просил ее не делать этого. В новом бежевом  костюме  от  Бена  Цукермана,  с
прической, которая, по  ее  мнению,  приличествовала  обстоятельствам,  мать
выглядела куда моложе своих лет. В душе Берни родилось нечто вроде  сыновьей
благодарности, но тут мать заметила его спутницу.
   - Это еще кто?!
   - Это Шила Борден, мама.
   Госпожа Фаин тут же впала в полуобморочное состояние.
   - Так вы, выходит, путешествовали вместе? - Денег они ему давали столько,
чтобы он мог провести в Европе месяц-другой. Ему исполнился двадцать один. И
деньги, и поездка были подарком ко дню рождения. - Вы..,  вы  так  бесстыдно
путешествовали вместе?
   Берни был готов сгореть от стыда. Шила же вела себя  так,  словно  ничего
особенного не произошло - она все так же мило улыбалась.
   - Все в порядке, Берни... Не волнуйся... Мне ведь нужно на пригородный  -
до Хартфорда...
   Она улыбнулась еще раз, взяла в руки дорожную сумку  и  тут  же  исчезла,
даже не успев попрощаться. Мать уже вытирала платочком глаза.
   - Мама, пожалуйста...
   - Как ты мог нас обмануть?!
   - Я вас не обманывал. Я тебе говорил по телефону - я встретил там друзей.
   Лицо его стало красным, он был готов провалиться сквозь землю, лишь бы не
видеть своей матери.
   - Это ты называешь друзьями?
   Ему вдруг вспомнились пляжи, парки, берега рек, комнаты крошечных  отелей
- все те места, где они были вместе... С  этим  мать  уже  ничего  не  могла
сделать, что бы она ни говорила. Он сердито посмотрел на нее:
   - Она мой ближайший друг!
   Он схватил свою сумку и быстрым шагом вышел из здания аэропорта.  Ему  не
нужно было оборачиваться, но он обернулся. Мать  стояла  на  том  же  месте,
теперь она плакала открыто. Берни вернулся и извинился  перед  ней,  за  что
впоследствии не раз корил себя.
   Осенью, когда вновь начались занятия, их роман  продолжился.  В  праздник
Благодарения он отправился в  Хартфорд,  чтобы  познакомиться  с  родителями
Шилы. Последние были сдержанны, но вежливы.  Очевидно,  их  поразило  что-то
такое, о чем Шила предпочитала не говорить. Когда они  летели  назад,  Берни
спросил:
   - Их смутило, что я еврей?
   Он  был  заинтригован.  Неужели  ее  родители  могут   быть   такими   же
сумасшедшими, как и его  мать?  Нет,  это  было  невозможно.  С  Руфью  Фаин
сравниться не мог никто.
   - Нет.
   Шила рассеянно улыбнулась и, достав из  сумочки  сигарету  с  марихуаной,
закурила. Они сидели в последнем ряду самолета, летевшего в Мичиган.
   - Они просто ничего такого не ждали. Мне никогда не  приходило  в  голову
говорить с ними о тебе.
   Ему нравилось это ее свойство. Для нее не существовало  никаких  проблем.
Он покурил травку вместе с ней, после чего Шила тщательно затушила  сигарету
и положила окурок в конверт, лежавший в ее сумочке.
   - Они нашли тебя очень милым.
   - Я тоже нашел их очень милыми.
   Он солгал. На самом деле он нашел их чрезвычайно  занудными  и  поразился
тому, что мать Шилы напрочь лишена вкуса.  Все  это  время  они  говорили  о
погоде, мировых новостях и более ни о чем. Жить так - значит жить в вакууме,
комментируя то, что происходит с другими... Шила совершенно не  походила  на
своих родителей. То же самое она сказала о Берни, попутно  назвав  его  мать
истеричкой, против чего он возражать не стал.
   - Они на вручение дипломов не приедут?
   - Ты что - издеваешься? - засмеялась Шила. - Мать как об  этом  подумает,
так сразу в слезы.
   Он все еще думал жениться на ней, хотя по-прежнему  не  говорил  об  этом
вслух. В День святого Валентина он сразил  ее  своим  подарком  -  маленьким
колечком с алмазом, купленным им на  деньги,  доставшиеся  ему  от  покойных
бабушки с дедушкой. В крохотном, идеальной огранки солитере было  всего  два
карата, но он был безупречен. В день покупки кольца у Берни  от  возбуждения
даже защемило в груди. Он привлек  Шилу  к  себе,  поцеловал  ее  в  губы  и
небрежно бросил красную шкатулку ей на колени.
   - Посмотри - подходит оно тебе или нет. Шила  решила,  что  это  какая-то
шутка, и смеялась до тех пор, пока не открыла шкатулку. Разинув от изумления
рот, она вдруг разрыдалась, после чего молча швырнула шкатулку назад  и  так
же молча  вышла  из  комнаты.  Он  продолжал  изумляться  странности  такого
поведения до самого ее возвращения. Своя комната была и у  Шилы,  но  обычно
она жила у Берни - здесь было два стола, да и  вообще  как-то  попросторней.
Вернувшись в комнату,  Шила  уселась  на  стол  Берни  и,  открыв  шкатулку,
пробормотала:
   - Как ты мог это сделать?
   Он так и не мог понять  ее.  Может  быть,  она  считает,  что  кольцо  ей
велико?
   - О чем ты? Я хочу жениться на тебе. Он приблизился к Шиле,  нежно  глядя
ей в глаза, но она тут же отскочила в сторону.
   - Я думала, ты все понимаешь... Все это время так думала...
   - Объясни, что ты хочешь этим сказать!
   - Я думала, что мы общаемся, как равный с равным.
   - Так оно и есть. Но как это связано с тем, что происходит?
   - Нам не нужен брак... Все это ненужная рухлядь, дань традиции...  -  Она
посмотрела на него с таким отвращением, что ему стало как-то не по  себе.  -
Все, что нам нужно, это то, чем мы обладаем ныне. Когда это есть - это есть.
Когда этого нет - этого нет. Понимаешь?
   Подобное Берни слышал от нее впервые. Он никак  не  мог  понять,  что  же
могло произойти.
   - И сколько же это может длиться?
   - День... Неделю... - Она пожала плечами.  -  Какая  разница?  Какое  это
может иметь значение? Кольцо с алмазом здесь не поможет.
   - Ну что ж, тогда прошу прощения.  -  Внезапно  озлившись,  он  захлопнул
шкатулку и швырнул ее в один из ящиков стола. - Прошу прощения  за  то,  что
поступил как истый буржуа. Все Скарсдейл, понимаешь...
   Она взглянула на него так, будто видела впервые.
   - Я и понятия не имела, что ты придаешь  этому  такое  значение.  -  Шила
озадаченно смотрела на него, словно пытаясь припомнить его имя. - Я  думала,
ты все понимаешь как надо... - Она уселась на диван. Берни подошел к окну и,
вздохнув, повернулся к ней.
   - Нет. Сказать честно? Я вообще ничего не понимаю. Мы спим друг с  другом
вот уже год. По сути, мы живем вместе, и в Европе в  прошлом  году  мы  тоже
были вместе. Как по-твоему - что это? Случайная связь?
   Сам он относился к этому иначе, пусть ему и" был всего двадцать один год.
   - Ой, давай только не будем оперировать устаревшими категориями.
   Она встала с  дивана  и  потянулась,  всем  своим  видом  показывая,  что
изнывает от скуки. Берни заметил, что на ней нет бюстгальтера, и понял,  что
может простить ей все.
   - Может быть, я поспешил? - Он  с  надеждой  смотрел  на  Шилу,  чувствуя
непреодолимое влечение к ней и одновременно презирая себя за это.  -  Может,
должно пройти какое-то время?
   Она отрицательно покачала головой и без обычного  поцелуя  направилась  к
двери.
   - Чего я никогда не хотела, так это выходить замуж,  Берни.  Это  не  для
меня. После того, как мы получим дипломы, я отправлюсь в Калифорнию...  Хочу
немного развеяться.
   Он вдруг представил Шилу.., в коммуне хиппи.
   - Что значит "развеяться"? Вечно же так жить не будешь.
   Улыбнувшись, она пожала плечами.
   - И тем не менее сейчас я хочу именно этого. - Взгляды их встретились.  -
В любом случае, за колечко спасибо.
   Она еле слышно прикрыла за собой дверь,  оставив  его  в  темной  комнате
наедине с самим собой. А ведь он так любил ее... По крайней мере, сам  он  в
этом ни минуты не сомневался. На что он никогда не обращал внимания, так это
на ее манеру выказывать полнейшее равнодушие к чувствам других. Он вспомнил,
как она разговаривала со своими родителями. Ей было глубоко безразлично, что
они думают или чувствуют, поэтому она  искренне  удивлялась  тому,  что  он,
Берни, звонит старикам или перед поездкой домой покупает подарок  матери.  В
день рождения Шилы он послал ей цветы, и  она  подняла  его  на  смех  -  он
вспомнил об этом только сейчас. Может быть, ей плевать на всех, в том  числе
и на него? Она просто развлекается, делает то,  что  ей  нравится.  До  этой
самой минуты все в их отношениях устраивало  ее,  когда  же  он  подарил  ей
обручальное кольцо, она вдруг испугалась. Он лежал в темноте, думая о ней...
Сердце его обратилось в камень.
   С той поры все пошло как-то наперекосяк. Она стала  заниматься  в  группе
расширения сознания, где то и  дело  проходили  коллективные  обсуждения  ее
отношений с Берни. Возвращаясь домой, она едва ли не ежеминутно корила Берни
за его ценности и его цели. Теперь ей не нравилось и то, как  он  говорит  с
нею.
   - Не надо говорить со мной как с ребенком! Черт возьми, я  ведь  женщина!
Вся эта твоя бравада гроша ломаного не стоит! Сплошная показуха! Я такая  же
сообразительная,  как  ты,  и  оценки  у  меня  не  хуже  твоих   -   понял?
Одного-единственного органа не хватает, чтобы стать такой же, как ты, - ну и
что из того?
   Он ужаснулся еще  больше,  когда  Шила  оставила  балет.  Она  продолжала
заниматься русским, но теперь больше всего на свете ее занимала личность  Че
Гевары. Она  ходила  в  огромных  походных  ботинках  и  покупала  тряпки  в
армейской лавке. Больше всего ей нравилось щеголять в надетой на голое  тело
мужской нижней рубахе, через которую просвечивали  ее  темные  соски.  Берни
поймал себя на том, что ему стало неудобно ходить по улицам рядом с нею.
   - Ты это серьезно? - спросила она изумленно, когда он сообщил ей о  своем
желании пойти на выпускной вечер,  пусть  тот  и  был  старомодным  дурацким
действом. Память о нем следовало  сберечь  для  других  времен  -  этот  его
аргумент подействовал, и Шила решила пойти вместе с ним. В канун вечера  она
появилась в его комнате одетой в солдатскую робу, из-под  которой  виднелась
драная красная майка. Ее грубые, под стать армейским, ботинки были выкрашены
золотой  краской.  Шила,  смеясь,  называла  их  "своими   новыми   бальными
туфельками". Сам Берни был одет в белый смокинг, купленный  отцом  в  "Брукс
бразерс", который как нельзя лучше шел  к  его  рыжеватым  волосам,  зеленым
глазам и смугловатому от легкого загара лицу. Шила же  выглядела  достаточно
нелепо.
   - Тем  ребятам,  которые  относятся  к  этому  делу  серьезно,  твой  вид
покажется  оскорбительным.  Если  уж  туда  идти,  то   надо   и   одеваться
соответственно.
   - Бога ради, оставь ты эти свои разговоры. -  Она  плюхнулась  на  диван,
всем своим видом выражая презрение. - Ты стал похожим на  лорда  Фаунтлероя.
Надо бы рассказать об этом нашей группе. Интересно, что они об этом скажут.
   - Плевать я хотел на твою группу!
   Впервые за все время общения с Шилой он потерял контроль над  собой.  Она
лежала на диване, покачивая своими золотыми ботинками и изумленно взирая  на
него.
   - Оторви свой зад от дивана и пойди переоденься!
   - Да пошел ты...
   - Я серьезно, Шила. В этой одежде ты туда не пойдешь.
   - А вот возьму и пойду.
   - Нет, не пойдешь.
   - Тогда и ты не пойдешь.
   Он на мгновение застыл, но тут же решительно направился к двери.
   - Нет. Я все же пойду. Но пойду один.
   - Счастливо.
   Она сделала ему ручкой, и  он  вне  себя  от  ярости  вышел  из  комнаты.
Танцевать ему на вечере было не с  кем,  он  торчал  в  зале  разве  что  из
принципа. Вечер был окончательно испорчен. Нечто  подобное  случилось  и  на
церемонии   вручения   дипломов,   в   довершение    всего    свидетельницей
происходившего там стала мать Берни. После того как Шила поднялась на  сцену
и ей вручили диплом, она повернулась к залу и  обратилась  к  собравшимся  с
краткой  речью  о   том,   как   бессмысленны   символические   установления
истэблишмента в мире, где права женщин попираются. Посему она  не  может  не
протестовать против шовинизма, царящего в  Мичиганском  университете.  После
этого на глазах пораженной публики она разорвала свой диплом,  отчего  Берни
едва не заплакал. Что он мог сказать матери теперь? С  Шилой  говорить  тоже
было не о чем, это он понял тем же вечером, когда они стали собирать вещи. О
чувствах, испытанных им в  зале,  лучше  было  молчать,  он  мог  наговорить
лишнего. Она молча доставала из ящиков свои вещи. Этим вечером его  родители
ужинали с друзьями в отеле, он собирался присоединиться к ним  утром,  чтобы
отметить факт  окончания  университета,  после  чего  все  они  должны  были
вернуться в Нью-Йорк. Он печально посмотрел на Шилу. Последние полтора  года
казались прожитыми зря. Вот уже несколько недель они с Шилой не могли  найти
общего языка. Но он никак не мог свыкнуться с мыслью о том, что  у  них  все
кончено, хотя одновременно с этим собирался прокатиться по Европе совсем  не
с ней, а с родителями. Берни никак не мог понять - как она, такая  страстная
в постели, умудряется быть  такой  бесчувственной  во  всем  остальном.  Эта
странность поражала его с первого дня их  знакомства.  Впрочем,  он  слишком
любил ее для того,  чтобы  обращать  внимание  на  подобные  вещи...  Первой
молчание нарушила Шила:
   - Завтра вечером я улетаю в Калифорнию. Берни поражение замер.
   - Разве твои родители.., не хотят увидеть тебя? Она улыбнулась и  бросила
в дорожную сумку связку носков.
   - Ясное дело, хотят. Она пожала плечиками, и ему вдруг захотелось влепить
ей пощечину. Он ведь действительно любил ее.., хотел жениться на ней..,  она
же все это время думала  только  о  себе.  Большего  эгоцентрика,  чем  она,
встречать ему еще не доводилось.
   - Я куплю билет без места до Лос-Анджелеса, а оттуда автостопом  доберусь
до Сан-Франциско.
   - А что потом?
   - Откуда я знаю!
   Шила посмотрела на него так, будто они только что познакомились и не были
ни друзьями, ни любовниками. Вот уже два года она была чем-то главным в  его
жизни, и по  этой  причине  Берни  чувствовал  себя  полнейшим  идиотом.  Он
потратил на нее два года своей жизни!
   - Почему бы тебе не приехать в Сан-Франциско после того, как ты вернешься
из Европы? Было бы неплохо встретиться с тобою там...
   Неплохо... И это после двух лет!
   - Не знаю. - Впервые за все  это  время  он  улыбнулся,  хотя  его  глаза
оставались такими же грустными. - Я буду искать работу.
   Он знал, что для Шилы подобных проблем не существует. Родители поздравили
ее с окончанием университета, подарив ей кругленькую сумму в двадцать  тысяч
долларов наличными, которые она почему-то рвать не стала. Этих денег хватило
бы на то, чтобы прожить в Калифорнии несколько лет. Он же так затянул вопрос
со своим трудоустройством опять-таки из-за нее  -  он  не  знал  ее  планов.
Теперь он чувствовал себя дураком вдвойне. Ему хотелось одного: найти работу
преподавателя русской литературы в одной из школ Новой Англии. Он выслал ряд
предложений и теперь ждал ответов.
   - Берни, разве  не  глупо  отдаваться  в  лапы  истэблишмента?  Исполнять
ненавистную работу ради денег, которые тебе особенно не нужны?
   - Это тебе не нужны. Родители не собираются содержать меня  до  скончания
века.
   - Мои тоже! - хмыкнула Шила в ответ.
   - Хочешь подыскать себе работу на Западном побережье?
   - Со временем.
   - И что же ты собираешься делать? Демонстрировать вот это?
   Кивком головы Берни указал на подрезанные, с бахромой, джинсы и  огромные
ботинки. Шиле это явно не понравилось.
   - Когда-нибудь ты станешь таким же, как твои родители. - Хуже  этого  она
не знала ничего. Застегнув сумку, Шила протянула ему руку:
   - Ну что, Берни... Пока?
   "Как странно..." - подумалось ему.
   - Что? После двух этих лет?! - На глаза навернулись слезы,  но  ему  было
уже все равно. - Я до сих пор не могу в это поверить. Мы могли пожениться...
У нас могли быть дети...
   Шила покачала головой:
   - В наши планы это не входило.
   - Скажи мне, что в них входило, Шила? Позаниматься парочку лет любовью  -
так? Я любил тебя, пусть сейчас в это и трудно поверить!
   Теперь он искренне не понимал, что же могло привлечь его в ней тогда.  На
сей раз его мать не ошиблась.
   - Наверное... Наверное, я тебя тоже любила... Ее губы внезапно задрожали.
Она подбежала к Берни, и он обнял ее. Так, обнявшись, они и  стояли  посреди
пустой комнаты, что некогда была их домом. И он, и она плакали.
   - Ты прости  меня,  Берни...  Просто  все  стало  другим...  Он  согласно
закивал:
   - Я знаю. Ты здесь ни при чем... Это  не  твоя  вина...  Голос  его  стал
хриплым. Если во всем повинна не она, то кто же?  Он  поцеловал  ее,  и  она
подняла на него глаза.
   - Если сможешь, приезжай в Сан-Франциско.
   - Я постараюсь.
   Этого, естественно, не произошло.  Следующие  три  года  Шила  провела  в
коммуне, расположившейся  близ  Стинсон-Бич,  о  чем  Берни  узнал  лишь  из
присланной  ею  рождественской  открытки,  к  которой  была   приложена   ее
фотография. Они жили возле самого моря в старом школьном автобусе - девятеро
взрослых и шестеро детей. Двое детей было и у нее  самой.  К  тому  времени,
когда Берни получил эту весточку.  Шила  и  все  с  нею  связанное  его  уже
нисколько не интересовали. Он был весьма благодарен матери  за  то,  что  та
никогда не вспоминала о Шиле, мать же, в  свою  очередь,  была  крайне  рада
тому, что эта наглая девица наконец-таки отстала от ее сына.
   Она была первой любовью  Берни,  мечты  же  умирают  не  вдруг...  Европа
помогла ему развеяться. Он встречался  с  великим  множеством  девушек  и  в
Париже, и в Лондоне, и на юге Франции.  Его  чрезвычайно  изумляло  то,  что
путешествие с родителями выходило таким веселым.
   В Берлине он встретил троих ребят из университета - они развлекались  как
могли, зная о том, что в скором времени им предстоит  вернуться  в  реальный
мир. Двое из них изучали юриспруденцию, третий готовился к свадьбе,  которая
должна была состояться осенью, - этот гулял,  что  называется,  в  последний
раз. Впрочем, такая спешка со свадьбой была продиктована  желанием  избежать
призыва в армию. Последнего Берни мог не опасаться, хотя это  обстоятельство
несколько смущало его. В детстве он  перенес  астму,  и  отец  документально
засвидетельствовал сей  факт.  На  призывном  пункте  Берни  была  присвоена
классификация "4-Ф", которая могла показаться его  сверстникам  едва  ли  не
чем-то постыдным. Но, как говорится, нет худа без добра. Берни мог забыть  о
службе  в  армии.  К  несчастью,  все  школы,  в  которые  он  обращался   с
предложением,  отказали  ему,  мотивируя  отказ  тем,  что  Берни  не  имеет
магистерской  степени.  Он  решил   пройти   ряд   курсов   в   Колумбийском
университете,   ибо   наличие    степени    означало    бы    автоматическое
трудоустройство. Но до этого он должен был  как-то  существовать  в  течение
целого года.
   Он жил дома, и мать издевалась над ним, как  могла.  Знакомые  же  его  и
товарищи все, как один, разъехались. Кто-то  попал  в  армию,  кто-то  уехал
учиться,  кто-то  получил  работу  в  другом  городе.  Поддавшись  минутному
отчаянию, он вдруг решил поработать  в  дни  предрождественской  суматохи  в
магазине "Вольф" и не стал возражать, когда его направили в  мужской  отдел,
где он должен был торговать обувью. Все лучше, чем сидеть дома, - так считал
Берни. К тому же ему всегда нравился этот магазин. Большое красивое  здание,
приятные запахи, хорошо одетые люди, стильные продавцы, замечательные  своей
обходительностью. В дни рождественской давки здесь было поспокойнее,  чем  в
других местах. Некогда "Вольф" был одним из главных законодателей  моды,  до
какой-то степени он сохранял свои позиции и  тогда,  когда  в  нем  появился
Берни, пусть "Вольфу" и недоставало шика  "Блумингдейла",  находившегося  на
расстоянии трех кварталов.
   Берни совершенно искренне пытался убедить клиентов  в  том,  что  магазин
способен создать серьезную конкуренцию "Блумингдейлу", на что клиенты обычно
отвечали улыбками. "Вольфу" это было не по силам. Так считал клиент. Но  Пол
Берман,  владелец  магазина,  считал  иначе.   Докладная   Бернарда   крайне
заинтересо