изнуть  в  Ньюпорт  или  Бостон,  Как,  в
сущности, странно, что они оказались здесь вдвоем. Пока  Хиллари  заказывала
себе виски, Нику пришло в голову, что она, пожалуй, чувствует себя здесь,  в
этом баре, загнанной в ловушку. Он сидел и не мог придумать,  что  бы  такое
сказать. О чем говорить с женщиной, которая избегает его вот уже девять лет?
"Привет, как живешь? Как ты жила эти годы? Будем знакомы, меня зовут Ник..."
Он невольно улыбнулся абсурдности этой мысли и, подняв голову,  увидел,  что
Хиллари смотрит на него с любопытством и подозрительностью одновременно.
   - Что смешного?
   Он хотел ответить что-нибудь неопределенно-успокаивающее, но передумал.
   - Мы смешные, Хил. Я все стараюсь вспомнить, когда мы с  тобой  последний
раз вот так сидели, никуда не торопились, не ссорились. Как нелепо. Я  никак
не могу придумать, что тебе сказать.
   Он совсем забыл, как она быстро заводится, но совсем не хотел сердить  ее
сейчас. У него даже мелькнула надежда, что  они  снова  найдут  общий  язык.
Может быть, без  своего  бостонского  дружка  Хиллари  изменится.  Он  снова
улыбнулся своим мыслям и накрыл ее длинную нежную руку  своей,  почувствовав
под пальцами бриллиант в десять каратов, который сам  когда-то  подарил  ей.
Вначале он дарил ей много драгоценностей, но это ее не очень-то радовало,  и
в последние годы он перестал делать ей подарки.  Зато  теперь  она  получала
дары от других, например этот жакет из лисы, который появился у нее  прошлой
зимой, потом большая брошь с изумрудами - она  ее  надевает,  словно  дразня
его... кольцо с рубином... Он старался не думать об этом. Ничего хорошего от
этих размышлений  не  будет.  Он  заглянул  в  ее  большие  темные  глаза  и
улыбнулся.
   - Привет, Хиллари. Как хорошо, что ты здесь, со мной.
   - В самом деле? - Она казалась скорее грустной, чем  рассерженной.  -  Не
знаю, почему так получается, Ник. Я никогда не была тебе хорошей женой. -  В
ее голосе слышалось не раскаяние, а лишь легкий оттенок горечи.
   - Мы стали чужими за эти годы, Хил, но, я надеюсь, не навсегда.
   - Навсегда, Ник. Ты ведь почти не знаешь меня, а я,  сказать  по  правде,
часто не могу даже вспомнить, кто ты такой. Я только смутно помню, что  было
время, когда мы  с  тобой  куда-то  ходили  вместе,  ты  казался  мне  таким
красивым,  мы  смотрели  друг  на  друга...  -  Ее  глаза  заблестели,   она
отвернулась. - Теперь все не так.
   - Разве я так сильно изменился за эти годы?
   Ему тоже стало грустно Они должны  были  давно  сказать  это,  но  только
теперь, в этом баре, на отплывающем корабле, чуть-чуть приоткрыли друг другу
свои души. - Разве я стал другим, Хил?
   Она кивнула; когда Хиллари снова подняла на него глаза,  в  них  блестели
слезы.
   - Да. Ты мой муж. - Она произнесла это так,  будто  на  свете  нет  более
ужасного слова; плечи ее резко дернулись,  она  даже  откинулась  на  стуле,
будто хотела отодвинуться от него подальше.
   - Разве это так плохо?
   - Мне кажется...  -  Ей  было  трудно  говорить,  но  она  решилась  идти
напролом. Пусть он знает, что она чувствует. - Я думаю, для  меня  -  плохо.
Наверное, я зря вообще вышла замуж.
   В голосе Хиллари больше  не  было  горечи,  она  как  будто  снова  стала
прекрасной молодой дебютанткой, той девушкой, которую он,  как  она  заявила
однажды, "изнасиловал", "выкрал из дома",  которой  он  "сделал  ребенка"  и
которую насильно заставил стать его женой. Сейчас  она  говорила  совершенно
искренне; именно так она все себе и представляла. Бесполезно спорить с  ней,
напоминать, что она сама захотела переспать с ним, что в ее беременности она
сама виновата ничуть не меньше его и что он, в отличие от нее,  сделал  все,
чтобы как-то наладить их совместную жизнь.
   - Я чувствую себя так, как будто меня загнали в ловушку, будто  я  птица,
которая не может летать, а только прыгает и хлопает крыльями, и над ней  все
потешаются... Я чувствую себя безобразной, уродиной, совсем  не  такой,  как
раньше.
   - Но ты стала еще красивее,  -  произнес  Ник,  глядя  ей  в  глаза.  Хил
действительно  стала  красавицей:  молочно-белая  кожа,  блестящие   волосы,
изящные плечи и руки. В Хиллари Берн-хам не было ничего безобразного,  кроме
диких выходок, которые она себе иногда позволяла, но сейчас он предпочел  не
вспоминать о них. - Ты превратилась в потрясающе красивую женщину. Да это  и
неудивительно. Ты ведь была очень красивой девушкой.
   - Но я больше не девушка, Ник. Я даже не женщина. - Она замолчала, как бы
подбирая слова. - Ты даже не представляешь,  что  значит  для  женщины  быть
замужем. Это значит стать чьей-то собственностью, вещью, когда никто  больше
не видит в тебе человека. - Ник никогда не задумывался об этом, и слова  Хил
удивили его. Так вот чего она добивалась все эти годы  -  она  хотела  стать
самостоятельной, принадлежать самой себе.
   - Я вовсе не считаю тебя своей собственностью, Хил. Я считаю  тебя  своей
женой.
   - А что это значит? - Впервые за полчаса  в  ее  голосе  снова  зазвучала
злость; она сделала знак проходящему мимо официанту,  чтобы  он  принес  еще
виски. - "Моя жена" звучит так же, как "мой стул", "мой стол", "моя машина".
Моя жена. И что дальше? Миссис Николас Бернхам. У  меня  даже  имени  своего
нет, черт возьми. Мама Джонни! Как будто чья-то собачка! Я хочу  быть  самой
собой - Хиллари!
   - Просто Хиллари? - Он грустно улыбнулся.
   - Просто Хиллари. - Она взялась за свой стакан.
   - А кто ты для своих друзей, Хил?
   - Своя. По крайней мере, моим друзьям и знакомым нет дела до того, что  я
твоя жена. Мне надоело до смерти слышать о Нике Бернхаме: "Ник Бернхам то...
Ник Бернхам се... О, вы, должно быть, миссис Николас Бернхам..."  Жена  Ника
Бернхама... Ник Бернхам... Ник Бернхам! - Она почти кричала, и он  попытался
остановить ее. - И не затыкай мне рот, черт возьми! Ты даже не представляешь
себе, каково это.  -  Чувствовалось,  что  она  рада  наконец  выложить  все
начистоту. Для них это было нечто новое, ведь они привыкли жить каждый своей
жизнью. Может  быть,  теперь  он  начнет  понимать,  что  скрывается  за  ее
независимостью. Ирония заключалась в том, что  именно  то,  что  сейчас  так
раздражает Хил, и привлекло ее когда-то к нему. Ведь больше всего ей  в  нем
понравилось то, что он был Николас Бернхам, со всем из этого вытекающим.
   - И я тебе еще кое-что скажу. В Бостоне всем  наплевать,  кто  ты  такой,
Ник. - Они оба знали, что это  не  правда,  но  очень  уж  ей  хотелось  так
сказать. - Там все мои друзья, и они меня знали еще до того, как ты  женился
на мне. - Он и представить себе не мог, что это для нее так важно. И тут ему
пришло в голову, что,  вероятно,  есть  способ  избавить  Хиллари  от  этого
ужасного бремени злобы и гнева. В это время к ним подошел стюард.
   - Мистер Бернхам?
   - Да? - Он сразу же подумал о Джонни. Вдруг с мальчиком что-то случилось,
пока они тут сидят.
   - Вам записка от капитана. - Ник взглянул на Хиллари  и  внезапно  понял,
что ее откровенности не хватило на самое главное: она завидует ему.
   - Спасибо. - Он кивнул и взял конверт с золотой каймой. Стюард ушел,  Ник
достал  листок  с  официальным  приглашением:  "Капитан  Торо  имеет   честь
пригласить вас на ужин... сегодня в  9  часов  вечера  в  Большом  обеденном
зале".
   - Что там? Они уже начали - целовать тебе  зад?  -  Хил  допивала  второй
бокал, ее глаза уже слишком ярко блестели, но на этот раз не от слез.
   - Ш-ш-ш, Хил, пожалуйста. - Он огляделся, не услышал  ли  ее  кто-нибудь.
Мысль о том, что кто-то стремится заискивать перед ним, казалась неприятной.
Но ведь он и в  самом  деле  весьма  важная  персона  и  неизбежно  вызывает
интерес. И надо признать,  он  неплохо  справляется  со  своей  ролью,  хотя
временами держится излишне скромно. - Капитан приглашает нас на ужин.
   - Это еще зачем? Хотят, чтобы ты купил корабль?  Я  слышала,  эту  старую
калошу называют плавучим долгом Франции.
   - Этот корабль стоит того, чтобы его купили. - Он  знал  по  опыту,  что,
когда она в таком настроении, прямые  ответы  на  ее  вопросы  злят  ее  еще
больше. - Мы приглашены на девять часов. Может быть,  ты  что-нибудь  съешь?
Сейчас только половина пятого. Мы можем заказать что-то здесь или выпить чай
в Большом салоне.
   - Я ничего не хочу. - Ник заметил, что  Хиллари  делает  знак  официанту,
чтобы тот принес еще выпить. Он отрицательно  покачал  головой,  и  официант
исчез.
   - Я не ребенок, Ник. - Она уже почти шипела. Всю жизнь  ее  окружающие  -
мать, отец, гувернантки, Ник - обращались с ней как  с  ребенком.  И  только
Райан Хэлоуэй, Филипп Маркхам и другие видели в ней взрослую женщину. - Я не
маленькая и могу пить столько, сколько захочу.
   - Если ты выпьешь слишком много, тебя замучает морская болезнь.
   На этот раз она не стала спорить. Пока Ник  выписывал  чек,  она  открыла
золотую с алмазной застежкой пудреницу от Картье и небрежно провела по губам
ярко-алой помадой. Она принадлежала к тем  женщинам,  которые  без  малейших
усилий привлекают внимание окружающих; вот и сейчас, пока они шли к  выходу,
многие из сидящих в  зале  мужчин  провожали  ее  взглядами.  Они  вышли  на
прогулочную палубу. Нью-Йорк уже исчез из виду. "Нормандия" шла со скоростью
тридцать узлов, почти не оставляя следа за кормой.
   Они молча стояли, опершись о поручни; Ник размышлял над тем, что узнал  о
своей жене из их последнего  разговора.  Он  никогда  раньше  не  осознавал,
насколько мучительным был для нее брак. Она хотела принадлежать только себе.
Возможно, она права, ей и в самом  деле  не  следовало  выходить  замуж.  Но
теперь слишком поздно думать об этом. Ник никогда не позволит ей уйти  и  не
отдаст  Джонни.  На  миг  ему  захотелось  обнять  ее,  но  он  инстинктивно
почувствовал, что этого  делать  не  следует,  и  тихо  вздохнул.  Он  часто
тосковал  по  той  дружеской  привязанности,  какая  устанавливается   между
близкими людьми и какой никогда не было между ним  и  Хиллари.  Их  связывал
секс, страсть, по крайней мере вначале, но покоя, который появляется,  когда
людям легко и удобно вместе, у них никогда не было. И сейчас он задавал себе
вопрос: любили ли они когда-нибудь друг друга? Или  то,  что  их  связывало,
оказалось лишь физическим влечением?
   - О чем ты думаешь, Ник?  -  Он  не  ожидал  от  нее  такого  вопроса  и,
повернувшись к ней, грустно улыбнулся:
   - О нас. О том, что у нас есть, чего нет. - Опасные слова. Но  здесь,  на
палубе,  когда  ветер  бьет  в  лицо,  Ник  чувствовал  себя  до  странности
свободным, как будто он попал в  другой  мир,  где  необязательно  следовать
строгим правилам обычной, нормальной жизни.
   - И что же у нас есть?
   - Я уже ни в чем не уверен. - Он вздохнул и наклонился над перилами. -  Я
знаю, что было у нас вначале.
   - Начало было ненастоящим.
   - Начало никогда не бывает настоящим. В  нашем  начале  как  раз  и  было
настоящее. Я очень любил тебя, Хил.
   - А теперь? - Она впилась в него взглядом.
   - Я все еще люблю тебя. "Почему? - задал он вопрос самому себе.  -  Может
быть, из-за Джонни?"
   - После всего, что я сделала  тебе?  -  Она  признавала  свои  грехи,  по
крайней мере, иногда. А сейчас она, как и он, чувствовала странную  свободу,
особенно после двух стаканов виски.
   - Да.
   - Ты смелый человек. - Она  говорила  открыто  и  честно,  но  так  и  не
призналась, что любит его. Сказать так значило бы полностью открыться  перед
ним, признать, что она принадлежит ему. Откинув с лица волосы, Хил  смотрела
на море. Ей не хотелось, чтобы Ник заглядывал к ней в душу,  а  может  быть,
она просто старалась не причинять ему боль. - Что мне надеть на ужин?
   - Надень что хочешь. - Им вдруг овладела усталость и грусть. Он так и  не
решился спросить, любит ли она его. Может быть, теперь это не так уж  важно.
Возможно, она права. Они женаты. Она принадлежит  ему.  Но  теперь  он  ясно
понял, что думать так - заблуждение. -  Мужчины  будут  в  белых  галстуках.
Думаю, тебе лучше надеть что-то достаточно строгое.
   Она подумала, что для такого  случая  черная  юбка  и  малиновая  блузка,
пожалуй, не подойдут. Пока они возвращались в каюту на верхней  палубе,  Хил
мысленно перебрала содержимое своих  чемоданов  и  остановилась  на  изящном
розовато-лиловом платье.
   Когда они вернулись к себе, Ник заглянул в комнату к сыну, но мальчика не
было - вероятно, Джонни с гувернанткой все еще путешествуют по палубам.  Ник
вдруг пожалел, что не пошел с сыном. Выйдя из комнаты мальчика,  он  увидел,
что Хиллари смотрит на него. Она сняла белое крепдешиновое платье  и  стояла
теперь в белой комбинации, красивая, как никогда. Она была из таких  женщин,
с которыми мужчинам хочется быть грубыми. Это не приходило  Нику  в  голову,
когда ей было восемнадцать. Но теперь он часто думал о ней так.
   - Боже правый, посмотри на  свое  лицо!  -  засмеялась  Хиллари  глубоким
грудным смехом, когда Ник приблизился к ней. - Ты выглядишь как злодей,  Ник
Бернхам! - Лямка ее сорочки упала с плеча, и  он  увидел,  что  на  ней  нет
бюстгальтера. Она стояла перед ним, дразня его каждой клеточкой своего тела.
   - Послушай, Хил, если ты будешь так стоять, у  тебя  могут  быть  большие
неприятности!
   - Да? И что же это за неприятности? -  Ник  приблизился  к  жене,  ощущая
тепло ее дразнящего тела. Но на этот раз он не стал играть с ней в слова. Он
просто впился губами в ее губы, не раздумывая, хочет ли она этого. С Хиллари
это никогда  нельзя  сказать  наверняка,  все  зависит  от  того,  насколько
активным оказывается в данный  момент  ее  любовник.  Но  здесь  у  нее  нет
любовника. Она на корабле, в десятках миль от берега, затерянная между двумя
мирами. Она обняла мужа, он быстро подхватил ее на руки, вошел в  спальню  и
ногой захлопнул за собой дверь Опустив ее на постель, он сорвал с нее  белую
шелковую сорочку. С жадностью умирающего от голода человека он приник  к  ее
восхитительной плоти. Она отдавалась со страстью,  напоминавшей  о  прошлом,
однако теперь в ней чувствовался полученный за последние годы  опыт.  Но  он
больше не задавал вопросов, не думал ни о  чем,  кроме  своего  безудержного
желания, которое, нарастая, стало наконец безграничным, и он накрыл ее  тело
своим. Потом они лежали обессилевшие, и он подумал, что она, конечно, права.
Она, без сомнения, его жена. Но она никогда не  будет  принадлежать  ему.  И
никому другому. Хиллари принадлежит только себе, так  было  в  прошлом,  так
будет и в будущем. Она всегда была недосягаема для него, и теперь, глядя  на
нее, мирно спящую в его  объятиях,  он  с  горечью  подумал,  что  мечтал  о
невозможном. Хил похожа на дикого зверька, которого стараются  приручить.  И
еще в одном она права - он действительно  втайне  всегда  хотел,  чтобы  она
принадлежала ему.

Глава пятая

   Каждая из дам, появившихся в тот вечер в Большом обеденном зале, могла бы
стать предметом гордости любого  мужчины.  Их  прически  и  макияж  казались
верхом совершенства, почти все  платья,  тщательно  выглаженные  горничными,
созданы лучшими парижскими модельерами. Сверкание драгоценностей соперничало
с блеском освещавших  комнату  огней;  это  великолепие  отражали  стены  из
небьющегося зеркального  стекла,  которые  были  на  целых  пятьдесят  футов
длиннее,  чем  стены  знаменитого  Зеркального  зала  в  Версале.   Огромное
помещение,  высотой  в  три  палубы,  подобно  шкатулке  с  драгоценностями,
заполнилось рубинами тафты, сапфирами бархата  и  изумрудами  атласа.  Лиана
пришла в изысканном открытом платье из  черной  тафты,  ниспадавшем  волнами
оборок. Когда же в зале появилась Хиллари Бернхам,  все  взгляды,  казалось,
устремились на нее. Ее розовато-лиловое атласное платье  в  греческом  стиле
так облегало ее прекрасные формы,  что  на  минуту  все,  включая  капитана,
затаили дыхание. У нее на шее сверкало  ожерелье  из  крупных  жемчужин.  Но
взгляды привлекало не ожерелье, а  блестящие  темные  волосы,  молочно-белая
кожа,  сверкающие  черные  глаза  и  прекрасное  тело  -  вот  она,   плавно
покачиваясь, спустилась по лестнице и подошла к столу капитана. Прямо за ним
возвышалась огромная бронзовая статуя,  олицетворяющая  мир.  Голова  статуи
была высоко поднята, но Хиллари, подходя к столу, держала голову  еще  выше.
Ник следовал за ней, великолепный в белом галстуке и фраке, в накрахмаленной
рубашке  с  перламутровыми,  украшенными  бриллиантами  запонками.  В   ушах
Хиллари, под темным шелком ее волос, также сверкали бриллианты, соперничая с
пляшущими в ее глазах огоньками.
   - Добрый вечер, капитан, - произнесла она  глубоким  и  сильным  голосом;
сидящие  за  столом  невольно  замолчали.  Капитан  Торо  встал,  сдержанно,
по-военному поклонился и поцеловал ей руку.
   - Добрый вечер, мадам. - Он выпрямился и  представил  ее  собравшимся.  -
Миссис Николас Бернхам. - Затем представил Ника. Все, кто  сидел  за  столом
капитана,  если  не  считать  Лианы,  были  куда  старше  Хиллари  и   Ника.
Большинство из них принадлежали к поколению Армана и капитана Торо. Их жены,
элегантные и прекрасно одетые, уже  слегка  обрюзгли.  Многие  из  них  были
увешаны драгоценностями, с помощью которых  они  как  бы  пытались  сгладить
неприятное впечатление от их расплывшихся фигур. Но когда появилась Хиллари,
никто уже и не смотрел на них.  Взгляды  всех  без  исключения  мужчин  были
прикованы к Хиллари и ее платью, которое, казалось, стекало с нее, как вода,
оголяя плечи и спускаясь по спине к точке чуть ниже талии, оно  подчеркивало
восхитительную линию тела, к которому так и хотелось прикоснуться.
   - Добрый вечер, господа. -  Хиллари  не  потрудилась  даже  запомнить  их
имена; из всех присутствующих  она  выделила  одного  лишь  Армана,  который
выглядел особенно внушительно при всех своих знаках отличия.  Лиану  она  не
удостоила даже взгляда,  хотя  та  сидела  прямо  напротив  нее,  зато  Ник,
казалось, старался за двоих, оживленно  беседуя  с  двумя  пожилыми  дамами,
сидящими по обеим сторонам от него, и с симпатичным  старичком,  оказавшемся
английским лордом. Лиана заметила, что Ник все время посматривает  на  жену,
но вовсе не тем нежным  взглядом,  каким  посматривал  на  нее  Арман.  Ник,
похоже, старался постоянно держать  жену  в  поле  зрения.  Он,  правда,  не
прислушивался к тому, что говорит Хиллари, но  все-таки  у  Лианы  сложилось
впечатление,  что  Ник  Бернхам  не  доверяет  ей.  И  вскоре   она   начала
догадываться почему. Хиллари разговаривала с  пожилым  итальянским  принцем,
сидевшим от нее слева. Она громко заявила, что Рим ей всегда казался  ужасно
скучным. При этом она, как бы желая заинтриговать принца, любезно улыбнулась
ему, а потом вдруг снова бросила быстрый взгляд на Армана.
   - Как я понимаю, вы посол. - Хиллари взглянула на Лиану, очевидно  гадая,
кем та приходится ему - дочерью или женой. - Вы путешествуете с семьей?
   - Да. С женой и дочерьми. Ваш муж сообщил мне, что с вами едет  ваш  сын.
Может быть, дети смогут иногда играть вместе. -  Хиллари  кивнула,  но  явно
была разочарована. Детские игры ее мало  интересовали.  Было  в  ней  что-то
хищное, она как бы искала легкую добычу; и Лиана подумала, что с таким лицом
и телом Хиллари без труда найдет жертву. Лиану очень позабавил тот  вежливый
отпор, который дал ей Арман. На его  счет  она  никогда  не  беспокоилась  -
единственным человеком, который мог отнять у нее Армана, был Жак Перье.  Они
проработали весь день: вернувшись в каюту, Арман успел только принять  ванну
и переодеться. К подобным вещам Лиана давно привыкла, хотя и надеялась,  что
на корабле сможет видеть мужа чаще.
   - Наверное, придется потихоньку выбросить твоего Жака за борт, -  грозила
Лиана, наполняя  ванну.  Арман  смеялся,  радуясь,  что  у  него  такая  все
понимающая жена. Но он не заметил, сколько грусти  отразилось  на  ее  лице,
когда она ст