,  что  ты  отнесешься  к  этой  штуке  со  всей
серьезностью.
   Они оба хорошо знали, как сильно беспокоило Нэнси то обстоятельство,  что
после аварии ей больше не хотелось рисовать. И дело было не  в  искалеченных
руках - Питер сумел полностью восстановить  двигательные  функции,  так  что
после небольшой тренировки Нэнси могла бы вернуться к любимому  занятию.  Но
она не хотела, вернее - не могла.  Каждый  раз,  когда  она  задумывалась  о
красках и кистях, что-то как будто  останавливало  ее.  Ее  старые  картины,
которые сиделки привезли из  Бостона,  так  и  остались  нераспакованными  и
пылились в кладовке. Нэнси не хотелось даже смотреть на них, не говоря уже о
том, чтобы создавать что-то новое.
   Другое дело - фотоаппарат.
   В глазах Нэнси вспыхнул восторг и радостное нетерпение, и Питер  мысленно
поздравил себя с удачей. Похоже, он нашел правильное решение.  Нэнси  просто
необходимо было новое дело, новые возможности, ибо прежние только  будили  в
ней тяжелые воспоминания. И это было правильно - из  старых  кирпичей  новый
дом не построишь.
   - Между прочим, - сказал Питер, прикидываясь равнодушным,  -  там  внутри
есть инструкция по пользованию этим аппаратом. Чертовски сложная  штука!  Во
всяком случае, чтобы разобраться в ней, моего  медицинского  образования  не
хватило. Может, у тебя что-нибудь получится.
   - Гм-м, посмотрим...
   Нэнси достала из коробки инструкцию  и  углубилась  в  чтение.  Время  от
времени она откладывала ее в сторону и  принималась  вертеть  фотоаппарат  в
руках, чуть слышно бормоча что-то себе под нос. Она была так поглощена  этим
занятием, что Питер подумал, уж не забыла ли она о  нем.  Он  уже  собирался
напомнить Нэнси о своем существовании,  когда  она  выпрямилась  и  небрежно
взмахнула маленькой книжечкой.
   - Это очень просто, Питер, -  сказала  она.  -  Смотри,  если  не  хочешь
пользоваться автоматикой, то вот это колесико устанавливает диафрагму...
   Питер понял, что угодил в десятку,  и,  довольный,  откинулся  на  спинку
кресла. Прошло еще полчаса, прежде чем Нэнси  снова  вспомнила  о  нем.  Она
неожиданно подняла голову и посмотрела на него, и по ее глазам Питер  понял,
как она рада и благодарна ему.
   - Это самый замечательный подарок,  какой  я  когда-либо  получала,  -  с
чувством сказала она. "Если не считать голубых бус,  которые  Майкл  подарил
мне на ярмарке", - мысленно добавила Нэнси, но тут же усилием заставила себя
не думать о них. - А пленка? Ты принес пленку?
   Питер заметил темную тень, промелькнувшую в ее глазах. Он  уже  привык  к
этим призракам прошлого, которые посещали Нэнси довольно часто,  но  тут  он
был бессилен. Впрочем, Питер был уверен,  что  со  временем  грустные  мысли
перестанут навещать ее.
   - Конечно. - Наклонившись  вперед,  он  достал  из  свертка,  где,  кроме
фотоаппарата, лежали еще кое-какие фотопринадлежности, маленькую коробочку с
кассетой. - Разве я мог забыть про пленку?
   - Нет, - произнесла Нэнси. - Ты никогда ничего не забываешь.
   Она ловко вставила кассету в аппарат и принялась снимать сначала  Питера,
потом - бухту, потом - птиц, стайками пролетавших перед балконом.
   - Фотографии скорее всего будут неудачными, но ведь это только  начало...
-  извиняющимся  тоном  сказала  она,  поворачиваясь  к   нему,   но   Питер
отрицательно покачал головой:
   - Разве только те, где ты сфотографировала меня. У  тебя  все  получится,
Нэнси...
   Он еще долго сидел и любовался ею, потом встал и, обняв Нэнси  за  плечи,
увлек ее в комнату.
   - У меня есть для тебя еще один сюрприз, Нэнси, - сказал он.
   - Знаю, "Мерседес"! Я угадала, да?
   - Нет. На этот раз я говорю серьезно. - Он с ласковой улыбкой поглядел на
нее сверху вниз. - Я хочу познакомить тебя с одним своим другом. Это  совсем
особенная женщина, Нэнси. Я уверен, она тебе понравится.
   В первое мгновение Нэнси испытала какое-то странное чувство, которое было
подозрительно похоже на ревность, но что-то в лице Питера подсказало ей, что
ее опасения беспочвенны. Он, в свою очередь, почувствовал ее напряжение,  но
продолжал как ни в чем не бывало:
   - Ее зовут Фэй Эллисон, мы вместе учились.
   По-моему она самый опытный психоаналитик на всем  Западном  побережье,  а
может быть - и в Штатах. Кроме того, Фэй очень интересный человек и надежный
товарищ, и я не сомневаюсь, что она тебе понравится.
   -  И?..  -  Беспокойство  и  любопытство  сражались  в  Нэнси,  и   Питер
успокаивающе улыбнулся.
   - И... Я думаю, тебе будет полезно пройти курс психоанализа. Впрочем,  мы
с тобой уже об этом говорили.
   - Ты считаешь, что со мной что-то не так? - Нэнси опустила фотоаппарат  и
серьезно посмотрела на него.
   - Ничего подобного.