Камзолом  и  Маленькой  Черепахой,  продолжали
сражаться с регулярными армейскими частями.
   В Вашингтоне боялись новой индейской  войны,  поэтому  успеху  мирных
переговоров, в которых должен был принять участие и Франсуа, придавалось
огромное значение.
   Франсуа лучше, чем  кто  бы  то  ни  было,  понимал,  насколько  прав
полковник; в самом деле, обстановка в  Огайо  была  такова,  что  другой
возможности для переговоров могло и не представиться.
   С другой стороны, он знал, как огорчится Сара, когда узнает,  что  он
должен будет покинуть ее. Их сыну было всего три недели, и ей одной было
тяжело справляться со всеми домашними заботами.
   Франсуа  не  пришлось  ничего  ей  объяснять.  Сам   факт   появления
полковника в их скромном жилище подсказал Саре, что случилось именно то,
чего она так боялась. Франсуа, ее Франсуа снова  понадобился  кому-то  в
Огайо...
   Как только Стокбридж уехал, Франсуа отправился искать Сару и нашел ее
в огороде. Привязав ребенка за спину на индейский  манер,  она  собирала
бобы в маленькую берестяную корзинку, которую сделал  для  нее  Франсуа.
Младенец крепко спал - в последнее время он, казалось, просыпался только
затем, чтобы поесть.
   - Ты должен уехать, я правильно догадалась? - спросила  Сара,  прежде
чем Франсуа успел открыть рот, и он молча кивнул в ответ.
   - Ну что ж, - проговорила она, пряча от него лицо,  ей  не  хотелось,
чтобы он видел, как она страдает. Он  пробыл  с  нею  уже  почти  десять
месяцев, и Сара успела привыкнуть к тому, что стоит  только  позвать,  и
Франсуа тут же спешил к ней па помощь.
   Мысль о том, что он будет не с ней, а где-то  далеко,  пугала  ее.  С
другой стороны, последняя попытка  выбить  отряды  Голубого  Камзола  из
Огайо не дала никаких результатов и только привела к новым потерям.
   - Будь он проклят - этот Голубой Камзол! - воскликнула она, и Франсуа
не сдержал улыбки - уж больно она была  похожа  на  обиженного  ребенка,
которого укладывают спать раньше времени. Ему и самому  было  мучительно
трудно покидать ее - такой она была счастливой и  прекрасной,  -  но  он
знал, что должен быть в Огайо. "Слава богу,  -  промелькнуло  у  него  в
голове, - что Сара теперь не одна. Если со мной что-то случится,  у  нее
есть наш малыш. Она будет заботиться о нем, радоваться ему".
   Ребенка они назвали Александр Андрэ в  честь  деда  Франсуа.  Франсуа
объяснил Саре, что их сын  должен  был  стать  восемнадцатым  графом  де
Пеллерепом, но мальчику дали и индейское имя - Бегущий Пони.
   - Когда тебе нужно ехать? - обреченно спросила Сара.
   - Через пять дней. Сначала мне надо кое-что приготовить к поездке,  -
ответил Франсуа, имея в виду мушкет,  порох  и  пули,  теплую  одежду  и
провиант. Для Сары его слова прозвучали как  смертный  приговор.  Только
пять дней им суждено быть вместе, а потом он уедет и, возможно,  никогда
не вернется.
   И вот настал  день  расставания.  Все  пять  прошедших  дней  Франсуа
прилагал огромные усилия, чтобы казаться спокойным, но ему это не совсем
удалось, хотя обычно  он  умел  владеть  собой.  Стоило  ему  на  минуту
забыться, и на его лице проступало выражение мучительной боли и  грусти,
и Сара не могла этого не заметить.
   Всю ночь накануне его отъезда они не сомкнули  глаз,  и  Сара  крепко
прижимала Франсуа к себе, словно надеясь таким  способом  удержать  его.
Несколько раз они занимались любовью, не в силах отказать себе  в  этом,
быть может, последнем удовольствии, хотя, по индейским поверьям, с  этим
следовало повременить до тех пор,  пока  не  пройдет  сорок  дней  после
родов. Сару это, во всяком случае, не заботило - она знала только  одно:
Франсуа уезжает, и она хотела насытиться им, пока еще он был рядом.
   Когда он ускакал, Сара еще долго стояла у дверей и плакала,  думая  о
том, что может случиться с ним в далеком Огайо.  Ее  одолевали  недобрые
предчувствия,  и  она  страстно  молилась,  чтобы  Голубого  Камзола   и
Маленькую Черепаху поразила кара небесная до того, как Франсуа доберется
до театра военных действий.
   Ее дурное предчувствие оправдалось только частично, не коснувшись, по
счастью, Франсуа.
   Должно быть, господь все же услышал ее молитвы.
   Отряд, вместе с которым он двигался в Огайо, непредвиденно задержался
в пути и не успел вовремя прибыть в лагерь генерала Сент-Клера,  который
был полностью  разгромлен  индейцами  через  три  недели  после  отъезда
Франсуа из Шелбурна.
   Такого  сокрушительного  поражения  армия  еще  не   знала.   Генерал
Сент-Клер, допустивший несколько крупных тактических  промахов,  потерял
около тысячи человек убитыми и ранеными и был с позором смещен. Индейцы,
воодушевленные успехом, продолжали наступать, и повсюду кипели  яростные
и кровопролитные схватки. В таких условиях ни о каких мирных переговорах
не могло быть и  речи,  и  Сара,  долгое  время  не  получавшая  никаких
известий, буквально не находила себе места  от  беспокойства.  Только  в
канун Дня Благодарения полковник  Стокбридж  прислал  к  ней  индейца  с
запиской, в которой извещал,  что  Франсуа  цел  и  невредим  и  что  он
находится на  пути  из  Огайо  домой.  За  достоверность  этих  сведений
полковник ручался, и Сара почувствовала, что у нее  немного  отлегло  от
сердца.
   Когда Франсуа вернулся, Сара занималась  тем,  что  коптила  мясо  на
зиму. Едва заслышав топот копыт, она выбежала ему навстречу, и  Франсуа,
соскочив с лошади, заключил ее в свои объятия.  Он  выглядел  усталым  и
похудевшим; кроме того, под ним была другая лошадь  -  что  случилось  с
вороным, Сара спросить не осмелилась, - однако, главное, Франсуа был жив
и даже не ранен. Рассказывая ей о том, что он  видел  в  Огайо,  Франсуа
старался избегать самых страшных и кровавых сцен.
   По его словам, выходило, что он всегда оказывался довольно далеко  от
того места, где разыгрывалась какая-нибудь драма, но Сару  было  нелегко
ввести в заблуждение. Она сразу догадалась, что положение  было  гораздо
серьезнее, чем пытался представить ей  Франсуа.  Усмирить  индейцев  при
помощи военной силы оказалось невозможно, и армия терпела  поражение  за
поражением. Ситуация осложнялась  еще  и  тем,  что  англичане  нарушили
Парижское соглашение и выстроили новый форт  на  реке  Моми,  и  Франсуа
предвидел, что это приведет к еще большему кровопролитию.
   Как повлиять на ситуацию, он не знал и, откровенно говоря,  не  хотел
об этом думать. Франсуа считал, что лично он исчерпал свои возможности и
вряд ли мог принести какую-либо ощутимую пользу. Он вернулся домой вовсе
не для того, чтобы думать о политике. Франсуа так  соскучился  по  Саре,
что все остальные заботы отодвинулись для него на второй план. Теперь  у
него были другие важные дела: любить жену, воспитывать сына и заниматься
хозяйством.
   Перед Рождеством Сара сообщила ему новость.
   Она снова была в положении. Ребенок должен был  родиться  в  июле,  и
Франсуа сразу вспомнил о  своих  планах  относительно  постройки  нового
дома. Сделав несколько набросков и чертежей  шале,  он  начал  объезжать
лагеря лесорубов, покупая лучший лес.
   В Шелбурне Франсуа нанял  лучших  мастеров  и  договорился,  что  они
приступят к работе, как только растает снег.
   Маленькому Александру к тому времени уже исполнились четыре месяца, и
Сара была счастлива как никогда. Франсуа обожал сына - он играл с ним  и
часто брал его с собой на прогулки, особенно  если  отправлялся  куда-то
верхом. Много времени он проводил в Шелбурне, объясняя строителям, что и
как  им  нужно  будет  сделать,  а  по  вечерам  писал  длинные   письма
производителям мебели в Делавэре, Коннектикуте и Бостоне, прилагая к ним
собственные эскизы того, что он хотел  получить.  Франсуа  так  серьезно
относился ко всему, что было так или иначе связано с их  новым  жилищем,
что Сара, которая поначалу была более или менее равнодушна к его  затее,
тоже невольно увлеклась ею и принялась составлять списки всяких мелочей,
которые были необходимы ей на кухне и в детской.
   Они были целиком поглощены своим новым проектом, и поэтому,  когда  в
Шелбурне появился какой-то человек, который разыскивал Сару, это явилось
для  них  полной  неожиданностью.  На  ферму  он  приехал,  когда   Сара
возвращалась с Франсуа и малышом с конной прогулки. Она вздрогнула,  еще
издали заметив у порога их дома незнакомую фигуру.
   Этот человек чем-то напомнил ей мистера Джонстона, нотариуса, и,  как
вскоре  выяснилось,  интуиция  ее  не  обманула.  Себастьян  Мосли,  как
отрекомендовался прибывший, оказался юристом, совладельцем  нотариальной
конторы "Джонстон и Мосли". По его словам, мистер Уокер Джонстон все еще
находился под впечатлением нападения  диких  индейцев  во  время  своего
посещения миссис Фергюссон в прошлый раз.  Сара  поняла,  как  маленький
мистер  Джонстон  объяснил  своему  партнеру  свое  поспешное   бегство.
Впрочем, гораздо больше ее интересовало, зачем мистер  Мосли  приехал  к
ней сейчас. Этот человек показался ей гораздо  более  неприятным  типом,
чем его партнер, и Сара все время ждала,  что  он  вот-вот  достанет  из
кармана  какую-нибудь  мерзкую  бумажонку,  которую  она  должна   будет
подписать.
   Однако никаких бумаг мистер Мосли с собой не привез.  Оказалось,  что
он приехал, чтобы известить Сару о том, что ее муж скончался.
   Сделав это сообщение, господин Мосли покосился  на  Франсуа,  который
стоял тут же с ребенком на руках.  На  лице  Сары  не  дрогнул  ни  один
мускул.
   Кроме Франсуа, у нее не было другого мужа; Эдвард уже давно  перестал
для нее существовать.
   - Так в чем же дело? - спросила она холодно. - Неужели  вы  проделали
весь путь из Бостона только для того, чтобы сообщить  мне  эту,  гм-м..,
печальную новость?
   У нее, правда,  было  подозрение,  что  юрист  отправился  в  дорогу,
спасаясь  от  эпидемии  оспы,  которая  свирепствовала  в   Бостоне   на
протяжении уже нескольких недель. В эти дни все разумные люди стремились
под тем или иным предлогом покинуть город,  однако  она  ошиблась,  дело
оказалось совсем в другом.
   Мистеру Мосли было известно, что погибший  в  результате  несчастного
случая на охоте граф  Бальфор  намеревался  лишить  свою  супругу,  Сару
Бальфор, урожденную Фергюссон, всех прав  на  наследство,  передав  свое
движимое   и   недвижимое   имущество   и   титул   одному   из    своих
незаконнорожденных  сыновей.  В  этом  месте  мистер  Мосли  запнулся  и
покраснел. Граф даже подготовил завещание, но подписать его не успел.
   Налицо, таким  образом,  была  довольно  сложная  ситуация.  С  одной
стороны, имелся собственноручно подписанный Сарой  документ,  в  котором
она отказывалась от  всех  имущественных  и  прочих  претензий  к  графу
Бальфору. С другой стороны, наследодатель умер, не оставив завещания,  и
Сара была его единственной законной наследницей, поскольку общих детей у
них не было, а своих незаконнорожденных отпрысков  -  у  графа  их  было
четырнадцать, но юрист предпочел не упоминать об этом  -  он  так  и  не
удосужился признать официально. В связи с этим  юрист  хотел  знать,  не
желает ли Сара оспорить документ, который она подписала некоторое  время
назад. В этом случае, деликатно заметил  он,  мисс  Фергюссон  могла  бы
поручить представлять свои интересы фирме "Джонстон и Мосли".
   Но для Сары вопрос решался предельно просто.  Она  была  не  особенно
богата, но ей вполне хватало того, что у нее  было.  От  Эдварда  ей  не
нужно было ничего - ни земель, ни денег, ни права  ставить  перед  своей
фамилией слово "графиня".
   - Я полагаю, что следует передать наследство графа жене его  сводного
брата и четырем его дочерям, - сказала она без малейших колебаний. - Как
я понимаю, кроме меня,  только  они  имеют  право  на  наследство  графа
Бальфора.
   - Так-то оно так... - юрист, явно расстроившись, покачал  головой.  -
Но не хотели бы вы обдумать все более обстоятельно, прежде чем принимать
такое ответственное решение?
   Господин Мосли втайне надеялся, что  если  Сара  решит  заявить  свои
права на наследство, то у них с Джонстоном будет работа, за которую  они
сумеют получить неплохое вознаграждение. Английские партнеры их фирмы, с
которыми они совместно вели некоторые  дела,  сообщали,  что  наследство
графа Бальфорского оценивается в огромную сумму.
   - Нет необходимости говорить об  этом,  мой  ответ  окончательный,  -
решительно произнесла Сара.
   Юрист был весьма разочарован и не стал задерживаться. Отказавшись  от
любезного предложения пообедать, он отправился в обратный путь, даже  не
дав своей лошади как следует  отдохнуть,  и  Сара  и  Франсуа,  стоя  на
крыльце своего дома, некоторое время смотрели ему вслед. Сара думала  об
Эдварде и о его странной смерти, но  не  чувствовала  ни  сожаления,  ни
радости - ничего. Все, что было связано у нее  с  этим  человеком,  было
похоронено еще раньше, его судьба давно уже не трогала ее.  Единственное
облегчение, которое она испытала, было  связано  с  тем,  что  теперь  с
прошлым покончено навсегда.
   Но для Франсуа это было началом новой,  ничем  не  омраченной  жизни.
Теперь он мог жениться на Cape - он подумал об этом  сразу,  как  только
услышал о смерти Эдварда. И когда они остались одни, он повернулся к ней
и спросил:
   - Вы выйдете за меня замуж, мисс Сара Фергюссон?
   И Сара, не колеблясь ни секунды, ответила ему "да",  Они  обвенчались
первого апреля в крошечной бревенчатой церкви в Шелбурне. Церемония была
очень скромной - присутствовали только  двое  юношей-ирландцев,  которые
продолжали работать у Сары, да маленький Александр. Следующий их ребенок
должен был появиться месяца через три, однако,  кроме  священника,  это,
похоже, никого не смущало.
   Когда в следующий раз - уже все вместе - они отправились в  гарнизон,
Франсуа представил Сару полковнику по всем правилам светского общества.
   - Мистер Стокбридж, позвольте представить вам графиню де Пеллерен,  -
сказал он и поклонился, улыбаясь с самым невинным видом. - Впрочем,  вы,
кажется, уже встречались...
   Полковник удивился, но только в первый момент.
   - Я правильно понял? - спросил он с доброй  улыбкой.  -  Означает  ли
это, что ты и Сара...
   Не договорив, полковник шагнул вперед и раскинул  объятия.  Он  давно
уже догадался о чувствах, связывавших этих двоих, и искренне беспокоился
о Саре и Франсуа. Его жена, напротив,  полагала,  что  Сара  ведет  себя
вовсе не так, как подобает настоящей леди. Прослышав  о  том,  что  Сара
родила, она даже перестала писать ей, хотя в каждом письме  мужу  Амелия
заклинала его сделать все, чтобы  вернуть  Сару  на  стезю  добродетели.
Остальные дамы, крайне шокированные, тоже старались  по  возможности  не
замечать Сару, но теперь положение резко изменилось. Все вдруг  захотели
с ней знаться, и Сару наперебой приглашали в гости.
   Но ей не хотелось ни с кем встречаться. За те несколько дней, что они
провели в гарнизоне, Сара и  Франсуа  побывали  лишь  на  двух  приемах,
устроенных в их честь полковником, да еще навестили  Ребекку,  ожидавшую
уже пятого ребенка.
   Между тем Франсуа торопился домой - ему хотелось  самому  следить  за
строительством их нового дома. Когда установилась теплая погода,  он  по
целым дням стал пропадать па стройке, наблюдая за рабочими и индейцами и
обучая их приемам строительства, которые  использовались  в  его  родной
Франции. Нередко Франсуа можно было видеть с бревном на плече, с  теслом
или с топором, а когда он по вечерам возвращался в  их  старый  дом,  от
него сладко пахло потом, стружкой и смолой.
   Через пару недель контуры будущего дома стали  проступать  уже  более
или менее отчетливо, и каждый, кто видел его,  говорил,  что  это  будет
самый красивый дом во всей Новой Англии, однако Франсуа не разделял этих
восторгов. Он постоянно что-то переделывал, подгонял,  усовершенствовал,
и Сара, которая успела полюбить их новый дом,  старалась  разделить  его
заботы. Дом действительно получался очень красивым, и  ей  не  терпелось
увидеть это маленькое чудо в готовом виде.
   Франсуа обещал ей, что к августу дом уже будет готов,  а  в  октябре,
после внутренней отделки, задолго до первых снегопадов, они  уже  смогут
переехать. А уж если возникнет  необходимость  усовершенствовать  что-то
внутри, то у них оставалась целая зима, чтобы привести все в  порядок  и
обставить свое гнездышко сообразно со своими вкусами.
   Саре так  хотелось  приблизить  этот  момент,  что  она  тоже  начала
работать на стройке, и Франсуа так и не удалось ее остановить, как он ни
старался. Тогда он нашел ей несколько дел,  которые  были  бы  по  силам
женщине в ее положении, но Сара с  удовольствием  бралась  за  работу  и
более  трудную.  Ее  беременность  протекала  совершенно  нормально,  не
доставляя ей никаких неудобств, к тому же теперь у  Сары  не  было  того
панического страха перед исходом, который снедал ее в прошлый раз.
   Она регулярно принимала индейские снадобья, гуляла в лесу, а ела  так
жадно и много, что Франсуа шутил, что в  ней,  наверное,  сидит  еще  по
крайней мере две Сары. Словом, все шло  совершенно  нормально,  а  кроме
того, у нее был маленький Александр  -  живое  свидетельство  того,  что
чудеса все-таки случаются.
   Но вот настало первое июля, а Сара по-прежнему  не  замечала  никаких
признаков того, что долгожданное событие произойдет  в  самое  ближайшее
время. Родов она ожидала с понятным нетерпением, и затяжка  начинала  ее
тревожить. Саре казалось, что она беременна вот уже целую вечность,  но,
когда она сказала об этом Франсуа, он рассмеялся  и  посоветовал  ей  не
спешить, добавив, что "большая работа скоро не делается".
   Этот шутливый ответ странным образом успокоил Сару,  но  сам  Франсуа
продолжал нервничать, хотя он и скрывал от нее свое  волнение.  Пожалуй,
он волновался даже больше, чем сама Сара, и это  было  понятно:  Франсуа
очень хорошо помнил свое отчаяние и чувство  совершенной  беспомощности,
охватившее его в прошлый раз, когда он ничем не мог помочь  Саре.  Да  и
спасение маленького Александра было скорее чудом, и теперь Франсуа  даже
боялся повторения той ситуации. Впрочем, он тешил себя надеждой,  что  в
этот раз роды должны пройти быстрее и легче.
   Сара, по-видимому, считала так же,  и,  когда  Франсуа  предложил  ей
воспользоваться услугами врача, она снова ответила отказом.  Гарнизонный
фельдшер слишком много пил и не внушал  ей  доверия,  да  он  и  не  мог
торчать на ферме денно и нощно, ожидая, пока Сара начнет рожать.
   - Нет, дорогой, нам это ни к чему, -  сказала  Сара,  не  подозревая,
какие тем самым волнения она готовит Франсуа. -  С  тобой  я  ничего  не
боюсь.
   Я уверена, что все будет хорошо.
   В первую неделю июля Сара была весела, подвижна и почти не  уставала,
и это обстоятельство убедило обоих, что ребенок еще  не  готов  к  тому,
чтобы появиться на свет. В прошлый раз накануне родов  Сара  чувствовала
себя беспричинно вялой и апатичной, но сейчас она не  испытывала  ничего
подобного, кроме разве легкого неудобства, которое доставлял ей  большой
живот. Она то и дело порывалась взяться за какое-нибудь дело, и  Франсуа
приходилось силой останавливать ее.
   - В твоем состоянии уже нельзя ездить верхом, - говорил он ей,  видя,
что она собирается отправиться на прогулку или  съездить  в  Шелбурн  за
какими-нибудь мелочами для нового дома. - Это опасно. Ты  можешь  родить
прямо в дороге.
   Но Сара  только  смеялась  в  ответ.  Приближение  родов  она  всегда
чувствовала заранее. Сара просто не представляла себе, как это  можно  -
просто взять и родить.
   - Не дождетесь, сэр! Я знаю, что прилично, а что нет, - заявила  она,
однако ее шутливый тон не мог успокоить Франсуа.
   - Смотри же! - сказал он, грозя ей пальцем.  -  Не  то  мне  придется
отшлепать твое сиятельство.
   Уж я не посмотрю, что ты графиня!
   На этом все закончилось,  и  Сара  продолжала  делать  все  так,  как
считала нужным.