тебе, но догадываюсь, что вряд ли Элоиза была к тебе добрее, чем ко мне. Мне
даже кажется, что свое единственное благодеяние  по  отношению  к  тебе  она
совершила,  когда  оставила  тебя  в  монастыре.  Элоиза  была..,   скверным
человеком и, наверное, скверной матерью. Под конец я почти возненавидел ее.
   Свою маленькую речь Джон закончил до странности  ровным  голосом,  и  его
жена, которую звали Диана, участливо потрепала его по руке.  Джон  Уотерфорд
перевел дыхание и продолжил более естественным тоном:
   - Поверь, Габи, я действительно сожалею о том, что ты осталась  одна,  но
мне кажется, что с  такой  матерью,  как  Элоиза,  ты  никогда  бы  не  была
счастлива. У меня самого осталось в Техасе пять...  -  он  показал  Габриэле
растопыренную пятерню, - пять младших сестер  и  целая  куча  племянников  и
племянниц, но, когда я женился на твоей матери, они перестали навещать меня.
Элоиза ненавидела моих сестер, и они ненавидели ее до тех пор, пока  она  не
умерла. Надо сказать, я их нисколько не осуждаю. К этому времени я и сам уже
давно не любил Элоизу. Порой мне казалось, в  ней  нет  ни  одной  черточки,
которая хоть как-то искупала бы  ее  злобу,  ее  нетерпимость,  ее  приступы
неконтролируемой ярости. Посвященный ей некролог в газете состоял  всего  из
двух строчек, поскольку, как ты  знаешь,  о  мертвых  либо  хорошо,  либо  -
ничего... И действительно: никто - буквально ни один человек из тех, кто  ее
знал,  -  не  смог  сказать  о  твоей  матери  ничего  хорошего,  когда  она
скончалась.
   Тут Джон внимательно посмотрел на Габриэлу, опасаясь, не перегнул  ли  он
палку, и она подбодрила его кивком головы.
   - Вы говорите, говорите, мистер Уотерфорд. Быть может, мне удастся...
   Она не договорила, но Джон понял: в его словах она надеялась найти ответы
на свои вопросы.
   - Так вот, еще тогда, в Нью-Йорке, она пыталась убедить  меня,  будто  ты
разрушила  ее  брак  с  твоим  отцом,  с  мистером  Харрисоном...  Но  я  не
представлял, как это возможно.  Я  чувствовал  другое  -  она  не  то  чтобы
ревнует, а просто...
   Он поморщился, подыскивая слова, и даже несколько раз щелкнул  в  воздухе
пальцами.
   -  Нет,  не  знаю...  Если   это   и   была   ревность,   то   совершенно
противоестественная. Элоиза не  хотела  делить  с  тобой  внимание,  которое
уделяли ей он, ваши гости, люди на улицах, все. Поэтому я не очень удивился,
когда она сказал мне, что отказалась от опеки над  тобой  в  пользу  мистера
Харрисона. Ты мешала ей, но, Габи, мне и  в  голову  не  могло  прийти,  что
Элоиза может просто взять и бросить тебя совершенно одну! Если  бы  я  знал,
что она так поступила, я, наверное, не женился бы  на  ней.  Любая  женщина,
которая способна на такое, просто...  -  В  этом  месте  Джон  явно  сдержал
крепкое словцо, готовое сорваться с его губ. - Наверное, тебе  повезло,  что
она поступила именно так,  а  не  выкинула  что-нибудь  похуже.  Удивительно
только, как за все эти годы я так ничего об этом и не узнал.
   Правда, мы с ней почти не говорили о тебе - как-то раз она  сказала,  что
ей, мол, больно вспоминать свою дочь, и я, болван, молчал, молчал из обычной
человеческой деликатности!
   Он стукнул себя кулаком по  колену  и  покачал  головой.  В  самом  деле,
история получалась совершенно удивительной. И мать, и отец  Габриэлы  просто
отреклись от нее, похоронили вместе со своим прошлым и забыли о ней.
   И Габриэла, испытывая небывалый прилив доверия и благодарности  к  Джону,
рассказала Уотерфордам, как ей жилось с Элоизой,  как  мать  избивала  ее  и
таскала за волосы, и как отец только  наблюдал  за  этим.  Побои,  больницы,
синяки, упреки, обвинения, ненависть, злоба -  все  было  в  этом  рассказе,
который продолжался очень и очень долго. Когда же он наконец закончился, все
трое плакали, и Джон Уотерфорд держал Габриэлу за руку,  а  его  жена  Диана
обнимала ее за плечи. После матушки Григории и  Профессора  это  были  самые
хорошие люди, которых Габриэла когда-либо встречала. Она невольно  подумала,
что Элоиза не заслуживала того, чтобы такой  человек,  как  Джон  Уотерфорд,
стал ее мужем. Джон дорого заплатил  за  сомнительное  удовольствие  назвать
Элоизу Харрисон своей женой. Когда он  рассказывал  о  ней,  его  лицо  было
мрачным, и Габриэла подумала про себя,  что  седина  и  большинство  морщин,
избороздивших его лицо, появились за те девять  лет,  что  он  прожил  с  ее
матерью.
   - Я очень хотела спросить у них, почему они никогда  не  любили  меня,  -
сказала она, немного успокоившись. - Но теперь я этого никогда не узнаю.
   Для нее это был ключ ко всему - единственный ключ, который запирал двери,
ведущие в прошлое.
   Габриэла не переставала спрашивать себя, что же было в  ней  такого,  что
вызывало в ее матери лютую ненависть и злобу? Или все-таки вина была не  ее,
а ее родителей? Или дело было в чем-то другом -  хотя  бы  в  том  же  раке,
который свел Элоизу в могилу? Быть может, он начинался уже тогда, и  Элоиза,
чувствуя в себе смертельную болезнь, спешила получить  от  жизни  как  можно
больше удовольствий, счастья, внимания?..
   Нет, все было не то! Если бы Элоиза была жива и им  удалось  встретиться,
то Габриэла, наверное, приняла  бы  в  качестве  ответа  любую  ложь,  любые
отговорки. Еще отправляясь в Сан-Франциско, она в глубине души рассчитывала,
что мать извинится перед ней, попросит у нее прощения,  скажет,  что  любила
ее, но не знала, не умела выразить свою любовь. Она была  согласна  на  все,
что угодно, лишь бы забыть о той  непримиримой,  лютой  злобе  и  ненависти,
которые она видела в глазах матери и чувствовала  в  обрушивающихся  на  нее
ударах на протяжении десяти лет своей жизни. Но Элоиза умерла, и некому было
ответить на вопрос Габриэлы.
   - Мне кажется, я могу ответить на этот вопрос, Габи, - неожиданно  сказал
Джон, вытирая глаза. - Элоиза не могла никого любить, потому что  всю  жизнь
любила только одного человека - себя. Она могла  только  брать  и  не  умела
отдавать... Да ей и нечего  было  отдавать.  Мне  неудобно  говорить  так  о
мертвой, но Элоиза... Она была гнилой,  как  старая  колода,  ядовитой,  как
змея, и злой, как целый рой земляных ос. Ни один нормальный человек не может
быть таким.., бесчеловечным. Сначала я думал,  что  она  стала  такой  из-за
меня. Ну, если я в чем-то обманул или разочаровал ее, но потом я понял:  нет
- все дело в ней самой. И как только я это понял, мне стало немного легче. Я
стал жалеть ее, но... Но это не значит, что мне стало с ней  легче  жить,  -
добавил он с невеселой усмешкой. - То, как она обращалась  с  тобой,  просто
чудовищно, Габи! Воспоминания об этом останутся в твоей душе  навсегда,  как
шрамы, с которыми придется жить. Но дело не в этом. Главное, что  ты  должна
сейчас решить, это готова ли ты простить Элоизу, или ты просто  постараешься
забыть ее, как она забыла тебя. Но что бы ты ни решила, ты  должна  помнить:
то, что было когда-то, не имеет никакого  отношения  к  тебе!  Любой  другой
человек в мире,  за  исключением  тех  двоих,  которым  выпало  быть  твоими
родителями, любил бы тебя крепко  и  горячо,  как,  собственно,  и  положено
нормальным отцу и матери. Считай, что тебе просто не повезло.  Когда  ангелы
на небе бросали свои кости, тебе выпал несчастливый номер.
   Джон немного помолчал, что-то припоминая. Встал, прошелся из угла в угол.
Потом, видимо, обдумав свои слова, продолжил:
   - Вот что важно, Габи: тебя уже  не  было,  ты  была  далеко,  но  Элоиза
оставалась такой же, как прежде, а значит - ты  ни  при  чем.  Никакие  твои
детские поступки ни на что не влияли. И сама Элоиза, будь она  жива,  ничего
не сказала бы тебе. Разве  что  постаралась  бы  вновь  выплеснуть  на  тебя
нечеловеческую злобу, которая пожирала ее саму.
   Тут Джон Уотерфорд печально улыбнулся.
   "Вот, значит, как? - задумалась Габриэла. - Неужели все действительно так
просто?" Но она уже чувствовала, что Джон прав, и никакой ее вины не было  в
том, что с ней случилось. Она получила свой ответ.  Во  всем  была  виновата
судьба, теория вероятностей, злой случай, игра бездушной природы, редчайшее,
случающееся не чаще одного раза в миллион  лет  столкновение  планет,  взрыв
сверхновой, который опалил ее жизнь своим убийственным жаром.
   Иными словами, ответа на заданный ею вопрос просто не  существовало,  как
не существовало никакого  рационального  объяснения  тому,  почему  мать  не
любила ее. Элоиза Харрисон не любила никого и никогда.  Она  была  выродком,
извергом рода человеческого, не способным на любовь даже в  отношении  своей
собственной дочери.
   И как только эта мысль угнездилась, улеглась в душе Габриэлы,  она  сразу
почувствовала, как на нее снизошло давно  забытое  ощущение  мира  и  покоя,
словно она подошла к концу долгого, долгого пути  и  неожиданно  обнаружила,
что вернулась домой. Ее одиссея  заняла  полных  двадцать  четыре  года.  Но
теперь  Габриэла  могла  с  удовлетворением  сказать,  что  была  достаточно
мужественной и храброй, чтобы  смотреть  трудностям  в  лицо,  а  не  искать
обходных троп. Она хотела получить ответы на свои вопросы и сделала это.
   Да, все, кто говорил ей, что она сильная, были правы. В ней  жила  тихая,
незаметная, неодолимая сила, и теперь Габриэла сама это знала. Никто из тех,
кто искал в ее силе оправдания своей слабости, больше не  мог  причинить  ей
боль. Она пережила их всех.
   Потом Уотерфорды предложили ей остаться на ужин, и  Габриэла  с  радостью
согласилась. Мысль о том, что Джон на протяжении  четырнадцати  лет  был  ее
отчимом, одновременно и  забавляла,  и  трогала  ее.  Диана  ей  тоже  очень
понравилась. Она была вдовой и вышла за Джона три года назад. С тех пор  они
почти не разлучались, нежно любя друг друга, и это было  так  очевидно,  что
Габриэла почувствовала, как у нее теплеет на сердце.  Диана  рассказала  ей,
что, когда она познакомилась с Джоном, он был в весьма плачевном состоянии и
благодаря Элоизе начинал уже ненавидеть  всех  женщин,  но  ей  удалось  это
исправить.
   Услышав это, Джон расхохотался и сказал:
   - Не верь ни одному слову, Габи! Ди была вдовой, и к ней  уже  подбирался
один старый кретин из Палм-Бич, у которого  всего-то  достоинств  было,  что
коллекция древних автомобилей да несколько миллионов на  счете  в  банке.  И
быть бы Ди сторожем при этой свалке металлолома, но я увел ее прямо  у  него
из-под носа. Старикан и опомниться не успел, как мы уже поженились!
   После ужина Диана и Джон предложили Габриэле остаться у них ночевать,  но
ей не хотелось их стеснять. Она сказала, что собиралась остановиться в отеле
при аэропорте, чтобы завтра утром вернуться домой, но Джон настоял на своем.
Он говорил, что чувствует себя обязанным хотя бы раз дать ей кров и  ночлег,
чтобы иметь право именоваться  ее  отчимом  не  только  с  формальной  точки
зрения. Этот аргумент неожиданно подействовал на Габриэлу сильнее всего. Она
просто не могла не задуматься,  какой  могла  бы  быть  ее  жизнь,  если  бы
четырнадцать  лет  назад  Джон  Уотерфорд  заменил  ей  отца.  Но  ей  сразу
подумалось о том, что Элоиза бы этого ни в коем случае не допустила.
   Габриэла неожиданно легко согласилась на предложение Джона,  и  он  сразу
повел ее на  второй  этаж,  чтобы  показать  ей  гостевую  спальню.  Комната
оказалась очень уютная, хотя и небольшая, с видом на залив и  мост  "Золотые
Ворота", обитая очень красивыми штофными обоями. Но время было уже  позднее,
и Габриэле было  не  до  красот.  За  сегодняшний  день  она  так  устала  и
нанервничалась, что уснула едва ли не раньше, чем коснулась головой подушки.
   На следующий день она проснулась свежей и  бодрой.  Горничная  подала  ей
завтрак в постель, и Габриэла вдруг почувствовала, что ей никуда не  хочется
уезжать из этого гостеприимного дома, но она знала, что должна  вернуться  в
Нью-Йорк.
   Перед отъездом в аэропорт Габриэла решила позвонить  Питеру.  В  больнице
его не оказалось, и сначала это расстроило Габриэлу. Она так  привыкла,  что
он все время на дежурстве, что даже не  догадалась  взять  у  него  домашний
номер, но  стоило  ей  назвать  себя,  и  дежурная  сестра,  предупрежденная
Питером, тут же сообщила ей все, что требовалось.
   Похоже, Габриэла разбудила его, но Питер  все  равно  был  очень  рад  ее
слышать.  Ему  не  терпелось  узнать,  как  у  нее  дела.  Габриэла  вкратце
рассказала ему про Джона Уотерфорда и про все, что она от него узнала.
   Такой поворот дел очень обрадовал Питера. Он был крайне доволен тем,  что
Габриэла  не  встретилась  со  своей  матерью.  Как  и  Джон  Уотерфорд,  он
придерживался мнения, что личная встреча ничего бы не изменила и  лишь  дала
бы Элоизе  возможность  причинить  Габриэле  новую  боль.  Поэтому  и  слова
Габриэлы о том, что  ее  поиски,  похоже,  завершились,  Питер  воспринял  с
нескрываемым облегчением. Действительно,  теперь  в  каждой  фразе  Габриэлы
слышались такие спокойствие и умиротворенность, что он с трудом узнавал  ее.
Однако Когда она сказала, что хочет как можно  скорее  вернуться,  он  снова
напомнил ей, что у него есть четыре дня отпуска и что  ему  всегда  нравился
Сан-Франциско.
   - Почему бы тебе не пожить там несколько дней? - предложил он. - Я приеду
к тебе, и мы проведем эти четыре дня вместе.
   Несколько мгновений Габриэла молчала, не зная, что сказать. Они с Питером
были знакомы всего лишь чуть больше месяца, и она, наученная горьким опытом,
боялась торопиться, как бы ей этого ни хотелось. С другой стороны,  Габриэла
чувствовала, что победила всех демонов и злых драконов, которые преследовали
ее и днем и ночью, сумела примириться со своим прошлым и  с  теми,  кто  его
населял. Теперь она могла идти вперед, предоставив мертвым  погребать  своих
мертвецов. Отец, мать, Стив, даже Джо - теперь все это существовало для  нее
только в прошлом. Габриэла больше  не  боялась  этих  бесплотных  призраков.
Благодаря разговору с Джоном Уотерфордом она поняла, что с ней произошло. Ей
просто не повезло, как не везет человеку, которого ни с того ни с сего вдруг
поражает молнией. А ведь все эти годы она была совершенно искренне  убеждена
в своей вине. Теперь же Габриэла ясно видела, что даже в том, что  случилось
с Джо, ее вины не было или почти не было. В конце концов, он сам все решил и
сам довел дело до конца.
   - Ну, что скажешь? - поторопил ее Питер, и Габриэла с улыбкой повернулась
к окну  спальни,  откуда  были  хорошо  видны  освещенные  солнцем  "Золотые
Ворота".
   - Имей в виду, - сказала она, - в Сан-Франциско довольно прохладно.
   Это был ответ на его вопрос, и Габриэла нисколько не жалела  о  том,  что
сказала "да". Она была абсолютно уверена, что может себе это  позволить.  Ей
пока не было известно, к чему все это приведет. Но после  того,  что  с  ней
было, она заслуживает только самого лучшего и самого светлого. Она больше не
чувствовала себя проклятой, обреченной  на  вечное  несчастье  и  страдания.
Здесь, во Фриско, где была похоронена ее  мать,  Габриэла  сбросила  с  себя
бремя вины, стряхнула оковы воспоминаний и  наконец-то  обрела  долгожданную
свободу.
   - Значит, договорились,  -  быстро  сказал  Питер,  боясь,  что  Габриэла
передумает. - Тогда сегодня во второй половине дня я вылетаю.  Встретимся  в
отеле возле аэропорта - я заранее забронирую там номер. Годится?
   Но когда Габриэла сообщила Уотерфордам, что к ней прилетает  друг  и  что
она решила снять номер в  отеле,  намереваясь  пожить  в  Сан-Франциско  еще
несколько дней, Джон сказал, что  никуда  ее  не  отпустит.  "Живите  здесь,
сколько вам захочется. Как-никак, Габи, мы все-таки родственники!" -  заявил
Джон и захохотал, стараясь скрыть  смущение.  Диана  тоже  сказала,  что  ей
хотелось бы узнать Габриэлу получше. В конце  концов  Габриэла  согласилась.
Уотерфорды были очень приятными и милыми людьми, а главное - она видела, что
им действительно хочется, чтобы она осталась.
   - Да и мне не грех самому взглянуть  на  будущего  зятька,  чтобы  ты  не
сделала новой ошибки, - поддразнил Джон Габриэлу, когда она  рассказала  им,
кто такой Питер и при каких обстоятельствах они встретились. На  самом  деле
история Стива Портера ужаснула их, и Габриэла понимала, что в  словах  Джона
не все шутка. Он действительно волновался занес.
   После обеда она вызвала такси и уехала в  аэропорт  -  встречать  Питера.
Уотерфорды проводили ее до дверей, а потом вернулись в гостиную и сели перед
камином,  в  котором  потрескивали  кедровые  поленья.  Джон  никак  не  мог
окончательно успокоиться: он все повторял Диане, каким кошмаром  была  жизнь
Габриэлы, и казнил себя за то, что не  заметил,  не  понял  этого  с  самого
начала. Если бы он сразу разгадал, что за чудовище  Элоиза  Харрисон,  тогда
он, конечно, не стал бы с ней связываться  и,  возможно,  сумел  бы  сделать
что-то и для Габриэлы. На это Диана ответила ему, что и сейчас еще не поздно
сделать для нее  много  хорошего.  Джон  согласился,  признавшись,  что  ему
доставляет удовольствие думать о Габриэле как о своей приемной дочери.
   - У нее есть голова на плечах, - сказал он, задумчиво глядя в огонь. -  И
голова на плечах, и сердце на месте... Иначе бы ей просто не  пережить  все,
что выпало на ее долю.
   - Она славная девушка, - согласилась Диана. -  Хорошо,  что  этот  кошмар
кончился...
   Они еще долго сидели и смотрели в огонь, потом вышли в сад  над  обрывом,
чтобы полюбоваться видом на залив, и Джон обнял Диану за плечи.
   Именно в этот час в аэропорту Сан-Франциско  приземлился  самолет  Питера
Мейсона.

Глава 14

   Габриэла следила за посадкой самолета со  смешанным  чувством  радости  и
волнения. Ей очень хотелось снова увидеть Питера, но она боялась, что и он в
жизни может оказаться не таким, каким она  его  представляла.  Правда,  пока
Габриэла лежала в травматологии и в общей терапии, они  много  и  откровенно
разговаривали друг с другом, но она еще никогда не видела его вне больницы и
не знала, каков Питер,  живущий  в  реальном  мире,  а  не  среди  болезней,
страданий и нередких смертей.
   Сама она пока тоже не до конца освоилась. Всего три дня прошло с тех пор,
как ее выписали из больницы, но за эти три дня произошло так много. Габриэла
чувствовала, что изменилась самым кардинальным образом. Не  было  больше  ни
тяжких воспоминаний, ни давящего чувства вины, ни боязни обнаружить  в  себе
какой-то роковой недостаток, который невозможно  ни  изжить,  ни  исправить.
Взамен всего этого ее переполняло  ощущение  свободы,  радости  и  какого-то
бесшабашного счастья, от которого ей хотелось  то  плакать,  то  прыгать  до
потолка и смеяться. Казалось, даже походка ее изменилась - она стала легкой,
летящей, словно за спиной Габриэлы выросли крылья, способные в любой  момент
поднять ее высоко в небо.
   И еще она была рада тому, что приехала  в  Сан-Франциско.  Здесь  она  не
только освободилась от прошлого, но и нашла себе приемного отца в лице Джона
Уотерфорда. Он и Диана предложили им с Питером пожить у них до  воскресенья,
и Габриэла согласилась. Она бы осталась и подольше,  но  Питеру  нужно  было
возвращаться в больницу, и она решила, что тоже выйдет на работу  в  книжный
магазин.
   Она стояла немного в стороне от выходных ворот, поэтому  Питер  не  сразу
заметил ее. Он смотрел прямо перед собой, и когда Габриэла  вдруг  выступила
ему  навстречу,  на  лице  его  отразились  удивление,  радость  и  какое-то
непонятное волнение.
   - Я здесь! -  Габриэла  улыбнулась  ему,  и  Питер  ответил  ей  широкой,
счастливой улыбкой. Волосы Габриэлы сияли как  светлое  золото,  глаза  были
похожи на два кусочка весеннего неба, и ему очень хотелось поцеловать ее, но
вместо этого Питер только обнял ее за плечи, и они медленно пошли к  стоянке
такси.
   По дороге к выходу из аэропорта  Габриэла  подробно  рассказала  ему  обо
всем, что с ней случилось здесь, обо всех своих мален