шалось разочарование: мало того, что Тана  не  хочет  приехать
домой на День Благодарения, она выказывает равнодушие к заботам  Артура,
понимающего, как много это значит для Джин. Энн начала  выезжать  четыре
года тому  назад,  ее  представили  официально  на  международном  балу.
Скромный "котильон" в Нью-Йорке, разумеется, не то же самое, но  тем  не
менее он должен запомниться Тане. Это будет  чудесно,  так,  по  крайней
мере, считала мать Таны.
   - Извини, мам. Это так неожиданно...
   - Но ведь это приятный сюрприз, правда? - Нет, Тана  так  не  думала.
Она всегда была равнодушна к таким вещам, они для нее ничего не значили.
Вся эта светская канитель; столь важная для людей из круга Дарнингов, не
имела в ее глазах никакой цены. Иное дело ее мать, обожествлявшая Артура
уже много лет, с тех самых пор,  как  влюбилась  в  него.  -  Ты  должна
подумать о том, кто  будет  тебя  сопровождать.  Я  надеялась,  что  это
сделает Билли. - Сердце у  Таны  бешено  застучало,  в  груди  сделалось
больно. -  Но  он  уезжает  с  друзьями  в  Европу  кататься  на  лыжах.
Счастливчик,  он  едет  в  Санкт-Мориц...  -  "Счастливчик...  Он   меня
изнасиловал, мам..." - Надо подобрать кого-нибудь  другого,  разумеется,
достойного  юношу.  -  Разумеется,  достойного...  "Сколько  насильников
имеется среди наших знакомых, мам?"
   - Как жаль, что я не могу пойти одна. - Голос Таны  на  другом  конце
провода звучал тускло и невыразительно. Джин рассердилась:
   - Какие смешные вещи ты говоришь! Ну  хорошо,  давай  прекратим  этот
разговор! Не забудь пригласить свою подругу,  ту  самую,  к  которой  ты
собираешься поехать на День Благодарения.
   - Не забуду! - Тана не удержалась от  улыбки.  Если  бы  только  Джин
Роберте знала, что Шарон - цветная! Что бы  с  ней  было,  если  бы  она
увидела их вместе на балу дебютанток, который собирается устроить Артур!
Тана почти развеселилась, представив себе  такую  картину.  Но  вряд  ли
можно было воспользоваться услугами Шарон для этой цели:  там  соберутся
нетерпимые, чванливые кретины. Она знала, что даже  ее  мать  не  сумеет
подняться над их узкими взглядами. - Как ты  собираешься  провести  День
Благодарения, мам?
   - Обо мне не беспокойся - Артур уже пригласил нас с тобой  в  Гринвич
на весь день.
   - Может, без меня ты сможешь остаться и на ночь? -  Ответом  ей  было
гробовое молчание, и Тана пожалела о сказанном.  -  Прости,  мам,  я  не
хотела...
   - Нет, ты хотела сказать именно это!
   - Положим, но какое это имеет значение? Мне уже восемнадцать  лет,  я
все понимаю... - Перед ее глазами встала огромная серая комната,  где...
- Извини, если тебе это неприятно.
   Джин взяла себя в руки. Конечно, она будет  скучать  без  дочери,  но
сейчас у нее столько дел, а Тана так или  иначе  должна  приехать  домой
всего лишь через месяц.
   - Будь осторожна и не забудь поблагодарить подругу за приглашение.
   Тана невольно  улыбнулась:  мать  напутствует  ее  точно  семилетнего
ребенка. Наверное, так будет продолжаться всю жизнь.
   - Я всегда осторожна, мама. Желаю тебе хорошего праздника.
   - Спасибо. Я поблагодарю Артура от твоего имени.
   - За что?
   - За твой дебют. Не знаю, понимаешь ли ты это, но  такие  вещи  очень
важны для молодой девушки, а сама я здесь бессильна.
   - Важны?.. Для кого важны?
   - Ты и понятия не имеешь, что это значит. - Глаза матери  жгли  слезы
обиды. В определенном смысле  сбывалась  ее  мечта:  дочь  Энди  и  Джин
Роберте, ребенок, которого он никогда не видел,  войдет  в  нью-йоркское
общество, пусть не самое высшее, но все равно это очень  важно  для  них
обеих.., для Таны.., и особенно для  нее  самой,  для  Джин.  Это  будет
важнейшим событием в ее  жизни.  Ей  припомнился  первый  бал  Энн.  Как
волновалась  тогда  Джин,  стараясь   не   упустить   ни   одной   самой
незначительной мелочи. Могла ли она думать  тогда,  что  настанет  такой
день и для ее дочери?
   - Извини, мам.
   - Извиняю. Мне кажется, ты должна  написать  Артуру  хорошее  письмо,
рассказать ему, что это значит для тебя.
   Тана едва не закричала в трубку: "А что,  к  дьяволу,  это  для  меня
значит? Что в один прекрасный день я подыщу себе богатого мужа,  который
улучшит родословную моих  детей?  Кому  это  нужно?  Подумаешь,  великое
счастье ехать на этот дурацкий бал, где  на  тебя  будет  глазеть  толпа
пьянчуг! И кто будет меня сопровождать?" Тана недоуменно пожала плечами.
За последние два года обучения в школе она ходила на свидания с  разными
мальчиками; наверное, их было с полдюжины - и ни  одного  сколько-нибудь
серьезного. А после того, что случилось с ней  в  июне  на  вечеринке  в
Гринвиче, она зареклась поддерживать знакомство с кем бы то ни было.
   - Мне пора, мам. - Она была не в силах продолжать этот разговор.
   В свою комнату она вернулась чернее  тучи.  Шарон  занималась  своими
ногтями  -  это  было  их  любимым  занятием  на  досуге.  Недавно   они
испробовали бежевый лак  "Соломенная  шляпка",  производства  "Фаберже".
Увидев  подругу  расстроенной,  Шарон  отставила  флакончик  с  лаком  в
сторону.
   - Она не разрешила?
   - Разрешила.
   - А почему ты выглядишь словно шарик, из которого выпустили воздух?
   - Она это  умеет.  -  Тана  устало  плюхнулась  на  свою  кровать.  -
Дьявольщина! Она упросила своего ненаглядного  дружка  включить  меня  в
список участниц треклятого "выездного бала". Боже мой, Шар!  Я  чувствую
себя как последняя идиотка.
   Шарон уставилась на нее, не понимая, потом засмеялась.
   - Ты хочешь сказать, Тэн, что тебе предназначается роль дебютантки?
   - Что-то вроде этого. - Тана была в полном смятении. - Как она могла?
- Девушка застонала, будто от боли. - Ведь это надо же придумать такое!
   - Это может быть забавно.
   - Для кого?! И какой в этом смысл?  Это  все  равно  что  аукцион  по
продаже молодых телок. Тебя одевают в белое платье и выставляют  напоказ
целой армии  алкоголиков,  среди  которых  тебе  предстоит  найти  мужа.
Неплохо придумано!
   - С кем ты собираешься идти?
   - Лучше не спрашивай. Она, естественно,  желала  бы,  чтобы  это  был
Билли Дарнинг, но он, благодарение богу, сейчас в отъезде.
   -  Считай,  что  тебе  повезло.  -  Шарон   кинула   в   ее   сторону
многозначительный взгляд.
   - Да уж! Но сама затея представляется мне чудовищным фарсом.
   - Вся наша жизнь - фарс, за редкими исключениями.
   - Не будь так цинична, Шар!
   - А ты не будь так наивна. От этого ты только выиграешь.
   - Кто это сказал?
   - Я. - Шарон приблизилась к ней и пристально посмотрела на нее сверху
вниз. - Ты живешь, точно монахиня.
   - Ты тоже так живешь.
   - У меня нет выбора. - Том ей больше не звонил. Шарон  понимала,  что
он сделал все, на что был способен, и не ожидала от  него  невозможного.
Ее жизнь в "Грин-Хиллз" была не слишком интересной. - А у тебя он есть.
   - Ну и что из этого следует?
   - Ты должна начать встречаться с парнями. Тана посмотрела ей прямо  в
лицо.
   - Нет, только не это! Никто не  заставит  меня  делать  то,  что  мне
противно. Мне восемнадцать лет, я свободна, как птица.
   - Как хромой утенок, - усмехнулась Шарон. -  Тебе  пора  вылезать  из
своего гнезда, Тэн.
   Ни слова не говоря, Тана  прошла  в  ванную,  которую  они  делили  с
обитательницами соседней комнаты, заперлась  изнутри  и  включила  воду.
Прошел целый час, прежде чем она вышла  оттуда.  Когда  они  улеглись  и
потушили свет, Шарон сказала сиплым полушепотом:
   - Ты помнишь, что я тебе сказала?
   - О чем?
   - Что ты должна ходить на свидания.
   - А ты?
   - Я тоже собираюсь это делать. - Шарон вздохнула. -  Возможно,  когда
поеду домой на каникулы. Здесь мне нет пары. - Вдруг она рассмеялась.  -
Черт побери, Тэн! На что мне жаловаться? В конце концов, у меня есть ты.
   Тана ответила ей улыбкой. Они поболтали немного и погрузились в сон.
   На следующей неделе Тана отправилась с ней в Вашингтон. У  выхода  из
вагона их встретил отец Шарон Фримен Блейк. Он произвел на Тану  большое
впечатление. Это был высокий,  породистый  мужчина  с  гордым,  красивым
лицом, будто вырезанным из красного дерева, и с такими же длинными,  как
у Шарон, ногами. Он приветствовал приехавших радостной белозубой улыбкой
и немедленно заключил дочь в объятия, крепко прижав к  груди.  Он  знал,
что этот год дался ей нелегко, что она героически  справилась  со  всеми
трудностями. Дочь оправдала его ожидания, и он гордился ею.
   - Здравствуй, малышка! Как дела в колледже? Она отстранилась от  него
и повернулась к подруге.
   - Познакомься с моим  отцом,  Фрименом  Блейком.  Папа,  это  -  Тана
Роберте, моя подруга по общежитию. Мы с ней живем в одной комнате.
   Он энергично потряс руку девушки, буквально  загипнотизированной  его
глазами и звуками его голоса. По дороге он выкладывал Шарон новости:  ее
мать повысили в должности, ее брат завел новый  роман;  они  перестроили
свой дом, у соседей родился ребенок, сам он  написал  новую  книгу.  Эта
теплая, дружеская беседа тронула Тану до глубины души,  и  она  искренне
позавидовала той жизни, которую, судя по всему, вела Шарон у себя дома.
   Это впечатление усилилось вечером, когда они сели обедать  в  уютной,
убранной в колониальном стиле столовой. У Блейков  был  красивый  дом  с
большой лужайкой и задним двором; в гараже стояли три машины. "Кадиллак"
со складывающимся верхом водил сам хозяин, невзирая  на  резкие  нападки
своих друзей. Он считал, что после стольких лет работы  может  позволить
себе эту шикарную марку, о  которой  мечтал  так  давно.  Всех  четверых
членов семьи, по-видимому, связывала тесная  дружба.  Мириам  показалась
Тане не просто властной особой: она была умна  и  настолько  прямодушна,
что это с непривычки пугало. Казалось, она хочет знать о каждом человеке
абсолютно  все.  Никто  не  мог  избежать  ее  въедливых  вопросов,   ее
всевидящего взгляда.
   - Теперь ты меня поняла? - спросила Шарон  после  того,  как  подруги
остались одни в комнате наверху. -"Когда сидишь вместе с ней за  обедом,
то чувствуешь себя так, словно тебя привели к присяге и поставили  перед
судьями в качестве свидетеля.
   Мириам хотела знать абсолютно все о том, чем была занята ее дочь  эти
два месяца; она живо  заинтересовалась  инцидентом  в  кинотеатре,  куда
безуспешно пытались попасть Шарон с Томом, а также тем, что произошло  с
девушками в кафе.
   - Это доказывает, что она все принимает близко к сердцу, Шар.
   - Потому она и достает меня. Папа ничуть не глупее ее,  но  он  судит
обо всем гораздо спокойнее.
   Тана видела, что это так и есть. Он  рассказывал  за  столом  изящные
истории и анекдоты, заставлявшие всех смеяться; каждый чувствовал себя с
ним непринужденно, он был наделен даром сближать людей. Так продолжалось
весь вечер, к концу которого Тана решила, что отец ее  подруги  -  самый
замечательный человек из всех, кого она когда-либо встречала.
   - Он потрясающий мужчина, Шар!
   - Я знаю.
   - В прошлом году я прочитала одну из его  книг.  Когда  поеду  домой,
прочитаю все.
   - Я тебе их подарю.
   - Не иначе как с его автографами! - Они обе рассмеялись.
   Минуту спустя в дверь постучала Мириам,  которая  пришла  узнать,  не
нужно ли им чего-нибудь. Тана застенчиво ей улыбнулась.
   - Здесь есть все, что нужно. Благодарю вас, миссис Блейк.
   - Не за что. Мы очень рады, что вы сочли возможным приехать. - Улыбка
у нее была еще более ослепительная, чем у дочери, а глаза притягивали  к
себе и, казалось, знали о вас все;  они  проникали  так  глубоко  и  так
уверенно, что это могло испугать. - Как вам понравился "Грин-Хиллз"?
   - В общем понравился. Преподаватели там довольно интересные.
   Мириам, однако, сразу же уловила, что это было  сказано  без  особого
энтузиазма.
   - А в частности?
   Тана улыбнулась ее проницательности.
   - Атмосфера там не такая теплая, как хотелось бы.
   - Почему же?
   -  Трудно  сказать.  Наверное,   потому,   что   студентки   держатся
изолированными группами.
   - А вы двое?
   - Мы постоянно вместе. - Шарон с улыбкой взглянула на  Тану,  что  не
укрылось от бдительного взгляда Мириам. Она явно осталась довольна. Тана
-  сообразительная  девочка,  и  в  ней  кроются  большие   возможности,
значительно большие, чем думает она сама. Тана умна и  находчива,  порой
остроумна, но вместе с  тем  осторожна  и  сдержанна.  Когда-нибудь  она
раскроется, и один Господь Бог знает, что из нее выйдет.
   - Может, в этом и заключаются ваши  главные  проблемы?  Скажите  мне,
Тана, сколько подруг у вас в колледже?
   - Только одна Шарон. Мы никогда не разлучаемся - ни в аудитории, ни в
общежитии.
   - Вероятно, за это вы и  расплачиваетесь.  Я  уверена,  что  вам  это
понятно и самой: если ваша ближайшая подруга - единственная  в  колледже
негритянка, вас обязательно накажут.
   - За что?
   - Не будьте такой наивной.
   - А ты не будь такой циничной, мам! - рассердилась Шарон.
   - Вам обеим пора взрослеть.
   - Что ты хочешь этим сказать? - накинулась на нее дочь. -  Проклятье,
мам, я не успела провести дома и девяти часов, как ты уже тут как тут со
своими проповедями и "крестовыми походами".
   - Я вовсе не хочу читать вам мораль, просто я хочу, чтобы вы смотрели
фактам в лицо. - Она оглядела девушек. - От них никуда не денешься,  мои
дорогие! В наше время не так-то просто быть цветным или другом цветного.
Это нужно четко себе представлять и быть готовым расплачиваться за  ваши
дружеские отношения, если они будут продолжаться.
   - Неужели нельзя хоть один  раз  обойтись  без  политических  лекций,
мам?
   Мириам посмотрела на дочь, потом перевела взгляд на ее подругу.
   - Я хочу попросить вас об одном одолжении, прежде чем вы вернетесь  в
колледж: в  воскресенье  в  Вашингтоне  будет  выступать  с  речью  один
человек, самый изумительный оратор из  всех,  кого  я  знаю.  Его  зовут
Мартин Лютер Кинг. Я хочу, чтобы вы пошли вместе со мной  послушать  его
выступление.
   - Зачем? - недоуменно спросила Шарон.
   - Это нечто такое, чего ни одна из вас никогда не забудет.
   Когда они ехали обратно в Южную Каролину, Тана не переставала  думать
об этом. Мириам Блейк была права: доктор Кинг оказался  самым  мудрым  и
самым вдохновенным оратором, каких ей доводилось слышать. В сравнении  с
ним все остальные выглядели недалекими слепцами.  Прошел  не  один  час,
прежде чем она  смогла  заговорить  о  своих  впечатлениях.  Он  говорил
простые слова о том, что значит быть черным  или  дружить  с  черным,  о
гражданских правах, о всеобщем равенстве; а потом они запели все вместе,
взявшись за руки и раскачиваясь в такт пению.
   Спустя час после их отъезда из Вашингтона Тана взглянула на подругу.
   - Это было потрясающе, правда?
   Шарон коротко кивнула.
   - Знаешь, мне кажется, я делаю глупость,  возвращаясь  в  колледж.  Я
чувствую в себе потребность делать что-то более важное. - Она откинулась
на спинку сиденья и закрыла глаза.
   Тана вглядывалась в темноту за окном поезда, увозящего их на Юг.  Это
обстоятельство придавало словам оратора еще больший вес: здесь, на  Юге,
людей мучили, третировали, оскорбляли.  Потом  она  подумала  про  вечер
дебютанток, о котором так пеклась  ее  мать.  Эта  мысль  показалась  ей
несовместимой   с   предыдущими   мыслями:   они    были    диаметрально
противоположны и не могли уместиться в голове одновременно. Почувствовав
на себе ее взгляд, Шарон открыла глаза.
   - Что ты собираешься делать? - спросила Тана. После такой речи нельзя
было сидеть сложа руки - это казалось  просто  немыслимым.  Даже  Фримен
Блейк соглашался с этим.
   - Пока не знаю. - У Шарон был усталый вид. - С самого момента отъезда
из Вашингтона она думала о том,  что  она  в  состоянии  сделать,  чтобы
помочь своим единомышленникам, находясь здесь, в "Грин-Хиллз". - А ты?
   - Не знаю, - Тана вздохнула. - То, что в  моих  силах,  я  думаю.  Но
после речи доктора Кинга я поняла одно: этот бал, куда  меня  тянет  моя
мать, - глупейшая вещь на свете.
   Шарон улыбнулась. Возразить на  это  нечего,  однако  все  имеет  две
стороны. Нельзя забывать и о человеческом в человеке,  каким  бы  мелким
оно ни казалось.
   - Тебе это будет полезно, Тэн.
   - Сомневаюсь. - Девушки обменялись понимающими улыбками.
   Поезд доставил их в Йолан, где они взяли одно  из  двух  имеющихся  в
городе такси, доставившее их в "Грин-Хиллз".

Глава 6

   Двадцать первого декабря около двух часов пополудни поезд подкатил  к
платформе "Пенсильвания стейшн". Падал легкий снежок, и все было немного
феерическим, как и полагалось в канун Рождества. Тана собрала свои  вещи
и пробилась сквозь вокзальную толпу наружу, где взяла такси.  При  одной
мысли, что она едет домой, ею овладело уныние. Это было несправедливо по
отношению к Джин, и она чувствовала себя виноватой перед матерью, однако
Тана предпочла бы теперь оказаться в любом другом месте,  только  не  на
пути к дому. Ее тяготило предстоящее участие в  "выездном  вечере".  Она
знала, как вдохновляет эта перспектива ее мать. Последние две недели она
звонила Тане  почти  каждый  вечер,  передавая  малейшие  подробности  о
гостях, о цветах, об убранстве стола, о ее кавалере и  ее  наряде.  Джин
ездила к "Саксу", чтобы купить дочери белое платье. Оно  было  шикарным:
тончайший шелк отделан атласом, а по  подолу  вышиты  бисером  некрупные
белые цветы. Стоило оно безумно  дорого,  но  Артур  велел  ей  записать
расходы на его счет.
   - Он так добр к нам, мое солнышко.
   Сидя в такси с закрытыми глазами, Тана почти воочию видела  выражение
материнского лица, когда она произносит эти слова. Ну  почему..,  почему
она так безгранично благодарна ему все время?  Что  такого  он  для  нее
сделал? Разве что позволял работать на него не покладая  рук,  заставлял
ждать его столько раз понапрасну... Еще когда Мери была жива и  после...
И даже теперь он для нее на первом месте. Если он  так  любил  Джин,  то
какого дьявола не женился на ней? Эти мысли нагоняли на Тану тоску.  Все
это была одна сплошная комедия с участием ее матери и Артура... Дарнинги
были так "добры" к ним обеим, особенно Билли... Завтра ей придется  идти
на этот треклятый вечер. Она пригласила  молодого  человека,  с  которым
была знакома уже давно; он ей никогда не нравился, но это было  то,  что
надо для такого случая. Его звали  Джордж  Чандлер  Третий.  Раньше  она
бывала с ним на танцах - раз или два, - и он  нагонял  на  нее  смертную
скуку. Но Джин - Тана в этом не сомневалась - будет довольна ее выбором.
Ей предстоит  веселенький  вечер,  и  поделать  с  этим  ничего  нельзя.
Главное, что ее кавалер - безобидный и вышколенный молодой человек -  не
позволит себе ничего непристойного.
   Когда Тана вошла в квартиру, там было темно: Джин еще не вернулась  с
работы. Включив свет, она огляделась  вокруг:  все  по-прежнему,  только
меньше размерами и мрачнее. Тана устыдилась  своих  мыслей.  Она  знала,
каких героических усилий стоило ее матери содержать  приличный  дом  для
них обеих, какой ценой ей это удавалось.  Однако  теперь  все  выглядело
другим в глазах Таны, как если бы она сама подспудно изменилась и уже не
подходила к прежним условиям. Она поймала себя на  том,  что  вспоминает
комфортабельный дом Блейков в Вашингтоне, в котором чувствовала себя так
хорошо: не такой претенциозный, как дом Дарнингов, но уютный и теплый  -
настоящий дом для всех членов семьи. Она скучала  по  ним,  особенно  по
Шарон. Они ехали вместе до Вашингтона, где Шарон сошла  с  поезда.  Тана
смотрела ей вслед, испытывая такое чувство, что теряет  лучшую  подругу;
Шарон обернулась, чтобы улыбнуться ей  широкой  улыбкой  и  помахать  на
прощание рукой; она скрылась из виду, а поезд пошел дальше, на Север.  И
вот Тана сидит у себя  в  комнате  и  смотрит  на  свои  сумки,  готовая
расплакаться.
   - Кто это там приехал? Моя дорогая девочка? хлопнула входная дверь, и
раздался ра