ля Сары пустым звуком, хотя  весь  окружающий  мир  денно  и
нощно шептал ей об опасности. Пребывая в простодушной  уверенности,  что
никто не может причинить ей вреда, пока она сама не желает  никому  зла,
она просто не стала бы  его  слушать.  Франсуа  же,  напротив,  различал
каждую букву, каждое слово в великой науке, называемой наукой выживания,
но это знание годилось, увы, только для него самого.
   Впрочем, Сара была умна, и он надеялся, что ему удастся заставить  ее
прислушаться к голосу разума до того, как станет слишком поздно.
   Эту ночь - как и большинство Ночей в своей  жизни  -  он  провел  под
звездным небом,  устроившись  на  соломе  возле  своей  лошади.  Вопреки
обыкновению, Франсуа заснул не сразу, а долго лежал, думая о Саре. Как и
он в свое время, она прошла долгий путь,  но  для  нее  он  был  стократ
сложнее, а значит - ей потребовалось гораздо больше мужества  и  отваги,
чем ему. Франсуа не знал даже, сумел бы он так решительно изменить  свою
жизнь, если бы оказался на ее месте. И чем больше он думал об этом,  тем
сильнее становилось его  убеждение,  что  он  имеет  дело  с  совершенно
замечательной женщиной.
   Но Сара,  которая  вышла  утром  на  крыльцо,  чтобы  позвать  его  к
завтраку, и не подозревала  о  своих  исключительных  достоинствах.  Как
самая обычная женщина, она  встала  с  первыми  лучами  солнца,  испекла
несколько кукурузных лепешек, заварила кофе и пожарила бекон, и Франсуа,
принюхиваясь к доносящимся из окон кухни  аппетитным  запахам,  подумал,
что такого завтрака, да еще приготовленного женщиной, он давно не ел.
   - Этак я сделаюсь совершенным бездельником! - воскликнул  он  весело,
легко вскакивая  на  ноги  и  вытряхивая  из  волос  сено.  Сара  только
рассмеялась в ответ,  и  Франсуа  поспешил  к  ручью,  чтобы  умыться  и
привести себя в порядок.
   После завтрака Франсуа решительно взялся за ее обучение.  Его  старый
голландский мушкет был тяжеловат для Сары, но английское ружье,  которое
он захватил с собой,  пришлось  ей,  что  называется,  "по  руке".  Сара
оказалась на удивление метким стрелком, и оба они были  очень  довольны,
когда  она  убила   несколько   птиц,   допустив   лишь   один   промах.
Удовлетворенный столь многообещающими результатами, Франсуа сказал,  что
оставит ей ружье и патроны к  нему.  Кроме  того,  он  посоветовал  Саре
приобрести такие же  ружья  и  для  своих  работников,  чтобы  в  случае
опасности они могли стать рядом с ней.
   - И все же, Франсуа, я не думаю, что оружие нам понадобится, - твердо
сказала  Сара  и,  стараясь  сгладить  неприятное  впечатление,  которое
произвели на Франсуа эти слова, тут же спросила, не хочет  ли  он  перед
отъездом отправиться вместе с ней к водопаду.
   Франсуа с удовольствием согласился, и они тотчас отправились в  путь.
Почти всю дорогу до шелбурнского водопада они шли молча, думая каждый  о
своем, и, даже оказавшись на месте,  долго  любовались  падающей  водой,
боясь громким словом нарушить очарование этого дивного места.
   Шум водопада неизменно действовал на Сару благотворно, а почему - она
и сама не могла бы сказать.
   Даже  на  Франсуа  волшебная   обстановка   этого   места   произвела
впечатление.  Он  улыбался,  и  резкие  черты  его  лица  стали   мягче,
человечнее,  но  Саре  он  казался  чужим,  далеким  и  загадочным,  как
настоящий индеец. Как она ни старалась, она не  могла  прочесть  по  его
лицу ровным счетом ничего; оно было непроницаемым, как  лик  сфинкса,  и
Сара впервые задумалась о том, какие мысли посещают ее  спутника,  когда
он молчит вот так.
   - Если я вам когда-нибудь понадоблюсь,  -  глухо  сказал  Франсуа,  -
дайте знать в гарнизон.
   Полковник знает, где меня искать, а в крайнем случае он всегда  может
отправить на поиски одного-двух индейских следопытов.  И  я  приеду  так
скоро, как только смогу.
   Таких слов он  никому  не  говорил,  но  Сара,  поблагодарив  его  за
любезность, лишь отрицательно покачала головой.
   - С нами ничего не случится, мне не придется просить у вас защиты,  -
ответила она, и Франсуа понял, что она твердо в это верит.
   - А вдруг все-таки?
   -  Так  или  иначе,  но  вы  об  этом  все  равно  узнаете  от  ваших
друзей-индейцев,  -  улыбнулась  Сара.  -  Или  от  того  же  полковника
Стокбриджа.  Насколько  я  успела  заметить,  в  этой  части  света   не
существует секретов.
   В ее словах было заключено правды больше, чем она могла предположить.
Новости распространялись здесь едва ли не быстрее, чем  в  Бостоне,  что
было вдвойне удивительно, если учесть расстояния между фортами  белых  и
индейскими деревнями. Впрочем, Франсуа предпочел не  заострять  на  этом
внимание.
   - В будущем месяце я вернусь в Дирфилд, - сказал он и,  не  дожидаясь
приглашения, добавил:
   - Я специально поеду этой дорогой и, если вы не имеете ничего против,
загляну к вам.
   - А куда вы сейчас направляетесь? - поинтересовалась Сара, в  которой
обстоятельства его  жизни  вызывали  острое  любопытство.  Она  пыталась
представить себе, как он живет в ирокезском доме,  как  плывет  в  узком
каноэ по бурной реке, как мчится на коне по узким лесным тропам.  Нельзя
сказать, чтобы это ей удалось. Она почти ничего  не  знала  ни  о  жизни
индейцев, ни о нем самом.
   - На север, - ответил он просто и неожиданно произнес странные слова,
которые показались Саре ответом на ее вчерашнюю реплику:
   - Вы не всегда будете одиноки в этой стране, Сара.
   Франсуа произнес это уверенным голосом, однако  у  Сары,  как  видно,
было на сей счет несколько иное мнение.
   - Я не боюсь одиночества, Франсуа, - сказала она просто, и он  понял,
что Сара действительно не боится быть  одна.  Свой  выбор  она  сделала,
когда предпочла свободу и одиночество жизни с Эдвардом Бальфором.
   Что ж, Сара Фергюссон - отважная  женщина,  если  смогла  переступить
через предрассудки. Даже индейцы оставляли за  женщиной  право  оставить
мужа, если он плохо с  ней  обращался.  Мир,  который  гордо  именовался
"цивилизованным", не признавал за  Сарой  такого  права,  и  она  только
восстановила справедливость, когда села на корабль, отплывающий в  Новый
Свет.
   - Здесь я ничего не  боюсь,  -  добавила  Сара  с  победной  улыбкой,
балансируя на вершине большого камня.
   Франсуа с интересом  наблюдал  за  ней.  Порой  Сара  вела  себя  как
ребенок, и хотя она полагала себя достаточно взрослой,  даже  умудренной
опытом, для него она была словно девочка-подросток, на которую,  кстати,
она была похожа и ростом, и сложением, и ребяческой грацией. Да и взгляд
ее был застенчивым и  доверчивым,  словно  у  неопытной,  юной  девушки,
которая только недавно узнала огромный мир взрослой жизни и не научилась
еще его остерегаться.
   - А чего же вы вообще боитесь? - спросил он,  загипнотизированный  ее
изящными и легкими движениями.
   Сара перепрыгнула на соседний  валун,  потом  на  следующий  и  вдруг
опустилась на большую каменную плиту, нагретую полуденным солнцем.
   - Я боялась вас, - рассмеялась она. - От одного вашего  вида  у  меня
просто мурашки бегали по коже. С вашей стороны это  было  просто  гадко,
месье...
   Теперь Сара уже совсем не боялась Франсуа и чувствовала  себя  вправе
упрекнуть его за то, что он когда-то так напугал ее.
   - Честное слово, я думала, что вы - настоящий индеец  и  хотите  меня
убить.
   - Я был очень сердит, - со вздохом признал Франсуа. -  Вы  вели  себя
настолько безрассудно, что мне хотелось хорошенько вас встряхнуть. В  те
минуты я думал только о том, что могли сделать с вами могауки или шауни,
если бы вы попали к ним в руки. Я  хотел  так  напугать  вас,  чтобы  вы
бежали  без  оглядки  до  самого  Бостона  и  никогда  больше  сюда   не
возвращались.  Но  теперь,  миссис  Фергюссон,  мне   стало   совершенно
очевидно, что вы слишком упрямы, чтобы прислушаться к  разумным  доводам
честного человека.
   - К разумным доводам честного человека? - со смехом вторила ему Сара.
-  Тогда   объясните   мне,   зачем   честному   человеку   понадобилось
переодеваться индейцем и пугать слабую наивную женщину? Это вы называете
разумными доводами?
   Она откровенно подсмеивалась над ним, и  Франсуа,  сбросив  мокасины,
сел рядом с ней на теплый камень и тоже опустил ноги в воду. При этом их
плечи едва не соприкоснулись, и Франсуа захотелось обнять ее и прижать к
себе, но он сдержался. Они провели вместе несколько чудесных  часов,  но
Франсуа отлично понимал, какая высокая и  непреодолимая  стена  отделяет
Сару от всех окружающих ее людей.
   - Когда-нибудь я вам отомщу, - вдруг серьезным голосом сказала  Сара.
- Я надену страшную маску, приду ночью к вашему вигваму и напугаю вас!
   - Я уверен, что  мои  индейские  друзья  здорово  повеселятся,  когда
увидят вас, - ответил  Франсуа  и,  запрокинув  голову,  подставил  лицо
теплым солнечным лучам.
   - Тогда я придумаю что-нибудь еще более ужасное!.. -  пообещала  Сара
многозначительно и, не сдержавшись, прыснула.
   Франсуа прикрыл глаза. Что-нибудь ужасное, сказала она...  Что  могло
быть хуже потери жены и сына? Не важно, что ни один суд, будь то  в  его
родной Франции или среди поселенцев, не признал бы законным его  союз  с
женщиной-сенека. Для Франсуа Плачущая Ласточка была женой.
   И единственной любовью...
   - У вас когда-нибудь были дети? - вдруг спросил  Франсуа,  уверенный,
что это безопасная тема, по крайней мере для Сары. Франсуа понимал,  что
Сара Фергюссон не способна оставить свое дитя даже ради  спасения  своей
жизни. Но Сара неожиданно побледнела и опустила голову.  Франсуа  горько
пожалел о своих словах.
   - Простите, Сара, я не хотел причинить вам боль.
   - Конечно, Франсуа, - пробормотала она дрожащим голосом. - Откуда вам
знать, что все мои дети или умерли сразу после  рождения,  или  родились
мертвыми. Возможно, мой муж так люто ненавидел меня  именно  из-за  моей
неспособности    подарить    ему    наследника.    У    него..,    много
незаконнорожденных сыновей, чуть ли не в каждом английском графстве.  До
меня ведь доходили слухи...
   -  Мне  очень  жаль,  Сара,  -  повторил  Франсуа,  кляня   себя   за
опрометчивый вопрос.
   - Мне самой не верится, что  все  это  было  в  моей  жизни.  -  Сара
печально улыбнулась. - Эдвард хотел наследника любой ценой. После каждой
неудачи он был готов растерзать меня на куски.
   По-моему, я всегда была беременна, но даже это не мешало ему избивать
меня. Он хотел показать мне, что я значу для него не больше,  чем  грязь
под ногами, и это вполне ему удалось. Иногда  мне  казалось,  что  он  -
безумен, а иногда - что я... Я молилась, чтобы он умер, но он не  умирал
и бил, бил, бил меня без конца...
   Слушая ее, Франсуа морщился, как от  физической  боли.  Ему  хотелось
как-то подбодрить ее, но он не знал - как. Неожиданно для себя он  начал
рассказывать Саре о Плачущей Ласточке и их сыне, о том, как они  погибли
во время налета гуронов на их  поселок.  Для  него  это  была  трагедия,
страшная трагедия... И никакие слова были не в силах передать то, что он
пережил. Тогда  Франсуа  казалось,  что  он  никогда  больше  не  сможет
полюбить, но сейчас он вовсе не был в этом уверен. Сара была  совершенно
особенной, ни на кого не похожей женщиной, и чувства, которые он начинал
к ней испытывать, приводили его в изумление и замешательство.
   Об этом, однако, Франсуа не обмолвился ни словом. У  каждого  из  них
лежал на сердце тяжелый камень, у каждого  было  свое  горе,  с  которым
приходилось жить. Немало времени прошло с тех пор, как  Франсуа  потерял
жену и сына, но до сих пор он чувствовал боль своей потери. Так  что  же
говорить о Саре, которая  лишь  недавно  вырвалась  из  ада,  в  котором
провела восемь долгих лет?
   Но он ошибался. Последнего ребенка Сара похоронила чуть  больше  года
назад, однако с тех пор для нее  очень  многое  изменилось,  притупилась
боль,  а  горечь  обид  уже  не  рвала  ее  сердце  острой  болью.  Сара
выздоравливала, возвращалась к жизни, она  чувствовала,  что  вскоре  ее
раны закроются, и помочь ей в этом должна  была  простая,  счастливая  и
свободная жизнь, которую она теперь вела.
   Они еще некоторое время сидели на камнях,  раздумывая  о  сокровенных
тайнах, которыми только что  обменялись,  и  о  горечи  потерь,  которая
странным образом улеглась,  словно  какая-то  часть  ее  растворилась  в
заботе и сочувствии другого.
   Сара не переставала удивляться тому, что человек,  которого  она  так
боялась и на которого так сердилась, стал ее настоящим другом  -  первым
настоящим другом, которого она встретила  в  Новом  Свете,  -  всего  за
несколько часов. Ей было почти жаль, что Франсуа должен  уезжать,  и  на
обратном пути она смущенно спросила, не хочет ли он задержаться хотя  бы
ненадолго, но Франсуа с нескрываемым сожалением ответил,  что  ему  пора
отправляться, поскольку предстоящая дорога была дальней и  нелегкой.  Он
действительно обещал своим друзьям появиться точно в  назначенный  срок,
однако  истинная  причина  его  отъезда  была  несколько  иной.  Франсуа
чувствовал, что если он пробудет у нее слишком долго, то уже  не  сможет
полагаться на свою стойкость. Из разговоров с Сарой он  понял,  что  она
еще не готова к тому, чтобы в ее жизни появился  мужчина.  Пока  Франсуа
мог рассчитывать разве что на ее дружбу, но и это благо  было  для  него
негаданной наградой за многие лишения.
   Сара дала ему с собой в дорогу несколько кукурузных лепешек, копченой
грудинки и бекона, а он в  свою  очередь  напомнил  ей  о  необходимости
приобрести ружья с запасом пороха и свинца. Свое ружье  Франсуа  оставил
Саре, и пока он мог быть относительно спокоен за ее безопасность.
   Уезжая, он помахал ей на прощание, и до тех пор, пока вороная  лошадь
Франсуа не скрылась за поворотом тропы, Сара с сожалением  смотрела  ему
вслед. Издалека Франсуа можно было принять за индейца. Прежде чем  сесть
на лошадь, он снова снял рубашку, и солнце играло на  его  бронзовой  от
загара коже; черные волосы трепетали на ветру;
   Перо орла белело в волосах... Единственное внешнее отличие состояло в
том, что Франсуа  носил  обычные  штаны  из  оленьей  кожи,  индейцы  же
предпочитали высокие гетры и набедренные повязки.
   Когда Сара вернулась в дом, она сразу  заметила  на  обеденном  столе
какой-то предмет. Подойдя ближе, Сара увидела, что  это  -  ожерелье  из
медвежьих клыков. Его ожерелье...
 
*** 
 
   Чарли отложил дневник, когда на  столике  зашелся  трелью  телефонный
аппарат, который он приобрел, чтобы звонить в город. Он никак не ожидал,
что кто-то станет звонить ему.
   Чарли провел за  чтением  несколько  часов  подряд,  однако,  как  ни
странно, он не ощущал даже голода.  Надо  будет  сварить  себе  овсянку,
подумал он, поднимая трубку.
   Он не сразу понял, кто ему звонит, -  слишком  неожиданным  и  резким
было его возвращение из прошлого в сегодняшний день, а когда  понял,  то
вздрогнул и чуть не уронил телефон.
   Она не звонила ему сама ни разу с тех пор, как он уехал  из  Лондона.
Это была Кэрол, и Чарли сразу же подумал о том, что она, возможно, хочет
ему сказать нечто важное. Может быть, она хочет, чтобы  они  снова  были
вместе? Или Саймон оставил ее, и она страдает в одиночестве?
   - Привет, - сказал он как можно спокойнее.
   Перед глазами его все еще стояло ожерелье из медвежьих зубов, которое
Франсуа оставил па столе в доме Сары, но чувства и мысли его были уже  в
Лондоне, по другую сторону Атлантики.
   - Как дела, Кэр?
   Его голос был почти безмятежным, а на  лице  появилась  мечтательная,
всепрощающая улыбка.
   - У тебя странный голос.  Как  ты,  Чарли?  -  обеспокоенно  спросила
Кэрол, и ему показалось, что она волнуется о  нем  гораздо  больше,  чем
должна бы.
   - Все в порядке.  Просто  я  лежу,  -  объяснил  Чарли,  расслабленно
откидываясь  на  диванную  подушку.  Почему-то  он  подумал,  что  Кэрол
непременно понравилось бы в шале, и он захотел рассказать ей о доме.  Но
сначала надо было узнать, зачем она звонит.
   -  Ты  что,  окончательно  решил  никогда  больше  не   работать?   -
полушутливым тоном осведомилась Кэрол, но Чарли знал ее слишком  хорошо,
чтобы не услышать в ее голосе ноток озабоченности и тревоги. Кэрол так и
не  поняла,  что,  собственно,  с  ним  случилось  и   почему   он   так
скоропалительно  бежал  из  Нью-Йорка.  Она  подозревала,  что  с  Чарли
произошло что-то вроде нервного срыва, потому что  не  в  его  характере
было просто так взять и бросить работу,  которую  он  так  любил.  Кроме
того, Чарли, оказывается, лежал, хотя на часах - она быстро подсчитала в
уме - было  четыре  часа  дня.  Кэрол  это  казалось  в  высшей  степени
ненормальным.
   - Я читал, - невозмутимо ответил  Чарли.  -  Я  что,  не  имею  права
отдохнуть?  Ты  же  знаешь,  что  у  меня  уже  несколько  лет  не  было
нормального отпуска...
   После того, что она сделала с ним и с  его  жизнью,  он  считал,  что
имеет полное право хотя бы немного расслабиться и перевести  дух,  но  в
том мире, в котором сейчас жила Кэрол - в мире деловых людей, неотложных
дел и важных переговоров, - подобное поведение считалось ненормальным  и
свидетельствовало скорее всего о болезни  нервно-психического  свойства.
Нормальные, здоровые люди не позволяли себе валяться  до  четырех  часов
дня и читать.
   - Я что-то не совсем  понимаю...  С  тобой  действительно  ничего  не
случилось? - продолжала расспросы сбитая с толку Кэрол, но Чарли  только
рассмеялся в ответ.
   - Со мной все в порядке, а вот что с тобой?
   Зачем ты мне звонишь?
   Он тоже подсчитал, что в Лондоне сейчас было девять вечера  -  время,
когда Кэрол обычно уходила с работы. Она и вправду была в своем  рабочем
кабинете и никуда еще не спешила - до встречи с Саймоном у нее еще  было
время - они договорились поужинать в "Аннабеле" в десять часов.
   Но Кэрол нервничала.  Ей  очень  не  хотелось  расстраивать  Чарли  и
нарушать то хрупкое душевное равновесие, которое, как она надеялась,  он
обрел, однако выхода у нее не было. Она должна была рассказать Чарли обо
всем сама, пока он не узнал новости от кого-нибудь из их общих знакомых.
   - Со мной тоже все в порядке. Знаешь,  я  должна  тебе  сказать  одну
вещь. У меня все определилось.
   Мы с Саймоном поженимся в июне.., после нашего развода.
   В трубке воцарилась  тишина.  Казалось,  это  красноречивое  молчание
будет продолжаться целую вечность, и  Кэрол  закрыла  глаза  и  закусила
губу.
   Можно было подумать, что Чарли даже перестал дышать.
   Ему и вправду потребовалось время, чтобы собраться с силами.
   - Что ты хочешь, чтобы я сказал? - проговорил он наконец чужим глухим
голосом. - Чтобы я умолял  тебя  не  выходить  за  него?  Зачем  ты  мне
позвонила? С тем же успехом ты могла бы сообщить мне это в письме.
   - Мне не хотелось, чтобы ты услышал эту новость от кого-то другого.
   По лицу Кэрол потекли непрошеные слезы.
   Когда  она  обдумывала  этот  звонок,  ей  казалось,  что  все  будет
нормально. Чарли не должен был так реагировать на ее сообщение.  Не  мог
же он не понимать, что они расстались по-настоящему.
   - Какая разница, от кого я узнаю? И какого  черта  тебе  понадобилось
выходить за него замуж?
   Он же тебе в отцы годится, Кэр! Дело  кончится  тем,  что  он  бросит
тебя, как он бросил всех своих предыдущих жен! Неужели ты не понимаешь?
   Чарли не мог сдержать крика. Он говорил с таким отчаянием и  страстью
в голосе, словно его жизнь зависела от того, сумеет  ли  он  переубедить
Кэрол или нет. Она и вправду зависела. Чарли  не  мог  допустить,  чтобы
Кэрол и Саймон поженились.
   Их формальные отношения были для него  последней  соломинкой,  жалкой
былинкой, за  которую  он  отчаянно  хватался,  повиснув  над  гибельной
пропастью.
   - Не правда, - возразила Кэрол. - Две его жены сами бросили Саймона.
   Но Чарли только истерично рассмеялся в ответ.
   - Отличная рекомендация, -