настоящий  бес-искуситель,  прекрасно  знал,  что  ей
следует предложить.
   Еще несколько минут Глэдис раздумывала, потом, приняв  какое-то  решение,
бросила быстрый взгляд на часы и, убедившись, что до  ужина  времени  больше
чем достаточно, помчалась на рынок.
   Когда вечером Дуглас вернулся домой,  его  ждал  сюрприз.  Глэдис  купила
вина, русской икры, вырезки  и  других  продуктов  и  приготовила  настоящий
шатобриан с его любимым горчично-перечным соусом, запекла в духовке картошку
под майонезом, отварила французскую фасоль и  фаршированные  грибами  перцы,
тонко нарезала копченую лососину и разложила ее на блюде, украсив лимоном  и
пучками зелени. Все это выглядело так аппетитно  и  было  так  вкусно,  что,
садясь за стол с женой и с детьми, Дуг решил, что умер и попал на небо.
   - Ты что, мам, машину разбила? - небрежно спросил Джейсон, намазывая икру
на ломтик хрустящего хлеба с маслом.
   - С какой стати! - с негодованием  отмела  его  подозрения  Глэдис,  хотя
вопрос сына заставил ее вздрогнуть.
   - Сегодня у нас отличный ужин, - заметил на это Джейсон. - Вот я и решил,
что ты сделала что-то такое, что могло бы рассердить папу.
   - И  теперь  подлизываешься,  -  нанесла  заключительный  удар  Джессика,
накладывая себе вторую порцию картошки.
   - Фу, что за глупости у вас на уме! -  Глэдис  притворилась  возмущенной,
хотя дети - в отличие от отца, который ничего не замечал, - были недалеки от
истины.
   На десерт она приготовила кофе и шоколадный мусс с мексиканским печеньем.
Это был верный ход - отяжелевший  от  еды  муж  пришел  в  состояние  сонной
эйфории, и Глэдис решила, что теперь можно и рискнуть.
   - Что за ужин! - промурлыкал Дуг, когда дети ушли к себе готовить  уроки,
а Глэдис села на маленькую скамеечку у  его  ног.  -  Что  я  сделал,  чтобы
заслужить такой сказочный ужин?
   - Женился на мне, - ответила она, мысленно призывая на помощь всех  богов
и моля их быть к ней снисходительными хотя бы раз, хотя бы один-единственный
разочек.
   - Да, похоже, мне здорово повезло, - согласился Дуг  и  хлопнул  себя  по
животу.
   - И мне тоже, - сказала Глэдис вкрадчиво, но ей тут же стало стыдно.  Вот
уже  несколько  месяцев  прошло  с  тех  пор,  как  они  в   последний   раз
разговаривали друг с другом в  таком  дружелюбном  тоне,  да  и  сейчас  это
случилось только потому, что ей было кое-что от него нужно.
   - Послушай, Дуг... - начала она нерешительно, но стоило ей поднять глаза,
как Дуглас сразу понял, что и шикарный ужин, и ее смиренная поза у его  ног,
и мягкий, просительный тон - все это неспроста.
   - Что, - спросил он, - Джейсон угадал? Ты разбила нашу машину? Или помяла
крыло кому-то из соседей?
   - Ничего подобного, - с гордостью ответила Глэдис. - Можешь  проверить  -
машина в полном порядке, за последние пять лет  я  вообще  не  совершила  ни
одного нарушения.
   - Тогда, быть может, ты попалась на краже продуктов из универсама?
   - Тоже нет. - Глэдис мысленно собралась.
   Надо было решаться - ведь завтра она обещала  перезвонить  Раулю.  -  Мне
сегодня звонил один человек, - произнесла она наконец.
   - Какой еще человек? - Дуг сурово сдвинул брови, и  Глэдис  почувствовала
себя четырнадцатилетней девочкой, которая упрашивает  отца  отпустить  ее  с
кавалером в кино. Только страх и унижение, которые она при этом  испытывала,
были совсем не детскими.
   - Рауль.
   - О боже! Опять?! - Дуг резко выпрямился на стуле.
   - Выслушай меня сначала! - заторопилась  Глэдис.  -  Работа,  которую  он
предложил,  это..,  это  почти  туристическая  поездка.  В   Лондоне   будут
сочетаться  браком  члены  королевской  семьи.  Такое  особое  задание,  для
женщины, умеющей держать себя в обществе.., ну и фотографировать. Там  будет
президент, и главы почти всех европейских государств...
   - А тебя не будет, - отрезал Дуг.
   - Но журналу нужна именно я! Дуг, пожалуйста!.. Мне бы очень хотелось...
   - Мне казалось, что мы с тобой уже обо  всем  договорились.  Неужели  все
начинается сначала? Почему я каждый раз должен напоминать, что у тебя дети и
что ты несешь перед ними ответственность?  Ты  утверждала,  что  помнишь  об
этом, так почему ты так и норовишь бросить их одних?
   - Но, Дуг, ведь поездка займет не больше недели! Дети не умрут, если меня
не будет с ними в День благодарения!
   Тут Глэдис едва не прикусила  себе  язык.  Насчет  Дня  благодарения  она
собиралась рассказать Дугу гораздо позднее.
   - Я не верю своим ушам, Глэдис! - воскликнул  Дуг,  театрально  всплеснув
руками. - Ты собираешься уехать от нас в День благодарения? А кто  же  будет
готовить индейку и пирог с тыквой?
   - Отведешь детей в ресторан - только и всего, - сухо возразила Глэдис.  -
Кроме того, я могу приготовить праздничный ужин заранее. Дети и не  заметят,
что меня нет.
   - Зато я замечу! Что на тебя опять нашло, Глэдис?
   - Для меня эта поездка значит очень много. - "Особенно вторая ее часть, -
мысленно добавила Глэдис. - Я никогда не прощу себе, если не приму участия в
судьбе этих малолетних бедняжек". - Я должна сделать это, Дуг!
   - Тогда, быть может, ты не должна была выходить замуж и  заводить  детей.
Я, во всяком случае, не собираюсь терпеть возле себя женщину, которая даже в
праздники готова сорваться с места и лететь черт знает куда!
   - Но ведь это, по крайней мере, безопасно!
   - Конечно, если только террористы не взорвут самолет,  как  получилось  с
твоей подругой Сединой!  Кроме  того,  самолеты  до  сих  пор  гибнут  из-за
обыкновенных технических неполадок, ошибок экипажа, из-за плохой  погоды,  и
это происходит не так уж редко. Но ты, похоже, этого вовсе не учитываешь!
   С точки зрения Глэдис, учитывать подобное было просто глупо, но Дуга  это
не смущало. Он жал на все рычаги, вынуждая ее к послушанию.
   - С тем же успехом я могу погибнуть и в собственной постели, - парировала
она. - Вдруг  русские  решат  бомбить  Нью-Йорк.  Правда,  сперва  им  нужно
разобраться с тем, что происходит у них в стране, но исключать этот  вариант
тоже нельзя. Не так ли?
   - Прекрати! - выкрикнул Дуг. - Что за чушь  ты  несешь?!  Приди  в  себя,
Глэдис!
   - Это не чушь! Только ты никак не хочешь этого понять!
   - Я все отлично понимаю и поэтому говорю "нет"! -  заявил  он  наконец  и
встал. Глэдис осталась сидеть на скамеечке возле пустого стула. - Можешь  не
надеяться - я никогда не разрешу тебе ехать в Лондон. Но и удерживать тебя я
тоже не стану, если хочешь - можешь отправляться куда угодно, это твое дело.
Но не рассчитывай, что после этого мы будем продолжать жить одной семьей.
   - Спасибо, Дуг, наконец-то ты высказался совершенно определенно, - Глэдис
тоже встала и посмотрела на него в упор. Дуг был на полголовы  выше  ее,  но
казалось - они одного роста. - А теперь послушай,  пожалуйста,  меня.  Я  не
собираюсь больше мириться с тем, что ты обращаешься со мной, словно я пустое
место. Ты думал, мною можно вечно помыкать,  меня  можно  шантажировать  или
просто не обращать никакого внимания на мои желания? Так вот,  мое  терпение
кончилось!.. Если ты и дальше собираешься угрожать мне,  я..,  я  просто  не
знаю, что я сделаю.
   Но внезапно Глэдис поняла, что она должна сделать!
   - Нет, я знаю! - воскликнула она. -  Я  поеду  в  Лондон  и  сделаю  этот
репортаж. Через неделю я вернусь и снова начну заботиться о детях и о  тебе,
как делала все это время. Но если ты  опять  захочешь  мною  командовать,  я
этого не потерплю. Я тебе этого просто не позволю!
   Дуг выслушал ее гневную тираду молча. Потом он повернулся и, не сказав ни
слова, вышел из кухни.  Глэдис  услышала,  как  хлопнула  дверь  спальни,  и
осторожно перевела дух. Кажется, у нее получилось! Впервые за семнадцать лет
брака она осмелилась протянуть руку и  взять  то,  что  принадлежало  ей  по
праву. Эта победа была тем более важной, что после того,  как  в  пятнадцать
лет Глэдис потеряла отца, она всегда считала, будто расстаться с Дутом - это
худшее, что с ней может случиться. Но теперь она поняла, еще хуже - потерять
себя. Она была опасно близка к этому.
   Ей  потребовалось  некоторое  время,  чтобы  убрать  посуду  и  закончить
кое-какие домашние дела. Когда Глэдис поднялась в спальню,  Дуг  уже  лег  и
погасил свет.
   - Ты не спишь? - спросила она негромко. Дуг не  ответил.  Глэдис  видела,
как он пошевелился, и поняла, что не ошиблась. Встав в  ногах  кровати,  она
сказала:
   - Мне очень жаль, что мы никак не можем договориться, но иного  выхода  у
меня нет. Я люблю тебя, но... Я должна сделать  это  ради  себя  самой.  Мне
трудно это объяснить, но иначе я не могу.
   На самом деле объяснить то, что она чувствовала, было  вовсе  не  трудно.
Просто Дуг ни за что не хотел ее понимать. Он слишком привык к тому, что  он
устанавливает правила, а она - следует им из боязни  его  потерять.  Теперь,
когда страх Глэдис почти исчез, у него не осталось над ней никакой власти.
   - Я люблю тебя. Дуг, - повторила Глэдис, но успокаивала  она  не  столько
его, сколько себя. В последнее время ей не очень в это верилось.
   Дуг снова не ответил, и Глэдис пошла в душ.
   На лице ее играла победная улыбка. "Я смогла, смогла!.." -  твердила  она
себе.




   Даниэла СТИЛ
   ПЕРЕПУТЬЕ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru

Анонс

   Начало второй мировой войны заставляет супруга очаровательной  американки
Лианы де Вильер отказаться от блестящей карьеры дипломата и тайно вступить в
ряды французского Сопротивления. В США  его  считают  предателем,  и  Лиане,
оставшейся на родине, приходится столкнуться с осуждением близких и друзей.
   Но не только страх за жизнь  мужа  терзает  молодую  женщину.  Неожиданно
Лиана понимает, что с недавних пор ее мысли и  чувства  принадлежат  другому
человеку...

Глава первая

   Дом № 2129 возвышался на Вайоминг-авеню во всем своем гордом великолепии.
Его серый гранитный  фасад,  богато  декорированный  каменной  резьбой,  был
украшен большим золотым гербом и флагом  Франции,  тихо  парящим  в  порывах
налетавшего легкого бриза. Это был, вероятно, последний  бриз  перед  летним
затишьем -  стоял  июнь.  Июнь  1939  года.  Последние  пять  лет  пролетели
незаметно для Армана де Вильера, посла Франции. Он сидел у себя в  кабинете,
окна которого выходили в  сад.  На  один  миг  отсутствующий  взгляд  Армана
задержался на фонтане, но он усилием воли заставил  себя  вернуться  к  горе
бумаг на столе. Плывущий в воздухе аромат сирени мешал  ему  сосредоточиться
на срочной работе, которой  накопилось  слишком  много.  Он  уже  знал,  что
сегодня придется сидеть в кабинете  допоздна,  как  это  часто  случалось  в
последние два месяца, ведь он готовился вернуться во Францию. Он  знал,  что
запрос на его возвращение уже получен, но еще тогда, в апреле,  когда  послу
впервые сказали об этом, сердце его на мгновение  болезненно  сжалось.  Даже
теперь мысль о возвращении домой вызывала в нем  смешанные  чувства.  То  же
самое он испытывал, когда  покидал  Вену,  Лондон,  Сан-Франциско  и  другие
города, где работал прежде. Но связь с Вашингтоном  оказалась  еще  сильнее.
Везде, где бы ни служил, он пускал корни, обзаводился  друзьями,  и  поэтому
переезжать всегда было трудно. На этот раз он не  переезжал,  а  возвращался
домой.
   Домой. Сколько времени прошло с тех пор, как уехал оттуда! Но  теперь  он
был очень нужен дома. Во  всей  Европе  чувствовалась  напряженность,  везде
происходили перемены. Арман часто  ловил  себя  на  том,  что  живет  только
ежедневными сообщениями из Парижа, которые давали ему представление  о  том,
что там происходит. Вашингтон,  казалось,  находился  на  расстоянии  многих
световых  лет  от  проблем,  осаждавших  Европу,  от  страха,  заставлявшего
трепетать Францию. В этой неприкосновенной стране бояться было нечего, а вот
в Европе теперь никто не чувствовал себя в безопасности.
   Всего год назад все во Франции были уверены, что надвигается война,  хотя
многие и пытались скрыть свой страх. Но от правды не спрячешься.  Он  так  и
сказал Лиане. Когда четыре месяца  назад  закончилась  гражданская  война  в
Испании, стало ясно, что  немцы  совсем  близко,  их  аэродром  под  Айруном
приблизил немцев к Франции на расстояние нескольких миль. Но  даже  сознавая
это, Арман понимал, что есть люди, которые не хотят видеть происходящего.  В
последние полгода Париж расслабился, по крайней мере внешне. Арман  убедился
в этом, когда на Пасху  ездил  домой,  чтобы  принять  участие  в  секретном
совещании в Центральном бюро; там он и был поставлен в известность, что  его
миссия в Вашингтоне заканчивается.
   В  Париже  его  постоянно  приглашали  на  шикарные  званые  вечера,  что
разительно контрастировало с прошлым летом, когда  Мюнхенское  соглашение  с
Гитлером  еще  не  было  подписано.  Тогда   везде   ощущалось   невыносимое
напряжение. Теперь же оно сменилось бешеным  оживлением.  Париж  снова  стал
самим собой. Вечеринки, балы, оперные спектакли, шоу  следовали  непрерывно,
словно людям казалось, что, если они будут продолжать смеяться и  танцевать,
война никогда не придет во Францию. Армана раздражало фривольное веселье его
друзей во время пасхальных праздников,  хотя  он  и  понимал,  что  так  они
прячутся от своего страха. Вернувшись в Вашингтон, он сказал Лиане:
   - Они смеются от страха. Стоит им перестать смеяться - и  они  завоют  от
ужаса и побегут прятаться.
   Но  смех  не  мог  остановить  приближения  войны,  не   мог   остановить
медленного, но неуклонного марша Гитлера по Европе. Иногда Арману  казалось,
что никто не сможет остановить этого человека. Он считал Гитлера  чудовищем,
и хотя многие высокопоставленные лица соглашались с ним, находились и такие,
кто думал, что Арман стал слишком нервным за долгие годы работы в  Штатах  и
превращается в трусливого старикашку.
   - Это жизнь в Америке сделала тебя таким, старина, - дразнил его в Париже
ближайший друг. Он был из Бордо, где они с Арманом вместе росли; теперь друг
стал директором трех крупнейших банков во Франции. - Не будь глупым,  Арман,
Гитлер никогда нас не тронет.
   - Англичане не согласились бы с тобой, Бернар.
   - Они такие же трусы, хотя и обожают свои военные игры. Потому-то  они  и
влезают в заварушку с Гитлером. Им больше делать нечего.
   - Какая чепуха! - Обычно Арман сохранял сдержанность, но  Бернар  был  не
первым, от кого он слышал насмешки над англичанами. Проведя в Париже неделю,
он покидал его почти в ярости.  Арман  допускал,  что  американцы  могут  не
сознавать опасности, с которой столкнулась Европа, но от  своих  собственных
соотечественников  этого  не  ожидал.  У  него  был  собственный  взгляд  на
происходящее, он отчетливо видел, что угроза велика, Гитлер очень опасен,  а
беда может скоро обрушиться и на них.
   "А может быть, - думал он по дороге домой, - может быть, Бернар и  другие
правы?"
   Возможно, он сам слишком напуган, слишком беспокоится за свою страну.  Во
всяком случае, хорошо, что он возвращается во Францию. Там он  сможет  лучше
ощущать биение ее пульса.
   Лиана привыкла к сборам и переездам, поэтому спокойно восприняла  новость
о предстоящем отъезде. Очень внимательно выслушала она рассказ о настроениях
в Париже. Она  была  умна  и  за  годы  жизни  с  Арманом  научилась  хорошо
разбираться в международной политике. Она очень многое  узнала  от  него,  с
самого начала совместной жизни стараясь как можно лучше понять его взгляд на
вещи. Лиана была еще очень молода и жадно стремилась узнать все о его  жизни
и работе, о странах, куда его назначали, о его взаимоотношениях с различными
политическими деятелями. Он улыбался про себя,  вспоминая  последние  десять
лет. Как губка, она жадно впитывала каждую капельку информации.
   Теперь у нее появились собственные взгляды, и она часто не соглашалась  с
мужем; даже когда их точки зрения совпадали, она  подчас  тверже  отстаивала
свою позицию. Одно из  самых  яростных  столкновений  между  ними  произошло
несколько недель назад, в конце мая, из-за парохода "Св. Людовик", который с
937 евреями на борту, высланными из Гамбурга, направлялся в Гавану. В Гавану
эмигрантов не пустили, и они были обречены на голодную  смерть  из-за  того,
что корабль не мог войти в порт. Многие  пытались  помочь  эмигрантам  найти
пристанище - ведь в противном случае им пришлось бы вернуться в Гамбург, где
их  ожидала  верная  гибель.   Лиана   говорила   о   них   с   президентом,
воспользовавшись тем, что знает его лично, но все оказалось безрезультатным.
Американцы отказались принять беженцев, и Арман  видел,  как  рыдала  Лиана,
когда все ее усилия, так же как усилия других,  ни  к  чему  не  привели.  С
корабля  сообщали  о  том,  что  эмигранты  скорее  разом   покончат   жизнь
самоубийством, нежели вернутся в Гамбург. Наконец Франция, Англия, Голландия
и Бельгия проявили милосердие и согласились принять эмигрантов. Ссора  между
Арманом и Лианой не утихала. Впервые в  жизни  она  разочаровалась  в  своей
собственной стране, и ее гневу не было предела.
   Арман также от всей души сочувствовал  беженцам,  он  полностью  разделял
позицию Лианы, но все-таки  считал,  что  у  Рузвельта,  видимо,  были  свои
причины, чтобы отказать принять евреев-беженцев. А Лиану сердило именно  то,
что Арман был готов принять позицию Рузвельта, ей казалось, что ее  предали.
Она считала Америку страной богатства и  изобилия  и  родиной  свободы.  Муж
пытался объяснить ей, что частное мнение - это одно, а позиция правительства
- совершенно другое, и что иногда президенту  приходится  принимать  жесткие
решения, и нельзя осуждать его за это. Важно то, что людей удалось спасти.
   Несколько дней Лиана не могла успокоиться. Уже после того,  как  конфликт
разрешился, она имела длинную и даже несколько резкую беседу с  первой  леди
Америки, женой  президента  Рузвельта.  Миссис  Рузвельт  разделяла  чувства
Лианы. Она приняла судьбу пассажиров "Св. Людовика" так же близко к  сердцу,
но так и не смогла убедить мужа изменить решение. Соединенные  Штаты  должны
уважав  свои  законы,  а  количество  немецких  евреев-эмигрантов  превышало
годовую квоту. Миссис Рузвельт напомнила  Лиане,  что  в  конце  концов  для
беженцев все кончилось благополучно.
   После этого случая Лиана осознала всю тяжесть положения людей  в  Европе,
она вдруг по-новому поняла,  что  происходит  там,  вдали  от  вашингтонских
дипломатических обедов. И твердо решила вернуться с Арманом во Францию.
   - Тебе не грустно покидать родину, дорогая?
   Они сидели за тихим семейным обедом, он смотрел на нес с нежностью. Лиана
покачала головой.
   - Я хочу узнать, что происходит там, в Европе, Арман. Здесь мы так далеки
от всего этого.
   Лиана улыбнулась ему, в этот миг она любила его даже больше, чем  прежде.
Случай со "Св. Людовиком"  был  окончательно  забыт.  В  конце  концов,  они
провели вместе десять необыкновенно счастливых лет.
   - Ты действительно думаешь, что скоро начнется война?
   - Но не в твоей стране, дорогая.
   Арман никогда не упускал повода напомнить  ей,  что  она  американка.  Он
считал, что она должна сохранить чувство Родины, чтобы ее  не  подавляли  ею
взгляды  и  его  связи  с  Францией  В  конце  концов,  она  была  отдельной
самостоятельной личностью и имела право на собственное мнение. До сих пор их
точки зрения по всем вопросам совпадали,  а  возникающие  время  от  времени
разногласия, казалось, только укрепляли их любовь. Он уважал ее  мнение  так
же, как и свое собственное, и восхищался упорством, с каким  она  отстаивала
то, во что верила. Она была сильной и умной женщиной. Он относился к  ней  с
большим уважением с того самого дня, когда в  Сан-Франциско  познакомился  с
ней,  тогда  еще  пятнадцатилетней  девушкой.  Она  казалась  восхитительным
ребенком небесной красоты,  но  при  этом  обладала  обширным  кругозором  и
удивительной  для  такой  юной  девушки