для  него  не  существует,  и  менять  в  этом
что-либо он не хотел. Да это, наверное, было просто невозможно.
   И, чтобы не думать  о  Габриэле  и  не  вспоминать  ее  взгляда,  который
по-прежнему жег его словно раскаленное железо,  Джон  Харрисон  открыл  бар,
налил полбокала виски и, отвернувшись к окну, медленно выпил его,  глядя  на
расстилавшуюся за стеклом панораму большого города.

Глава 13

   Габриэла после этой малоприятной встречи отправилась на Пятую авеню,  где
была билетная касса, и купила билет на  завтрашний  рейс  до  Сан-Франциско.
Обратно в пансион она пошла пешком и всю дорогу вспоминала свой  разговор  с
отцом. В душе у нее остался неприятный осадок, но, несмотря на это, Габриэла
испытывала что-то похожее на облегчение. Теперь она убедилась,  что  все  ее
детские неприятности происходили  вовсе  не  от  того,  что  она  сама  была
непослушной или испорченной. Просто ей не повезло с родителями. В них  обоих
был какой-то необъяснимый изъян. И единственное, о чем Габриэла жалела,  это
о том, что понимать это она начинала только сейчас.
   Отец... Когда-то она любила его и писала о нем рассказы и сказки,  но  он
оказался пустым, никчемным, равнодушным и трусливым.
   Но в одном Джон Харрисон  был,  безусловно,  прав.  Сейчас  было  слишком
поздно что-либо менять. Пятнадцать лет она тосковала о нем, мечтала и тешила
себя надеждой, что когда-нибудь папа отыщет ее и заберет к себе,  но  теперь
ей открылось, что все это время он, оказывается, прекрасно  знал,  где  она.
Знал и, живя в десяти минутах езды от монастыря, не предпринял ничего, чтобы
увидеться с ней. Отец не любил ее и не нуждался в ней - в этом не могло быть
никаких сомнений. И хотя сознавать это Габриэле было  больно,  но  в  то  же
самое время это знание освободило ее. Она чувствовала себя  так,  словно  ее
отец умер пятнадцать лет назад. Или, если быть точной,  все  эти  пятнадцать
лет он считался без вести пропавшим, но теперь она нашла  тело  и  могла  со
спокойной совестью предать его земле.
   Габриэла вернулась в пансион и узнала, что ей звонил Питер. Она сразу  же
перезвонила ему в больницу и рассказала о своей встрече с отцом.
   - Ну что, теперь тебе лучше? - с беспокойством спросил Питер.
   - Немного, - честно ответила она. Ей все еще было  горько  от  того,  что
отец не захотел ни обнять, ни поцеловать ее, но этого, наверное, и следовало
ожидать. Сейчас она припоминала, что и в детстве он никогда  не  ласкал  ее.
Единственный раз, когда Джон был почти нежен с ней, это в ночь накануне  его
ухода, но теперь Габриэла знала, что  он  скорее  всего  терзался  сознанием
своей вины и пытался таким образом успокоить свою совесть.
   - Ты был прав в одном, - сказала она Питеру. - Теперь я тоже понимаю, что
некоторые ответы есть во мне самой. Просто раньше я этого не знала.
   Она надеялась,  что  Питера  обрадуют  эти  слова,  и  действительно,  он
вздохнул с облегчением. Ее желание вернуться в  собственное  прошлое,  чтобы
разобраться в нем, изрядно беспокоило его. В первую очередь потому, что  это
могло оказаться весьма неприятным и  болезненным  для  нее  самой.  Габриэлу
скорее всего ожидало очень много горьких разочарований, и одно из  них  она,
похоже, уже испытала.  Впрочем,  Габриэла  не  чувствует  себя  обиженной  и
уязвленной. И слава богу.
   - И что ты собираешься делать дальше? - спросил он.
   - - Завтра я лечу в Сан-Франциско, - ответила она.
   Питер не знал - зачем, но ему показалось, что в этот раз  ему  непременно
нужно поехать с ней. Но он не мог: смена  выдалась  очень  непростой.  Питер
предчувствовал,  что  ему  наверняка  придется  задержаться,  чтобы   помочь
коллегам. Да и Габриэла вряд ли позволила бы ему  сопровождать  себя.  В  ее
прошлое затерлись несколько драконов, и она должна  была  сразиться  с  ними
один на один, какими бы  сильными  и  опасными  они  ни  были.  И  это  тоже
восхищало его.
   - Как тебе кажется: ты одна справишься? - спросил он полушутя, и Габриэла
поняла, что Питер имеет в виду не трудности дальнего перелета.
   - Думаю, что да, - честно ответила она. Мысль о том, что она снова увидит
свою мать, пугала ее, но Габриэла знала, что должна  это  выдержать.  Только
Элоиза могла дать ей настоящий, окончательный ответ на  вопрос,  почему  она
никогда не любила свою дочь.
   - Знаешь, - сказала Габриэла Питеру, - я чувствую себя героиней волшебной
сказки, которая ищет под грибами ответы на свои вопросы. Как Алиса  или  как
Дороти из "Волшебника страны Оз".
   - Если ты подождешь  до  послезавтра,  я  мог  бы  полететь  с  тобой,  -
предложил он. - У меня осталось несколько дней от отпуска. Мне  кажется,  со
мной тебе было бы несколько легче.
   - Нет, я должна все сделать сама, - возразила Габриэла. - Не волнуйся,  я
позвоню тебе из Сан-Франциско.
   - Береги себя, Габи, - тихо сказал он и неожиданно добавил:
   - Мне тебя очень не хватает.
   - Мне тоже,  -  ответила  Габриэла,  чувствуя,  что  эти  слова  являются
прелюдией чего-то огромного, хорошего, светлого в их отношениях.  Но,  чтобы
уверенно смотреть в будущее, она  должна  была  окончательно  разобраться  с
прошлым. Габриэла знала, что до тех пор, пока она не узнает  ответ  на  свой
главный вопрос, она не сможет отдать себя Питеру целиком, без остатка.  Боль
и разочарования детства, сознание того,  что  ее  никто  никогда  не  любил,
всегда будут стоять между ними. Она не сможет верить ему и будет  все  время
ждать, что рано или поздно Питер уйдет,  бросит  ее,  как  бросали  Габриэлу
остальные. И страх перед этим убьет их  чувство.  .  -  Позвони  мне,  когда
прилетишь во Фриско, - еще раз попросил  Питер  и  торопливо  распрощался  с
Габриэлой - его вызывали в операционную.
   Повесив трубку, Габриэла поднялась к себе, чтобы упаковать в дорогу  свой
старый облезлый чемодан. Как и накануне, крошечная  комнатка  показалась  ей
унылой и чужой. Она была чересчур полна  Стивом,  полна  страшными  снами  и
призраками  прошлых  кошмаров.  Габриэла   знала,   что   перед   завтрашним
путешествием ей надо как следует выспаться, но  заснуть  так  и  не  смогла.
Вспоминая все, что с ней было, Габриэла почти  всю  ночь  провела,  глядя  в
темноту и раздумывая о поездке в Сан-Франциско.  Несколько  раз  она  хотела
позвонить Питеру, но спускаться и подниматься по лестницам ей все  еще  было
тяжело, поэтому Габриэла осталась лежать и ждать рассвета.
   Когда рано утром она уходила, весь пансион еще спал, и Габриэла  оставила
мадам Босличковой записку. "Я улетела в Сан-Франциско к  маме",  -  написала
она. Эта фраза ей очень нравилась,  но  Габриэла  сразу  подумала,  что  она
звучала бы еще лучше, будь у нее другая мать.
   Перелет  до  Сан-Франциско  прошел  без  приключений  и  ничем  особенным
Габриэле не запомнился, хотя это был ее первый в жизни полет на самолете.  В
аэропорту она сразу села на автобус, который доставил  ее  в  город.  Больше
всего  ее  удивил  холод:  стояло  только  начало  сентября,   но   Габриэла
основательно продрогла и достала из чемодана свитер.
   Свитер она надела в дамской комнате  небольшого  кафе,  куда  она  зашла,
чтобы выпить кофе и перекусить. Потом позвонила по телефону, который дала ей
матушка Григория.
   Уже набирая номер, Габриэла сообразила, как глупо она поступила,  что  не
позвонила матери из Нью-Йорка. Вдруг Элоиза с мужем уехали куда-то в отпуск,
и она их не застанет? Теперь Габриэле оставалось только положиться на удачу,
но ей не повезло. В трубке зазвучал  записанный  на  пленку  голос,  который
сообщал, что номер отсоединен, и Габриэла совсем растерялась. Она не  знала,
что делать дальше, и первое, что пришло ей  в  голову,  это  взять  такси  и
отправиться по известному ей адресу. Так она  и  поступила,  но,  когда  она
позвонила у дверей небольшой усадьбы, владельцы сказали, что не знают никого
по фамилии Уотерфорд или Харрисон. Сами они приобрели этот дом всего полгода
назад у некоего мистера Форрестера, который вскоре после этого уехал не то в
Бразилию, не то в Аргентину.
   В такси Габриэла вернулась чуть не плача, и водитель, узнав, в чем  дело,
видя ее состояние, предложил ей то, что Габриэле  следовало  сделать  еще  в
Нью-Йорке. Он довез ее до ближайшего телефона-автомата, и Габриала позвонила
в справочный стол. Там ей тоже  ответили,  что  никакой  Элоизы  Харрисон  в
Сан-Франциско не зарегистрировано, и  она  попросила  дать  ей  адрес  Джона
Уотерфорда.
   Приятеля матери  Габриэла  помнила  довольно  смутно.  Единственное,  что
задержалось в памяти, это то, что он был весьма хорош собой и что он никогда
с ней не разговаривал. "Что ж, - подумала Габриэла, -  сейчас  ему  придется
поговорить со мной!"
   На этот раз  ее  ждала  удача.  Телефонистка  сказала,  что  мистер  Джон
Уотерфорд проживает на Двадцать восьмой авеню в районе Сиклифф, и  дала  его
новый номер.
   Габриэла сразу же позвонила по нему,  но  голос  женщины,  которая  взяла
трубку в доме Джона Уотерфорда, нисколько не напоминал голос  Элоизы.  Тогда
Габриэла  подумала,  что  это,  наверное,  домработница  или   экономка.   И
действительно, когда она попросила  к  телефону  миссис  Уотерфорд,  женщина
сказала ей, что хозяева вернутся только в половине пятого.
   Габриэла поблагодарила и повесила трубку. Выходя из телефонной будки, она
посмотрела  на  часы  и  увидела,  что  по  местному  времени  уже  половина
четвертого, и что ей нужно только немножко подождать.  Несколько  минут  она
раздумывала о том, стоит ли ей предварительно позвонить, но в  конце  концов
решила ехать к матери без звонка.
   Ровно в половине пятого ее такси остановилось перед аккуратным, утопающим
в зелени особнячком.  На  подъездной  дорожке  стоял  новенький  серебристый
"Бентли", и Габриэла поняла, что Элоиза и ее новый муж вернулись.
   Держа в руках чемоданчик, Габриэла позвонила у дверей особняка.  Это  был
тот самый фибровый чемодан, с которым мать когда-то привезла ее в монастырь.
Он сопровождал Габриэлу по-прежнему. За это время  гардероб  Габриэлы  стал,
разумеется, совсем другим, но новый чемодан она купить так и не  удосужилась
- ведь она никогда не путешествовала.
   - Да? - спросила женщина  в  желтом  кашемировом  свитере,  открывшая  ей
дверь. На вид ей было лет пятьдесят, и ее от  природы  светлые  волосы  были
тщательно подкрашены. - Чем могу вам помочь, мисс?
   Она  доброжелательно  улыбнулась  Габриэле,  которая  со  своим  облезлым
чемоданчиком  и  развевающимися  по  ветру  волосами  была  похожа  на  юную
беспризорницу.
   - Мне нужна миссис Уотерфорд, - сказала Габриэла.
   - Я - миссис Уотерфорд, - последовал ответ, и Габриэла едва не  застонала
от огорчения. Должно быть, решила она, в справочном ей  дали  адрес  другого
Джона Уотерфорд.
   - Понимаете, я разыскиваю свою мать... - пробормотала  Габриэла  и  стала
еще больше похожа  на  несовершеннолетнюю  девочку-подростка,  сбежавшую  от
родителей. Миссис Уотерфорд посмотрела на нее с сочувствием.
   - Мне очень жаль, милочка, - сказала  она,  -  но  вас,  по-видимому,  не
правильно информировали.
   Габриэла уже собиралась попросить прощения за беспокойство и откланяться,
когда за спиной миссис Уотерфорд появился высокий, хорошо сложенный, но  уже
почти совершенно седой мужчина в клетчатой ковбойке.
   - В чем дело? - озабоченно спросил он, и Габриэла, подняв на него взгляд,
сразу его узнала. Никаких сомнений быть не могло - это был  тот  самый  Джон
Уотерфорд. Оказывается, она очень хорошо запомнила его. Габриэлу не ввело  в
заблуждение даже то, что за прошедшие четырнадцать лет он немного постарел.
   Джон Уотерфорд тоже окинул ее взглядом. Девчонка с чемоданом, стоящая  на
пороге его дома, была ему совершенно не знакома,  и  он  решил,  что  кто-то
ошибся адресом.
   - Эта юная леди разыскивает  свою  маму,  -  пояснила  миссис  Уотерфорд,
оборачиваясь к нему. - Как ты думаешь, не можем мы ей чем-нибудь помочь?
   Джон неожиданно нахмурился и поднес руку к подбородку.
   - Габ... Габриэла? Это ты?.. - растерянно спросил он.
   Джон Уотерфорд  хорошо  помнил  очаровательную,  но  запуганную  девочку,
которая,  словно  призрак,  изредка  мелькала  в  коридорах   дома   Элоизы.
Сегодняшняя Габриэла выглядела совсем другой: она выросла и  похорошела  еще
больше, так что он вряд ли бы узнал ее  на  улице.  Только  большие  голубые
глаза и мягкие светлые волосы остались прежними.
   - Да. - Габриэла кивнула. - А вы - мистер Уотерфорд? Джон Уотерфорд?
   Он улыбнулся ей, все еще несколько удивленный ее неожиданным появлением.
   - Я разыскиваю  свою  мать,  -  добавила  Габриэла,  и  мистер  и  миссис
Уотерфорд обменялись быстрым взглядом. Теперь им обоим было совершенно ясно,
кто она такая и что привело ее в Сан-Франциско. - Она,  очевидно,  не  живет
здесь? - проговорила Габриэла, несколько сбитая с толку. - Тогда  не  будете
ли вы так добры сказать мне...
   - Нет, твоя мать не живет здесь, - сдержанно ответил  Джон  Уотерфорд.  -
Может быть, ты зайдешь к нам на минутку, Габи?
   И Габриэла неожиданно поймала себя на том, что уже кивает, соглашаясь, не
успев даже подумать. Ей почему-то казалось, - что он рад ее видеть.
   У него были добрые глаза, и она вспомнила, что  они  понравились  ей  еще
тогда.
   Джон Уотерфорд провел ее в гостиную и предложил  вина  или  коктейль,  но
Габриэла отказалась. Она только попросила стакан воды, поскольку от волнения
у нее пересохло в горле, и миссис Уотерфорд вышла на кухню.
   - Это ваша жена? - спросила Габриэла, как только миссис Уотерфорд закрыла
за собой дверь. Джон молча кивнул.
   - Вы с мамой развелись? - был ее следующий вопрос.
   Джон Уотерфорд неожиданно  заколебался.  Потом,  словно  приняв  какое-то
решение, он выпрямился на стуле и взглянул ей прямо в глаза.
   - Нет, Габи, мы не развелись. Твоя мать умерла пять лет назад.
   Это известие так потрясло Габриэлу, что она долго молчала. Элоиза умерла!
Умерла и унесла с собой в могилу все тайны...  Теперь  она  уже  никогда  не
узнает ответы на свои вопросы, никогда не сможет быть свободной.
   - Я был уверен, что твой отец сообщил тебе об этом,  -  проговорил  Джон,
растягивая слова на техасский манер,  и  Габриэла  вспомнила,  как  ее  мать
говорила про него когда-то, что он родом "из страны быков и  ковбоев".  -  Я
послал ему копию свидетельства о смерти и номер местной газеты с некрологом,
- добавил он. - Почему он ничего не сказал тебе?
   Он  явно  чего-то  не  понимал,  и  Габриэла  попыталась  разъяснить  ему
ситуацию.
   - За прошедшие пятнадцать лет, - медленно проговорила  она,  -  я  видела
своего отца только один-единственный раз, и это было вчера днем.  Он  ничего
мне не сказал. Впрочем, и я не упоминала, что собираюсь в Сан-Франциско.
   - Разве ты все это время жила не с ним? - Брови Джона Уотерфорда поползли
вверх. - Элоиза много раз говорила мне, что отказалась от опеки над тобой  в
пользу твоего отца, чтобы выйти за меня замуж. Рассказывала, что  твой  отец
не разрешает ей видеться с тобой. Она  даже  не  хранила  твоих  фотографий,
потому что, по ее словам, ей было слишком больно...
   Он не договорил - теперь вся картина была ему более или менее ясна. Да-а,
любопытные были у Габриэлы родители - мистер и миссис Харрисон. То, что  они
сделали со своей дочерью, не было даже случайностью - все это  было  заранее
обдумано и воплощено в жизнь злой волей Элоизы.
   Габриэла только вздохнула, пораженная тем, сколько  лжи  нагромоздили  ее
отец и мать только для того, чтобы избавиться от нее.
   - Знаете, почему у нее не  было  моих  фотографий,  мистер  Уотерфорд?  -
сказала она. - Потому что меня никто никогда не снимал - только однажды,  да
и то очень давно. Эту фотографию она сама порвала, потому что на ней я  была
с отцом. А примерно через год после того, как отец ушел от нас, мать отвезла
меня в монастырь Святого Матфея в Нью-Йорке и оставила там. Она сказала, что
ей нужно съездить на несколько недель в Рино, но так и не вернулась за мной.
С тех пор я никогда ее не видела - она мне не писала и  не  звонила.  Раз  в
месяц приходил чек на  мое  содержание  в  обители.  Когда  мне  исполнилось
восемнадцать, деньги просто перестали поступать.
   - Элоиза умерла примерно через год после этого, - пояснил Джон, чувствуя,
что последние фрагменты головоломки  встают  на  место.  -  Мне  она  всегда
говорила, что занимается благотворительностью и жертвует  деньги  монастырю,
монахини которого когда-то чем-то ей помогли. Мне и в голову  не  приходило,
что там живешь ты!..
   Лицо у него сделалось таким, словно он чувствовал  себя  виноватым  перед
ней. Джону действительно хотелось попросить у нее прощения за эту нелепую  и
злую комедию, но и Габриэла знала, что он здесь и правда ни при чем. Во всем
виновата была ее мать, чья  злоба  продолжала  преследовать  Габриэлу,  даже
когда Элоиза уже давно лежала в могиле.
   - Это на нее похоже, - проговорила она и вдруг спросила:
   - Как она умерла, мистер Уотерфорд?
   - От рака груди, - ответил он, искоса глянув на  Габриэлу.  В  ее  глазах
было столько печали, что ему захотелось прижать эту девочку к себе и утешить
как родную. - Элоизу не назовешь счастливой женщиной, - дипломатично добавил
Джон, не желая ни оскорбить Габриэлу,  ни  разрушить  последние  ее  иллюзии
насчет матери, которые она, возможно, все еще питала вопреки всему,  что  ей
было известно. - Мне кажется, она скучала по тебе. Да нет, я почти уверен  в
этом!..
   - Я приехала в Сан-Франциско, чтобы спросить у нее об этом,  -  объяснила
Габриэла и, с благодарностью приняв от миссис Уотерфорд стакан воды,  отпила
из него небольшой глоток. - Об этом и еще кое о чем, но я опоздала.
   - Быть может, я смогу  чем-то  помочь,  -  предложил  Джон  Уотерфорд,  и
Габриэла посмотрела на него с интересом. Когда-то она написала сказку о том,
как этот человек в компании с Иисусом Христом поплыли куда-то  за  тридевять
земель, чтобы спасти ее папу от ледяного плена. Но, как  она  теперь  знала,
Джон Харрисон вовсе не стоил того, чтобы его спасали.  Габриэла  была  очень
рада тому, что хотя бы мистер Уотерфорд вернулся из этого похода невредимым.
   - Не думаю... - Габриэла покачала головой. -  Вы  многого  не  знаете.  Я
хотела спросить, почему мама бросила меня и почему...
   Тут она вынуждена была  прерваться,  чувствуя,  что  слезы  подступили  к
глазам, а горло сжало словно железным обручем. Ей было очень неловко плакать
перед этими незнакомыми людьми, но они смотрели на нее так  доброжелательно,
с  таким  сочувствием  и  пониманием.  Миссис  Уотерфорд  протянула  платок.
Габриэла неожиданно прониклась к ним полным доверием.
   - Я хотела спросить у нее, почему она так со мной  обращалась.  И  почему
она никогда не любила меня...
   Это были очень трудные и очень серьезные вопросы.  Джон  Уотерфорд  сразу
понял, что не  знает  и  половины  подлинной  истории  Габриэлы.  И  ему  не
оставалось  ничего  другого,  кроме  как  быть  с  ней  откровенным.  Лгать,
изворачиваться или пытаться подсластить пилюлю было все  равно  уже  слишком
поздно. Габриэла заслуживала прямого и честного к себе отношения. По крайней
мере - с его стороны. Ибо он, сам того не желая, стал  невольным  сообщником
Элоизы.
   - Откровенность за откровенность, Габи, - сказал он, наклоняясь вперед  в
кресле. - Быть может, тебе будет больно и неприятно слушать то, что я,  тебе
сейчас скажу, но мне почему-то кажется, что это тебе поможет. Я был женат на
твоей матери девять лет, и это были самые страшные девять лет в моей  жизни.
Мы уже подумывали о разводе, но тут у нее обнаружили рак.  Я  решил,  что  в
подобных обстоятельствах не имею права оставлять ее одну. Я оставался с  ней
до конца, однако своего мнения об  Элоизе  я  не  изменил.  Твоя  мать  была
холодной, равнодушной, жестокой, злой и мстительной женщиной, у  которой  не
было в душе ничего доброго и светлого. Я не знаю,  какой  матерью  она  была