ык.
   -  Не  знаю,  бабуля.  Как  только  закончатся  занятия,  мы  поедем   на
Стинсон-Бич. Мама хочет немножко отдохнуть - она так устает на работе...
   Обе они знали, что усталость ее вызвана совершенно  иными  причинами,  но
говорить об этом вслух боялись.
   Берни снял тот же  дом,  в  котором  они  провели  и  прошлое  лето.  Они
планировали провести на море все три месяца, чтобы  Лиз  хоть  как-то  могла
восстановить свои силы. Доктор посоветовал ей оставить работу, и Лиз на  сей
раз уже не стала с ним спорить. Берни она сказала, что такое положение вещей
ее очень устраивает. Она могла больше времени проводить с ним, с Джейн  и  с
малышом. Возражать против этого Берни, естественно, не стал. Теперь  все  их
думы были связаны с летним отдыхом на море. Переезжая  на  Стинсон-Бич,  они
словно переводили  стрелки  часов  назад.  Берни  взял  за  руку  спящую  на
больничной койке Лиз. Она легонько шевельнулась, и  тут  он  заметил  на  ее
губах блаженную улыбку. Сердце его екнуло - ему вдруг  показалось,  что  Лиз
умирает.
   - Что случилось?
   Она смотрела  на  него  ничего  не  понимающим  взглядом.  Берни  тут  же
изобразил на лице что-то вроде улыбки.
   - Как ты себя чувствуешь, дорогая?
   - Хорошо.
   Она вновь  опустила  голову  на  подушку.  И  Лиз,  и  Берни  знали,  что
препараты, которыми ее лечили,  были  настолько  сильнодействующими,  что  в
любой момент могли вызвать у нее сердечный припадок. Их предупредили об этом
еще до начала лечения. Но  иного  выбора  не  было.  Отказ  от  химиотерапии
означал бы неминуемую смерть.
   Лиз вновь уснула. Берни вышел в холл и позвонил домой. Звонить из  палаты
он не стал, боясь, что его голос может разбудить ее. Вместе с Лиз  в  палате
осталась сиделка. Берни за это время успел  привыкнуть  к  больнице.  Теперь
здешняя обстановка казалась ему совершенно нормальной, она уже не шокировала
его, как это было вначале. Конечно, он предпочел  бы  оказаться  на  парочку
этажей пониже, там, где всего год назад  Лиз  родила  Александра,  где  люди
рождались, а не умирали, но, увы, это было не в его власти...
   - Привет, мама. Как у вас дела?
   - Все в порядке, мой хороший. - Она глянула на Джейн. - Твоя дочь  в  два
счета обставила меня в пачиси. Александр уже  спит.  Он  такой  хорошенький.
Выпил целую бутылочку, улыбнулся мне и тут же - прямо  у  меня  на  руках  -
заснул. Мне оставалось только положить его на кроватку.
   Берни усмехнулся. Если бы то же  самое  ему  рассказала  Лиз,  а  не  его
мать...  Вместо  этого   она   лежала   здесь,   в   больнице,   отравленная
патентованными препаратами.,.
   - Как она себя чувствует?
   Мать задала этот вопрос очень тихо, так, чтобы Джейн не знала, о чем идет
речь. Девочка, однако, слушала  ее  так  внимательно,  что  даже  машинально
двинула по полю чужую фишку, в чем Руфь не замедлила ее уличить. Джейн и так
понимала, что происходит с ее мамой. Но ей было  всего  восемь  лет,  а  для
детей в таком возрасте подобная ноша непосильна, они привыкли жить в мире, в
котором действуют совсем иные законы.
   - С ней все в порядке. Она спит. Завтра к ленчу мы уже вернемся.
   - Мы будем вас ждать. Берни, может быть, тебе  что-то  нужно?  Может,  ты
голоден?
   Подобная заботливость матери была  для  Берни  полной  неожиданностью.  В
Скарсдейле все было иначе - там за все отвечала служанка Хэтти.
   - Спасибо, мне ничего не нужно. Передавай привет Джейн. До завтра.
   - Спокойной ночи, милый. Когда Лиз проснется, передай ей от нас привет.
   Джейн смотрела на Руфь расширившимися от ужаса глазами.
   - С мамой все хорошо?
   - Все в порядке, моя золотая... Мама просила передать тебе привет.
   Руфь решила, что привет, переданный не Берни, а Лиз, будет  обладать  для
девочки большей значимостью.
   Утром Лиз проснулась от боли. Появилось такое чувство, будто у нее  разом
сломались все ребра. Прежде подобных болей  она  не  испытывала,  и  поэтому
поспешила известить о них доктора Йохансена; тот, в свою очередь,  вызвал  к
ней онколога  и  ортопеда.  Они  послали  Лиз  наверх  -  делать  рентген  и
авторадиографию. После этого она могла пойти домой.
   Полученные  несколько  часов  спустя  результаты  не  принесли  утешения.
Химиотерапия  не  помогла.  Метастазы   продолжают   распространяться.   Лиз
разрешили вернуться домой. Но Йохансен предупредил Берни, что конец  близок.
С этого  момента  боль  начнет  усиливаться,  и,  хотя  врачи  всеми  силами
постараются облегчить ее, наступит время, когда они уже практически ничем не
сумеют помочь его жене. Разговор  между  Йохансеном  и  Берни  происходил  в
маленьком кабинете неподалеку от палаты Лиз. Выслушав врача,  Берни  стукнул
кулаком по столу, за которым они сидели.
   - То есть вы практически ничем не сумеете ей помочь? Что это значит, черт
побери! - Йохансен  прекрасно  понимал,  что  негодование  Берни  более  чем
оправданно: судьба нанесла Лиз чудовищный удар, а врачи оказались бессильны.
- Чем вы тут занимаетесь целыми днями, разрази  вас  нелегкая?  Вытаскиваете
занозы и вскрываете чирьи  на  задницах?  Человек  умирает  от  рака,  а  вы
говорите, что не можете даже снять боль? - Сидевший за  столом  Берни  начал
всхлипывать, не сводя глаз с  Йохансена.  -  Что  же  нам  теперь  делать...
Господи.., помогите ей кто-нибудь... - Он сознавал, что беда непоправима.  А
они еще говорят, что почти ничем не сумеют помочь.  Лиз  умрет,  мучаясь  от
невыносимой боли. Это несправедливо. Это кошмарная насмешка над всем, во что
он верил в этой жизни. Ему хотелось схватить кого-нибудь и трясти его до тех
пор, пока ему не скажут, что Лиз можно спасти, что она будет жить,  что  все
это просто дикая ошибка и у нее нет рака.
   Уронив голову на стол, он заплакал от чувства глубокой жалости к себе, от
сознания полнейшей беспомощности.
   Доктор Йохансен помедлил, а затем пошел и принес стакан воды. Он  покачал
головой, грустно глядя на Берни светлыми скандинавскими глазами.
   - Я понимаю, как это ужасно, мистер Фаин, и мне очень  жаль.  Мы  сделаем
все,  что  в  наших  силах.  Мне  просто  хотелось,  чтобы  вы  знали:  наши
возможности не беспредельны.
   - Что вы имеете в виду? - Берни смотрел на врача с тоской умирающего. Ему
казалось, что сердце вот-вот разорвется у него в груди.
   - Для начала мы пропишем ей демерол в таблетках  или  перкодан,  как  она
захочет. Со временем переведем ее на уколы. Дилаудид,  демерол  или  морфин,
посмотрим, что будет лучше  действовать.  Мы  будем  постепенно  увеличивать
дозу, чтобы ей как можно меньше пришлось страдать от боли.
   - Можно, я сам буду делать ей уколы? - Он  был  готов  на  все,  лишь  бы
облегчить ей боль.
   - Да, если хотите, или наймите ей потом медсестру. Я знаю, что у вас двое
маленьких детей. И тут Берни вспомнил о планах на лето.
   - Как вы думаете,  нам  можно  будет  выехать  в  Стинсон-Бич  или  стоит
поселиться где-нибудь поближе к городу?
   - Я не вижу греха в  том,  чтобы  отправиться  на  море.  Пожалуй,  смена
обстановки будет полезна всем вам, и особенно Лиз, а езды  до  города  всего
полчаса. Я и сам порой туда езжу. От этого поднимается настроение.
   Берни мрачно кивнул и поставил принесенный доктором  стакан  с  водой  на
стол.
   - Она так любит это место.
   - Значит, непременно поезжайте туда.
   - А как быть с ее работой? - Внезапно вся их жизнь перевернулась, и стало
необходимо обдумать все заново. А на дворе еще  только  весна.  И  до  конца
занятий осталась не одна неделя. - Ей придется уволиться прямо сейчас?
   - Это зависит только от ее желания. Не бойтесь,  работа  не  причинит  ей
вреда. Впрочем, если боли  значительно  усилятся,  она  может  оказаться  ей
просто не по  силам.  Попробуйте  предоставить  решение  ей  самой.  -  Врач
поднялся из-за стола, и у Берни вырвался вздох.
   - Что вы намерены ей  сказать?  Вы  хотите  сообщить  ей,  что  метастазы
распространились по всему организму?
   - Я не вижу в этом необходимости. Она ощущает боль и наверняка  понимает,
что болезнь  продолжает  развиваться.  По-моему,  не  стоит  говорить  ей  о
результатах обследования, чтобы не подрывать ее душевные силы. -  Он  бросил
на Берни вопросительный взгляд. - Или вы полагаете,  что  лучше  сказать?  -
Берни тут же замотал головой,  думая  о  том  времени,  когда  поток  дурных
известий окончательно сломит их всех. А может,  они  выбрали  не  правильный
путь? Возможно, ему следует отвезти ее в Мексику, к индейским колдунам,  или
посадите на макробиотическую диету, или же надо обратиться к  последователям
учения "христианская наука"? Он не раз слышал поразительные истории о людях,
излечившихся от рака с помощью какой-нибудь экзотической диеты, гипноза  или
веры, а ведь средства, которыми они пользовались до того момента,  никак  не
помогали. Но он понимал и то, что Лиз  не  пойдет  на  это.  Она  не  станет
метаться из стороны  в  сторону  и  колесить  по  всему  свету,  гоняясь  за
химерами. Ей хочется быть дома с мужем и детьми, преподавать  в  школе,  где
она проработала много лет. Есть вещи,  которые  она  ни  за  что  не  станет
делать, и для нее важно, чтобы их  жизнь  как  можно  меньше  отличалась  от
прежней, когда все шло нормально.
   - Привет, милый. Ну как, уже все? - Дожидаясь Берни в своей  палате,  Лиз
успела одеться и натянуть на голову новый парик, привезенный его матерью. Он
оказался таким удачным, как будто у нее отросли  свои  волосы,  и,  если  не
обращать внимания на худобу и темные круги под глазами, Лиз выглядела просто
замечательно. Она  надела  голубое  отрезное  платье  спортивного  покроя  и
сандалии такого же цвета. Светлые пряди волос парика рассыпались по  плечам,
почти как прежде, когда у нее еще не выпали свои собственные.
   - Что они тебе сказали? - спросила она, встревоженно глядя на Берни.  Лиз
догадывалась, что дела идут  неважно.  Она  стала  ощущать  боль  в  ребрах,
сильную и резкую, чего прежде никогда не бывало.
   - Ничего особенного. Никаких  новостей.  Похоже,  химиотерапия  оказывает
какое-то действие.
   Приподняв голову, Лиз посмотрела на врача.
   - Тогда почему же у меня так болят ребра?
   - Вам часто приходится брать малыша на руки? - спросил  врач  с  улыбкой.
Лиз призадумалась и кивнула. Ей приходилось чуть ли не все время носить  его
на руках. Ходить он еще не начал и то и дело просился на руки.
   - Да.
   - А сколько он весит? Вопрос вызвал у нее улыбку.
   - Доктор собирается посадить  его  на  диету.  Он  весит  двадцать  шесть
фунтов.
   - Разве это не убедительный ответ на ваш вопрос? Нет, не убедительный, но
врач поступил благородно, и Берни почувствовал признательность к нему.
   Медсестра довезла Лиз до вестибюля на кресле, и  они  с  Берни  вышли  за
дверь рука об руку. Но ходить она стала гораздо медленней, и он заметил, как
она поморщилась, садясь в машину.
   - Родная, тебе очень больно? -  Она  замялась,  потом  кивнула.  Ей  было
трудно говорить. - Попробуй поделать дыхательные упражнения для  беременных,
вдруг поможет.
   Идея оказалась гениальной. На  обратном  пути  Лиз  занялась  дыхательной
гимнастикой и сказала Берни, что ей полегчало. А  в  кармане  у  нее  лежали
прописанные врачом таблетки.
   - Я не хочу принимать их без крайней необходимости. Подожду до вечера.
   - К чему такое геройство?
   - Геройство проявляете вы, мистер Фаин. - Лиз потянулась к Берни и  нежно
поцеловала его.
   - Я люблю тебя, Лиз.
   - Лучше тебя нет никого на свете... Мне очень жаль, что из-за  меня  тебе
приходится так трудно. - Каждому из  них  приходилось  нелегко,  и  она  это
понимала. Ей самой было тяжко, и она злилась из-за  этого,  злилась,  потому
что они тоже мучаются, а изредка на нее накатывала ненависть к  ним,  потому
что она умирает, а они нет.
   Берни отвез ее домой, помог подняться по ступенькам. Джейн и Руфь сидели,
поджидая их. Джейн волновалась, потому что они долго не  возвращались  -  на
сканирование костных тканей и на рентген  потребовалось  немало  времени.  И
пока не наступило  четыре  часа  дня  и  они  не  приехали  домой,  она  все
приставала к матери Берни:
   - Бабушка, она всегда возвращалась утром. Что-то случилось, я уверена.  -
Она упросила Руфь позвонить в больницу, но оказалось, что Лиз  уже  на  пути
домой, и, когда хлопнула входная дверь, Руфь многозначительно посмотрела  на
Джейн.
   - Вот видишь! - Но при этом она заметила то, что ускользнуло  от  взгляда
Джейн: судя по виду, Лиз сильно ослабла и измучилась от боли, хотя  сама  ни
словом не обмолвилась об этом.
   И все же Лиз наотрез отказалась уйти с работы. Она твердо решила  довести
свой класс до конца учебного года, чего бы это ни стоило, и Берни не стал  с
ней  спорить,  хотя  Руфь  зашла  к  нему  в  магазин  перед   отъездом   из
Сан-Франциско и попыталась втолковать, что это безумие.
   - Неужели ты не видишь, что ей не по силам такая нагрузка?
   Берни закрыл дверь кабинета и заорал:
   - Черт возьми, мама, врач сказал, что работа никак ей не повредит!
   - Она ее просто доконает!
   И тут он вылил на мать всю злобу, клокотавшую в его душе.
   - Да нет же! Ее доконает рак! Ее убьет не  что-нибудь,  а  эта  проклятая
зараза, которая уже успела распространиться повсюду  и  потихоньку  пожирает
ее! И теперь уже совершенно все равно, будет ли  она  сидеть  дома,  ожидая,
когда ей придет конец, или будет по-прежнему учить детей в школе, согласится
ли она продолжать курс химиотерапии или нет, или даже если она отправится  в
Лурд, ничего не изменится, и она умрет. - К  глазам  его  подступили  слезы,
словно где-то внутри его прорвалась плотина, и  он  принялся  мерить  шагами
комнату, не глядя матери в лицо. В конце концов он повернулся к ней спиной и
уставился в окно, хотя ничего уже не мог видеть. - Прости  меня.  -  По  его
голосу Руфь поняла, что он совершенно пал духом, и от боли  за  сына  у  нее
сжалось сердце. Она тихо подошла к нему и обняла за плечи.
   - Мне очень  жаль,  родной..,  очень..,  несправедливо,  когда  с  людьми
случается такая беда, особенно с теми, кого ты любишь...
   - Такого не заслужил ни один человек, даже если он тебе ненавистен. -  Он
никому не смог  бы  пожелать  такого.  Никогда.  Медленно  повернувшись,  он
поглядел матери в лицо. - Меня не оставляет мысль о  том,  что  же  будет  с
Джейн и с малышом... Как нам  жить  без  Лиз?  -  На  глазах  у  него  снова
выступили слезы.  Ему  показалось,  будто  он,  не  переставая,  плачет  уже
несколько месяцев, и это была правда. Они узнали о болезни Лиз полгода назад
и на протяжении последних шести месяцев неотвратимо катились в бездну,  моля
бога, чтобы это падение каким-нибудь чудом прекратилось.
   - Хочешь, я побуду с вами еще какое-то время? Я  вполне  могла  бы.  Твой
папа  прекрасно  все  поймет.  Собственно  говоря,  он  сам  предложил   мне
задержаться здесь, я звонила ему вчера вечером. Еще я могла бы забрать детей
к нам домой, но, по-моему, это было бы нечестно по отношению к Лиз и  к  ним
самим. - Мать привела Берни в  изумление  -  она  оказалась  таким  славным,
способным на тонкое понимание человеком. Куда  подевалась  женщина,  которая
донимала  его  рассказами  о  том,  как  миссис  Финкелыптейн  страдает   от
мочекаменной болезни, и грозилась, что умрет от сердечного  приступа  всякий
раз, как Берни отправлялся на свидание с девушкой, которая не была еврейкой.
Он улыбнулся, вспомнив о Вечере, который  они  провели  в  "Береге  басков",
когда он заявил ей, что женится на католичке по имени Элизабет О'Райли.
   - Ты помнишь, мама? - Они  оба  заулыбались.  С  тех  пор  прошло  два  с
половиной года, а кажется, что целая вечность.
   - Да. И все надеюсь, что ты когда-нибудь об этом забудешь.  -  Но  теперь
воспоминания о том вечере вызывали  у  него  лишь  улыбку.  -  Ну  так  как,
ребятки, хотите, я останусь и помогу вам? - Ему пошел тридцать восьмой  год,
и он чувствовал себя не ребенком, а столетним стариком.
   - Мама, я благодарен тебе за предложение, но мне кажется, для Лиз  важно,
чтобы наша жизнь как можно  меньше  отклонялась  от  привычного  русла.  Как
только в школе кончатся занятия, мы переберемся на взморье, а я стану ездить
оттуда на работу и обратно. Собственно говоря, я даже возьму отпуск на шесть
недель до середины июля, а если понадобится, смогу его продлить. Пол  Берман
вошел в мое положение.
   - Хорошо. - Она спокойно кивнула головой. - Но если что, я могу  вылететь
к вам первым же самолетом. Ясно?
   - Да, мадам. - Он отдал ей честь, а потом обнял. - А теперь иди,  поброди
по магазину. И, если у тебя останется время, постарайся подобрать что-нибудь
симпатичное для Лиз. Размер у нее стал как у двенадцатилетней девочки. -  От
Лиз почти ничего не осталось. Раньше  она  весила  сто  двадцать  фунтов,  а
теперь всего восемьдесят пять. - И все  же  новые  одежки  доставили  бы  ей
радость. У нее не хватает сил, чтобы пойти и что-нибудь купить для себя.
   Или для Джейн, хотя он  и  так  очень  часто  приносил  домой  коробки  с
детскими вещами. Джейн покорила сердце заведующего отделом детской одежды, и
тот начал передавать подарки для Александра, когда мальчишки еще не было  на
свете, и продолжал делать это до сих пор. Сейчас  внимание,  которое  к  ним
проявляли,  вызывало  у  Берни  чувство  глубокой  признательности.  Сам  он
пребывал в невероятной растерянности, и ему  казалось,  что  он  не  слишком
справедливо обходится с детьми. Такое  впечатление,  будто  он  ни  разу  не
взглянул на Алекса с тех пор, как ему исполнилось шесть месяцев,  и  он  все
время ворчит на Джейн лишь потому, что она всякий  раз  подворачивается  под
руку, а ведь он любит ее, и оба они чувствуют себя такими беспомощными. Всем
приходится крайне трудно, и Берни  пожалел,  что  они  не  послушали  совета
Трейси и не обратились к психоаналитику. В свое  время  Лиз  восприняла  эту
идею в штыки, а теперь он стал думать, что зря с ней согласился.
   На следующий день, когда  Руфи  пришло  время  отправляться  в  аэропорт,
настал один из тяжелейших моментов. С утра она заехала к  ним  домой,  чтобы
застать Лиз до ухода в школу. Трейси давно уже  взяла  за  правило  забирать
Джейн с собой, а Берни еще раньше успел уйти на работу. Александр заснул,  и
Лиз ждала прихода няни. Она открыла дверь и тут же поняла, что привело  сюда
Руфь. На мгновение обе застыли у порога, глядя  в  глаза  друг  другу  и  не
пытаясь притворяться. Потом Лиз подалась вперед и обняла свекровь.
   - Спасибо тебе, что пришла...
   - Мне захотелось попрощаться, Лиз(. Я буду молиться за тебя.
   - Спасибо. - У нее перехватило горло, и она постояла, молча глядя на Руфь
полными слез глазами. - Бабушка,  присматривайте  за  ними,  когда  меня  не
станет... - проговорила она шепотом. - И за Берни тоже.
   - Обязательно, обещаю тебе. А ты береги  себя.  И  делай  все,  что  тебе
велят. - Она прижала к себе эти хрупкие плечи  и  вдруг  заметила,  что  Лиз
надела платье, которое она купила ей накануне. - Лиз, мы очень,  очень  тебя
любим...
   - Я тоже вас люблю.
   Руфь постояла еще чуть-чуть, обнимая  невестку,  а  затем  повернулась  и
пошла прочь. Лиз осталась стоять в  дверях,  и  Руфь  подняла  руку  в  знак
прощания. Такси тронулось, а Руфь все махала и махала  ей  рукой,  пока  Лиз
окончательно не скрылась из виду.


Глава 21

   Лиз так и не оставила свой класс до самого конца занятий.  Ни  Берни,  ни
врач не могли понять, как ей это удалось. Ей приходилось ежедневно принимать
снотворное в начале вечера, и Джейн жаловалась на то, что  мама  теперь  все
время спит, но, в сущности, девочка сокрушалась о другом, хотя  и  не  могла
выразить этого словами. Ведь на самом деле она  горевала  о  том,  что  мама
умирает...
   Последний день занятий в школе пришелся на девятое июня. Лиз надела  одно
из новых платьев, которые Руфь купила ей перед отъездом.  Теперь  они  часто
разговаривали друг с другом по телефону,  и  Руфь