обыкновенно счастливой.  Сорвавшись
с кресла, она, пританцовывая, прошлась по комнате, а Фэй неожиданно подумала
о том, как же Нэнси все-таки молода. Ей было  всего  двадцать  три,  и  хотя
сиротское детство и авария не могли не наложить на нее  свой  отпечаток,  во
многих отношениях Нэнси оставалась совсем юной и по-прежнему беззаботной.
   - И еще одна вещь, Нэнси, - сказала Фэй серьезно, и Нэнси остановилась.
   - Какая?
   - Мне кажется, ты должна  понимать,  почему,  на  самом  деле,  тебе  так
хочется стать новым человеком. Это весьма характерно  для  сирот.  Те,  кто,
подобно тебе, воспитывался в приюте, как правило, не до конца осознают  себя
и свое собственное "я". Например, ты не знала своих родителей,  и  от  этого
тебе кажется, будто в тебе чего-то не хватает. В  результате  твоя  связь  с
реальностью гораздо слабее, чем у большинства людей.  Благодаря  этому  тебе
гораздо проще начать с чистого листа, отказавшись от  человека,  которым  ты
когда-то была. Люди, которые хорошо помнят родителей,  ощущают  свою  тесную
связь с ними, и она мешает им расстаться с прошлым. В  этом  отношении  тебе
повезло, Нэнси, и ты обязательно должна этим пользоваться.
   Нэнси некоторое время молчала. Потом она  вернулась  в  уютное  кресло  у
камина, и Фэй ободряюще улыбнулась  ей.  Ее  кабинет  был  очень  подходящим
местом для приема пациентов - он буквально  настраивал  человека  на  нужный
лад, помогал расслабиться,  успокоиться.  Бывало,  Фэй  не  успевала  задать
вопрос, а пациент уже сам начинал рассказывать о том, что его  больше  всего
волновало.
   В самом деле, что лучше располагает к откровенной  беседе,  чем  огонь  в
камине,  надежное  молчание  отделанных  мореным  дубом  стен,  мягкие  тона
старинного персидского  ковра,  приглушенный  свет  медных  светильников  на
столах? Каминная решетка была сделана  из  потемневшей  кованой  меди,  окна
занавешены плотными бархатными портьерами с кистями, а в простенке и в углах
висели небольшие картины в рамах. Цветов в кабинете не было, зато было много
резных папоротников в терракотовых  горшках.  Словом,  каждый,  кто  попадал
сюда, сразу настраивался  на  спокойную,  дружескую  волну  и  был  готов  к
искренней откровенной беседе, а именно этого Фэй и добивалась.
   - О'кей, - сказала она, видя, что Нэнси сосредоточенно хмурится.  -  Тебе
понадобится время, чтобы все это как следует обдумать. Сейчас  же  я  хотела
затронуть еще одну серьезную тему. Как ты собираешься провести праздники?
   - А что - праздники? - Нэнси подняла глаза, и Фэй увидела,  что  недавняя
веселость исчезла из них, уступив место тоске и одиночеству. Это, однако, ее
не удивило - другой реакции она  и  не  ожидала.  Именно  поэтому  вопрос  с
праздниками непременно нужно было решать.
   - Как ты собираешься провести Рождество?
   Ты не боишься?
   - Нет. - Лицо Нэнси - во всяком случае, видимая  его  часть,  -  осталось
неподвижным - изящный подбородок не дрогнул, губы не сжались  в  напряженной
гримасе.
   - Тебе не будет грустно, одиноко?
   - Нет.
   Фэй немного помолчала.
   - Ну ладно, хватит играть в угадайку, - сказала она решительно.  -  Давай
выкладывай, что ты думаешь по поводу праздников.
   - Хочешь знать, что я думаю? - Нэнси неожиданно посмотрела прямо на  нее,
глаза в глаза, потом встала и зашагала из стороны в сторону по  кабинету.  -
Хочешь знать, что я чувствую? Так вот, я чувствую себя обиженной.
   - Обиженной?
   -  Да,  очень  обиженной,   страшно   обиженной,   чертовски   обиженной.
Суперобиженной!
   - На кого?
   Нэнси плюхнулась обратно в кресло и мрачно посмотрела в огонь. Когда  она
снова заговорила, ее голос был мягок и тих.
   - На Майкла. Я надеялась, что он меня найдет, ведь прошло уже больше семи
месяцев. Я думала, что к Рождеству мы будем вместе, а оказалось...
   И, стараясь сдержать слезы, она закрыла глаза.
   - На кого еще ты обижена? На себя?
   - Да.
   - Почему?
   - Потому что пошла на эту сделку. Потому  что  позволила  Марион  Хиллард
уговорить себя. Я ненавижу ее хладнокровие, но себя  я  ненавижу  больше.  Я
продалась...
   - Разве?
   - Я так думаю. И все - ради нового подбородка... - Теперь Нэнси  говорила
почти с презрением, хотя  еще  совсем  недавно  она  почти  гордилась  своим
преображением.
   - Я не согласна с тобой, Нэнси. Ты сделала это не ради нового подбородка,
губ и прочего. Ты сделала это ради новой жизни. Разве в твоем  возрасте  это
не важнее всего? А кстати, что бы ты подумала о человеке, который  на  твоем
месте поступил бы так же, как и ты?
   - Не знаю. Наверное, я подумала бы  про  такого  человека,  что  он,  как
минимум, не слишком умен. А может, я и поняла бы его...
   - Всего несколько минут назад мы с тобой говорили о новой Нэнси. О  новом
голосе, новой походке, новом лице, новом имени. У тебя  будет  все  новое  -
кроме одного...
   Нэнси молчала, ожидая, что она скажет.
   - Кроме Майкла, - закончила ,Фэй. - Или,  может  быть,  ты  представляешь
свою новую жизнь без него? Скажи, ты когда-нибудь думала об этом?
   - Нет, никогда... - Но ее глаза снова наполнились слезами, и Фэй  поняла,
что Нэнси лжет.
   - Правда? - мягко спросила она.
   - Я никогда не думаю о других мужчинах, но иногда я  пытаюсь  представить
себя без Майкла.
   - И как ты тогда себя чувствуешь?
   - Тогда... Тогда мне кажется, что лучше бы мне было умереть...
   Но Нэнси не имела это в виду, во всяком случае, в  буквальном  смысле,  и
они обе знали это.
   - Но ведь сейчас Майкла  нет  рядом,  и  ты  все  равно  чувствуешь  себя
неплохо. Разве не так?
   В ответ Нэнси только пожала плечами, и Фэй продолжила с сочувствием:
   - Мне кажется, Нэнси, тебе обязательно нужно как следует подумать о такой
возможности.
   - Ты уверена, что он не вернется ко мне, так? - Нэнси  снова  злилась,  и
злилась она на Фэй, потому что никого другого  рядом  сейчас  все  равно  не
было.
   - Я не знаю, Нэнси. И никто этого не знает, кроме самого Майкла.
   - Да. Кроме этого сукина сына...
   Нэнси снова вскочила и заметалась по  кабинету,  но  вскоре  -  словно  у
заводной игрушки, у которой  кончился  завод,  -  ее  движения  замедлились,
ярость остыла, и она остановилась посреди комнаты. Сжатые  в  кулаки  пальцы
Нэнси побелели от напряжения, а марлевая повязка стала влажной от слез.
   - О, Фэй, я так боюсь!.. - пробормотала она дрожащим голосом.
   - Чего?
   - Я боюсь остаться одной, боюсь перестать быть собой... Иногда  я  просто
уверена, что совершила ужасную вещь и буду за  это  наказана.  Ведь  я..,  я
отказалась от своей любви ради красивого лица.
   - Но ведь тогда ты думала, что ты уже потеряла и то и другое! Твой  выбор
был естественным, и ты ни в коем случае не должна казнить  себя  за  это.  В
конце концов, кто знает - может  быть,  когда-нибудь  ты  будешь  радоваться
тому, что поступила так, а не иначе.
   - Что ж, может быть...
   Плечи Нэнси снова вздрогнули от рыданий, и Фэй от души пожалела ее.
   - Кстати, праздников я тоже боюсь, - призналась Нэнси.  -  Наверное,  это
еще хуже, чем возвращение в приют. Лили и Гретхен  уехали  в  Бостон  еще  в
прошлом месяце, ты отправляешься  кататься  на  лыжах,  Питер  на  Рождество
собирается в Европу, а я...
   Нэнси шмыгнула носом и попыталась сдержать  слезы.  "В  конце  концов,  -
подумала она, - все это - реальности  новой  жизни,  и  я  должна  научиться
мириться с ними". В любом случае не следует вести  себя  так,  чтобы  Фэй  и
Питер чувствовали себя виноватыми перед ней.  Они  и  так  проводили  с  ней
достаточно много времени, но каждый из них имел право  на  свою  собственную
жизнь.
   - По-моему, тебе пора начать выходить, - неожиданно предложила Фэй. -  Ты
могла бы подружиться с кем-нибудь, и тогда...
   - Выходить?! - Нэнси повернулась к Фэй и, сняв с головы свою  широкополую
шляпу, указала рукой на бинты. - Как я могу куда-то выходить в таком  виде?!
Да я до смерти напугаю каждого, к кому обращусь.
   - На тебя не так уж страшно смотреть,  как  ты  думаешь,  -  хладнокровно
парировала Фэй. - Это ведь только повязка. Пройдет немного времени, и  Питер
ее снимет. Большинство людей понимают, что это не навсегда.
   - Может быть, может быть... - проговорила Нэнси, но Фэй видела,  что  она
еще не верит. - Кроме того, сейчас я не особенно  нуждаюсь  в  друзьях.  Мне
вполне хватает фотоаппарата. Это.., замечательный подарок.
   - Я знаю. На днях я была у Питера и видела у него твои последние снимки -
он ужасно гордится ими и показывает каждому, кто к нему приходит. Прекрасная
работа, Нэнси! И профессиональная к тому же. По-моему, у тебя есть талант.
   - Спасибо... -  Теперь,  когда  речь  зашла  о  ее  работе,  Нэнси  сразу
почувствовала, как горечь, раздражение и обида уходят. - О, Фэй...
   Она немного успокоилась и, вернувшись к креслу, села в него, вытянув ноги
к огню.
   - Что мне делать с моей новой жизнью, Фэй?
   - Это-то мы и  пытаемся  решить,  разве  не  так?  А  пока..,  постарайся
подумать над тем, о чем мы говорили  сегодня.  Уроки  музыки,  преподаватель
вокала, тренер по гимнастике - что угодно, лишь бы  тебе  нравилось.  Питер,
конечно, многое для тебя делает, но почему бы тебе не помочь ему? Постарайся
представить, какой ты хотела бы стать, и начинай лепить себя.
   - Хорошо, я подумаю. А когда ты вернешься?
   - Через две недели. Но я оставлю тебе телефон, по которому ты,  в  случае
необходимости, сможешь со мной связаться.
   На самом деле Фэй беспокоилась за Нэнси гораздо больше, чем  ей  хотелось
показать. Как  психиатр  она  хорошо  знала,  что  рождественские  праздники
чреваты  обострениями  угнетенных  состояний,  да  и  статистика  показывала
неуклонный рост  числа  самоубийств  в  этот  период.  Впрочем,  Нэнси  это,
пожалуй,  не  грозило:  Фэй  просто  не  хотелось,  чтобы  она  слишком   уж
сосредоточивалась на своем одиночестве. Конечно, вышло не очень удачно,  что
на это Рождество и она, и Питер должны были уехать из Сан-Франциско,  однако
и Нэнси пора было обретать хоть небольшую самостоятельность и независимость.
   - Давай назначим наше следующее собеседование ровно через две  недели,  -
предложила Фэй. - А когда я вернусь, ты  покажешь  мне  фотографии,  которые
сделаешь за каникулы. Уверена, меня ждет приятный сюрприз.
   - Ой, хорошо, что ты мне напомнила!.. Нэнси вскочила с кресла и вышла  из
кабинета. Через  секунду  она  вернулась,  держа  в  руках  большой  плоский
сверток. Смущенно улыбаясь, она протянула его Фэй.
   - Это тебе. Счастливого Рождества, Фэй!.. Фэй бережно развернула  плотную
оберточную бумагу, и ее лицо осветилось восхищенной  улыбкой.  В  руках  она
держала свой собственный  портрет.  Изображение  было  слегка  расплывчатым,
туманным, как на полотнах импрессионистов: оно точно передавало  и  духовный
мир, и характер, и вместе с тем сообщало лицу Фэй какую-то недосказанность и
тайну. Чтобы сделать  такой  портрет,  другому  фотографу  потребовалось  бы
несколько часов студийной работы, а между тем Фэй даже не могла  припомнить,
когда Нэнси сделала этот снимок. На портрете она стояла на  балконе  в  доме
Нэнси, и ветер трепал ее волосы, а  розовая  блузка  играла  и  переливалась
отблесками заката за спиной, но вот в какой день это было?
   - Когда.., когда ты сделала этот снимок? - спросила Фэй, все  еще  не  до
конца оправившись от изумления.
   - Тайком от тебя, - с довольным видом ответила Нэнси.
   Она действительно была довольна этой работой. Ей удалось уловить в высшей
степени удачный ракурс, а потом она сама  увеличивала  снимок  и  мудрила  с
отпечатками, добиваясь того, чтобы портрет получился чуточку  не  в  фокусе,
выбирала для него самую подходящую рамку. И это  занятие  показалось  ей  не
менее увлекательным, чем живопись.
   - Какой замечательный подарок, Нэнси!  Ты...  у  тебя  получается  просто
замечательно!
   - У  меня  была  замечательная  натура,  Фэй.  Две  женщины  обнялись  на
прощание, и Нэнси с сожалением поняла, что пора прощаться.
   - Желаю тебе хорошо покататься, Фэй.
   - Спасибо. Хочешь, я привезу тебе в подарок полный термос снега?
   Они снова обнялись, пожелали друг другу счастливого  Рождества,  и  Нэнси
ушла. Когда дверь  за  ней  закрылась,  Фэй  почувствовала,  как  сердце  ее
дрогнуло. У Нэнси была добрая, нежная, чувствительная душа.  А  это  и  было
главным.

Глава 12

   - Мистер Каллоуэй на проводе, сэр. Соединить?
   Улицы Нью-Йорка уже давно покрылись серой слякотью, но  снег  все  шел  и
шел. Он сыпался с низкого, затянутого свинцовыми тучами неба уже часа четыре
подряд, но Майкл ничего этого не замечал. Сегодня  он  пришел  на  работу  в
шесть утра, а теперь было почти пять, и тяжелая, тупая усталость разливалась
по всему телу.
   Левой рукой он снял трубку телефона, не переставая при  этом  подписывать
одно за другим письма и уведомления, стопкой лежавшие перед  ним  на  столе.
Слава богу, проблемы со строительством торгового центра в Канзас-Сити были в
основном позади. Теперь на очереди  был  Хьюстон,  а  на  горизонте  маячило
строительство  медицинского  центра  в  Сан-Франциско  -  задача  неимоверно
сложная, способная свести с ума кого угодно. Но только  не  его.  Майкл  уже
смирился с тем, что его работа - сплошная головная боль и горячие  угли  под
ногами, и относился к этому спокойно, машинально подписывая сметы,  заключая
контракты, проводя встречи и переговоры.
   - Джордж? Это Майкл. Что у тебя?
   - Твоя мать все еще на переговорах, но она просила меня позвонить тебе  и
предупредить, что, если погода позволит,  мы  вернемся  из  Бостона  сегодня
вечером. Если же снег не прекратится, мы вылетаем завтра утром.
   - У вас там снегопад? - В голосе  Майкла  прозвучало  легкое  недоумение,
словно на дворе стоял  июнь  и  никакого  снега  не  могло  быть  просто  по
определению.
   - Нет. -  Настал  черед,  Джорджа  удивляться.  -  Снег  идет  у  вас,  в
Нью-Йорке. Разве нет?
   Майкл бросил взгляд за окно и невесело усмехнулся:
   - Вообще-то, ты прав. Я только  что  заметил.  "Парень  просто  горит  на
работе, - тревожно подумал Джордж. - Как и его мать.  Может,  это  у  них  в
крови? Может быть, непримиримая  требовательность  к  себе  и  к  тем,  кого
любишь, передается в этой семье по наследству?" Впрочем, Джордж догадывался,
что в случае с Майклом дело не в этом. Не только в этом.
   - Ладно, этот вопрос мы, кажется, решили.  -  Джордж  кашлянул.  -  Кроме
того, Марион просила сказать, чтобы завтра вечером ты непременно  был  дома.
Она пригласила на рождественский ужин нескольких друзей, и ей  хотелось  бы,
чтобы ты тоже...
   Слушая его, Майкл подавил  зевок.  "Нескольких  друзей..."  Это  означало
человек  тридцать  или  сорок,  в  большинстве  -  незнакомых  или   глубоко
антипатичных Майклу. И, разумеется, среди них будет какая-нибудь юная  особа
из хорошей семьи с большим капиталом. Специально для  него.  Поганый  способ
встречать Рождество... Впрочем, как и любой другой день.
   - Мне очень жаль, Джордж, но я не смогу. Меня  уже  пригласили  в  другое
место. Извинись за меня перед матерью, ладно?
   - Пригласили? - В голосе Джорджа явственно прозвучало сомнение.
   - Да. Я хотел предупредить маму еще  на  прошлой  неделе,  но  совершенно
забыл. Я был так занят хьюстонским проектом, что все  остальное  вылетело  у
меня из головы. Надеюсь, она поймет.
   Майкл  и  в  самом  деле  сотворил  чудо,  в   рекордно   короткий   срок
договорившись с заказчиком из Хьюстона обо всех деталях, и Марион  не  могла
этого не оценить. За  одно  это  он  имел  полное  право  пропустить  десять
рождественских приемов.
   - Марион, конечно, будет разочарована, но,  я  думаю,  ей  будет  приятно
слышать, что у тебя есть свои планы. - "Наконец-то появились... - добавил он
мысленно. - Впрочем, если ты не врешь, голубчик..." -  Надеюсь,  ты  приятно
проведешь время.
   - Я тоже надеюсь.
   -  Что-нибудь  случилось?  -  мгновенно  встревожился  Джордж,  и   Майкл
досадливо поморщился. На них не угодишь!..
   - Да нет, просто... Расслабиться, отдохнуть и все такое.
   - Ну и отлично. Ладно, Майкл, счастливого Рождества тебе и всех благ.
   - И тебе того же. Кстати, поздравь от меня маму. Впрочем, завтра я ей сам
позвоню.
   - Я ей все равно скажу.
   Вешая трубку, Джордж улыбался. Кажется, парнишка приходит в  себя,  думал
он. Все это время Майкл вел себя очень странно - так странно, что Марион уже
начала тревожиться. С другой стороны, она все равно будет зла как черт,  что
Майкл не хочет разделить рождественскую индейку с ней и ее друзьями. Но надо
быть справедливым: Майкл молод и имеет право развлекаться по-своему.
   Джордж отпил глоток виски из бокала, который держал в руке, и  улыбнулся,
вспоминая Рождество, которое он встречал в Вене двадцать пять лет  назад.  И
совершенно естественным образом мысли его вернулись к матери Майкла.
   А телефон в кабинете Майкла не унимался. Сразу же после Джорджа  позвонил
Бен. Он хотел знать, есть ли у  него  какие-нибудь  планы  на  Рождество,  и
Майклу пришлось уверить друга, что ему придется пойти на  скучнейший  прием,
который устраивает Марион. После Бена один за другим начали звонить клиенты,
партнеры и подрядчики, которые  наперебой  желали  ему  успеха,  счастливого
Рождества и всяческих благ.
   "А, провались ты пропадом!.." - бормотал Майкл каждый  раз,  когда  после
очередного звонка клал трубку на рычаги, но  аппарат  звонил  снова,  и  ему
приходилось мобилизовать свое терпение, улыбаться и говорить пустые вежливые
слова незнакомым и чужим людям.
   - Провались ты к дьяволу! - с чувством сказал он после звонка  очередного
клиента из Оклахомы и вздрогнул от неожиданности, когда  от  дверей  донесся
чей-то смех.
   Майкл удивленно поднял голову. У двери кабинета стояла прелестная молодая
девушка с пышными золотисто-каштановыми волосами, густой волной падавшими ей
на плечи. Гладкая кожа лица была кремово-розовой, а глаза - ярко-голубыми.
   Не сразу Майкл вспомнил, что это - новая дизайнерша по интерьеру, которую
нанял Бен. Он встречался с  ней  раза  два,  но  почти  не  обратил  на  нее
внимания.  Впрочем,  Майкл  мало  на  что  обращал  внимание  -   исключение
составляли только требующие его подписи документы,  которые  невидимая  рука
секретарши подкладывала на стол каждое утро.
   - Вы всегда поздравляете людей с Рождеством подобным образом? -  спросила
она.
   - Нет, только тех, звонку которых я  особенно  рад.  -  Майкл  машинально
улыбнулся, раздумывая, что может быть от него нужно этой девице. Кажется, он
ее не вызывал, да и у нее тоже не могло быть к нему  никакого  дела.  -  Вам
что-нибудь нужно, мисс...? - Вот дьявольщина! Он никак не мог припомнить  ее
имени. Как же, черт побери, ее зовут?
   - Венди Таунсенд... - подсказала девушка. - Я зашла, чтобы  пожелать  вам
счастливого Рождества.
   - Ага...  -  Майкл  подумал,  что  видит  перед  собой  типичную  молодую
подхалимку и карьеристку, и, улыбнувшись уже  с  легким  презрением,  жестом
предложил сесть. - Разве вас не предупредили, что я настоящий дядюшка Скрудж
?
   - Я сама догадалась. Ведь вы не появились ни на вечеринке  для  служащих,
ни даже на вчерашнем торжественном ужине по случаю Рождества.  Впрочем,  мне
сказали, что у вас слишком много работы.
   - Это помогает мне сохранять форму.
   - Но Рождество - это только предлог... - Венди  закинула  ногу  на  ногу.
Ножки у нее были просто идеальные, но на Майкла это произвело  так  же  мало
впечатления, как маневры грузового крана в порту. - Я  хотела  поблагодарить
вас за повышение, которое я только что получила.
   Она ослепительно улыбнулась ему, и Майкл все  так  же  машинально  вернул
улыбку. "Интересно, что ей от меня нужно? - снова подумал он. - Премию?  Еще
одно повышение? Что?"
   - За это вам следовало бы поблагодарить не меня, а Бена  Эйвери.  Он  ваш
непосредственный начальник. Я к этому не имею никакого отношения