переехала,
когда мне исполнилось восемнадцать.
   - О, как романтично!.. Скажи, это был классический сиротский приют? Как у
Диккенса, да? - Питер владел  поистине  волшебным  даром  говорить  о  самых
серьезных вещах легко, с юмором, и Нэнси совсем не задели его расспросы.
   - Едва  ли...  Сестры-воспитательницы,  во  всяком  случае,  были  просто
удивительными. Одно время я  сама  хотела  вступить  в  сестричество,  чтобы
ухаживать за детьми, которые остались без родителей.
   - О боже... - Питер рассмеялся  звучным,  ласковым  смехом.  -  А  теперь
послушайте меня, юная леди: когда мы с вами  закончим  нашу  работу,  у  вас
будет такое лицо, что вас сразу пригласят в Голливуд, и знаменитые продюсеры
будут драться за то, чтобы заполучить вас в свои фильмы. И  если  вам  после
этого вздумается постричься в монахини, я... Вот  тебе  мое  честное  слово,
Нэнси, - я прыгну в залив с самого высокого моста! Так  что  лучше  пообещай
мне, что никогда не оставишь мир и  не  удалишься  в  монастырь.  Мир  этого
просто не перенесет...
   И Нэнси готова была дать ему это обещание. Майкл ждал ее,  и  она  должна
была готовиться к встрече с ним. Нэнси давно  рассталась  со  своей  детской
мечтой стать такой же, как сестра Эгнесс-Мария, однако сейчас она не  смогла
отказать себе в удовольствии слегка поддразнить Грегсона.
   - Ну ладно, так уж и быть  -  обещаю...  -  промолвила  она  с  нарочитой
неохотой, но в голосе ее звенел сдерживаемый смех.
   - Разве это обещание? Ну-ка, скажи как следует:  "Я,  Нэнси  Макаллистер,
торжественно обещаю и клянусь..."
   - Я обещаю...
   - Что ты обещаешь?
   - Обещаю, что не уйду в монастырь.
   - Вот так-то лучше.
   Нэнси уже готова была отправиться в дальнейший путь,  а  Питер  не  хотел
утомлять ее лишними разговорами. Выпрямившись, он знаком показал сиделкам  и
санитарам, что пора ехать. Санитары сразу забрались  в  кабину  "Скорой",  а
сиделки сели в салон рядом с носилками.
   - Ну, Нэнси, представь меня своим подругам, - весело сказал Грегсон.
   - Так, сейчас посмотрим... Прохладные руки у Гретхен, а теплые - у  Лили,
- ответила Нэнси, и ее ответ вызвал на их лицах улыбку.
   - Спасибо, Нэнси.
   Гретхен слегка пожала руку девушки, и Нэнси улыбнулась про себя. Ей  было
так хорошо и спокойно среди  этих  новообретенных  друзей,  что  она  совсем
забыла о случившемся с ней несчастье  и  думала  только  о  том,  как  будет
выглядеть ее лицо, когда в конце концов все  операции  будут  позади  и  она
встретится с Майклом. Питер Грегсон ей сразу очень понравился, и она верила,
что он сделает все возможное, чтобы вернуть ей  приятную  внешность,  потому
что она тоже ему не безразлична.
   - Добро  пожаловать  в  Сан-Франциско,  Нэнси...  Теплые  сильные  пальцы
хирурга легли на ее предплечье рядом с прохладными  пальцами  Гретхен  и  не
выпускали до тех пор, пока "Скорая" не въехала в город. И, как ни странно, у
Нэнси появилось такое чувство, будто после долгого отсутствия она  вернулась
домой.

Глава 7

   Широкие задние дверцы "Скорой помощи"  широко  распахнулись,  и  санитары
бережно внесли носилки Майкла в прохладный холл отеля. Здесь их уже встречал
управляющий,  специально  спустившийся  вниз,  чтобы  приветствовать  важных
гостей.
   Марион зарезервировала в этом отеле роскошный люкс в самом верхнем этаже,
хотя особой необходимости в этом не было. Просто ей казалось, что  небольшая
передышка между больницей и возвращением домой будет полезна  Майклу.  Кроме
того, у  Марион  было  в  Бостоне  несколько  дел,  требовавших  ее  личного
присутствия, да и Майкл по каким-то одним  ему  понятным  причинам  настоял,
чтобы два-три дня пожить в отеле и только потом ехать в Нью-Йорк.  А  Марион
сейчас готова была удовлетворить любой его каприз.
   Когда - уже в номере - санитары осторожно переложили  его  с  носилок  на
кровать, лицо Майкла исказила недовольная гримаса.
   - Ни к чему все это, мама, - проворчал он. - Со мной все в порядке. Врачи
сказали, что я уже поправился.
   - Все равно торопиться не нужно.
   - Торопиться?..
   Марион вручила санитарам  чаевые,  и  оба  бесшумно  исчезли.  Майкл  тем
временем огляделся  по  сторонам  и  поморщился.  В  огромной  комнате  было
полным-полно живых цветов, а на столе у кровати стояла корзина  с  фруктами.
Это был подарок от администрации, поскольку отелем владела не кто иной,  как
Марион. Она приобрела его несколько лет назад в качестве выгодного  вложения
капитала и с тех пор, наезжая в Бостон, каждый  раз  останавливалась  только
здесь.
   - Тебе нельзя волноваться, дорогой.  Отдыхай,  постарайся  поспать.  Или,
может, ты хотел бы что-нибудь съесть?
   Марион хотела нанять Майклу специальную сиделку, но даже Викфилд  сказал,
что в этом нет никакой необходимости. Такое внимание не могло не  показаться
навязчивым, а это только еще больше раздражало бы Майкла. Все, что  от  него
требовалось, это беречь себя и избегать перенапряжения в  течение  ближайших
двух-трех недель. После этого, по мнению врачей, он мог приступить к работе.
Но Майкл знал, что его ждет одно неотложное дело, и собирался исполнить его,
как только сможет вставать. Или  как  только  мать  ненадолго  ослабит  свой
контроль.
   - Так как насчет небольшого завтрака? - снова спросила Марион.
   - Конечно, ма. Я хочу улиток в  вине,  устрицы  а-ля  Рокфеллер,  бутылку
шампанского, черепашьи яйца и русскую икру. - И он сел в кровати,  улыбаясь,
словно расшалившееся дитя.
   - Какой у тебя отвратительный вкус, дорогой, - не  слушая  его,  ответила
Марион, бросая взгляд на часы на каминной полке. - Впрочем,  не  стану  тебе
мешать - закажи что-нибудь сам, а ко мне с минуты на  минуту  должен  прийти
Джордж. В час дня у нас важные переговоры в деловом центре.
   С  этими  словами  она  вышла  в  соседнюю  комнату,  чтобы   подготовить
необходимые бумаги. Через несколько секунд в  дверь  позвонили,  и  в  номер
вошел Джордж Каллоуэй.
   - Рад тебя видеть, Майкл. Как ты себя чувствуешь?
   - Чувствую себя полным лентяем, - бодрясь, ответил Майкл. -  За  все  две
недели, что я валялся в больнице, я палец о палец не ударил. Скорей бы уж на
работу...
   Он пытался шутить, но в глазах его была какая-то пустота и растерянность.
Даже Марион не могла  их  не  заметить,  но  она  приписывала  это  действию
перенесенной травмы. Любые другие объяснения  она  сознательно  отгоняла  от
себя; ей не хотелось даже думать о том, что  в  Майкле  что-то  надломилось,
после того как он узнал о предполагаемой смерти Нэнси.
   И ей это вполне удавалось. Во всяком случае, с  Майклом  они  говорили  о
бизнесе, о проекте нового медицинского центра в Сан-Франциско, и никогда  об
аварии.
   - Ничего, скоро мы тебя так нагрузим, что сам  запросишься  в  отпуск,  -
неловко пошутил Джордж, садясь в ногах его постели.  -  Как  раз  сегодня  я
заглянул в твой новый кабинет, Майкл. Это что-то невероятное...
   - Не сомневаюсь... - Майкл повернул голову и посмотрел на  мать,  которая
как раз вернулась в комнату. На ней был  светло-серый  костюм  от  Шанель  и
голубая шелковая блузка. В ушах покачивались серьги с крупными  жемчужинами;
тройная нитка жемчуга спускалась ей на грудь. - У мамы отличный вкус.
   - Да, - согласился Джордж и улыбнулся Марион, но она  нервно  отмахнулась
от обоих.
   - Хватит рассыпаться в комплиментах, поехали. Мы уже опаздываем.  Джордж,
ты приготовил нужные документы?
   - Разумеется.
   - Тогда пошли. - Она шагнула к кровати Майкла и, наклонившись, поцеловала
его в макушку. - Отдыхай, дорогой. И не забудь заказать завтрак в номер.
   - Слушаюсь, мэм. Удачных переговоров! Марион слегка приподняла голову,  и
по лицу ее скользнула довольная улыбка.
   - Удача здесь ни при чем, сын.
   Майкл и Джордж дружно рассмеялись при этих словах. Как  только  Джордж  и
Марион вышли, Майкл, выждав из  предосторожности  несколько  минут,  сел  на
кровати и спустил ноги на пол.
   Голова слегка кружилась, но отступать он не собирался. Вот уже две недели
Майкл втайне лелеял свой план, и сейчас наступил самый подходящий момент для
его осуществления. Ради этого он жил, только об этом думал все  две  недели,
пока лежал в больнице.  Ради  этого  Майкл  предложил  матери  -  фактически
настоял на этом, - чтобы они на  несколько  дней  задержались  в  бостонском
отеле. Даже сегодня он всячески поощрял мать к тому, чтобы  она  не  боялась
оставить  его  одного  и  сходила-таки  на   деловую   встречу   по   поводу
строительства нового здания городской библиотеки. Майкл  отлично  знал,  что
переговоры будут длиться несколько часов,  и  рассчитывал  использовать  это
время для осуществления собственного плана.  Он  просто  не  мог  допустить,
чтобы его поймали с поличным. Это бы все испортило.
   Он  просидел  на   кровати   около   получаса,   ожидая,   пока   пройдет
головокружение. Кроме того, Майкл хотел убедиться,  что  мать  уехала  и  не
вернется,  пока  он  будет  одеваться.  Все  остальное  представлялось   ему
достаточно простым - свои действия он репетировал  в  уме  по  меньшей  мере
тысячу раз.
   Когда наконец Майкл уверился, что опасности  никакой  нет,  он  встал  и,
открыв чемодан, быстро достал оттуда все необходимое.  Серые  слаксы,  синяя
рубашка, носки, нижнее белье... Так, а где  же  туфли?  А,  вот  они,  слава
богу!..
   Он стал одеваться, но никак не мог попасть ногами в штанины.  Майкл  даже
удивился,  как  всего  за   две   недели   он   мог   разучиться   одеваться
самостоятельно, однако очень скоро понял, что неумение тут было ни при  чем.
Просто его шатало от слабости, руки  дрожали  и  не  попадали  в  рукава,  а
пуговицы выскальзывали из пальцев и не лезли в петли. Несколько  раз  Майклу
даже пришлось остановиться  и  присесть,  чтобы  отдышаться,  но  потом  все
начиналось снова.
   Наконец он застегнул последнюю  пуговицу  и  выпрямился.  Он  по-прежнему
чувствовал себя довольно слабым, но головокружение больше его не беспокоило,
и Майкл решил, что отступать не  будет.  Другой  такой  удобной  возможности
могло и не представиться, значит, он должен сделать то, что задумал.
   На  то,  чтобы  одеться  и  причесаться,  ему  потребовалось  полчаса.  В
последний раз глянув на  себя  в  зеркало,  Майкл  позвонил  в  вестибюль  и
попросил вызвать такси. Спускаясь  вниз  в  лифте,  он  все  еще  чувствовал
слабость и дрожь в коленях, но возбуждение помогло ему справиться с собой  и
даже придало сил. Пожалуй, за все эти две недели  Майкл  еще  не  чувствовал
себя бодрее.
   Такси ждало его перед подъездом отеля. Сев  на  переднее  сиденье,  Майкл
назвал водителю адрес и со вздохом облегчения откинулся назад. Он чувствовал
себя так, как будто у него было назначено свидание  и  она  ждала  его.  Как
будто она знала, что он сейчас приедет. Вот почему всю дорогу до дома  Нэнси
Майкл улыбался, а вылезая из машины, дал водителю щедрые  чаевые.  Попросить
таксиста подождать ему просто не пришло  в  голову  -  он  не  хотел,  чтобы
что-нибудь связывало его. Майкл  уже  решил,  что  останется  здесь  столько
времени, сколько понадобится, и даже задумывался  о  том,  чтобы  продолжать
вносить за квартиру Нэнси арендную плату,  чтобы  иметь  возможность  всегда
вернуться сюда. В конце концов, от Нью-Йорка до Бостона можно было  долететь
за какие-нибудь пятьдесят минут, и, оставив квартиру за  собой,  он  мог  бы
наведываться сюда, когда ему захочется.
   Ее квартира... Майкл уже привык считать ее  их  общим  домом,  и  теперь,
поглядев на фасад здания, снова почувствовал, как в нем просыпается знакомое
теплое чувство.
   - Привет, вот и я...  -  произнес  он  вслух  фразу,  которую  все  время
повторял в уме.
   Эти слова он говорил каждый раз, когда входил в квартиру и заставал Нэнси
дремлющей в уютном  кресле-качалке  или  стоящей  у  мольберта  в  клетчатой
рабочей рубахе навыпуск, с забрызганными краской руками и - изредка - лицом.
А когда Нэнси бывала слишком поглощена работой, она иногда даже не  слышала,
как он входил, и тогда Майкл...
   Он толкнул дверь подъезда  и  начал  медленно  подниматься  по  лестнице.
Радостное чувство, какое испытывает человек, вернувшийся домой после долгого
отсутствия, не оставляло его и помогало справиться с усталостью и  дрожью  в
ослабших мускулах. Майкл хотел  просто  подняться  в  квартиру,  которую  он
хорошо знал, посидеть среди ее вещей, рядом с ней, с ней...
   Ноздри его между тем ловили знакомые запахи кухни, свежей масляной краски
и мебельной политуры. Откуда-то доносился шум  набирающейся  в  ванну  воды,
крики играющих детей, протяжное мяуканье кошки, рокот автомобильного  мотора
на улице. Потом он услышал песню на итальянском языке, которую передавали по
радио, и на  мгновение  ему  показалось,  что  это  работает  тот  маленький
приемник, который он подарил Нэнси и  который  она  всегда  включала,  когда
вставала к мольберту.
   У него был свой ключ, но,  едва  достигнув  нужной  лестничной  площадки,
Майкл остановился и долго стоял у двери. Впервые за  весь  сегодняшний  день
жгучие слезы подступили к глазам. В  глубине  души  он  знал,  знал  горькую
правду: Нэнси не встретит его на пороге, не обнимет, не поцелует.  Она  ушла
навсегда. Она.., умерла.
   Это последнее страшное слово он много раз пытался сказать вслух, но так и
не смог. Это серьезно удручало его. Майкл  вовсе  не  хотел  превратиться  в
одного из тех безумцев, которые боятся взглянуть фактам в глаза и  до  конца
жизни играют сами с собой в жмурки,  обманывая  себя  и  притворяясь,  будто
ничего особенного не случилось. Нэнси высмеяла бы его,  если  бы  узнала,  и
Майкл прилагал отчаянные усилия, чтобы заставить себя  поверить  в  страшную
правду. И все же время от времени он  позволял  себе  забывать  о  том,  что
произошло, но только для того, чтобы страшное знание снова вернулось к  нему
подобно пощечине, внезапному ожогу, сокрушающему удару молота по голове. Так
было и сейчас...
   Он перевел дух, вставил ключ и, повернув его в замке,  немного  помешкал,
словно надеясь, что Нэнси сейчас подбежит к  двери  и  широко  распахнет  ее
перед ним, но никто не шел.  В  квартире  стояла  мертвая  тишина,  и  Майкл
медленно открыл дверь и ахнул.
   - О боже мой!.. Где же.., где?!.
   В квартире не осталось ничего. В буквальном смысле.  Все  столы,  стулья,
шкафы, все картины и даже цветы в горшках - все  куда-то  исчезло.  Кладовка
стояла открытой, и там не было ни постельного белья, ни одежды  Нэнси,  а  с
вешалки в прихожей пропала ее ветровка из клетчатой шотландки.  Впрочем,  не
было ни самой вешалки, ни стойки для зонтиков  из  гнутого  дерева,  которую
Нэнси по дешевке купила на какой-то  распродаже.  В  кухне  осталась  только
плита. Исчез даже холодильник, а там, где он когда-то стоял, виднелись  лишь
четыре круглые вмятины на светлом линолеуме.
   - Господи Иисусе, Нэнси!.. - воскликнул Майкл и вдруг  почувствовал,  что
уже давно плачет и горячие слезы стекают по его лицу.
   Несколько минут он стоял неподвижно, потом словно опомнился  и,  выскочив
из квартиры, помчался вниз, на  первый  этаж,  где  жил  управляющий.  Майкл
барабанил в дверь до тех пор, пока она не  приоткрылась  на  ширину  дверной
цепочки и в щели не показалось встревоженное лицо старика-консьержа.
   Старик сразу узнал  Майкла  и,  откинув  цепочку,  открыл  дверь  пошире.
Вежливая улыбка застыла на его лице, когда Майкл схватил его  обеими  руками
за воротник и, вытащив в коридор, в бешенстве затряс.
   - Где ее вещи, Каловски? Где все? Что ты сделал с ее  картинами?  Продал?
Взял себе? Куда все подевалось, отвечай!
   - Какие вещи? Какие картины? Кто... О нет, нет, я  ничего  не  брал!  Они
приехали недели две назад и все забрали. Они... - Старик  не  договорил;  он
трясся от страха, а Майкл - от ярости.
   - Кто это "они"?!
   - Я не знаю. Мне позвонили и сказали, что квартира освобождается,  потому
что мисс Макаллистер... - Тут он увидел следы слез на лице Майкла и замялся.
- Ну, в общем, - продолжил он наконец, - мне сказали, что  в  ближайшие  дни
квартира освободится. Через день  ко  мне  зашли  две  женщины,  по  виду  -
сиделки. Они забрали кое-какие мелочи, а  буквально  на  следующее  утро  за
остальным приехал грузовик  из  "Гудвилла"  .
   - Сиделки? Какие сиделки? - удивился Майкл. В голове у него было  так  же
пусто, как в квартире Нэнси. - И при чем здесь "Гудвилл"? Кто им звонил?
   - Я не знаю... Во всяком случае, эти женщины  были  одеты  в  белое,  как
сиделки или монашки. Они почти ничего не взяли - только  небольшую  сумку  с
вещами и картины. Все остальное увезли люди из "Гудвилла". Я ничего себе  не
взял, честное слово... Я бы не стал этого делать, мистер Майкл.  Нэнси  была
очень хорошая девушка, и мне очень жаль, что...
   Но Майкл уже не слышал окончания фразы. Выпустив лацканы потертой  куртки
консьержа, он, пошатываясь, спустился по лестнице и вышел на улицу. Старик с
жалостью смотрел ему вслед.  Бедняга,  размышлял  он.  Должно  быть,  парень
только что узнал...
   Выйдя на улицу, Майкл остановился. Ему было совершенно некуда идти.
   "Откуда  медсестры  узнали,  где  живет..,  жила  Нэнси?  -  подумал   он
неожиданно. - Кто им сказал? Должно быть, кто-то  в  больнице.  Но  как  они
посмели сделать это? Как они посмели украсть ее картины, ее немногочисленные
украшения и безделушки? И кто вывез мебель? Кому она могла понадобиться?"
   Стервятники!.. Майкл в сердцах сплюнул. Если бы он застал их здесь, он бы
им свернул шеи!
   Потом ему в голову пришла новая мысль, и Майкл махнул рукой показавшемуся
из-за угла такси. Может, что и выйдет,  размышлял  он,  садясь  в  машину  и
стараясь не замечать  разламывающей  голову  боли,  которая  словно  тисками
сдавила виски.
   - Где здесь ближайший гудвилловский магазин?
   - Чего-чего? - Водитель жевал раскисшую сигару, и, судя по его виду,  ему
было плевать на все магазины в мире.
   - Магазин "Гудвилл". Торговля уцененной одеждой,  подержанной  мебелью  и
прочим. Знаешь?
   - Знаю, как не знать. - Таксист подумал, что пассажир вовсе  не  выглядит
настолько бедным, чтобы покупать старье  в  комиссионках,  но  промолчал.  В
конце концов, какое ему дело, если у парня есть чем платить за проезд?
   До магазина "Гудвилл" было всего пять минут езды, но свежий ветер, бивший
в лицо Майклу из опущенного окна, помог ему прийти в  себя  и  справиться  с
потрясением, которое он испытал, когда застал квартиру Нэнси  пустой.  В  те
минуты он испытал настоящий шок. Это было все равно что попытаться  нащупать
у себя пульс и обнаружить, что твое сердце давно перестало биться.
   Но теперь Майкл, по крайней  мере,  держал  себя  в  руках.  Когда  такси
остановилось напротив магазина,  он  поблагодарил  водителя  и,  вручив  ему
двойную  плату,  ступил  на  тротуар.  У  дверей  "Гуд-вилла"  он,   однако,
остановился. Майкл еще не знал точно, готов ли к тому,  чтобы  увидеть  вещи
Нэнси стоящими в пыльном и  темном  торговом  зале  с  прицепленными  к  ним
ценниками. Возвращаясь в квартиру Нэнси, Майкл хотел увидеть все таким,  как
было когда-то, но теперь...  Да  и  что  он  будет  делать,  если  обнаружит
знакомую мебель в этом магазине? Выкупит и поставит у себя? А что потом?..
   И все же он вошел в магазин, чувствуя себя совершенно сбитым  с  толку  и
смертельно усталым. Никто не бросился к нему на  помощь,  и  Майкл  принялся
бесцельно бродить по узким проходам, оставленным между  облезлыми  креслами,
продавленными диванами и обшарпанными холодильниками. Эти  осиротевшие  вещи
будили в нем тяжелое чувство, но он продолжал пристально вглядываться в них,
ища хоть что-то, что могло бы напомнить ему о Нэнси.
   На осмотр магазина Майкл потратил довольно много времени,  но  так  и  не
увидел ни одного знакомого предмета. Вскоре он осознал, что  тоскует  не  по
вещам, а по девушке, которая когда-то ими владела. Только она одна  способна
была заставить этот хл