ми
по его спине, била коленями; ей было нечем дышать, и теперь она боролась
не только за свою честь, но и за жизнь.  Обессиленную,  задыхающуюся  от
рыданий, он повалил Тану на толстый серый ковер и сорвал с нее все,  что
на ней оставалось, включая ажурные белые трусики. Она билась в истерике,
умоляя о пощаде, а он стянул с себя брюки  и,  отбросив  их  в  сторону,
навалился  на  нее  всей  тяжестью,  пригвоздив  девушку  к   полу;   он
приподнялся лишь затем, чтобы раздвинуть ее бедра;  казалось,  он  готов
разломать ее на  части;  пальцы  его  впивались  вовнутрь,  раскрывая  и
обнажая ее плоть, после чего он приникал к ней  губами  и  языком.  Тана
страшно кричала и пыталась вырваться, а он с силой  швырял  ее  обратно;
она была почти без сознания, когда он  овладел  ею.  Взгромоздившись  на
свою полуживую жертву всем телом, он вламывался в  нее  снова  и  снова,
пока наконец не достиг желанной кульминации. Она едва дышала,  глаза  ее
помутнели, на сером ковре под ней расплывалось красное пятно.
   Билли Дарнинг встал и довольно усмехнулся, она  осталась  лежать.  Он
поднял с ковра свои брюки и посмотрел на недвижимую девушку.
   - Спасибо, Тэн.
   В эту минуту дверь отворилась и вошел один из его друзей.
   - О господи! Что ты с ней сделал?
   Тана была почти без сознания, голоса доносились до нее смутно,  будто
издалека.
   Билли пожал плечами.
   - Пустяки! Ее старуха - платная подстилка моего отца.
   Друг засмеялся.
   - Похоже, вы неплохо провели время, по крайней мере один  из  вас.  -
Увидев кровь на светлом ковре, он спросил:
   - У нее что, месячные?
   - Наверное, - равнодушно ответил Билли, застегивая брюки.
   Тана все еще лежала на полу с  раскинутыми  ногами,  точно  сломанная
кукла, а они стояли над ней  и  смотрели.  Наконец  Билли  наклонился  и
похлопал ее по щекам.
   - Все, Тэн! Вставай!
   Она не пошевелилась. Тогда он пошел в  ванную,  намочил  полотенце  и
набросил на нее, будто она сама могла что-то с ним сделать. Только через
десять минут Тана с трудом повернулась и ее вырвало. Билли снова схватил
ее за волосы.
   - Не смей блевать на ковер! Грязная свинья!
   Он рывком поднял ее на ноги и приволок в туалет.
   Она наклонила голову над  унитазом,  а  он  перешагнул  через  нее  и
захлопнул за собой дверь. Прошло много времени, прежде чем она пришла  в
себя; из ее горла вырвались сдавленные  рыдания...  Вызванное  ею  такси
давно ушло, она пропустила последний поезд; но еще более  страшной  была
мысль о случившемся с ней непоправимом несчастье: ее изнасиловали.  Тану
всю трясло, зубы стучали, во рту у нее  пересохло;  к  тому  же  страшно
болела голова, и она не могла сообразить, как  ей  теперь  добраться  до
дому. Ее платье было разорвано, туфли перепачканы  кровью.  Она  сидела,
сжавшись в комок, на полу туалета, как вдруг снова  появился  Билли.  Он
бросил ей платье и туфли сестры и взглянул на нее  блуждающим  взглядом.
Он был вдрызг пьян.
   - Одевайся, я отвезу тебя домой.
   - А что потом? - Она вдруг закричала на него не своим голосом:
   - Что ты скажешь своему отцу?
   Он нервно оглянулся и посмотрел внутрь спальни.
   - Про что? Про ковер?
   - Про меня! - Она снова впала в истерику.
   - Ну, это не моя вина, малютка! Ты сама меня раздразнила.
   Эти слова привели ее в полный транс. Теперь она хотела только одного:
поскорее выбраться отсюда, даже если б ей пришлось проделать  весь  путь
до Нью-Йорка пешком. Схватив одежду в охапку, она резко оттолкнула его и
кинулась  в  спальню  Артура.  Нагая,  с  развевающимися  всклокоченными
волосами, с заплаканным  лицом,  она  проскочила  мимо  приятеля  Билли,
который при виде ее засмеялся нервическим смехом.
   - А вы с Билли, видать, неплохо развлеклись, ха-ха!
   Тана посмотрела на него дикими глазами и вбежала в  находившуюся  при
спальне ванную комнату. Надев на себя платье и туфли Энн, она спустилась
вниз. Последний поезд ушел, нечего было и думать найти такси.  Музыканты
уже уехали. Она бросилась бежать по  подъездной  дорожке,  не  думая  об
оставленном  разорванном  платье,  о  сумочке.  Главное  побыстрее  уйти
отсюда. Можно остановить полицейскую машину, доехать на попутке пасть  в
аварию. - "И пусть, он того заслуживает",  -  подумала  Тана.  Ей  очень
хотелось бы видеть его мертвым на обочине шоссе. - Ты заснул  за  рулем!
Тебе надо проспаться.
   - А? Что? - Теперь он казался не столько злым, сколько усталым.
   Некоторое время машина шла ровно, потом снова начала вилять. На  этот
раз Тана не успела разбудить его: мимо них на  большой  скорости  мчался
грузовик с прицепом, и легкую машину Билли занесло. Послышался ужасающий
визг тормозов, грузовик потерял управление и перевернулся. Машина Билли,
чудом не задевшая прицеп, врезалась в дерево. Тана сильно ушибла голову;
она долго сидела, вперив неподвижный взор в одну точку. Вдруг  сбоку  от
нее послышались негромкие стоны. Лицо Билли было залито кровью, но  Тана
не пошевелилась. Потом дверца распахнулась, и пара чьих-то  сильных  рук
легла ей на плечи. Не помня себя от страха девушка закричала.  Все,  что
произошло этой  нескончаемой  ночью,  разом  нахлынуло  на  нее,  и  она
потеряла контроль над собой. Безумно рыдая, Тана порывалась  убежать  из
машины. Двое водителей остановившихся грузовиков пытались успокоить ее в
ожидании прибытия полиции; глаза у нее были дикие, она  не  воспринимала
происходящее.
   У Билли шла из головы кровь, под глазом был большой синяк. Полиция не
заставила себя долго ждать, следом за  ней  появилась  "Скорая  помощь".
Всех троих пострадавших доставили в расположенный неподалеку медицинский
пункт Ньюрошелской больницы. Водителя грузовика отпустили  почти  сразу:
он пострадал значительно меньше, чем его автомобиль. Билли наложили  швы
на голову. В протоколе указали, что он вел машину, находясь в  состоянии
опьянения, и поскольку такое замечалось за ним уже  в  третий  раз,  это
могло грозить ему лишением водительских прав сроком  на  один  год,  что
расстроило его больше, чем подбитый глаз. Тана была вся в  крови,  но  у
медиков, как ни странно, по-видимому, не было желания расспрашивать ее о
том, что произошло, а она каждый раз впадала в истерику,  едва  начинала
говорить об  этом.  Симпатичная  девушка-медсестра  обтерла  ее  влажной
фланелью, пока Тана  лежала  на  смотровом  столе  и  плакала.  Ей  дали
успокоительное, и ко времени прибытия Джин она уже наполовину спала.
   - Что случилось, Билли?.. Боже! - Джин увидела повязку на его  глазу.
- С тобой ничего страшного?
   - Надеюсь. - Он смущенно улыбнулся, и она в  очередной  раз  увидела,
какой это красивый юноша, хотя он больше походил на мать, чем  на  отца.
Внезапно улыбка погасла, и на его лице отразился испуг. -  Ты  позвонила
отцу?
   Джин Роберте отрицательно покачала головой.
   - Мне не хотелось его пугать. По телефону сказали, что с тобой все  в
порядке, и я решила сначала посмотреть на вас обоих сама.
   - Благодарю. - Он  посмотрел  на  спящую  Тану  и  нервно  передернул
плечами. - Прошу прощения за.., за то, что я.., что мы разбили машину.
   - Главное, что никто из вас не пострадал сколько-нибудь серьезно.
   Она нахмурилась, увидев спутанные волосы дочери. Однако следов  крови
на ней уже не было. Медсестра попыталась объяснить, в каком  нервическом
состоянии была Тана, когда ее привезли.
   - Мы дали ей снотворное: сейчас ей необходим покой.
   Джин Роберте снова нахмурилась.
   - Она была пьяна?
   Мать Таны уже знала, что Билли был пьян, но если еще и Тана... Однако
медсестра этого не подтвердила.
   - Не думаю. Скорее  испугана,  как  мне  кажется.  У  нее  на  голове
здоровая шишка, а больше мы ничего не нашли -  ни  признаков  сотрясения
мозга, ни повреждений в области позвоночника. В любом случае за ней надо
понаблюдать.
   Услыхав их разговор, Тана открыла глаза  и  посмотрела  на  мать,  не
узнавая. Потом тихонько заплакала. Джин обняла ее и начала утешать:
   - Ну что ты, малышка... Все в порядке.
   Дочь покачала головой, горестно всхлипывая.
   - Нет, не в порядке... Он... - При  виде  стоявшего  рядом  и  злобно
глядевшего на нее Билли слова застряли у нее в горле. Ей показалось, что
сейчас он снова ударит ее, и она отвела глаза. Ее душили рыдания. Она не
могла выдержать этот взгляд, не могла и не хотела видеть  его  самого  -
никогда в жизни...
   Она легла на заднее сиденье материнского "Мерседеса", и Джин  завезла
Билли домой. Она оставалась с ним довольно долгое время.  Они  выдворили
из сада последних гостей, выгнали с полдюжины других из воды,  выволокли
две пары из постели Энн и утихомирили  друзей  Билли,  обосновавшихся  в
крытом бассейне. Когда Джин вернулась к машине, она уже знала,  что  это
будет стоить ей не меньше недели работы. Они поломали  половину  мебели,
сожгли часть растений, вспороли обивку кресел, испятнали ковры и  залили
содержимым пластмассовых бокалов кадушки с ананасовыми  деревьями.  Джин
не хотела, чтобы Артур видел свой дом до того, как она  приведет  все  в
порядок. С тяжелым вздохом она села в машину и посмотрела на  неподвижно
лежащую дочь. Тана,  находившаяся  под  действием  седативных  лекарств,
выглядела до странности спокойной.
   - Слава богу, что они не добрались до спальни Артура.  -  Она  завела
мотор. Тана сделала слабый жест, пытаясь что-то  возразить,  -  говорить
она не могла. - Ты  не  ранена?  -  Это  было  единственное,  что  имело
значение для Джин: ведь они могли погибнуть, их спасло чудо. Когда в три
часа ночи ее поднял телефон, она сразу подумала об  этом.  За  несколько
часов до звонка интуиция ей подсказала: что-то должно произойти.  Трубку
она сняла почти мгновенно. Предчувствие ее не обмануло. -  Как  ты  себя
чувствуешь?
   Тана в упор посмотрела на мать и лишь покачала головой: у нее не было
сил ни на что другое.
   - Я хочу домой.
   Из глаз ее снова полились слезы, и Джин опять подумала, что  ее  дочь
пьяна. Судя по всему, ночь была ужасная и Тана была участницей кошмарных
происшествий. Наконец Джин заметила, что на дочери другое платье, не то,
в котором она уехала из дома.
   - Ты что, купалась там?
   Тана приняла сидячее положение, чувствуя, как кружится у нее  голова,
и отрицательно мотнула головой. Посмотрев на нее в зеркало,  укрепленное
на щитке, Джин увидела какое-то странное выражение в глазах дочери.
   - Что с твоим платьем?
   Равнодушным, будто чужим, голосом Тана проговорила:
   - Его сорвал Билли.
   - Что ты  сказала?  -  Джин  искренне  удивилась,  потом  спросила  с
недоверчивой улыбкой:
   - Он, наверное, бросил тебя в воду?
   Дальше этого ее воображение  не  простиралось  ведь  речь  шла  о  ее
обожаемом любимце! Если Билли даже и выпил немного, он,  по  ее  мнению,
был  абсолютно  безобидным.  Им  здорово  повезло,  что  их  машина   не
столкнулась с грузовиком. Это хороший урок для обоих.
   - Надеюсь, ты запомнишь сегодняшний урок, Тэн. Услышав  это  ласковое
имя, которое употреблял Билли, дочь снова  начала  всхлипывать.  Наконец
Джин съехала на обочину и спросила напрямик:
   - Что это с тобой? Ты напилась? Или приняла наркотики?
   В ее голосе и в глазах было осуждение, какого она не выразила в адрес
Билли. "Как несправедливо устроена жизнь! - подумала про себя Тана. - Но
ведь мать еще не знает, что натворил этот замечательный  мальчик,  Билли
Дарнинг". Она посмотрела матери прямо в глаза:
   - Билли изнасиловал меня в спальне своего отца.
   - Тана! - Джин Роберте пришла в ужас. - Что ты такое говоришь?  Билли
никогда такого не допустит. -  Она  гневалась  на  своего  единственного
ребенка, а не на  сына  любовника,  не  в  состоянии  поверить,  что  он
способен на такой поступок. Это ясно читалось на ее лице. - Это  ужасно,
то, что ты сказала.
   "Это ужасно, то, что он сделал", -  стояло  в  голове  у  Таны.  Мать
смотрела на нее с нескрываемым возмущением.
   Две круглые слезы скатились по щекам девушки.
   - Он это сделал. - Ее лицо исказилось при  воспоминании  о  кошмарной
сцене. - Клянусь тебе... - У нее снова начинался нервический припадок.
   Джин отвернулась и завела мотор. Больше  она  не  смотрела  на  дочь,
сидящую на заднем сиденье.
   - Я не хочу и слышать о таких вещах - в связи с чьим бы  то  ни  было
именем! - Билли был безобидный мальчик, которого  Джин  знала  с  десяти
лет. Она даже не дала себе труда задуматься над тем, что  побудило  Тану
сказать такие слова: ее, видимо, больше волновал сам Билли, или Энн, или
Артур... - Я запрещаю тебе повторять это когда бы то ни было! Ясно?
   Ответом ей  было  молчание.  Тана  сидела  позади  нее  с  ничего  не
выражающим лицом. Она никогда больше не скажет этого. Ни о Билли и ни  о
ком другом. Что-то внутри ее будто умерло - навсегда.

Глава 4

   Лето пролетело  незаметно.  Тана  провела  две  недели  в  Нью-Йорке,
медленно оправляясь от пережитого кошмара. Джин каждый  день  ходила  на
работу.  Дочь  внушала  ей  опасения,  вызванные  не  вполне   понятными
причинами: Тана ни на что не жаловалась, но могла часами  сидеть,  глядя
прямо перед собой и прислушиваясь неизвестно к чему; она не  виделась  с
друзьями, не отвечала на телефонные звонки. В  конце  недели  Джин  даже
решилась на то, чтобы поделиться своими сомнениями с  Артуром.  К  этому
времени в его доме был наведен  порядок,  а  Билли  со  своими  друзьями
отправился в гости к однокурсникам,  живущим  в  Малибу.  Помещение  над
бассейном они разорили  довольно-таки  основательно,  но  самый  большой
ущерб был нанесен спальне Артура: посередине большого и  дорогого  ковра
зияла дыра, будто вырезанная ножом. По этому поводу отец  имел  с  сыном
крупный разговор.
   - Боже правый! Что вы за дикари?  Мне  следовало  отдать  тебя  не  в
"Принстон", а в "Уэст-Пойнт" , чтобы там вложили тебе ума. В мое время я не знал никого, кто мог
бы вести себя подобным образом. Ты  видел  ковер  в  моей  спальне?  Они
испортили его напрочь.
   Билли охотно соглашался с ним и сердился на своих друзей.
   - Извини, отец. Немного недоглядел.
   - Это называется "немного"! А  машина?  Ведь  вы  с  дочерью  Роберте
уцелели лишь чудом!
   Однако все сошло Билли с рук. Синяк под глазом еще оставался, но  швы
над бровью скоро сняли.  И  он  по-прежнему  гулял  вечерами  вне  дома,
задерживаясь допоздна, пока они не отбыли в Малибу.
   - Ох уж мне эти детки! - проворчал Артур,  выслушав  сетования  Джин,
которая уже не в первый раз упоминала о странностях в поведении  дочери.
Она начинала опасаться, что травма  головы  была  более  серьезной,  чем
посчитали врачи. - Как она сейчас?
   - Ты знаешь, в ту ночь она была в бреду.., не иначе. Джин  помнил  ту
странную историю, которую дочь пыталась ей рассказать в связи  с  Билли.
Тана явно была не в себе. Артур принял тревоги Джин близко к сердцу.
   - Надо добиться повторного освидетельствования, - сказал он.
   Однако, когда Джин заикнулась об этом, дочь наотрез отказалась.  Мать
была не уверена, что  Тана  чувствует  себя  настолько  здоровой,  чтобы
отправиться на летние работы. Однако накануне  отъезда  в  Новую  Англию
Тана спокойно собрала вещи, а утром, как всегда, вышла к завтраку.  Лицо
ее было усталым и бледным, но, когда мать  поставила  перед  ней  стакан
апельсинового сока, Тана улыбнулась - впервые за последние  две  недели.
Джин едва не расплакалась от радости. Со дня аварии дом  выглядел  точно
могильный склеп: ни голосов, ни музыки, ни смеха, ни телефонных звонков.
Мертвая тишина, и потухшие глаза Таны.
   - Я так соскучилась по тебе, Тэн.
   При звуках этого имени глаза дочери наполнились слезами. Она кивнула,
не будучи в состоянии говорить: у нее не осталось слов - ни для кого. Ей
казалось, что жизнь кончена. Никогда не позволит она прикоснуться к себе
ни одному мужчине - это она знала наверняка. Никто никогда не сделает  с
ней того, что сделал Билли Дарнинг. И самое страшное заключалось в  том,
что мать не стала ее слушать и не допустила  даже  такой  мысли.  По  ее
мнению, это было невероятно, а значит, этого не было вовсе.
   - Ты в самом деле считаешь себя достаточно здоровой, чтобы поехать  в
лагерь?
   Тана уже думала об этом: выбор имел для нее  важное  значение.  Можно
было провести остаток жизни, прячась от людей,  чувствуя  себя  калекой,
жертвой насилия, которую смяли, раздавили  и  выбросили  на  свалку.  Но
можно было снова выползти на  божий  свет  и  вернуться  к  жизни.  Тана
выбрала последнее.
   - Я буду в полном порядке, мам.
   - Ты уверена? - Дочь  показалась  ей  спокойной,  собранной,  заметно
повзрослевшей, как если бы травма головы положила  конец  ее  юности.  А
может, в  этом  был  повинен  испуг.  Во  всяком  случае,  Джин  еще  не
приходилось наблюдать  столь  разительную  перемену  за  такое  короткое
время. Артур твердил о том, что Билли ведет  себя,  как  послушный  сын,
хотя Джин знала, что ко времени отъезда он уже принялся за  старое.  Это
был явно другой случай. - Тана, солнышко, если ты почувствуешь  себя  не
совсем хорошо, сразу же возвращайся домой. До начала занятий в  колледже
тебе надо окрепнуть.
   - Я буду в  порядке,  -  повторила  дочь,  надевая  на  плечо  ремень
дорожной сумки.
   Как и в предыдущие два года, она села в автобус, идущий  на  Вермонт.
Работать летом в лагере ей нравилось, однако на этот раз все было иначе.
Окружающие  отметили,  что  Тана  Роберте  стала  другой  -  молчаливой,
замкнутой, неулыбчивой. Она общалась только  с  персоналом  лагеря  и  с
детьми. Все, кто знал  ее  раньше,  с  грустью  отметили  эту  перемену.
"Видимо, что-то случилось у нее дома, - гадали  они,  -  а  может,  сама
нездорова... Какая жалость, ее будто подменили". Никто не знал  истинную
причину. В конце лета Тана села в автобус  и  вернулась  домой.  В  этот
сезон она не завела новых друзей, если не считать ребятишек; но даже и у
них она не пользовалась такой популярностью, как раньше.  "Тана  Роберте
стала какая-то не такая", - единодушно решили дети. И они были правы.
   Тана пробыла два дня дома, по-прежнему избегая старых друзей.  Уложив
вещи, она села  в  поезд  с  чувством  глубокого  облегчения.  Ей  вдруг
захотелось оказаться далеко-далеко от дома, от Артура, от Джин, от Билли
и даже от школьных подруг. Той  беззаботной  девушки,  которая  окончила
школу три месяца  назад,  больше  не  было.  Вместо  нее  было  существо
оскорбленное, преследуемое воспоминаниями, с рубцами  на  душе.  Однако,
сев  в  поезд,  помчавший  ее  в  сторону  Юга,  она  начала   понемногу
возвращаться к жизни. Ей было необходимо уехать как можно дальше от этой
лжи и обмана, от интриг, от всего, чего они не  хотят  видеть,  чему  не
хотят верить. После того как Билли Дарнинг  взял  ее  насильно,  она  не
хотела показываться им на глаза: они больше не существовали для нее. Раз
они не признают за Билли эту вину... Но кто "они"? Ведь она  сказала  об
этом только Джин. И если уж собственная мать  ей  не  поверила,  она  не
хочет больше думать об этом, не хочет думать ни о ком из них.  Она  едет
далеко на Юг и, возможно, никогда не вернется  домой.  Хотя  вряд  ли...
Тана  помнила  последние  слова  матери:  "Ты  ведь  приедешь  на   День
Благодарения, не правда ли, Тэн?" Ей  показалось,  что  мать  боится  ее
глаз, видя в них нечто такое, что предпочитала  бы  не  видеть:  из  них
рвалась непроходящая, неприкрытая боль, которую мать  была  не  в  силах
излечить. Тана не хочет приезжать ни на День Благодарения, ни после. Она
бежит от их мелочной, мещанской жизни, от лицемерия, от этих варваров  -
Билли и его друзей, от  Артуpa,  столько  лет  эксплуатировавшего  Джин,
обманывавшего  жену..,  от  самообмана  матери.  Тана  больше  не  может
выносить это: она должна бежать, бежать как можно дальше.., и никогда не
возвращаться.., никогда.
   Она любила размышлять под стук колес, и ей стало  жаль,  когда  поезд
остановился в Йолане. Колледж "Грин-Хиллз" находился  в  двух  милях  от
станции.