сторию про погибшего  в
Корее мужа - несмотря на то, что теперь это прозвучит совсем глупо.
   Мэрибет хотела бы признаться ему во всем, но не могла. Случившееся  с
ней было слишком ужасно, слишком безответственно и слишком шокирующе для
каждого, кто узнал бы об этом. Она была уверена в том, что  после  этого
он и видеть ее не захочет.
   Что ж, придется прервать отношения с Томми  через  несколько  недель,
соврав, что она встречается с кем-то еще. А потом он вернется  в  школу,
будет заниматься и влюбится там  в  кого-нибудь  -  в  хорошую  девочку,
которую можно спокойно привести в дом и представить родителям...
   - Эй, о чем ты там думаешь? - прервал  Томми  ее  размышления.  Мысли
Мэрибет были за миллионы миль от  этого  места.  -  Ты  такая  грустная,
Мэрибет. Что-то не так?
   Томми понимал, что ее что-то  беспокоит,  в  душе  у  нее  не  все  в
порядке, но он не знал, как выяснить, в чем же дело, - ведь знакомы  они
были так недолго. Но все равно он бы очень хотел помочь ей.
   В первый раз за много месяцев его боль, связанная  со  смертью  Энни,
немного утихла благодаря этой рыжеволосой девушке,  и  теперь  он  хотел
отблагодарить ее за это.
   - Нет.., похоже, я просто размечталась.
   Ничего особенного.
   Просто растущий как на дрожжах ребенок в животе, а так все хорошо.
   - Пошли прогуляемся?
   Они шли по берегу, то балансируя на камнях,  то  бредя  по  колено  в
воде, то пересекая песчаные пляжи. Это было небольшое и очень живописное
озеро,  и  на  обратном  пути  к  машине  он  предложил  ей  пробежаться
наперегонки по песку, однако  она  не  смогла  угнаться  за  ним  своими
длинными красивыми ногами.
   В конце концов они вместе повалились на землю,  задыхаясь,  хохоча  и
глядя в голубое небо.
   - А ты неплохая спортсменка, - заявил  Томми,  и  она  рассмеялась  в
ответ.
   Ей было рядом с ним легко и просто, она воспринимала  его  как  брата
или старого доброго друга.
   - Я бы тебя догнала, если бы не споткнулась о камень.
   - Да ничего ты не споткнулась! Ты от меня отстала на целую милю.
   - Ну да, а ты побежал раньше меня... Это нечестно!
   Мэрибет звонко смеялась, и лица их были совсем рядом.  Томми  смотрел
на нее, приходя в восторг от каждого ее движения, замирал  от  звука  ее
голоса.
   - Ничего подобного! - защищался он, отчаянно желая поцеловать ее.
   - Нет, нечестно! Ну ничего, в следующий раз я тебя обгоню...
   Ему так нравилось поддразнивать ее, лежа рядышком  на  теплом  песке.
Томми часто задумывался над тем, что такое близость с женщиной.  О,  как
бы он хотел  это  узнать..,  вместе  с  Мэрибет..,  но  она  была  столь
женственной  и  столь  невинной  одновременно,  что  он  просто   боялся
дотронуться до нее.
   Вместо этого он перевернулся и лег на живот, чтобы она  не  заметила,
как сильно нравится ему и как он возбужден.
   Мэрибет лежала рядом с ним на спине и внезапно  почувствовала  что-то
странное. Это было ни с чем  не  сравнимое  ощущение,  нечто,  чего  она
никогда не испытывала, - как  будто  внутри  ее  вдруг  раскрыла  крылья
бабочка.
   Ощущение было совершенно незнакомым,  но  внезапно  ее  осенило:  это
ребенок - ее ребенок - подавал первые признаки жизни...
   - Что с тобой? - обеспокоенно спросил Томми, потому что взгляд ее  на
мгновение изменился - как будто ее что-то удивило,  а  потом  до  смерти
испугало.
   - Ничего,  -  тихо  ответила  она,  пораженная  значимостью  события,
которое только что произошло здесь, на этом песчаном пляже.
   Она словно упала с небес на  землю,  вспомнив,  насколько  реален  ее
ребенок. Он живет своей жизнью, и время стремительно бежит вперед, хочет
она этого или нет.
   Мэрибет уже думала о том, что ей пора отправиться к врачу и выяснить,
все ли у нее в порядке, но она никого  тут  не  знала,  и,  хотя  у  нее
складывались хорошие отношения с Джулией, Мэрибет  пока  не  находила  в
себе силы, чтобы сказать ей о своей беременности и попросить совета.
   - Иногда мне кажется, что ты где-то очень далеко, - сказал Томми.
   "О чем она думает в такие минуты? О, как бы мне хотелось знать о  ней
все".
   - Я просто думаю о своих родителях.., или о сестре.
   - Ты общаешься с ними?
   Мэрибет окружали какие-то тайны, недоговоренности,  и  это  было  так
ново и интересно.
   - Я пишу им письма, - сказала Мэрибет. - Так лучше. Если я звоню, мой
отец просто свирепеет от звука моего голоса и начинает орать.
   - Наверное, ты его очень рассердила, - сочувственно вздохнул Томми.
   - Это долгая история. Когда-нибудь я расскажу  тебе,  может  быть,  в
следующий раз.
   Если он будет, этот следующий раз.
   - А когда у тебя теперь будет выходной?
   Томми не терпелось еще куда-нибудь ее пригласить. Ему нравилось  быть
с ней рядом, вдыхать аромат ее волос, смотреть ей в глаза и  чувствовать
мягкость ее кожи, когда она случайно касалась его руки.
   Он так быстро нашел с ней общий язык, у  них  было  столько  тем  для
разговоров! Он признавался себе, что Мэрибет нравится ему все  больше  и
больше.
   - В воскресенье днем у меня  будет  пара  свободных  часов.  А  потом
только в среду.
   - Пойдем в кино в воскресенье вечером? - с  надеждой  спросил  он,  и
Мэрибет улыбнулась.
   За ней еще никто так не  ухаживал.  Никто  из  ее  одноклассников  не
проявлял к  ней  интереса,  за  исключением  таких  тюфяков,  как  Дэвид
О'Коннор. Она ведь еще ни разу толком не ходила на  свидания..,  даже  с
Полом. Это было ей в новинку, а потому очень интересно.
   - С удовольствием.
   - Тогда я заеду  за  тобой  в  ресторан,  если  тебе  это  удобно,  -
обрадовался Томми. - А в среду, если хочешь, снова приедем  сюда  или  в
какое-нибудь другое место.
   - Мне здесь нравится, - со значением произнесла Мэрибет,  оглядевшись
вокруг, а затем посмотрев на Тома.
   В шесть часов, когда солнце уже начало  клониться  к  горизонту,  они
сели в машину и медленно поехали к городу. Томми хотелось пригласить  ее
пообедать,  но  он  обещал  матери  вернуться  домой  к  семи  и  помочь
установить новый  книжный  шкаф.  Кроме  того,  мама  сказала,  что  она
приготовит обед, а это бывало в их семье не так часто.
   В двадцать минут седьмого он остановил машину  у  маленького  домика,
где жила Мэрибет. Она с сожалением вылезла из кабины -  ей  не  хотелось
расставаться с ним.
   - Спасибо тебе,  -  искренне  поблагодарила  она.  -  Мне  все  очень
понравилось.
   Для нее это был самый счастливый день за последние несколько  лет,  а
Томми уже успел стать самым  лучшим  ее  другом.  Не  иначе  как  судьба
смилостивилась и послала ей этого мальчика в  самый  тяжелый  период  ее
жизни.
   - И мне тоже, - с улыбкой ответил он, глядя прямо в ее зеленые глаза.
Они  словно  светились  изнутри,  и  Томми  стоял  напротив   нее,   как
загипнотизированный, с трудом удерживаясь от того, чтобы  не  поцеловать
ее. - Завтра я приду к вам обедать. Ты когда заканчиваешь работу?
   - Не раньше полуночи, - грустно ответила она.
   Если бы она была свободна и могла общаться  с  ним  когда  и  сколько
угодно, хотя бы до конца лета! Рано или поздно все изменится, но пока ей
не хотелось об этом думать.
   Правда, сегодня, почувствовав первое шевеление ребенка,  она  поняла,
что дни ее безоблачной радости сочтены.
   - Тогда я отвезу тебя домой после работы, - предложил Том.
   "Родители ничего не скажут, - подумал он, - в конце концов, я же могу
пойти на последний сеанс в кино".
   - Хорошо.
   Она улыбнулась и,  стоя  на  ступеньках,  долго  махала  рукой  вслед
отъезжающему фургону.
   Весь обратный путь Томми широко улыбался. Он  чувствовал  себя  самым
счастливым на свете, и улыбка все еще играла на  его  губах,  когда  без
пяти минут семь он открыл входную дверь своего дома.
   -  Что  с  тобой?  Ты  поймал  на  рыбалке  кита?  -  улыбнулась  ему
накрывавшая на стол мама.
   Она готовила  ростбиф,  любимое  блюдо  Джона,  и  у  Томми  возникло
странное ощущение, что мама хочет показать отцу, что из кожи вон  лезет,
чтобы ему угодить.
   - Нет, я ничего не поймал, просто было очень солнечно и  хорошо..,  я
даже искупался.
   Дом был весь наполнен доносившимися с кухни ароматами.  Мама  сделала
оладьи, картофельное пюре и сладкую кукурузу, которую так любила Энни.
   Энни... Знакомый приступ боли при мысли о ней сегодня  был  не  таким
острым, как обычно. После разговора с Мэрибет ему стало легче.  Если  бы
он мог поделиться с мамой! Но он не мог и знал это.
   - А где папа?
   - Он обещал прийти в шесть. Наверное, задерживается и сейчас  придет.
Я сказала, что обедать мы сядем позже.
   Но Джон не пришел и через час.
   Когда Лиз стала звонить ему на работу,  там  никто  не  брал  трубку.
Ростбиф был  уже  давно  готов,  долгожданный  семейный  обед  был  явно
испорчен, и губы Лиз плотно сжались от ярости.
   Без десяти девять они с Томми  наконец  сели  за  стол,  а  в  девять
появился Джон. Он был явно навеселе и пребывал в хорошем настроении.
   - Ого, моя киска для разнообразия приготовила обед! Какая радость!  -
игриво воскликнул он, пошатнувшись при попытке поцеловать жену. - Почему
это мы такие сердитые?
   - Ты обещал прийти в шесть, - ледяным  тоном  ответила  Лиз,  -  а  я
предупредила тебя, что обед будет готов в семь. Я просто  подумала,  что
хватит нам всем питаться кое-как. Теперь я снова буду готовить.
   Томми огорчился при этих  ее  словах;  однако  не  стоило  паниковать
раньше времени. Было совершенно очевидно,  что  это  всего  лишь  благие
намерения, поэтому он решил пока не волноваться.
   - Знаешь, я забыл. Ты так давно не готовила, что я просто  забыл  про
этот обед. Больше такого не повторится, - заверил он.
   Джон вел себя так, будто не чувствовал за собой никакой вины, пытаясь
выглядеть более трезвым, чем был на самом деле.
   Наконец он сел за стол. Глава семейства  не  так  уж  часто  приходил
пьяным, но в последние семь месяцев жизнь его была настолько унылой, что
он никогда не отказывался выпить в любой компании, по любому  поводу,  а
если  такого  случая  не  представлялось,  то  сидел  у  стойки  бара  в
одиночестве.
   Не произнося ни слова,  Лиз  поставила  перед  ним  тарелку,  и  Джон
удивленно поднял на жену глаза:
   - Ты же знаешь, что я люблю немного недожаренное мясо!
   Так же молча она убрала  еду  и  выкинула  ее  в  мусорное  ведро,  с
грохотом поставив пустую тарелку в раковину.
   - Не надо приходить в девять часов, если хочешь получить то,  что  ты
любишь! Два часа назад оно было именно таким, как  ты  предпочитаешь,  -
произнесла она сквозь зубы.
   Джон ошеломленно смотрел на нее:
   - Прости, Лиз.
   Она  повернулась  к  мужу  и  посмотрела  на  него  долгим  взглядом,
совершенно забыв о присутствии Томми.
   Родители теперь всегда вели себя так,  будто  его  не  существует  на
свете, будто он умер вместе с Энни. Его  потребности  и  желания  никого
больше не интересовали. Они  так  обезумели  от  горя,  что  были  не  в
состоянии справиться с ним сами, а тем более помочь ему.
   - По-моему, нам уже ничего теперь не  важно,  правда,  Джон?  Ничего.
Ничего из тех маленьких радостей, которые мы когда-то так ценили. Мы  на
все плюнули.
   - Мы не должны этого делать, - тихо произнес Томми.
   Сегодня Мэрибет дала ему надежду, и теперь он хотел поделиться  ею  с
родителями - хотя бы ею.
   - Мы же продолжаем жить. Энни не обрадовалась бы,  если  бы  увидела,
что  с  нами  происходит.  Давайте  хотя  бы  немного  общаться,  а?  Не
обязательно каждый вечер, хотя бы иногда.
   - Скажи это своему отцу, - холодно отрезала Лиз, снова  поворачиваясь
к раковине с грязной посудой.
   - Слишком поздно, сынок.
   Отец тяжело поднялся, похлопал его по плечу и исчез в спальне.
   Лиз покончила с посудой и затем, все с тем же отчужденным  выражением
лица, при помощи Томми собрала книжный шкаф для новых учебников. За  все
это время она не произнесла ни слова.
   Когда  шкаф  был  благополучно  водворен  на  место,  Лиз   сдержанно
поблагодарила сына и тоже ушла в спальню.
   За последние семь месяцев все в ней переменилось - всегда  отличавшие
ее мягкость и теплота исчезли,  уступив  место  каменной  холодности,  в
глазах поселились отчаяние, боль и неизбывная печаль.
   Томми было ясно, что ни один из родителей никогда не сможет внутренне
смириться со смертью Энни.
   Войдя в комнату, Лиз увидела, что Джон прямо  в  одежде  спит  поверх
покрывала. Она долго стояла и смотрела на него, а потом тихо прикрыла за
собой дверь.
   Может быть, этот разлад между ними уже не  имел  значения.  Несколько
месяцев назад она была у врача, и он сказал, что больше детей у  нее  не
будет. Так что можно было и не пытаться.
   Когда она была беременна Энни, она и так многим рисковала - это чудо,
что девочка родилась здоровой. А теперь, когда ей было уже  сорок  семь,
учитывая то, с каким трудом дались ей  в  свое  время  дети,  она  могла
вообще оставить всякую надежду. Врач ей так прямо и сказал.
   Интимных отношений между ними уже давно не было. Он не  прикасался  к
ней с той роковой ночи перед смертью Энни, когда они убедили друг  друга
в том, что у нее обыкновенная простуда.
   Они оба продолжали корить себя, и одна мысль о  том,  чтобы  заняться
любовью,  вызывала  у  супругов  отвращение.  Никакой   любви,   никакой
близости, никакой заботы о ком бы то ни было, думала Лиз.
   Она чувствовала, что после смерти Энни потеряла обоих своих мужчин  -
и Джона, и Томми, - и относилась к этому факту с  полным  равнодушием  и
апатией. Ее словно бы отрезало от самых близких ей людей, она как  будто
бы замерзла, но за этой ледяной маской пряталась ее боль.
   Страдания Джона были гораздо более очевидными. Он не мог таить  своих
мучений. Его угнетала потеря не только любимой дочурки,  но  и  жены,  и
сына. Ему некуда было пойти, некому поведать о своих чувствах, и не было
человека, в чьем обществе он обрел бы душевный покой.
   Наверное, он мог бы изменить своей жене,  но  ему  мало  было  одного
секса - Джону хотелось той душевной  и  физической  близости,  что  была
между ними раньше и что уже нельзя было вернуть никакими способами.
   Лиз прошла в ванную, раздеваясь на ходу, и Джон пошевелился и  что-то
пробормотал.
   Надев ночную рубашку, она растолкала мужа перед  тем,  как  выключить
свет.
   -  Переоденься  в  пижаму,  -  произнесла  она  таким  тоном,   каким
разговаривают с неразумным ребенком или с незнакомым человеком.
   Так могла бы  сказать  медсестра  пациенту,  а  не  женщина,  которая
когда-то его любила.
   С минуту он сидел на краю  кровати,  пытаясь  вспомнить,  что  с  ним
происходит, а затем посмотрел на нее снизу вверх.
   - Прости меня за сегодняшнее, Лиз. Знаешь, у меня  просто  из  головы
вылетело. Наверное, я просто переволновался, представляя, что меня ждет.
Вернуться домой к обеду, словно в прежние времена, начать все сначала...
ну, в общем, ты понимаешь. Я не знаю. Я не хотел все испортить.
   Однако он это сделал. Сама судьба все испортила. Энни нет, и ничто не
вернет ее назад.
   Они  никогда  больше  ее  не  увидят.  И  никогда  не   смогут   жить
по-прежнему.
   - Ничего, - неубедительно ответила Лиз. - В другой раз соберемся  все
вместе и пообедаем.
   Ее слова звучали неискренне.
   - Правда? Я бы очень этого хотел. Мне так не хватает твоих обедов.
   В этом году они все похудели - эти чудовищные семь месяцев не  прошли
для них даром.  Джон  заметно  постарел,  Лиз  выглядела  изможденной  и
несчастной - особенно сейчас, после того как узнала,  что  детей  у  нее
больше не будет.
   Джон прошел в ванную и переоделся в пижаму.  Он  улегся  в  их  общую
постель, где когда-то  они  с  женой  получали  друг  от  друга  столько
удовольствия.
   Но сейчас она повернулась к нему спиной - холодная и чужая.
   - Лиз, - позвал он в темноте, - ты простишь меня когда-нибудь?
   - Мне нечего прощать. Ты ни в  чем  не  виноват,  -  мертвым  голосом
ответила она.
   Впрочем, они оба чувствовали себя мертвыми.
   - Знаешь, если бы мы все-таки вызвали тогда врача...  Если  бы  я  не
убедил тебя, что это всего лишь простуда...
   - Доктор Стоун сказал, что это уже не имело значения, -  откликнулась
Лиз таким тоном, будто на самом деле не верила своим словам.
   - Прости, - произнес Джон со слезами в голосе, кладя  руку  на  плечо
жены.
   Она не пошевелилась, словно еще  больше  отдалившись  от  него  после
этого прикосновения.
   - Прости меня, Лиз...
   - И ты меня прости, - мягко ответила она, но так и не  повернулась  к
нему.
   Лиз никогда не смотрела на него в такие минуты. Она не видела, как он
молча глотает слезы при свете луны, а он не знал,  что  и  она  тихонько
плачет в подушку. Как будто они медленно тонули - каждый в своем океане.
   Лежа в постели этим грустным вечером, Томми думал о своих  родителях.
Он понимал, что нет никакой надежды на хотя бы частичное  возвращение  к
прошлой счастливой жизни. Слишком бесповоротна была произошедшая с  ними
перемена, слишком велика боль, слишком непреодолимо горе.
   Он утратил  не  только  сестру,  но  и  свой  дом,  своих  родителей.
Единственное, что его как-то утешало, - это возможность видеть Мэрибет.
   Он вспомнил ее длинные ноги и ярко-рыжие волосы, эту забавную мужскую
рубашку, их бег наперегонки.., он вспомнил тысячу разных приятных  вещей
и как-то незаметно уснул, и этой ночью ему приснилась Мэрибет.
   Она шла по берегу лесного  озера  медленными  шагами,  ведя  за  руку
малышку Энни.

Глава 5

   В воскресенье Томми и  Мэрибет  посмотрели  "Отсюда  до  вечности"  с
Бертом Ланкастером и Деборой Керр. Фильм понравился им обоим.
   В кинотеатре Томми обнял свою спутницу за плечи и просидел  так  весь
сеанс. Они ели поп-корн и карамельки, в грустных местах она  всплакнула,
и после фильма они оба пришли к выводу, что он просто потрясающий.
   Он отвез ее домой, обсудив с ней планы на предстоящую среду.  Мэрибет
спросила его, как прошел семейный обед, - она  не  успела  разузнать  об
этом, когда он приходил в ресторан.
   - Да так себе, - печально ответил Томми, - а  вернее,  отвратительно.
Папа забыл вовремя прийти домой. Он, наверное, завалился в  какой-нибудь
бар со своими сослуживцами.
   Мама пережарила ростбиф, переволновалась из-за папы,  а  он  вернулся
пьяным. В общем, тот еще вечер.
   Он невесело усмехнулся.
   - Знаешь, Мэрибет, они в последнее время всех  собак  друг  на  друга
спускают. По-моему, их все так раздражает,  что  иначе  вести  себя  они
просто не могут, но и помочь друг другу они не хотят.
   Мэрибет  сочувственно  кивнула,  садясь  рядом  с  ним  на  ступеньки
крыльца. Старая дама, сдававшая Мэрибет комнату,  была  рада  видеть  ее
повеселевшей - девочка  ей  нравилась.  Она  все  время  говорила  своей
постоялице, что та слишком худа и должна лучше питаться. Мэрибет  знала,
что это не будет продолжаться долго - на самом деле она довольно  сильно
располнела.
   Она уже начала активно набирать вес,  но  до  сих  пор  ей  удавалось
скрывать это, хотя ее рабочий фартук обтягивал  живот  гораздо  сильнее,
чем в первые дни ее пребывания здесь.
   - Ну ладно, что мы планируем на среду?  -  нарушил  тишину  Томми.  -
Опять махнем на озеро?
   - С удовольствием. Давай только на этот раз я буду отвечать за  ленч.
Может быть, я даже что-нибудь приготовлю.
   - Хорошо.
   - Что ты любишь?
   - Я съем все, что бы ты ни сделала.
   Как объяснить ей, что ему просто хотелось быть с ней рядом? Здесь, на
этих ступеньках, она сидела так близко к  нему,  что  он  просто  с  ума
сходил;  однако  что-то  удерживало  его  от  того,  чтобы  нагнуться  и
поцеловать ее.
   Мэрибет невероятно возбуждала его; от  одного  ее  присутствия  Томми
начинал испытывать томительную боль, но  преодолеть  какой-то  невидимый
барьер между ними он не мог.
   Мэрибет почувствовала, как он напряжен, но решила, что это из-за  его
семейных трудностей.
   - Томми, надейся, что у