вда жизни, - подумала она. - Проигрывать тоже  надо
уметь!"
   - Вот закончатся занятия, - продолжила она, опуская фотоаппарат, -  и  мы
все поедем на мыс Код.  Кроме  Дуга  -  у  него,  как  всегда,  дела,  и  он
присоединится к нам позже.
   - А мы, наверное, поедем  в  июле  в  Европу,  -  сообщила  Мэйбл,  и  на
мгновение  Глэдис  испытала  приступ  зависти,  хотя  в  голосе  подруги  не
прозвучало ничего похожего на воодушевление. Глэдис давно пыталась уговорить
мужа совершить путешествие в Старый Свет, однако он неизменно  отвечал,  что
хочет подождать, пока дети станут немного постарше. Все они скоро отправятся
в колледж, говорила ему в таких случаях Глэдис, и нам придется ехать  одним.
Ей так и не удалось убедить Дугласа. За прошедшие семнадцать лет он сделался
настоящим домоседом и не любил уезжать куда-то далеко от дома. Те дни, когда
его привлекала романтика палаточных городков, давно миновали.
   - Звучит неплохо, - сказала Глэдис, поворачиваясь к Мэйбл.
   Две женщины представляли собой резкий контраст. Мэйбл  была  миниатюрной,
очень подвижной, с короткими черными  волосами  и  глазами  цвета  шоколада.
Глэдис, напротив, была высокой, стройной и гибкой, с  классическими  чертами
лица, глазами темно-голубого цвета и длинными золотистыми волосами,  которые
были заплетены в толстую косу. (Глэдис часто шутила, что и не расплетает  ее
никогда,  некогда  расчесывать  свою  гриву.)  Обе  были   очень   красивыми
женщинами, и ни одна из них не выглядела даже на сорок.
   - А куда именно вы собираетесь  ехать?  -  уточнила  Глэдис,  не  скрывая
своего интереса.
   - В Италию и Францию. Может быть, заглянем на пару деньков в Лондон...  -
Мэйбл вздохнула. - Скучноватая программа,  но  ничего  не  поделаешь:  когда
путешествуешь с детьми, волей-неволей приходится придерживаться традиционных
маршрутов. Кроме того, Джеффу нравятся  лондонские  театры.  -  Она  немного
помолчала, потом добавила:
   - Мы уже сняли домик в Провансе - там проведем две недели, а потом  -  на
машине в Венецию.
   Глэдис снова вздохнула. Ей это путешествие вовсе не казалось скучным.  Во
всяком случае, оно было намного интереснее жизни на мысе Код, весьма  бедной
событиями. Но, как справедливо заметила Мэйбл,  дети  не  оставляли  никакой
свободы выбора.
   - Мы проведем в Европе полтора месяца, - продолжала Мэйбл. - Впрочем,  не
знаю, сумеем ли мы с Джеффом выносить общество друг  друга,  так  долго,  не
говоря уже о мальчиках. Стоит ему остаться с близнецами хотя  бы  на  десять
минут, как он начинает звереть!
   Мэйбл всегда говорила о муже в таком тоне, как говорят о надоевшем соседе
по комнате  в  общежитии,  каждое  движение,  слово  или  поступок  которого
безмерно раздражают. Но все же Глэдис была  уверена,  на  самом  деле  Мэйбл
любит Джеффа.
   - Я уверена, что все вы получите настоящее удовольствие.  В  Европе  есть
много такого, что следует увидеть хотя бы раз в  жизни,  -  сказала  Глэдис,
хотя и понимала,  что  находиться  долгое  время  в  одной  машине  с  двумя
девятилетними близнецами и четырнадцатилетним  подростком  было  бы  нелегко
даже ей.
   Мэйбл фыркнула:
   - Не сомневаюсь, только мне это уже не интересно. Конечно,  в  Венеции  я
могла бы познакомиться с красавцем-гондольером, который пригласил бы меня на
ночную прогулку по каналам, но разве это возможно, когда у тебя на шее  трое
детей и муж. Он, кстати, все время требует, чтобы я ему  переводила!  Иногда
мне кажется, что Джефф не пропускает ни одного объявления, ни одной похабной
надписи на стене - все-то ему надо знать!
   Услышав эти слова, Глэдис невольно рассмеялась, но тут же спохватилась  и
даже покачала головой. Мэйбл  любила  поговорить  о  мужчинах,  но  это  еще
полбеды. Глэдис знала, что у Мэйбл было несколько  далеко  не  платонических
романов. Мэйбл сама рассказывала об этом Глэдис в минуты  откровенности,  и,
говоря по совести, Глэдис не знала толком, как тут реагировать. А  заявление
Мэйбл, что эти интрижки,  как  ни  странно,  укрепили  ее  брак  с  Джеффом,
повергли Глэдис в настоящее недоумение. Она не понимала,  как  измена  может
сделать отношения  между  супругами  более  доверительными.  Впрочем,  ее  к
подобным эскападам не тянуло; вряд ли Глэдис решилась бы на что-то подобное,
даже если бы почувствовала, что  их  с  Дугласом  брак  дал  трещину.  Но  и
легкомыслие Мэйбл она осуждать не могла.
   - Может быть, Италия настроит  твоего  Джеффа  на  романтический  лад,  -
заметила она, вешая фотоаппарат на плечо, поглядывая с высоты  своего  роста
на маленькую, энергичную, напористую Мэйбл. Именно благодаря своему  бурному
темпераменту она когда-то блистательно  выступала  на  судебных  заседаниях.
Глэдис никогда этого не видела,  но  очень  хорошо  себе  представляла,  что
творилось в зале суда, когда Мэйбл получала слово.  Наверное,  она  начинала
рассыпать искры вокруг себя. Обмануть или ввести ее в заблуждение с  помощью
полуправды было нелегко даже ее мужу. Она умела быть  верной  подругой  тем,
кто относился к ней серьезно и искренно, и, несмотря  на  все  свои  жалобы,
оставалась заботливой и преданной матерью.
   - Даже переливание крови от венецианского гондольера не способно  сделать
Джеффа Джонса романтиком, - отрезала Мэйбл. - К тому же дети  будут  с  нами
все двадцать четыре часа в сутки, так что особенно не разгуляешься.  Кстати,
ты слышала, что Льюисоны разводятся?
   Глэдис кивнула. Обычно она  не  придавала  особого  значения  сплетням  и
слухам. Подробности жизни случайных знакомых занимали ее мало.
   - Так вот, Дэн пригласил меня на обед! - с  плохо  скрываемым  торжеством
заявила Мэйбл, и Глэдис пристально на нее посмотрела.
   - Правда? - спросила она, лукаво улыбаясь.
   - И нечего на меня так смотреть! - ответила Мэйбл, притворяясь  сердитой.
- Ему нужно плечо, чтобы выплакаться всласть, к тому же я ведь юрист. Думаю,
Дэн не прочь получить от меня пару бесплатных советов.
   - Расскажи это кому-нибудь другому, - сказала Глэдис.  Все  же  она  была
совсем не глупа и кое-что понимала в том, как устроены мужчины.  -  Уж  я-то
знаю, что ты всегда нравилась Дэну.
   - И он мне тоже нравится, так что с того?
   Я подыхаю со скуки, а он, бедняжка, ужасно страдает... Ведь его  бросили,
предали, фактически выставили из дома! К тому же совместный обед - это такая
мелочь. Не ложусь же я с ним в постель! Поверь, слушать, как мужик  жалуется
на то, что жена его оскорбляет и обманывает, вовсе не так  увлекательно.  Во
всяком случае, меня это не возбуждает. А сейчас Дэн ни на что большее просто
не способен. Из достоверных источников я узнала, что  он  все  еще  надеется
помириться со своей Розали. Я слишком себя уважаю, чтобы служить для кого-то
запасным аэродромом.
   Но Глэдис, внимательно наблюдавшая за Мэйбл,  заметила,  что  ее  подруга
оживлена больше обычного, словно вопреки своим собственным словам  надеялась
закончить обед  с  Дэном  в  каком-нибудь  мотеле.  Если  верить  Мэйбл,  то
собственный муж уже давно перестал ее интересовать. Глэдис  не  очень  этому
удивлялась. Джефф Джонс, несмотря на свои пятьдесят с лишним  лет,  был  все
еще хорош собой, но обладал удивительной способностью распространять  вокруг
себя скуку. Но Дэн Льюисон?! Нет, это было ей  непонятно.  Глэдис  подумала,
что так и не знает, какие мужчины нравятся Мэйбл.
   - Чего же ты хочешь?  -  спросила  она  напрямик.  -  Зачем  тебе  другой
мужчина, пусть даже ты собираешься с ним  только  пообедать?  Что  тебе  это
даст?
   Она и в самом деле не понимала. У них у обеих были  мужья,  дети,  жизнь,
заполненная до предела. Им не грозила праздность - мать всех пороков. И  все
же Глэдис часто казалось, что в отличие от нее Мэйбл постоянно  находится  в
поиске, постоянно стремится к чему-то неуловимому и неосязаемо призрачному.
   - Почему я не могу пообедать с Дэном? По крайней мере, это  придаст  моей
жизни  некоторую  остроту.  Даже  если  этот  обед  будет   иметь,   гм-м..,
продолжение, то мир от этого не рухнет. Все останется как было, и  только  я
буду чувствовать себя иначе. Глэд, я снова после таких историй чувствую себя
молодой. Разве ты никогда не скучаешь о своей молодости?
   Она повернулась к Глэдис и впилась в ее лицо таким пристальным  взглядом,
словно перед ней был адвокат противной стороны.
   - Не знаю, - честно ответила Глэдис. - Я об этом как-то не думала.
   - А следовало бы, - назидательно сказала Мэйбл. - Иначе в один прекрасный
день ты сядешь где-нибудь в уголке и  задашь  себе  слишком  много  вопросов
насчет того, кем ты стала, что потеряла и чего не сделала.
   Может быть, и так, мысленно согласилась Глэдис. И все же обманывать  мужа
она не собиралась. Даже для того,  чтобы  на  несколько  часов  вернуться  в
молодость.
   - Ну, скажи честно, - продолжала допытываться Мэйбл, - неужели ты никогда
не скучаешь по той жизни, что была до замужества?
   Глэдис снова посмотрела на подругу и  наткнулась  на  ее  прямой,  ищущий
взгляд, требовавший полной откровенности.
   - Наверное... - промолвила она, несколько растерявшись. Право же, не было
времени думать об этом. - Быть может, мне  действительно  немного  жаль  той
жизни. Мы с Дугом работали в Коста-Рике и Боливии. Потом я путешествовала по
Африке и Азии уже одна. Иногда мне становится не по себе оттого,  что  я  не
могу, как прежде, взять фотоаппарат под мышку и  отправиться  куда-нибудь  в
джунгли, чтобы снимать, снимать, снимать... Когда-то это так  много  значило
для меня. Неудивительно, что  мне  теперь  этого  порой  не  хватает.  Но  я
нисколько  не  жалею  о  мужчинах,  которых  мне  приходилось  встречать,  -
закончила она твердо.
   "Покуда Дуг способен  ценить,  от  чего  я  ради  него  отказалась..."  -
мысленно добавила Глэдис.
   Мэйбл вздохнула.
   - Тогда ты - настоящая счастливица, - сказала она, глядя в  пространство,
и в глазах ее промелькнуло выражение  какой-то  непонятной  тоски.  Впрочем,
Мэйбл тут же спохватилась и снова стала прежней - энергичной,  напористой  и
живой Мэйбл. - Кстати, давно хотела  тебя  спросить,  когда  ты  собираешься
вернуться  к  своей  работе?  С  твоим  послужным  списком  и   потрясающими
способностями ты могла бы сделать это хоть завтра! Фотоаппарат у тебя  есть,
чего же еще надо? Ведь фотография - это  не  юриспруденция,  где  приходится
начинать все с самого начала. Чего ты ждешь?!
   - Все не так просто, - ответила  Глэдис,  качая  головой.  Она-то  хорошо
помнила, какая жизнь была у ее матери,  которой  приходилось  подолгу  ждать
возвращения   мужа   из   какой-нибудь   рискованной   поездки.    Профессия
фоторепортера была гораздо труднее и опаснее, чем казалось Мэйбл.  Для  того
чтобы вернуться к ней, Глэдис пришлось бы дорого заплатить - заплатить всем,
что у нее было.
   - Конечно, - продолжила она, - я  могла  бы  позвонить  своему  агенту  и
попросить его забронировать мне  место  в  самолете,  который  завтра  утром
вылетает в Боснию. Он будет вне себя от счастья. Но что скажет Дуг?! И дети?
Не думаю, чтобы им это понравилось.
   При мысли о том, какое лицо будет у Дугласа, когда он  найдет  на  ночном
столике записку с объяснениями, куда и зачем она отправилась, Глэдис едва не
расхохоталась. Нет, все в прошлом. "Леди Золотой Объектив" больше нет. Кроме
того, в отличие от  подруги  Глэдис  не  чувствовала  никакой  необходимости
бороться за свою личную свободу и независимость, и уж тем  более  -  бросать
ради этого семью. Она любила мужа, любила детей, и они тоже любили ее. Зачем
ей что-то кому-то доказывать?
   - Когда ты  превратишься  в  желчную,  вечно  ворчащую  старуху,  им  это
понравится еще меньше, - возразила Мэйбл, и Глэдис вопросительно  посмотрела
на нее.
   - Я?! Я стану ворчливой брюзгой? С чего бы  это?  -  удивилась  она.  Она
никогда не  чувствовала  себя  по-настоящему  недовольной  своей  теперешней
жизнью. Она твердо знала, что ее дети не будут оставаться детьми вечно.  Она
еще сможет вернуться к фотографии... Если, конечно, Дуг ей позволит.
   - Думаю, тебе просто надоест все до чертиков, - честно ответила Мэйбл.  -
Как подчас надоедает  мне.  Покаты  неплохо  справляешься,  но  ты  потеряла
гораздо больше, чем я. Я ведь простая адвокатесса,  да  еще  по  гражданским
делам. Ни особая известность, ни тем более слава, никогда мне не грозили.  А
ты - если бы не дети и не семья  -  уже  давно  получила  бы  Пулитцеровскую
премию. Может быть, даже не одну.
   - Вряд ли, - скромно сказала Глэдис. -  Гораздо  более  вероятно,  что  я
кончила бы, как  мой  отец.  Ему  было  всего  сорок  два  года,  когда  его
подстрелил  снайпер,  а  ведь  он  был  гораздо  опытнее  меня.  Опытнее   и
талантливее. Только благодаря этому он получил своего "Пулитцера"  до  того,
как его убили. И вообще, фотография -  это  такое  ремесло,  которым  нельзя
спокойно заниматься до глубокой старости.  Все  хорошие  фотографы  погибают
молодыми или уходят.
   - И все же некоторым удается добиться  всего,  -  возразила  Мэйбл.  -  Я
согласна, что быть домашней хозяйкой гораздо безопаснее, чем  разъезжать  по
джунглям с фотоаппаратом в руках. Но представь, что мы с  тобой  доживем  до
ста лет. Что, вот так  до  ста  лет  и  возиться  с  кастрюльками,  убирать,
чистить, мыть? И кто вспомнит о нас, когда мы умрем? Только муж и дети!
   - Может быть, этого достаточно, - негромко сказала Глэдис. Мэйбл задавала
ей те самые вопросы, которые сама Глэдис не осмеливалась задавать себе, хотя
ей не раз приходило в голову, что за четырнадцать лет она не сделала  ничего
по-настоящему стоящего. Глэдис даже пыталась поговорить об этом с  Дугласом,
но он ответил, что при  одном  воспоминании  о  том,  каким  опасностям  они
подвергались, когда были в Корпусе мира, у него до сих пор мороз по коже. Он
не желает, чтобы его жена подставляла голову под пули.
   - Разве моя работа может как-то изменить мир? - медленно сказала  Глэдис.
- По-моему, нет никакой особенной разницы, кто снимает голодающих в  Эфиопии
или раненых в Боснии. Большинству людей это  безразлично.  Зато  то,  что  я
делаю для семьи, не безразлично мне и моим детям. И иногда мне кажется,  что
это важнее, чем все премии в мире.
   В эти минуты Глэдис сама верила в то, что говорила, но Мэйбл с  сомнением
покачала головой.
   - Может быть - важнее, а может быть, и нет, - сказала она  с  неожиданной
резкостью. - Ведь, пока ты носишься с градусниками и варишь кашку на молоке,
кто-то другой делает снимки, которые должна была сделать ты!
   - Ну и пусть! - ответила Глэдис серьезно. - Мне не жалко.  Еще  не  факт,
что я сумела бы сделать эти фотографии лучше.
   - Во-первых, сумела бы... А во-вторых,  почему  все  удовольствие  должно
доставаться другим? Ты  что,  хуже?  Почему  ты  до  скончания  века  должна
вытирать с пола разлитый яблочный сок, если с  помощью  своего  фотоаппарата
способна делать  настоящие  чудеса?  Пусть  домашней  рутиной  хотя  бы  для
разнообразия займется кто-то другой. Какая, в конце  концов,  разница?  Ведь
сидеть  за  баранкой  машины,  загружать  в  мойку  тарелки  и   разогревать
полуфабрикаты в микроволновой печи можно научить даже медведя!
   - Я думаю, разница есть, и в первую очередь она  касается  моих  детей  и
моего мужа, - возразила Глэдис. - Что за жизнь у  них  будет,  если  я  уеду
куда-то за тридевять земель? Пусть даже им будет готовить самый лучший повар
из самого лучшего ресторана, у них кусок не полезет в горло, если они  будут
знать, что, пока они ужинают, я лечу на легкой  двухместной  "вертушке"  над
бушующим океаном или лежу в грязи под  обстрелом  в  какой-нибудь  треклятой
заварушке в Африке. В этом-то вся разница, Мэйбл, и согласись,  что  разница
очень большая.
   - Ну, не знаю... - Мэйбл с несчастным видом пожала плечами. - В последнее
время я постоянно думаю о том, что со мной происходит, во что я превратилась
и почему я обязана исполнять работу, которая  ничего  не  дает  ни  уму,  ни
сердцу и давно мне  надоела.  Может,  мне  нужно  просто  ненадолго  сменить
обстановку, и все пройдет, а может... Может быть, я боюсь, что  никогда  уже
не полюблю и никогда мое сердце не ухнет  куда-то  в  пустоту  и  не  начнет
колотиться как  сумасшедшее  при  виде  мужчины,  который  сидит  за  столом
напротив. Мысль о том, что еще бог знает сколько  лет  мы  с  Джеффом  будем
каждое утро смотреть друг на друга и думать про себя: "О'кей,  он,  конечно,
не идеал, но раз уж мне досталось  такое  сокровище,  придется  терпеть",  -
буквально сводит меня с ума!
   Для двадцати двух лет брака это был поистине  печальный  итог,  и  Глэдис
почувствовала, как ее пронзила острая жалость.
   - Брось, ты сама знаешь, что все не так уж плохо.
   Глэдис искренне надеялась, что у подруги просто дурное  настроение.  Чего
иногда не скажешь сгоряча. Было  бы  по-настоящему  ужасно,  если  бы  Мэйбл
говорила правду.
   - Конечно, мы еще не дошли до того, чтобы швырять друг в друга тарелками,
но... - Мэйбл как-то подозрительно шмыгнула носом. - Большую  часть  времени
все нормально - так нормально, что хоть вой от  тоски!  Если  бы  ты  знала,
какой Джефф скучный тип! И наша жизнь.., она тоже скучная и серая,  а  через
десяток лет, когда мне стукнет шестьдесят, она станет еще скучнее.  Что  мне
тогда делать? Отравиться? Повеситься? Броситься с моста?
   - Я думаю, что путешествие в Европу, которое  вы  задумали,  поможет  вам
обоим, - дипломатично заметила Глэдис. - Ты сама только  что  говорила,  что
тебе нужно сменить обстановку.
   В ответ Мэйбл только дернула плечом.
   - Я в этом очень сомневаюсь, поскольку моя обстановка последует вслед  за
мной - ведь Джефф и мальчики  все  время  будут  рядом,  и  мне  по-прежнему
придется о них заботиться. Разве что готовить я не буду, да  за  рулем  меня
может сменить Джефф. В остальном же Италия мало  чем  отличается  от  нашего
пригорода.
   - Но, может быть, Джефф... - начала Глэдис, но Мэйбл перебила ее:
   - Однажды мы уже ездили в Европу, и Джефф постоянно брюзжал, что французы
не умеют водить, что итальянцы не желают ничего знать, кроме своих  макарон,
и что они загадили в Венеции все каналы. Особенно его  раздражает,  что  там
мало кто говорит по-английски и ему  приходится  объясняться  знаками,  если
меня нет  поблизости.  Согласись,  Глэд,  что  его  вряд  ли  можно  назвать
романтиком!
   Глэдис знала, что двадцать два года назад Мэйбл вышла  замуж  за  Джеффа,
потому что была беременна, но ребенка она тогда потеряла и  долго  не  могла
забеременеть вновь. Семь лет она безуспешно пыталась завести ребенка.
   За это время Мэйбл сделала неплохую карьеру в своей адвокатской  конторе.
Но, добившись первого, она потеряла второе, потеряла, видимо, навсегда,  так
что, по большому счету, жизнь обошлась с ней гораздо круче, чем с Глэдис.
   - Вероятно, - добавила Мэйбл задумчиво, - обедая с другими  мужчинами  и,
гм-м.., встречаясь с ними потом, я пытаюсь вернуть себе то, чего Джефф так и
не смог мне дать. Мне почти пятьдесят, но я  все  ищу  что-то,  на  что  мой
собственный муж оказался не способен.
   Тут Глэдис подумала, что романы, которые Мэйбл заводила на стороне,  лишь
еще больше усиливали ее недовольство собственным положением. Иначе и быть не
могло, если допустить, что Мэйбл ищет что-то не существующее  на  свете  или
заведомо  не  доступное  ни  ей,  ни  Джеффу.  Ведь  признаться  себе,   что
определенная страница твоей жизни закрыта раз и  навсегда,  нелегко.  Дуглас
тоже давно не являлся к ней с корзиной роз, однако Глэдис не делала из этого
трагедии. Она просто подходила к ситуации  разумно  и  не  ожидала  от  мужа
подобных экстравагантных поступков, которые, строго говоря, никогда не  были
в его характере. Зато между ними было что-то другое, что порой согревало  ей
сердце сильнее, чем самые дорогие подарки.
   - Может быть, никто из нас уже никогда не потеряет голову  от  любви,  но
это вовсе не значит, что жизнь  кончена