мы были в Лондоне...
   Зак продолжал вглядываться в нее.
   - Ты хочешь сказать, Джейн.., хочешь мне сказать... Боже ты мой...
   Он вскочил на ноги, поглядел удивленно вокруг, а потом опять на Джейн.
   - Что ты беременна?
   Джейн кивнула и вдруг испугалась. "А вдруг он велит сделать аборт? И  как
быть с сериалом? Мел может  меня  уволить  за  внебрачную  беременность",  -
думала она.
   - Когда ты узнала?
   - Вчера.
   Губы у нее дрожали от боязни его реакции.
   Но Зак внезапно просиял и заключил ее в объятия:
   - Ты серьезно?
   - Да.
   На глазах у Джейн были слезы.
   - Господи...
   Его мечта осуществилась. Он смотрел на Джейн  так,  будто  она  совершила
чудо.
   - Господи... Когда?.. Я имею в виду, когда срок?
   - Думаю, в конце мая, может, в самом начале июня.  Это  бы  очень  хорошо
сочеталось с нашим графиком съемок, если Мел не выгонит меня.., и если..,  в
общем.., это зависит от тебя, Зак.
   Раздался стук в дверь, и кто-то крикнул:
   - Твой выход, Джейн.
   - Иду! - ответила она, но сначала  ей  надо  было  закончить  разговор  с
Заком:
   - Как ты настроен? - Ты шутишь? Я настроен на тебе жениться и  иметь  еще
десяток детей.
   - А что, если меня уволят? Глаза у Джейн были влажные. Он  сказал  именно
то, что ей хотелось услышать.
   - Не уволят. А даже если и уволят, что из того? Разве  для  тебя  это  не
важнее? - возмутился Зак. Но малыш, конечно, был для нее гораздо важнее, как
и для него.
   - Я хочу его сохранить, Зак...
   Джейн расплакалась. Зак крепко обнял ее.
   - Конечно, сохрани. Мы немедленно поженимся и  поговорим  с  Мелом.  Черт
возьми, возможно, он решит, что для сериала это неплохо?
   Джейн засмеялась сквозь слезы:
   - Ты так думаешь? Я не хочу тебя вынуждать.
   - Не болтай глупости.
   Он встал, чувствуя себя вдруг  выше  ростом  и  вдвое  мужественнее,  чем
прежде, и, ласково посмотрев на нее, сказал:
   - Я люблю тебя, Джейн. Ты уверена, что  хочешь  соединить  со  мной  свою
судьбу.., несмотря ни на что?
   - Нету никаких "несмотря". Я самая счастливая из женщин!
   - Джейн!
   Кто-то колотил в дверь.
   - Иду!
   Она поцеловала Зака и стала  торопливо  переодеваться,  а  он  смотрел  и
пытался представить себе ее через шесть месяцев. Потом он восторженно следил
за ее игрой, а когда Джейн  после  четырех  дублей  покинула  площадку,  Зак
встретил  ее  улыбкой  и  взглядом,  понятным  только  ей,   и   они,   тихо
разговаривая, пошли опять в ее артистическую.

Глава 38

   После работы они поговорили в гостинице с Мелом, тот был потрясен, но еще
больше была потрясена Джейн, когда он их поздравил. Потом Мел спросил:
   - Это мы придумали или вы?
   - И те и другие понемногу, - засмеялся Зак, а Джейн,  немного  смущенная,
объяснила, что малютка должен родиться в конце съемочного сезона, и  это  не
повлияет на график работы.
   - Это очень любезно с  твоей  стороны,  -  пошутил  Мел.  Похоже,  он  не
сердился, только был несколько удивлен. - А ты уверена, что сможешь работать
до конца?
   - Почему бы и нет? - ответила Джейн и тут решила напрямую задать  вопрос,
который ее беспокоил весь день, несмотря на все сказанное Заком:
   - То есть ты хочешь сказать, что не выгонишь меня?
   - Думаю, что нет. Кроме того, я считаю, зрители от этого будут в восторге
и полюбят тебя  еще  больше.  Для  сериала  это  здорово,  но,  что  гораздо
важнее...
   Он посмотрел на них нежно и взял их за руки, словно детей:
   - Представляю, как это здорово для вас  обоих...  На  самом  деле  я  вам
завидую.
   У Джейн словно  гора  с  плеч  свалилась.  Мел  заказал  шампанское.  Зак
попросил его быть шафером. Свадьбу они  намеревались  сыграть  недели  через
две.
   Позже, в тот же вечер, Мел поделился новостью с Сабиной. Она изумилась:
   - Как она в ее возрасте могла так подзалететь? Значит, хотела?
   - Стало быть, хотела.
   - Знаешь... Не могу я раскусить Зака... Сабина лежала на диване, отдыхая,
радуясь возвращению к Мелу и к работе. Она звонила в Пало Алто и узнала, что
Энтони чувствует себя неплохо. Теперь ей было с кем этим поделиться.
   - Я готова была поклясться, что он "голубой".
   - Выходит, ты ошибалась, - улыбнулся Мел.
   Сабина пожала плечами:
   - Выходит, так. Ты проголодался?
   - Да.
   Он с улыбкой оглядел Сабину.
   - Только подожди заказывать ужин. У меня другая идея...
   Она рассмеялась, откинула назад голову с золотистой гривой,  протянула  к
нему руки и промурлыкала:
   - Какая хорошая идея...
   - Правда?
   Мел легко поднял ее на руки и отнес в  спальню,  а  после,  много  позже,
позвонил вниз и заказал в номер шампанское, икру и омлет для двоих.

Глава 39

   На следующее утро на съемочной площадке Сабина была в отличной  форме,  а
Джейн напоминала чеширского кота - смеялась и шепталась в перерывах с  Заком
так, что даже режиссер несколько раз делал им замечания. Мел стоял в стороне
и наблюдал за ними.  Рейтинги  были  феноменально  высокими,  успех  сериала
превзошел все его ожидания.
   Пока он смотрел, как Сабина репетирует с двумя "своими  подчиненными",  к
нему подошел Билл. У него был грустный вид. Мелвин давно не видел его  таким
и, заглянув в глаза, обеспокоенно спросил:
   - Что у тебя случилось?
   - Можно с тобой поговорить?
   - Конечно. В чем дело, Билл? Может, поговорим здесь?
   Билл кивнул и затаил дыхание, видя, что приближается Габи. Он  хотел  сам
побеседовать с Мелом и чувствовал, что должен был сделать это раньше. Тянуть
больше было нельзя. Он решился:
   - Не знаю, как ты к этому отнесешься...
   - Что, со сценарием проблемы? - не мог  понять  Мел.  Его  сбил  с  толку
виноватый вид Билла.
   - Нет, сэр, - покачал тот головой. - Мы с Габи вчера вечером поженились.
   Мел мгновение глядел на него, а потом расхохотался до слез. Они были  как
дети, все они.
   - Я... Мел... Мы боялись, что ты можешь огорчиться.
   - Почему ты так решил?
   - Потому что, когда ты меня брал, ты спросил, холостой ли я.., и  я  тебе
наврал...
   - А теперь-то ты мне не врешь? Билл смутился:
   - Конечно, нет. Мы  просто  подумали...  Мы  боялись...  Габи  не  хотела
устраивать пышную свадьбу, на которой бы настаивали ее родители.
   - Ты счастлив?
   Мел добродушно улыбнулся ему. В этот момент подошла  Габи.  Она  увидела,
что Мел улыбается, и ей сразу стало легко на душе.
   - Да... Я...
   Билл обнял жену за плечи. Мел поглядел на нее:
   - А ты счастлива, Габриэла?
   - Да, Мел, - просияла Габи, и было ясно, что она  никогда  не  испытывала
такого счастья.
   - Ну тогда примите мое благословение.., оба.., все...
   Он огляделся и увидел подходящих Зака, Джейн и Сабину.
   - Я никогда не видел группу, в которой было бы столько секретов.., но дай
вам Бог счастья, всегда.
   Мелвин наклонился и  поцеловал  Габриэлу  в  щеку.  Сабина,  подбоченясь,
притворно заворчала:
   - Не трожь ее!
   И подмигнула Мелу. Он шлепнул  ее  пониже  спины,  и  они  ушли,  оставив
молодоженов одних. На ходу, узнав  от  Мела  новость,  Сабина  обернулась  и
весело подмигнула Габриэле.  Та  засмеялась  и  помахала  ей.  В  это  время
раздался голос ассистента режиссера:
   - По местам!.. По местам!.. Прошу занять свои места!..



    Даниэла СТИЛ
    ВСЕ ТОЛЬКО ХОРОШЕЕ


Анонс

   Все складывается удачно в жизни преуспевающего  бизнесмена  Берни  Фаина:
стремительная карьера, счастливый брак, очаровательные дети. Но один поворот
неумолимого колеса судьбы - и все  бесповоротно  меняется.  Берни  не  сразу
находит в себе силы вернуться в привычный жизненный  круг,  но  все-таки  он
начинает новый раунд борьбы за  счастье.  Всего  себя  он  отдает  работе  и
воспитанию детей и  оказывается  вознагражденным:  любовь  возвращает  Берни
радость и полноту жизни.

Глава 1

   Добраться до перекрестка Лексингтон-авеню и Шестьдесят третьей улицы было
непросто. Ветер выл, заметая снегом машины,  стоявшие  у  обочин.  Сдавшиеся
автобусы, сошедшиеся замерзшими динозаврами в районе Двадцать третьей, время
от времени отваживались  покинуть  стадо,  неуклюже  двигаясь  по  дорожкам,
оставленным снегоочистителями, подбирая  редких  путников,  что,  размахивая
руками, вырывались из теплых парадных, скользили  по  тротуарам,  пробираясь
через сугробы, и наконец забирались в автобус - глаза влажные, лица красные,
а у Берни так и вовсе - вся борода в льдинках.
   О такси и речи быть не могло. Простояв на Семьдесят девятой  улице  минут
пятнадцать, Берни направился в южном  направлении.  Он  частенько  ходил  на
работу пешком. Идти всего ничего -  восемнадцать  кварталов:  Мэдисон-авеню,
Парк-авеню, а потом по Лексингтон-авеню направо. Он прошел четыре квартала и
решил, что на таком ветру гулять все-таки не стоит, тем более  что  какой-то
сердобольный швейцар позволил ему дожидаться автобуса в вестибюле, что Берни
и сделал. Таких смельчаков, как он,  было  немного,  здравомыслящая  публика
почла за лучшее остаться дома, решив, что в такую погоду ни о  какой  работе
речь идти не может. Берни нисколько не  сомневался,  что  пусто  будет  и  в
магазине. Однако он был  не  из  тех,  кто  любит  сидеть  дома,  предаваясь
безделью или тупо глядя в телевизор.
   Никто не заставлял его целыми днями пропадать на работе. Он  проводил  на
ней шесть дней в неделю, появляясь там и  тогда,  когда  от  него  этого  не
требовалось, как было, скажем, сегодня. Просто Берни любил  магазин.  Восемь
этажей "Вольфа" делали его жизнь осмысленной. Этот год был очень важным. Они
представляли семь новых серий, четыре из которых велись лучшими европейскими
модельерами,  -  американские  магазины  готовой  одежды  ожидало  очередное
изменение моды.  Именно  об  этом  он  думал,  глядя  из  окна  автобуса  на
занесенные снегом улицы. Он не  видел  ни  сугробов,  ни  людей,  бегущих  к
автобусу, ни того, во что они одеты. Его  внутреннему  взору  представлялись
весенние коллекции, виденные им в  ноябре  в  Париже,  Риме  и  Милане,  ему
вспоминались  блистательные  манекенщицы,  выплывавшие  на  подиум  дорогими
куклами. Он лишний раз порадовался тому, что  решил  пойти  на  работу.  Ему
хотелось взглянуть на манекенщиц, подготовленных к большому показу,  который
должен был состояться на следующей неделе. Он принимал участие в  обсуждении
моделей, теперь же хотел  увериться  в  том,  что  и  манекенщицы  подобраны
правильно. Бернарду Фаину нравилась любая работа - от проведения калькуляций
и покупки тканей до подбора  моделей  и  утверждения  формы  пригласительных
билетов, рассылавшихся почетным клиентам. Это  были  части  единого  целого.
Здесь все имело значение. В каком-то  смысле  работа  у  "Вольфа"  мало  чем
отличалась от работы в таких  компаниях,  как  "Юнайтед  Стейтс  стил"  или,
скажем, "Кодак".  Они  торговали  неким  продуктом,  точнее,  неким  набором
продуктов, специфика которого определяла специфику работы.
   Скажи ему кто-нибудь пятнадцать лет назад, в ту пору, когда  он  играл  в
футбол за команду Мичиганского университета, что его будут  волновать  такие
вещи, как нижнее белье манекенщиц и проблемы показа ночных  рубашек,  он  бы
долго смеялся или, скорее, дал бы обидчику по зубам. Теперь это казалось ему
смешным; сидя на восьмом этаже в своем огромном офисе, Берни порой вспоминал
о прошлом, и оно неизменно вызывало в нем улыбку. В течение первых двух лет,
проведенных им в Мичигане, его интересовало буквально все, затем  он  избрал
себе нишей русскую литературу. Достоевский был героем первого  семестра  его
юниората, соперничать с ним мог только Толстой, которому,  в  свою  очередь,
почти не уступала Шила Борден. Шилу он встретил  в  первом  русском  классе,
куда его привело стремление научиться читать русских классиков в подлиннике,
ибо читать их в переводе означало не знать их. Он  прошел  интенсивный  курс
языка по Берлицу и теперь мог спросить по-русски - где находится почта  или,
скажем, уборная, как ему найти свой поезд и так далее, при этом акцент Берни
крайне изумлял его учителя. И все же первый класс русского согрел ему  душу.
То же произошло и с Шилой Борден. Она сидела в первом  ряду,  прямые  черные
волосы романтично (так казалось Берни) ниспадали  до  пояса,  тело  ее  было
упруго и гибко. В русский класс ее привела любовь к балету.  Она  танцует  с
пяти лет, сказала она Берни во время первого их разговора, понять же  балет,
не поняв русских, - невозможно. Она  была  слабонервной,  впечатлительной  и
наивной, но тело ее, эта поэма  соразмерности  и  грации,  очаровало  Берни,
когда на следующий день он увидел Шилу танцующей.
   Она родилась в Хартфорде, штат Коннектикут; отец ее работал на банк, что,
по мнению Шилы, было  уделом  плебеев.  Она  мечтала  о  жизни,  исполненной
терзаний: мать в инвалидной коляске.., больной  туберкулезом  отец,  умерший
вскоре после ее рождения... Познакомься они годом раньше, Берни  смеялся  бы
над ней. Теперь,  когда  ему  было  двадцать,  он  относился  к  ней  крайне
серьезно, ведь она, помимо прочего, была потрясающей танцовщицей. Стоило ему
приехать домой на каникулы, он тут же заявил об этом матери.
   - Она еврейка? - спросила мать, как только услышала  имя  Шилы.  Это  имя
казалось ей скорее ирландским, фамилия  же  и  вовсе  звучала  устрашающе  -
Борден. Конечно, Борден могло быть производным от  Бордмане  или  Берковича,
что было хоть и низко, но все  же  приемлемо.  С  подобными  вопросами  мать
приставала к Берни едва ли не с детства и уж, во всяком случае, еще до того,
как его стали интересовать девушки. Она интересовалась всеми его  знакомыми.
"Он еврей?.. А она? Ты не знаешь девичьей фамилии его  матери?  Бармицва  он
отмечал?.. Так чем, говоришь, занимается его отец? Но разве она не еврейка?"
Казалось, евреями были все. По крайней мере, все знакомые  Файнов.  Родители
хотели отправить его в Колумбийский или  даже  в  Нью-йоркский  университет.
Нужно как-то переключиться, говорили они. Мать пыталась настоять на этом, но
он сумел-таки отбить все ее атаки и поехал не куда-нибудь, а  в  Мичиганский
университет. Он был  спасен!  Он  оказался  в  Царстве  Свободы,  населенном
сотнями голубоглазых блондинок, никогда  не  слышавших  ни  о  фаршированной
рыбе, ни о кнышах и понятия не имевших о том, когда именно бывает  еврейская
Пасха. Скарсдейлские девицы, по которым сходила с ума  его  мамаша,  к  тому
времени успели изрядно поднадоесть  ему,  и  поэтому  переезду  он  был  рад
вдвойне.  Он  хотел  чего-то  нового,  неизведанного,   может   быть,   даже
запретного. Олицетворением всего этого  была  Шила,  поражавшая  его  своими
черными как смоль косами и огромными черными глазами.  Она  приносила  книги
неведомых ему русских писателей, и  они  читали  их  вместе  -  в  переводе,
разумеется. Во время каникул Берни пытался обсуждать эти книги с родителями,
но тема эта их ничуть не интересовала.
   - Твоя бабушка была русской. Если уж ты так хотел изучать  русский,  тебе
нужно было учиться у нее.
   - Это разные вещи. К тому же она говорила только на идиш...
   Здесь Берни обычно замолкал. Что он ненавидел, так это  спорить  с  ними.
Мать могла спорить о чем угодно. Спор был основой ее  жизни,  ее  величайшей
радостью, ее любимым развлечением.
   - Нельзя говорить о покойных неуважительно!
   - Разве я говорю  неуважительно?  Просто  я  сказал,  что  она  постоянно
говорила на идиш...
   - Она умела говорить и на прекрасном русском! И вообще - зачем тебе  это?
Надо посещать научные классы...  Сегодня  в  этой  стране  нужно  изучать..,
экономику.
   Она хотела, чтобы Берни стал доктором, как отец,  или,  на  худой  конец,
адвокатом. Его отец  был  хирургом-отоларингологом,  одним  из  известнейших
специалистов в своей области. Никогда, даже в  детстве,  Берни  не  хотелось
последовать примеру отца, хотя он очень любил его.
   Врачом он становиться не хотел, что бы там ни говорила ему мать.
   - Русский? Кто, кроме коммунистов, говорит на  русском?  Разве  что  твоя
Шила Борден...
   Берни в отчаянии посмотрел на мать. Она все еще выглядела интересной. Ему
никогда не приходилось краснеть из-за того, что с ней  или  с  отцом  что-то
было не так. Его отец, высокий, сухощавый седовласый человек, обычно казался
рассеянным, взгляд его темных глаз был устремлен в  никуда.  Он  любил  свою
работу и постоянно думал о своих пациентах. И все же Берни знал: отец  готов
помочь ему в любую минуту. От матери Берни унаследовал зеленые  глаза.  Мать
вот уже много лет красила волосы в белый цвет,  носивший  название  "осеннее
солнце", который очень шел ей. Она следила за своей фигурой и носила  внешне
неприметные, но дорогие наряды. Синие костюмы и черные платья,  которые  она
покупала в "Лорде", "Тейлоре" и "Саксе", влетали ей в копеечку.
   - А для чего русский этой девчушке? Где живут ее родители?
   - В Коннектикуте.
   - Коннектикут большой.
   Берни так и подмывало спросить мать о том, не собирается ли она к  ним  в
гости. Однако он сдержался.
   - Хартфорд. Разве это имеет значение?
   - Не груби, Бернард.
   Мать  держала  себя  подчеркнуто  официально.  Он   сложил   салфетку   и
отодвинулся вместе со стулом. Обед с матерью всегда оборачивался коликами  в
желудке.
   - Куда это ты? Тебя никто не отпускал.
   Словно ему пять лет. Порой он ненавидел свой дом и одновременно  стыдился
этого чувства и тогда ненавидел мать, повинную и в том, и в другом.
   - Мне нужно позаниматься.
   - Слава богу, ты больше не играешь в футбол.  Так  было  всегда.  Сказать
напоследок что-нибудь  эдакое,  против  чего  нельзя  протестовать.  Тут  же
хочется повернуться к ней и сказать, что он, мол, вернулся в команду  или..,
что он изучает балетные па вместе с Шилой... Так, чтобы позлить ее...
   - Решение еще не окончательное, мама.
   Руфь Фаин пронзила его взглядом.
   - Поговори об этом с отцом.
   Отец всегда знал, что ему следует делать. Мать наконец смогла  поговорить
с ним. "Если Берни снова захочет играть в футбол, ты  предложишь  ему  новую
машину..." Знай об этом Берни, он поднял бы дикий  скандал  и  действительно
тут же вернулся бы в  команду.  Противно,  когда  тебя  пытаются  подкупить.
Противно смотреть на то, как она пытается помыкать тобой, считая тебя  своей
собственностью, пусть отец с ней и не согласен... Быть единственным ребенком
очень непросто. Когда он вернулся в Энн-Арбор и увиделся  с  Шилой,  она  не
стала спорить с ним.  Каникулы  оказались  непростым  временем  и  для  нее.
Встретиться им так и не удалось, хотя Хартфорд находился отнюдь не  на  краю
света. Шила была поздним ребенком, и родители лелеяли ее как  могли.  Каждый
раз, когда она покидала дом, они страшно волновались,  боясь,  что  их  дочь
могут обидеть, ограбить или, того хуже, изнасиловать. Она могла  оступиться,
встретить  не  того  человека,  выбрать  не  тот  факультет  и  так   далее.
Перспектива ее учебы в Мичиганском  университете  ужасала  их,  однако  Шила
смогла-таки настоять на своем. С родителями разговаривать она умела. Что  ее
донимало, так это их постоянное присутствие. Берни она понимала, как  никто.
После того как пасхальные каникулы закончились,  Берни  и  Шила  разработали
хитроумный план. Они должны были встретиться в  Европе  и  провести  там  по
меньшей мере месяц. О том, что они путешествуют вдвоем, родители  не  должны
были знать. Так оно у вышло.
   Они дарили друг другу Венецию, Париж и Рим, и это было прекрасно.  Когда,
нагие, лежали они на пустынном пляже Искьи, Берни, любуясь черными как смоль
локонами Шилы, думал о том, что никогда не встречал девушки красивее ее.  Он
уже подумывал и о том, чтобы предложить ей руку и сердце, хотя считал, что с
предложением спешить не стоит. Он мечтал обручиться с ней  на  Рождество,  а
жениться где-нибудь в июне... Тем временем они побывали в Англии и  Ирландии
и вернулись домой - теперь уже вместе - на самолете, летевшем из Лондона.
   Отец, как обычно, был на операции. Мать  же  встречала  его,  хотя  он  и