мудростью,  которой  была   обязана
уединенной жизни со своим отцом, Гаррисоном Крокеттом, владельцем крупнейшей
пароходной компании.
   Арман  хорошо  помнил,  как  увидел  ее  впервые  в  саду  консульства  в
Сан-Франциско - в белом льняном летнем платье и  большой  соломенной  шляпе.
Она молча слушала кого-то из взрослых и вдруг повернулась к нему  с  сияющей
улыбкой, говоря что-то на безупречном французском. Отец очень ею гордился.
   Арман  улыбнулся,  вспомнив  отца  Лианы.  Гаррисон  Крокетт  был   очень
своеобразный  человек.  Суровый  и  в  то  же  время  мягкий,   красивый   и
благородный, он посвятил жизнь своей единственной дочери и делу,  в  котором
добился блестящих успехов. Он преуспел в жизни.
   Они познакомились ближе на  неофициальном  обеде,  устроенном  предыдущим
консулом перед отъездом из Сан-Франциско в Бейрут. Арман знал,  что  Крокетт
туда приглашен, но был уверен, что тот  не  придет.  Большую  часть  времени
Гаррисон Крокетт проводил в  стенах  своей  каменной  бродвейской  крепости,
выходившей окнами на залив. Его брат Джордж,  один  из  самых  знаменитых  в
Сан-Франциско холостяков, пользовался  популярностью  благодаря  не  столько
своему обаянию, сколько своим  связям  и  громадному  успеху  брата.  Но,  к
невероятному удивлению собравшихся, Гаррисон на обед явился. Он разговаривал
мало и скоро ушел,  однако  успел  очаровать  Одиль,  жену  Армана.  Крокетт
произвел на нее такое сильное впечатление, что она решила во что  бы  то  ни
стало пригласить его с дочерью на чай. Во время обеда  Гаррисон  рассказывал
Одиль о дочери. Особенно он гордился тем, как  она  владеет  французским.  С
довольной улыбкой он сказал, что она "необыкновенная девушка".  Когда  Одиль
передала мужу эти слова, Арман не смог сдержать улыбки.
   - Похоже, что дочь - его единственная слабость.  Он  выглядит  совершенно
бесчувственным, - заметил он.
   Но Одиль не соглашалась с ним.
   - Нет, Арман, ты ошибаешься. По-моему, он очень одинок. И  безумно  любит
дочь...
   Одиль была недалека от истины. Вскоре они узнали,  что  много  лет  назад
Крокетт потерял девятнадцатилетнюю жену, в которой души не чаял.
   Всю жизнь Гаррисон был занят своей пароходной империей. Лишь  однажды  он
подумал о женитьбе и сделал превосходный выбор.
   Арабелла Диллингхэм Крокетт была  блестящей  красавицей.  Чета  Крокеттов
давала самые грандиозные балы  в  городе.  Арабелла  проплывала  через  залы
построенного  для  нее  огромного  дворца,  сверкая  рубинами,  привезенными
специально для нее с Востока, бриллиантами величиной с яйцо  и  диадемой  от
Картье на золотых локонах. Своего первенца они ждали как Второго пришествия.
Однако, несмотря на присутствие врача, которого Гаррисон выписал из  Англии,
и  двух  акушерок,  Арабелла  умерла  при  родах,  оставив  на   его   руках
новорожденную девочку, на которую он перенес свое обожание.
   Первые десять лет после смерти жены Гаррисон выходил из  дома  только  по
делу - когда шел к себе в контору. Пароходство Крокетта стало самым  крупным
в Штатах, его торговые суда перевозили  грузы  на  восток,  а  два  красавца
лайнера совершали рейсы на Гавайи и в Японию. Кроме того, пассажирские  суда
Крокетта курсировали вдоль Западного побережья Соединенных Штатов.
   Крокетта интересовали только его корабли и его дочь. Почти десять лет  он
не встречался ни с кем из своих старых друзей и поддерживал отношения только
с братом, поскольку они вместе вели дела. Когда Лиане исполнилось десять, он
решил отвезти ее на каникулы в Европу и  показать  Париж  и  Берлин,  Рим  и
Венецию. Когда в конце лета они вернулись домой, он потихоньку  начал  снова
вспоминать друзей. Эра роскошных балов во дворце  на  Бродвее  миновала,  но
Гаррисон начал понимать, что дочь  одинока  и  нуждается  в  обществе  своих
сверстников. И он решился  вновь  открыть  свои  двери.  Вся  жизнь  в  доме
сконцентрировалась  вокруг  Лианы:  кукольные  спектакли,  походы  в  театр,
поездки на озеро Тахо, где он купил симпатичный летний дом. Гаррисон Крокетт
жил только ради своей обожаемой Лианы Александры Арабеллы.
   Ее назвали в честь обеих покойных бабушек и матери, все три женщины  были
красавицами, и в Лиане как бы соединились очарование и прелесть их всех. Она
вызывала восхищение. Жизнь в  роскоши  нисколько  не  испортила  Лиану.  Она
продолжала оставаться простой, открытой, спокойной и не по  годам  разумной.
Многие годы она провела наедине с  отцом,  прислушиваясь  к  его  беседам  с
братом о пароходах и о политике тех стран,  в  порты  которых  его  пароходы
заходили. Сказать по правде, в обществе отца она  была  счастливее,  чем  со
своими сверстниками. Когда она подросла, он стал повсюду брать ее  с  собой.
Так, весенним днем 1922 года она попала в консульство Франции.
   Де Вильеры влюбились в нее сразу. В результате  завязалась  дружба  между
семьями де Вильеров  и  Крокеттов,  которая  в  следующие  три  года  только
окрепла.  Они  часто  путешествовали  вчетвером.  Арман   и   Одиль   любили
останавливаться в доме Крокеттов на озере Тахо, плавали с Лианой  на  Гавайи
на пароходе Крокетта, а однажды Одиль даже взяла  ее  с  собой  во  Францию.
Одиль стала для девочки второй матерью. Гаррисон был счастлив, видя, что его
дочь опекает женщина, которую он уважает и  любит.  Между  тем  Лиане  почти
исполнилось восемнадцать.
   Следующей осенью Лиана поступила в Миллз-колледж. Одиль чувствовала  себя
плохо - она страдала от постоянной боли в спине, у нее появилось  отвращение
к еде, частые лихорадки и,  наконец,  ужасающий  кашель,  не  прекращавшийся
несколько месяцев. Сначала доктора не могли сказать ничего определенного,  и
Арман считал, что Одиль просто тоскует по родине.  Он  стал  подумывать,  не
отправить ли ее во Францию. Однако фантазии такого рода были  ей  совершенно
несвойственны, и Арман настоял, чтобы ее осмотрели лучшие о врачи города. Он
собирался отвезти  ее  в  Нью-Йорк  на  консультацию  к  знаменитому  врачу,
которого рекомендовал Гаррисон, но вскоре выяснилось, что  Одиль  не  сможет
вынести такой поездки. Ей сделали операцию, в ходе которой стало  ясно,  что
метастазы распространились по всему телу  Одиль  де  Вильер.  Эту  ужасающую
новость Арман рассказал на следующий день  Крокетту.  В  его  глазах  стояли
слезы.
   - Я не могу жить без нее, Гарри, не могу, - повторял он.
   Гаррисон медленно кивнул, сам едва сдерживая  слезы.  Он  слишком  хорошо
помнил боль, которую восемнадцать лет назад пережил сам.  По  иронии  судьбы
Арману было сейчас столько же, сколько Гаррисону, когда он потерял Арабеллу,
- сорок три.
   Арман и Одиль были женаты двадцать лет, и он не мог представить жизнь без
нее. Но в отличие от Гаррисона у  них  не  было  детей.  Начиная  совместную
жизнь, они хотели  иметь  двоих  или  троих,  но  Одиль  так  и  не  удалось
забеременеть, и постепенно они смирились с отсутствием  детей.  Со  временем
Арману стало казаться, что так даже лучше: ему ни с кем не приходится делить
Одиль. Все эти  двадцать  лет  между  ними  сохранялась  атмосфера  медового
месяца. И теперь вдруг его мир рушился.
   Сначала Одиль не знала, что у нее рак, а Арман всеми силами  старался  от
нее это скрыть, но скоро она обо всем догадалась сама и  поняла,  что  конец
близок. В марте она умерла на руках у Армана.  Как  раз  в  тот  день  Лиана
пришла к ней с букетом желтых роз. Она просидела у постели больной несколько
часов. Одиль излучала почти неземное смирение.  Когда  Лиана  встала,  чтобы
уйти, Одиль прикоснулась  к  ней  с  такой  нежностью,  словно  хотела  этим
выразить всю свою любовь.  Лиана  на  миг  остановилась  у  двери,  стараясь
подавить рвущиеся из груди рыдания, и в этот момент Одиль взглянула ей прямо
в глаза.
   - Позаботься об Армане, когда меня не будет,  Лиана.  Ты  добра  и  щедра
душой.
   Одиль хорошо знала Гаррисона; она понимала, что именно дочь не  дала  ему
ожесточиться, - Лиана  будто  обладала  умением  смягчать  сердца  тех,  кто
оказывался с ней рядом.
   - Арман любит тебя, - сказала Одиль, улыбаясь, - вы с  отцом  будете  ему
очень нужны, когда я уйду.
   Она говорила о своей смерти, как о путешествии. Лиана все  еще  старалась
скрыть правду от себя самой. Одиль же хотела подготовить Лиану  и  Армана  к
предстоящей  потере.  Арман  пытался  заставить  ее  забыть  правду,  заводя
разговоры о поездке в Биарриц, где они были так  счастливы  в  молодости,  о
круизе на яхте вдоль побережья Франции и о путешествии на Гавайи на одном из
кораблей Крокетта. Но Одиль снова и снова возвращала  его  к  реальности,  к
тому, что должно произойти и произошло той же  ночью,  после  того  как  она
попрощалась с Лианой.
   Одиль завещала, чтобы ее похоронили в Америке, а не везли во Францию. Она
не  хотела,  чтобы  Арман  совершал  это  горестное  путешествие  в   полном
одиночестве. Ее родителей уже не было в живых, как  и  родителей  Армана.  И
теперь она жалела только о том, что у них с Арманом не было  детей,  которые
были бы рядом с ним. Это она доверила Лиане.
   Первые месяцы  после  похорон  стали  для  Армана  кошмаром.  Он  кое-как
продолжал выполнять свои обязанности консула. Несмотря  на  тяжелую  утрату,
ему   приходилось   принимать   высокопоставленных   лиц,   приезжавших    в
Сан-Франциско,  устраивать  дипломатические  обеды.  Лиана   помогала   ему,
заботясь о нем так же, как привыкла заботиться об отце. Тем летом  Гарри-сон
редко видел ее на озере Тахо, она отказалась даже от путешествия во Францию.
Она помнила обещание, данное Одиль, и старалась быть  достойной  возложенной
на нее миссии.
   Время от времени Гаррисон внимательно присматривался к  дочери,  стараясь
разглядеть, не  скрывается  ли  за  ее  заботой  об  Армане  нечто  большее.
Понаблюдав за ней некоторое время, он  решил,  что,  пожалуй,  то,  что  она
делает для Армана, помогает ей справиться с чувством  утраты.  Смерть  Одиль
стала для Лианы страшным ударом. Своей матери она не  знала,  и  в  ее  душе
всегда жила потребность иметь женщину-друга, с которой она могла бы говорить
о том, о чем не могла заговорить ни с отцом, ни с дядей, ни с друзьями. Пока
она была ребенком, ее окружали гувернантки и няни. Друзей у нее было мало, а
женщины, с которыми иногда проводил время Гаррисон, никогда не появлялись  в
его доме. Одиль заполнила этот вакуум; с ее уходом  снова  открылась  брешь,
которая, подобно ране, вызывала постоянную ноющую боль, и эта  боль  стихала
только тогда, когда Лиана  делала  что-то  для  Армана.  Она  как  бы  вновь
оказывалась рядом с Одиль.
   К концу лета Арман и Лиана стали постепенно приходить в себя. Прошло  уже
полгода со дня смерти Одиль. Оба  они  хорошо  запомнили  один  сентябрьский
день. Они сидели в саду консульства, глядя на розы, и, кажется, впервые  без
слез разговаривали об Одиль. Арман даже вспомнил какую-то  забавную  историю
из их совместной жизни, и Лиана смеялась. Они вместе,  помогая  друг  другу,
пережили горе. Арман протянул руку и сжал длинные, нежные  пальцы  Лианы.  В
его глазах блеснули слезы.
   - Спасибо тебе, Лиана.
   - За что? - Она попыталась сделать вид, что  ничего  не  понимает,  хотя,
разумеется, прекрасно понимала, что он имеет в виду, - ведь он так же  много
сделал и для нее. - Не говори глупостей.
   - Я очень благодарен тебе.
   - Просто мы были очень нужны друг другу Без нее все так изменилось...
   Он задумчиво кивнул.
   Лиана вернулась на озеро Тахо, чтобы провести там  последние  две  недели
каникул. Увидев дочь, Гаррисон немного успокоился. Его сильно волновало  то,
что она постоянно помогает Арману. Ведь она  и  так  слишком  много  времени
уделяла заботе о самом Гаррисоне. Одиль де Вильер не раз убеждала  его,  что
Лиана не может жить только заботами об одиноком мужчине. В ее возрасте нужны
развлечения. Год назад девушка собиралась начать выходить в свет, но,  когда
Одиль заболела, Лиана отказалась от светской жизни.
   Теперь Гаррисон снова заговорил об этом, ведь траур  кончился,  и  вечера
дебютанток пойдут ей на пользу. Лиане все это казалось глупым  и  смешным  -
придется потратить кучу денег на  наряды,  танцы  и  вечеринки  -  напрасное
расточительство. Гаррисон удивленно смотрел на дочь. Она была одной из самых
богатых женщин  Калифорнии,  наследницей  "Пароходных  линий  Крокетта";  он
просто был не в состоянии себе  представить,  как  мысль  о  расходах  могла
прийти ей в голову.
   В октябре, когда начались занятия в колледже, Лиана уже не могла  так  же
часто помогать Арману в организации дипломатических обедов. Да он и Сам  уже
мог справиться, хотя горечь утраты все еще давала о себе знать. Он признался
в этом Гаррисону, когда они вместе сидели за ленчем в клубе.
   - Не буду лгать, Арман, - Гаррисон посмотрел на него поверх бокала. - Это
так сразу не пройдет. Это не пройдет никогда,  но  будет  уже  не  так,  как
сначала. Ты станешь вспоминать какие-то ее слова... платья... запах... Но по
утрам ты уже не будешь просыпаться с ощущением, будто тебя завалили камнями.
   Он слишком хорошо знал, о  чем  говорит.  Официант  наполнил  ему  второй
бокал.
   - Слава Богу, тебе не придется переживать весь этот ужас снова.
   - Без твоей дочери я бы пропал. -  Арман  мягко  улыбнулся.  Он  не  умел
выразить словами, как много сделала для него эта девочка и как она ему стала
дорога.
   - Она очень любила вас обоих,  Арман.  Это  помогло  ей  пережить  потерю
Одиль.
   Гаррисон был человеком мудрым и осторожным. Он давно подозревал,  что  ни
Арман, ни Лиана еще не поняли за эти шесть месяцев, насколько они нужны друг
другу. Между ними  возникла  какая-то  сильная  внутренняя  связь.  Гаррисон
заметил это, когда однажды в воскресенье Арман приехал на Тахо,  но  оставил
свои мысли при себе. Он понимал, что его догадки могут напугать их, особенно
Армана, которому может показаться, что он предает Од иль.
   Армана очень забавляло беспокойство, с  которым  Гаррисон  ожидал  выхода
Лианы в свет. Он прекрасно знал, что саму Лиану это заботит куда меньше. Она
согласилась поехать на вечер дебютанток, только чтобы доставить удовольствие
отцу. Лиана всегда была послушной дочерью, что  очень  нравилось  Арману.  К
тому же это было не слепое, бездумное послушание. Она  просто  старалась  не
огорчать других людей своими поступками. Она предпочла бы вовсе не ехать  на
этот вечер, но, зная, как сильно это огорчит отца, согласилась.
   - Сказать по правде, - вздохнул Гаррисон, откидываясь на спинку стула,  -
мне кажется, она просто переросла все эти вечеринки.
   Действительно, Лиана сильно повзрослела за последний год.  Ей  так  долго
приходилось поступать  и  думать  как  взрослой,  что  ее  уже  было  трудно
представить в компании хихикающих девиц, впервые приехавших на бал.
   Предположения Гаррисона полностью подтвердились. Другие девушки входили в
зал краснея, они нервничали, изо всех сил старались  добиться  комплиментов.
Лиана же неторопливо плыла  по  залу,  опираясь  на  руку  отца,  царственно
величавая  в  своем  белом  бархатном  платье,   с   золотистыми   волосами,
переплетенными жемчужными нитями. У нее  была  осанка  молодой  королевы,  а
голубые глаза сверкали. Восхищенный и взволнованный Арман следил  за  каждым
ее движением.
   Бал, который Гаррисон устроил для нее  во  дворце  на  Маркет-стрит,  был
одним из самых блестящих. Лимузины подавались прямо к парадному подъезду. На
всю ночь были наняты два оркестра, шампанское привезли из Франции. На  Лиане
было  белое  бархатное  платье,  отороченное  горностаем.  Платье,   как   и
шампанское, выписали из Франции.
   - Сегодня, дружок, ты выглядишь совсем как  королева.  -  Лиана  и  Арман
плыли в медленном вальсе. Он был здесь в  качестве  гостя  Гаррисона.  Лиану
сопровождал сын одного из старых друзей отца, но она находила его глуповатым
и скучным и была рада отдохнуть от него.
   - Я чувствую себя неловко в этом платье, - сказала она с усмешкой. На миг
она как будто снова стала пятнадцатилетней девочкой,  и  у  Армана  тоскливо
сжалось сердце. Ему вдруг остро захотелось, чтобы Одиль  была  рядом,  чтобы
она тоже видела Лиану радовалась вместе  с  ними,  пила  шампанское  Но  миг
прошел, и он вернулся к Лиане.
   - Все-таки очень милый вечер, правда? Папа потратил так  много  сил...  -
сказала она, подумав про себя:  "...и  так  много  денег".  Ей  всегда  было
немного неприятно, что он так тратится на нее, но она не возражала, ведь это
доставляло отцу радость. - Тебе нравится здесь, Арман?
   - Мне никогда не  было  так  хорошо,  -  улыбаясь,  ответил  он  с  такой
галантностью, что она рассмеялась.
   Обычно он обращался с ней как с  ребенком,  как  с  младшей  сестрой  или
любимой племянницей.
   - Это так на тебя непохоже.
   - Да? Что ты имеешь в виду? Разве раньше я был грубым?
   - Нет, но обычно я от тебя слышу, например, что  дала  дворецкому  не  те
вилки, или что Лимож - это слишком официально для ленча... или...
   - Перестань, хватит! Неужели я только это и говорю тебе?
   - До последнего времени. И мне, признаться, этого не хватает. У тебя  все
хорошо?
   - Далеко не так хорошо, как раньше. Другие даже не понимают, какой  Лимож
я имею в виду...
   Он на мгновение задумался. Их разговор очень напоминал  разговор  мужа  и
жены; но не может же он представить себе Лиану своей - женой...  или  может?
Или он настолько привык к заботе и поддержке Одиль, что теперь ждет того  же
от Лианы? Как это все же странно, хотя, если подумать,  еще  более  странно,
что Лиана и впрямь играла эту роль все эти месяцы. Он вдруг отчетливо понял,
как ему не хватает ее теперь, когда она вернулась в колледж, не  хватает  не
столько ее помощи, сколько  разговоров  с  ней  после  обеда  или  утром  по
телефону.
   - О чем это ты задумался? - Она слегка  поддразнивала  его,  а  он  вдруг
почувствовал себя ужасно неуклюжим рядом с этой хрупкой девушкой.
   - Я подумал, что ты права. Я просто грубиян.
   - Не смеши меня. На следующей неделе вся эта чепуха закончится, и я снова
буду помогать тебе.
   - Разве тe6e больше нечем заняться? -  Он  удивился.  У  такой  красавицы
должна быть куча поклонников. - Неужели  никого  -  ни  близких  друзей,  ни
большой любви?
   - Наверное, у меня иммунитет.
   - Как интересно. Значит, тебе сделали прививку?
   Начался новый танец, но они, как не  без  удовольствия  заметил  Гаррисон
Крокетт, продолжали танцевать вместе.
   - Расскажите мне про ваш иммунитет, мисс Крокетт.
   - Возможно, я слишком долго жила с отцом. Я  хорошо  понимаю,  что  такое
мужчина. Арман громко рассмеялся.
   - Какое шокирующее заявление!
   - Вовсе нет. - Она тоже рассмеялась. - Просто я знаю,  что  значит  вести
дом, подавать кофе по утрам и ходить на цыпочках, когда он является домой со
службы в плохом настроении. Мне трудно воспринимать серьезно всех этих юнцов
с их глупым романтизмом. Пройдет десять лет, и они будут возвращаться  домой
такими же раздраженными, как мой отец, и точно так же  будут  переругиваться
за  завтраком  с  женами.  Я  просто  не  могу  слушать  без  смеха  все  их
романтические бредни. Я прекрасно знаю, что  с  ними  станет  потом.  -  Она
улыбнулась ему, как умудренная опытом старушка.
   - Ты права, Лиана. Ты слишком много повидала. - Ему в  самом  деле  стало
грустно. Он вспомнил все те романтические "бредни", которыми была  наполнена
их жизнь с Одиль, когда ей исполнилось двадцать один, а ему - двадцать  три.
Тогда они верили каждому сказанному слову и  пронесли  эту  веру  через  все
трудности, разочарования и войну. А Лиана  уже  отчасти  утратила  юношескую
свежесть восприятия жизни. Но все же придет  время  -  и  появится  человек,
возможно, он будет старше других, в кого она сможет влюбиться; и  тогда  она
поймет, что настоящее чувство сильнее прозы жизни.
   - А теперь о чем ты думаешь?
   - Я думаю, что когда-нибудь ты полюбишь и тогда все изменится.
   - Может быть. - О