токий приступ. Она позволила себе разволноваться - и вот
результат. Итак, решено: раз  ей  больше  нельзя  волноваться,  значит,  она
волноваться не будет. Вот только сначала ей нужно закончить одно дело...
   Марион посмотрела на часы,  потом  придвинула  к  себе  листок  бумаги  с
телефоном Мари Адам-сон и быстро  набрала  номер.  Прислушиваясь  к  длинным
гудкам в трубке, она задумалась, откуда у нее такая  уверенность,  что  Мари
Адамсон и Нэнси Макаллистер - одно и то же лицо.
   Она поняла это еще до того, как  Бен  начал  описывать  девушку,  и  хотя
ничто, решительно ничто не указывало на ее правоту, с  каждым  произнесенным
им словом Марион все больше убеждалась в том, что это  именно  та  девчонка,
которая чуть не поломала жизнь ее сыну. Впрочем, несмотря на  это,  она  все
равно собиралась встретиться с ней, когда поедет в Сан-Франциско. Тогда  она
будет знать наверняка. А может быть,  и  нет...  Не  исключено,  что  Питеру
Грегсону пришлось изменить в ее лице слишком многое, чтобы она могла  узнать
Нэнси. Ведь не узнал же ее Бен!..
   И пока Марион Хиллард размышляла о том, сумеет ли она узнать Нэнси  после
двух лет и двух десятков пластических операций, в Сан-Франциско кто-то  взял
трубку.
   - Да? - спросил женский голос. - Вас слушают, говорите.
   Марион набрала полную грудь воздуха, крепко сжала трубку в руке и, закрыв
глаза, заговорила таким твердым и ясным голосом, что никто бы не  догадался,
что какие-нибудь полчаса назад она пережила  сильнейший  сердечный  приступ.
Что ни говори, а владеть собой Марион умела. Даже когда она принимала  самое
жесткое решение, в  ее  лице  ничего  не  менялось,  и  только  серо-голубые
стальные глаза становились все темнее и темнее.
   - Это мисс Адамсон? С вами говорит Марион Хиллард из Нью-Йорка...
   Разговор получился коротким, неловким  и  довольно  прохладным,  и  когда
Марион повесила трубку, она знала не больше, чем до звонка. Но  она  узнает,
обязательно узнает, и не позднее, чем через  три  недели.  Ровно  через  три
недели, во вторник, в  четыре  пополудни,  Марион  назначила  Мари  Адам-сон
встречу в отеле, в котором планировала остановиться во время своей поездки в
Сан-Франциско.  Теперь  Майклу  уже  не  удастся  отговорить  ее   от   этой
командировки...
   Марион пометила дату в  своем  настольном  календаре  и,  откинувшись  на
спинку кресла, снова закрыла глаза. Даже  личная  встреча  с  Мари  Адам-сон
могла не дать ей ничего, и все же.., все же Марион рассчитывала, что так или
иначе ситуация прояснится. Если только она проживет эти три недели...

Глава 22

   Часы на каминной полке медленно отсчитывали секунды. Их тиканье  казалось
Марион почти зловещим, но она продолжала спокойно сидеть в кресле в гостиной
своего номера в отеле "Фермонт". Из окон люкса открывался живописный вид  на
побережье округа Марин, но местные красоты ее ничуть не интересовали.
   Марион думала о девушке:  какой  она  стала?  Как  она  выглядит  теперь?
Действительно ли Питер Грегсон сотворил чудо, как  он  обещал  ей  два  года
назад? Бен Эйвери, встретив Мари Адамсон, не узнал ее, но  Марион  вовсе  не
была уверена, что то же самое произойдет и с Майклом. А  девушка?  Нашла  ли
она кого-нибудь за эти два года, или - как и Майкл - отгородилась  от  всего
мира, сосредоточившись на своем горе?
   И Марион снова спросила себя, как ей быть, если незнакомка,  которую  она
ожидала, вдруг окажется той самой девушкой, которую ее сын когда-то любил?
   А если нет? Что, если это совершенно другой человек? Ведь могла  же  мисс
Мари Адамсон быть местной  уроженкой,  талантливой  фотохудожницей,  которая
случайно попалась на глаза впечатлительному Бену Эйвери? Что тогда?..
   Но и на этот вопрос Марион ответить было не легче. Ей  оставалось  только
ждать, ждать и надеяться... На что? Этого она и сама не знала.
   Сама того не замечая, Марион то закидывала ногу на ногу, то снова ставила
их прямо, поминутно промокая лоб смятым носовым платком. Наконец она бросила
его в мусорную корзину и достала из сумочки изящный золотой портсигар  с  ее
монограммой,  выложенной  крупными  сапфирами   прекрасной   огранки.   Этот
портсигар  подарил  ей  Джордж  на  прошлое  Рождество...  Как  давно   это,
оказывается, было!..
   Несколько мгновений Марион просто сидела, закрыв глаза и сжимая  в  руках
плоскую золотую коробочку. Она чувствовала себя усталой, вымотанной, выжатой
до последней капли.
   В Сан-Франциско Марион прилетела только сегодня утром;  перелет  оказался
не из легких, и теперь она немного жалела, что не решилась перенести встречу
на завтра. Небольшой отдых был бы  очень  кстати,  но  Марион  боялась,  что
девчонка вовсе откажется увидеться с ней. К тому же ей не терпелось поскорее
узнать правду.
   Наконец она открыла глаза и, закурив сигарету, снова  бросила  взгляд  на
каминные часы. Часы показывали четыре пятнадцать пополудни.  Значит,  быстро
подсчитала она, в Нью-Йорке сейчас четверть восьмого. Майкл наверняка еще на
месте, работает. Что же до его приятеля Эйвери,  то  этот  повеса  наверняка
развлекается где-нибудь со своей новой пассией из дизайнерского отдела.
   При мысли о Бене Марион недовольно  поджала  губы.  С  ее  точки  зрения,
мальчишка еще не проявил себя достаточно серьезным работником. В отличие  от
ее Майкла, который просто горел на работе. Хотя  если  посмотреть  с  другой
стороны...
   Она вздохнула. С какой стороны ни смотри, Бен не был так  несчастен,  как
Майкл.
   Да, ее сын был несчастен, и это заставляло Марион все чаще задумываться о
том, правильно ли она  поступила.  Неужели  два  года  назад  она  совершила
ошибку? Может быть, она была слишком требовательна и хотела  от  этой  Нэнси
того, чего девчонка просто не могла дать?
   "Нет, - решила Марион. - Скорее  всего  -  нет.  Нэнси  никогда  не  была
подходящей парой для ее  Майкла.  Даст  бог,  со  временем  он  найдет  себе
кого-нибудь, и все образуется само собой. В конце концов, почему бы  и  нет?
Ведь у него  есть  все,  что  требуется  для  счастливой  жизни,  -  деньги,
положение в обществе, привлекательная внешность. Пройдет сколько-то времени,
и Майкл Хиллард станет президентом одной из самых крупных  и  могущественных
корпораций Америки, и это даст  ему  еще  большую  власть  и  авторитет.  Он
талантлив, хорошо образован, он умеет очаровывать женщин и  быть  заботливым
сыном... Что же еще?"
   При мысли о сыне выражение лица Марион снова сделалось мягче, задумчивее.
"Как же все-таки он одинок", - невольно подумалось ей. Да, она  тоже  поняла
это - едва  ли  не  позже  всех,  но  поняла.  И,  как  ни  странно,  именно
одиночество заставляло его удерживать на расстоянии всех,  даже  ее,  словно
какая-то часть его души так и  пропала,  сгинула  во  время  этой  треклятой
катастрофы. Или после нее, когда он узнал, что...
   Марион усилием воли заставила себя не продолжать мысль. "По крайней мере,
- подумала она, - Майкл перестал пить, и у него  прекратились  эти  приступы
черной меланхолии". Теперь у него в глазах зажегся слабенький, робкий огонек
какой-то решимости. Чем-то он напоминал ей человека, который,  волей  случая
оказавшись в самом сердце знойной пустыни, решил во что бы то ни стало выйти
к людям, но шел так долго, что успел позабыть, зачем ему это надо.
   А ведь Майклу было чему радоваться, было к чему  стремиться.  Он  мог  бы
жить полнокровной счастливой жизнью, если бы только захотел. Но он не хотел.
Ничто его не интересовало,  ничто  не  дарило  радости,  и  Марион  начинала
подозревать,  что   даже   работа,   которой   Майкл   отдавался   с   такой
самоотверженностью и самоотречением,  не  приносит  ему  удовлетворения.  Во
всяком случае, такого, какое получала от работы она сама, не говоря  уже  об
отце и деде Майкла, которые вкладывали в бизнес  все  силы  и  всю  душу.  В
отличие от них Майкл работал с каким-то злобным остервенением,  а  результат
этих титанических усилий его  как  будто  вовсе  не  интересовал.  Казалось,
единственное, к чему он стремится, это как  можно  скорее  загнать  себя  до
изнеможения и забыться бесчувственным сном в своей унылой квартире, а  то  и
прямо на диване в рабочем кабинете, чтобы назавтра начать все сызнова.
   Марион с неожиданной нежностью подумала о Джордже. Как  хорошо,  что  все
эти годы, прошедшие после кончины Фредерика, он был рядом с  ней!  Без  него
она, пожалуй, и не справилась бы. Незаметно для Марион Джордж снял с ее плеч
большую часть черновой работы, оставив ей только самые интересные  и  важные
стратегические вопросы и, разумеется, славу. Сам он  все  время  держался  в
тени, и Марион успела это оценить. Джордж был очень сильным и очень скромным
человеком,  и  в  последнее  время  Марион  не  раз  спрашивала  себя,   как
получилось, что она не обратила должного внимания  на  все  его  добродетели
хотя бы двадцать лет тому назад. Впрочем, ответ был  ясен.  После  того  как
умер отец Майкла, у нее просто никогда не было времени. Ни на Джорджа, и  ни
на кого-либо еще.
   "Может быть, - с улыбкой подумала она, -  Майкл  все  же  похож  на  меня
больше, чем я думала. Вот только хорошо это или плохо?.."
   Звонок в дверь прервал ее размышления, и Марион слегка вздрогнула,  не  в
силах сразу сориентироваться, где она находится и зачем. Но уже в  следующую
долю секунды она взяла себя в руки и сразу вспомнила, кто  это  может  быть.
Фотохудожница, с которой она договорилась встретиться...
   Часы на камине показывали двадцать пять минут  пятого,  и  Марион,  снова
становясь собой, подумала  с  легким  презрением,  что  пунктуальность,  как
видно, не входит в число добродетелей знаменитой Мари  Адамсон.  Впрочем,  в
глубине души она была рада тому, что ей  удалось  просто  побыть  одной  эти
двадцать пять минут - побыть одной и как следует подумать.
   Придав своему лицу подобающее  случаю  выражение  холодного  достоинства,
Марион пошла открывать. Она отлично знала, как идут ей  дорогое  темно-синее
шерстяное платье с жемчужным ожерельем  в  четыре  ряда,  строгая  прическа,
безупречный  маникюр  и  искусно  наложенный  грим,  который  делал  ее   на
пятнадцать лет моложе. На самом деле Марион Хиллард было уже шестьдесят,  но
она не сомневалась, что в течение еще как минимум двадцати лет она  все  еще
будет привлекательной  женщиной.  Если,  конечно,  ей  удастся  прожить  эти
двадцать лет. Впрочем, Марион полагала, что  и  это  тоже  будет  во  многом
зависеть от нее. Главное, не давать себе расслабляться и продолжать  следить
за собой, и тогда она еще долго сможет поддерживать себя в приемлемой форме.
Даже время не властно над Марион Хиллард...
   И, мысленно поздравив себя с этим открытием, Марион  отворила  дверь.  На
пороге стояла элегантно одетая молодая женщина, державшая под мышкой большую
папку.
   - Мисс Адамсон?
   - Да. - Мари кивнула с искусственной улыбкой. - А вы - миссис Хиллард?..
   Впрочем, она прекрасно знала, кто перед ней. Она никогда не  видела  мать
Майкла вблизи - только на фотографиях, но это не имело значения. Она  узнала
бы ее где угодно, хоть самой темной ночью на другом конце земного шара.  Эта
женщина, ее лицо, ее  голос  на  протяжении  двух  лет  непрошеными  гостями
вторгались в ее  сновидения,  превращая  их  в  кошмары.  Эту  женщину  Мари
когда-то мечтала назвать матерью или, на худой конец, подругой.  Теперь  она
ее ненавидела.
   - Как поживаете, мисс Адамсон?
   Марион протянула  Мари  прохладную  твердую  ладошку,  и  они  обменялись
церемонным рукопожатием. Потом  Марион  взмахнула  рукой,  приглашая  гостью
пройти в комнаты.
   - Не присядете ли, мисс Адамсон?
   - Благодарю вас, разумеется.
   В гостиной Марион села в кресло возле рабочего стола, а  Мари  устроилась
на диване. На протяжении еще нескольких секунд две женщины разглядывали друг
друга с напряженным вниманием и  даже  с  некоторой  опаской.  Потом  Марион
почему-то вспомнила, что заказала для гостьи чай и легкие коктейли, и сейчас
ей пришло в голову, что она что-то уж  слишком  расстаралась  для  девчонки,
которая и так обошлась ей почти в полмиллиона долларов.
   Если, конечно, это та самая девчонка... Марион рассматривала Мари Адамсон
очень внимательно, но не видела ровным счетом ничего - ни единой черточки, -
что выдавало бы в ней прежнюю Нэнси. Не имело никакого значения, что  Марион
встречалась с ней только раз, в темной палате, когда  то,  что  осталось  от
лица Нэнси, было закрыто бинтами. Зато она внимательно изучила фотографии из
досье, собранного для нее частным детективным  бюро.  Если  судить  по  этим
снимкам, перед ней была не Нэнси Макаллистер, по крайней мере -  внешне.  Но
Марион этого было мало.  Она  хотела  понаблюдать  за  ней,  послушать,  как
незнакомка будет говорить. У нее не было никаких сомнений,  что  она  сумеет
узнать тот тихий, срывающийся, жалобный голосок, который раздавался из  щели
в бинтах, когда они заключали свой договор.
   - Что бы вам хотелось  выпить?  Могу  предложить  чай,  содовую,  джин  с
тоником... Можно заказать и что-нибудь покрепче...
   - Благодарю вас, миссис Хиллард, мне не хотелось бы...
   Она даже не договорила фразы, а Марион не  заметила  этого.  Две  женщины
следили друг за другом с таким напряженным  вниманием,  что  на  время  даже
самый повод для их сегодняшней встречи  оказался  забыт.  Марион  пристально
следила за тем, как свободно и уверенно держится эта мисс Адамсон, оценивала
густоту и блеск ее недавно уложенных волос, матово-розовую бледность упругой
и гладкой кожи, изящество  длинных  пальцев,  гибкость  и  стать  подтянутой
фигуры и снова окидывала взглядом всю ее целиком, ища сходства с Нэнси и  не
находя его. Мисс Адамсон действительно была очень хороша собой, а ее одежда,
подобранная с большим вкусом,  была  настолько  изысканной  и  дорогой,  что
Марион невольно задумалась, стала бы она тратить столько  денег  на  одежду.
Шерстяное платье мисс Адамсон - предельно простое на первый  взгляд  -  было
парижской работы; замшевые туфельки  и  такая  же  сумочка  -  от  Гуччи,  а
накинутое  на  плечи  бежевое  полупальто  подбито  мехом,  похожим  на  мех
опоссума.
   - Какое у вас симпатичное пальто, мисс Адамсон, -  как  бы  между  прочим
заметила Марион. - Впрочем, я не представляю, как вы  можете  носить  его  в
здешнем климате. Откровенно  говоря,  я  вам  немного  завидую  -  у  нас  в
Нью-Йорке  погода  порой  ведет  себя  просто  безобразно.  Особенно  зимой.
Например, когда вчера, я вылетала на Западное побережье, у нас  в  Нью-Йорке
лежало два фута снега. Или, если точнее, два  дюйма  снега  и  двадцать  два
дюйма слякоти. Впрочем, вы, наверное, и сами знаете, правда?..
   Она любезно улыбнулась, стараясь скрыть ловко расставленную ловушку.
   Но Мари было не так-то просто провести - она сразу поняла,  что  все  это
было сказано не просто так, однако на этот вопрос она могла ответить честно.
Большую часть жизни  она  провела  в  Новой  Англии  и  бывала  в  Нью-Йорке
достаточно редко. Если бы они с Майклом поженились, то, наверное,  переехали
бы в этот город, но они не поженились...
   - Да, я слышала, что в ваших краях погода бывает неустойчивой,  но  самой
испытать ее капризов не приходилось... - Тут Мари почувствовала, что, помимо
ее воли, ее голос стал жестче. - Нет,  миссис  Хиллард,  я  совсем  не  знаю
Нью-Йорка. Я вообще не очень люблю большие города...
   Теперь она говорила и думала как Мари - от Нэнси не осталось и следа.
   - Простите, но мне трудно в это поверить, - вежливо возразила  Марион.  -
Во всяком случае, одеваетесь и держитесь вы именно как  жительница  большого
города.
   Ее улыбка на  первый  взгляд  была  вполне  светской,  но  так  могла  бы
улыбаться барракуда, готовясь позавтракать нежной миногой.
   - Спасибо за комплимент, -  кротко  ответила  Мари  и,  не  желая  больше
продолжать разговор на эту  тему,  раскрыла  свою  папку  и  достала  оттуда
довольно толстый альбом черной кожи, в котором  находились  копии  ее  самых
удачных работ.
   Альбом был достаточно большим и увесистым, и, беря  его  в  руки,  Марион
несколько замешкалась. Именно в этот момент Мари заметила, как сильно дрожат
у нее пальцы и как она на самом деле слаба - во всяком случае телесно.
   Время обошлось с Марион Хиллард безжалостно; и Мари на  мгновение  отвела
глаза, испугавшись, что ее самые страшные проклятия были услышаны.  Но,  как
бы там ни было, она по-прежнему не испытывала к  Марион  ни  сочувствия,  ни
жалости.
   Когда Мари снова взглянула на мать Майкла, та уже вполне овладела  собой.
Перелистнув несколько страниц в альбоме, она подняла глаза и кивнула.
   - Теперь я вижу, почему Бену Эйвери так хотелось, чтобы вы  работали  над
оформлением нового медицинского центра. У  вас  много  прекрасных  работ,  и
выполнены они вполне профессионально.
   Должно быть, вы уже давно занимаетесь фотографией?
   Это был вполне невинный вопрос - во всяком случае, таковым  он  показался
Мари. Она отрицательно покачала головой.
   - Нет, в фотографии я, можно сказать, новичок. Раньше я была художницей -
писала маслом пейзажи, портреты...
   - Ах да, я и забыла... Бен упоминал об  этом.  -  Марион  произнесла  эти
слова удивленным тоном. Она и вправду была удивлена.  Рассматривая  чудесные
фотографии в альбоме, она почти совсем забыла о том, что сидящая  перед  ней
молодая красивая женщина может на самом деле быть Нэнси Макаллистер.
   Отчего-то Марион вдруг стало  не  по  себе.  Все  происходящее  отдаленно
напоминало ей жутковатые истории  про  оборотней.  Нэнси  Макаллистер  стала
оборотнем и превратилась в эту обворожительную русалку, которой дана  власть
погубить и ее, Марион, и Майкла. А самое страшное  заключалось  в  том,  что
власть эту она дала ей сама, своими собственными руками...
   Но это наваждение длилось только мгновение.
   Марион Хиллард всегда была трезвомыслящей женщиной,  живущей  в  реальном
мире, в котором не было места суевериям и мистике. Почти не было...
   - А почему вы оставили живопись, если не секрет? - снова спросила она.  -
Мне,  откровенно  говоря,  не   верится,   что   вы   рисовали   хуже,   чем
фотографируете.
   - Мне тоже кажется, что я была не такой уж скверной художницей...
   Мари мимолетно улыбнулась собеседнице. С ее точки зрения, их разговор был
противоестественным  и  странным.  Их   как   будто   разделяло   стекло   с
односторонней прозрачностью, какое бывает в полицейских участках. Сквозь это
стекло Мари видела Марион Хиллард как на ладони, в то время как та не  могла
разглядеть ничего, кроме расплывчатого силуэта. Этим  односторонним  стеклом
была новая внешность Мари и ее изменившаяся манера держаться,  которые  явно
сбивали мать Майкла с толку. И, понадеявшись на этот надежный камуфляж, Мари
решила, что может позволить себе расслабиться.
   - Но фотография мне нравится больше, - сказала она. - Во всяком случае  -
сейчас.
   - Почему же вы решили отдать ей предпочтение? - заинтересованно  спросила
Марион.
   - Дело в том, что некоторое время назад моя  жизнь  изменилась  настолько
круто, что я фактически стала новым  человеком,  новой  личностью.  Живопись
была частью моей прежней жизни, а  ворошить  прошлое  было  слишком  больно.
Поэтому я и решила оставить карьеру художницы. По крайней мере - пока.
   - Простите, если я задала бестактный вопрос. - Марион поморщилась, как от
физической боли. - Но, судя по тому, что я сейчас держу в руках,  мир  почти
ничего не потерял  от  того,  что  вы  решили  сменить  кисти  и  краски  на
фотоаппарат и пленку. Вы очень талантливый фотограф, мисс Адамсон. Позвольте
задать вам еще один вопрос: кто помог вам сделать первый шаг?  Должно  быть,
это  был  кто-то  из  здешних  благотворителей,  меценатов...   Я   знаю   в
Сан-Франциско многих достойных и щедрых людей... Может  быть,  вы  могли  бы
назвать мне имя этого человека?
   Но Мари только покачала головой  и  улыбнулась  Марион  Хи