году  у
Джин не было даже надежды, и Тана так далеко... - Усердно учишься, как и
собиралась?
   - Да.., я.., нет...  -  Тана  еще  не  проснулась  как  следует.  Она
просидела у Гарри до четырех утра. Накануне у него неожиданно  поднялась
температура, и она боялась оставлять его одного, но в  четыре  медсестра
чуть ли не силой выпроводила ее домой спать. Ей еще  пригодится  все  ее
здоровье. Это продлится не один день, и она должна  быть  готова  помочь
ему, когда он больше всего будет нуждаться в ней. - Нет, я  не  училась.
Последние три дня, по крайней мере.
   Тана чуть не падала от усталости, сидя у телефона на стуле  с  прямой
спинкой.
   - Гарри вернулся из Вьетнама. - Взгляд ее остекленел.  В  первый  раз
она говорит об этом вслух, а при мысли о том, что еще предстоит сказать,
ее просто замутило.
   - Ты виделась с ним? - В голосе Джин зазвучало  раздражение.  -  Я-то
думала, что ты учишься. Если бы я предполагала, что у  тебя  есть  время
развлекаться, я не  сидела  бы  здесь  в  одиночестве  в  рождественские
праздники... Но раз у тебя нашлось время для развлечений  с  ним,  самое
малое, что ты могла бы сделать...
   - Прекрати! - гневный возглас Таны прокатился  по  пустому  холлу.  -
Прекрати! Он у Леттермана. Никто и не думает развлекаться, бога ради!
   На другом конце провода воцарилось молчание. Джин никогда не слышала,
чтобы Тана так  кричала.  В  ее  голосе  звучали  какое-то  истерическое
отчаяние и пугающая безнадежность.
   - У Леттермана? - Джин подумала было, что это  гостиница,  но  что-то
тут же подсказало ей, что она ошибается.
   - В военном госпитале. Ему  прострелили  позвоночник...  -  Чтобы  не
заплакать, Тана стала глубоко дышать,  но  это  не  помогло.  Ничего  не
помогало. Она все время плакала, как только уходила от  него.  Никак  не
могла поверить, что это случилось с ним. И сейчас, сидя  на  стуле,  она
рыдала, как ребенок. - Он парализован, мам.., он даже  может  умереть..,
вчера у него был страшный жар...
   Тана содрогалась от рыданий, не в силах  остановиться,  но  ей  нужно
было выпустить все это. А Джин сидела у себя в  конторе,  уставившись  в
стенку, потрясенная, и думала о мальчике, которого видела  столько  раз.
Он был такой уверенный, почти бесстыжий, если  уместно  говорить  так  о
юноше его лет, он все время  смеялся,  такой  забавный  и  яркий,  такой
непочтительный, и он почти всегда раздражал ее, а теперь она благодарила
бога за то, что Тана не вышла за него замуж... Ну и жизнь была бы у  нее
сейчас.
   - Ох, милая... Мне так жаль...
   - И мне тоже, - голос ее звучал точно как в детстве,  когда  умер  ее
щенок, и сердце Джин разрывалось. - А я ничего не могу поделать,  просто
сижу и смотрю.
   - Не стоит тебе сидеть там. Это слишком большое напряжение.
   - Я должна быть с ним. Неужели ты не понимаешь? - сказала она жестко.
- У него никого нет, кроме меня.
   - А что его семья?
   - Отец до сих пор не появился и, вероятно, никогда не появится, сукин
сын, а Гарри лежит там, еле живой.
   - Ну что же, ты здесь ничем не поможешь. И я  не  уверена,  что  тебе
нужно все это видеть, Тэн.
   - Да? - уже воинственно. - А что  мне  нужно,  мам?  Званые  обеды  в
Ист-Сайде? Вечеринки  в  Гринвиче  с  семейством  Дарнингов?  Это  самые
идиотские слова, что я когда-либо слышала! Мой лучший друг  вернулся  из
Вьетнама с простреленной задницей, а  ты  мне  говоришь  такое!  И  как,
по-твоему, я должна поступить с ним? Вычеркнуть  его  из  своего  списка
только потому, что он не может больше танцевать?
   - Не будь так цинична, Тэн, - твердо возразила Джин Роберте.
   - А почему бы и нет, черт возьми! И вообще, в каком  мире  мы  живем?
Что со всеми случилось? Почему  никто  не  видит,  что  мы  получили  во
Вьетнаме, не говоря уж о Шарон и Ричарде Блейк, о Джоне  Кеннеди  и  обо
всем прочем, что неладно в мире.
   - Это не в твоей власти и не в моей.
   - Почему же никого не волнует, что мы думаем?.. Что  думаю  я..,  что
думает Гарри... Почему никто не спросил его, прежде  чем  отправлять  на
войну?
   Она разрыдалась, не в силах продолжать.
   - Возьми себя в руки, - Джин выждала минутку и продолжала:
   - Я думаю, тебе стоит вернуться домой  на  праздники,  Тэн,  особенно
если ты собираешься провести их в больнице, у постели этого юноши.
   - Сейчас я не могу приехать, - резко  ответила  Тана,  и  глаза  Джин
внезапно наполнились слезами.
   - Но почему? - теперь она говорила, как ребенок.
   - Я не хочу сейчас оставлять Гарри одного.
   - Неужели он так много значит для тебя?.. (Больше, чем я...) - Да.  А
разве ты не проводишь Рождество, хотя бы несколько дней,  с  Артуром?  -
Тана высморкалась и  вытерла  глаза,  но  Джин  там,  у  себя,  помотала
головой.
   - Не в этом году, Тэн. Он с ребятами собирается в Палм-Бич.
   - И не пригласил тебя? - Тана была потрясена.  Вот  уж  действительно
законченный эгоистичный сукин сын, наверное, только отцу Гарри уступит.
   - Это было бы неудобно.
   - Почему? Его жена уже восемь лет как умерла, и ваша связь  давно  ни
для кого не секрет. Почему он не мог пригласить тебя?
   - Это неважно. И потом, у меня все равно здесь есть работа.
   - Ну, конечно,  -  она  просто  выходила  из  себя,  когда  думала  о
стремлении матери услужить ему и  посвятить  этому  всю  свою  жизнь,  -
работа для него. Почему бы тебе в один прекрасный день не предложить ему
убираться на все четыре стороны, а? Тебе только сорок  пять,  ты  можешь
подыскать себе кого-нибудь, ведь никто не будет обращаться с тобой хуже,
чем Артур.
   - Это не правда! - Джин немедленно оскорбилась.
   - Неужто? Тогда почему ты проводишь Рождество в одиночестве?
   Джин парировала быстро и язвительно:
   - Потому что моя дочь не приедет домой.
   Тана с трудом сдержалась, чтобы тут же не повесить трубку.
   - Не надо играть со мной в такие игры, мам.
   - Не говори со мной в таком тоне. И ведь это правда,  разве  нет?  Ты
хочешь быть с ним, будто у тебя нет никаких других обязанностей. Но  это
не всегда срабатывает, знаешь  ли.  Ты  можешь,  конечно,  не  приезжать
домой, но не притворяйся при этом, что поступаешь правильно.
   - Мама, я учусь на юриста. Мне двадцать два. Я взрослая. Я больше  не
могу все время быть рядом с тобой.
   - Вот и он не может. А его обязанности гораздо важнее твоих. - Сейчас
она потихоньку плакала.
   Тана помотала головой и заговорила снова, уже спокойно:
   - Не на меня ты должна злиться, мам, а на него. Я очень сожалею,  что
не приеду, но ты пойми, я никак не могу.
   - Понимаю...
   - Нет, ты не понимаешь. О чем я тоже сожалею. Джин вздохнула:
   - Видимо, теперь уж ничего не поделаешь. Хотелось бы думать,  что  ты
поступаешь правильно, - она фыркнула. - Но, пожалуйста, родная, не  сиди
все время в больнице. Ведь это так угнетает, и парнишке лучше  от  этого
не будет, Он сам выкарабкается.
   Такая ее позиция вызвала у Таны новый приступ дурноты, но она сказала
только:
   - Хорошо, мам.
   У обеих были свои  убеждения,  и  ни  та,  ни  другая  не  собирались
уступать. Это уже безнадежно. Каждая идет своим путем, и Джин  это  тоже
хорошо понимала. Она подумала, как повезло Артуру: его  дети  так  часто
бывают с ним вместе. Энн всегда нужна его помощь, и  денежная,  и  любая
другая, а муж ее, можно сказать, ноги целовал Артуру, и даже Билли жил в
отчем доме. "Да, как ему хорошо", -  думала  она,  повесив  трубку.  Это
означало, что у него действительно никогда  не  было  времени  для  нее.
Деловые обязательства, старые друзья, которые слишком привязаны к  Мери,
чтобы принять Джин (так, во всяком случае, он говорит), Билли, Энн - да,
ему с трудом удается выкроить время для нее.  И  все  равно  между  ними
существует нечто совершенно  особенное,  и  она  знала,  что  так  будет
всегда.
   "Это оправдывает долгие  одинокие  часы  ожидания",  -  пыталась  она
убедить себя, наводя порядок на рабочем столе,  возвращаясь  домой,  где
долго взирала на пустую комнату Таны. Комната выглядела такой болезненно
аккуратной, пустой и необжитой. Такой непохожей на ее теперешнюю комнату
в Беркли, где все было разбросано  по  полу:  у  Таны  не  было  времени
наводить порядок. Она схватила, что попалось под  руку,  и  помчалась  в
больницу к Гарри. После разговора с матерью она  позвонила  туда,  и  ей
сказали, что у Гарри опять поднялась температура. Ему только что сделали
укол, и он спал,  но  она  хотела  быть  рядом  с  ним,  как  только  он
проснется. Причесываясь и влезая в джинсы, Тана думала о словах  матери.
Как несправедливо с ее стороны укорять Тану за свое одиночество. Как она
смеет рассчитывать, что дочь всегда будет  с  ней  рядом?  Она  пытается
снять ответственность с Артура. Целых шестнадцать лет Джин находила  ему
оправдания, выгораживала его перед Таной, перед собой,  перед  друзьями,
перед сотрудницами. Сколько можно оправдывать мужчину?
   Тана сорвала с вешалки куртку и сбежала вниз. Полчаса  на  то,  чтобы
переехать по Бэй-Бридж, еще двадцать минут до больницы Леттермана, уютно
расположившейся в Президио. Транспорт ходил  еще  хуже,  чем  пару  дней
назад, и неудивительно - ведь сегодня Сочельник. Выходя из автобуса, она
старалась не думать о матери. Та, в конце концов, может  позаботиться  о
себе сама, чего сейчас не скажешь о Гарри. С этой мыслью она  подошла  к
двери его комнаты на четвертом этаже и проскользнула внутрь. Он все  еще
спал, шторы были задернуты. На улице сиял солнечный зимний день, но сюда
не проникало ни лучика  света  и  радости.  Темно,  тихо,  мрачно.  Тана
тихонько села на стул рядом с кроватью и стала смотреть на его лицо.  Он
был погружен в тяжелый наркотический  сон  и  битых  два  часа  даже  не
пошевелился. Тана вышла в коридор,  просто  чтобы  немного  подвигаться,
походила туда-сюда, стараясь не  смотреть  в  палаты  и  на  устрашающие
приспособления, пришибленные лица родителей, пришедших навестить сыновей
или то, что от них осталось, - бинты, части  лиц,  выглядывающие  из-под
них, переломанные, изувеченные руки и ноги. Это было  почти  невыносимо,
и, дойдя до конца коридора, она глубоко  вздохнула,  как  вдруг  увидела
мужчину, от которого у нее буквально перехватило дыхание. Самый высокий,
самый прекрасный мужчина из всех,  кого  ей  довелось  видеть.  Высокий,
темноволосый, с яркими синими глазами, загорелый, широкоплечий,  длинные
- почти нескончаемые - ноги, изысканного  покроя  темно-синий  костюм  и
пальто из верблюжьей шерсти, перекинутое через руку.  Рубашка  словно  с
обложки журнала - само совершенство сливочной белизны. Все  в  нем  было
несказанно прекрасным, безупречным и великолепно ухоженным. Палевой руке
его был перстень-печатка, а в глазах -  тревога;  время  от  времени  он
бросал мимолетные взгляды на девушку, внимательно рассматривающую его.
   - Вы не знаете ли, где нейрохирургическое отделение?
   Она кивнула, вдруг почувствовав себя  маленькой  и  глупой,  а  потом
робко улыбнулась.
   - Да, это вниз по коридору. - Она показала туда, откуда пришла, и  он
улыбнулся тоже, но глаза его в этом не  участвовали.  Что-то  безнадежно
печальное было в этом мужчине, словно он потерял то единственное, о  чем
заботился. Так оно и было. Или почти так.
   Тана терялась в догадках, что привело его сюда. Казалось,  ему  около
пятидесяти, хотя было в нем что-то мальчишеское,  и,  конечно,  это  был
самый потрясающий  мужчина  из  всех,  кого  встречала  Тана.  Темные  с
проседью волосы делали его еще более прекрасным. Он быстро  прошел  мимо
нее, вниз по коридору, и она  поплелась  за  ним  туда,  откуда  пришла,
увидела, как он повернул налево, к кабинету медсестер,  от  которых  они
все так зависели.
   Потом ее мысли вернулись к Гарри, и она  решила,  что  и  самой  пора
вернуться к нему. Хоть она  и  недолго  отсутствовала,  но  он  уже  мог
проснуться, а ей надо рассказать ему, о чем она думала всю  ночь,  очень
хочется поделиться своими соображениями об их будущем. Говоря о том, что
не позволит ему сидеть сиднем, Тана была вполне серьезна. У него впереди
целая жизнь. Две медсестры, завидев ее,  улыбнулись.  На  цыпочках  Тана
подошла к двери комнаты, где лежал ее друг. Там все еще царил  полумрак,
да и солнце уже заходило, но она сразу заметила, что Гарри проснулся. Он
выглядел одурманенным лекарствами, однако узнал Тану и не улыбнулся. Они
смотрели друг другу в глаза, не отводя взглядов. Она вдруг почувствовала
что-то странное, что-то было не так, еще хуже, чем с самого начала, если
только  это  было  возможно.  Она  обвела  глазами  комнату,  будто  ища
подсказки, и обнаружила: он стоял в углу - мрачный, красивый  человек  с
седыми волосами, в темно-синем костюме, - и Тана чуть не подпрыгнула. Ей
никогда не приходило в голову... И  внезапно  она  осознала...  Гаррисон
Уинслоу Третий, отец Гарри.., наконец-то он появился.
   - Привет, Тэн, - вид у Гарри был несчастный. До прихода отца все было
проще. Теперь же надо как-то справляться с ним и с его горем. Так хорошо
было с Таной, она всегда понимала его чувства. Не то что отец.
   - Как ты? - Пока они не обращали внимания на старшего, как будто  для
начала заряжаясь силой друг от друга. Тана не знала даже, что говорить.
   - В порядке. - Но он вовсе не выглядел в порядке;  потом  он  перевел
взгляд на хорошо одетого мужчину. - Отец, это Тана Роберте, мой друг.
   Уинслоу-старший почти ничего не  сказал,  только  протянул  руку.  Он
смотрел на нее как на что-то неуместное, чужеродное. Его интересовало  в
подробностях, как Гарри попал сюда. Накануне он  прилетел  в  Лондон  из
Южной Африки, получил телеграммы, давно ожидавшие его, и тут же  вылетел
в Сан-Франциско, но до самого прибытия он толком не знал, что случилось.
Он все еще не мог оправиться от потрясения. Гарри только что, перед  тем
как вошла Тана, сказал ему, что отныне на всю  жизнь  будет  прикован  к
инвалидному креслу. Все это он изложил быстро, не пытаясь щадить чувства
отца или как-то смягчить удар. Да он и не обязан  быть  добрым,  так  он
считал. Это его ноги, и если они больше не станут ему  служить,  то  это
только его проблема, ничья больше, значит, и говорить об этом  он  может
как ему заблагорассудится. Поэтому и не церемонился.
   - Тэн, это мой отец, Гаррисон  Уинслоу,  -  в  его  голосе  зазвучали
саркастические нотки, - Третий.
   Ничто не изменилось между ними.  Даже  теперь.  А  отец  его  казался
огорченным.
   - Может, вы хотите остаться вдвоем? - Тана переводила взгляд с одного
на другого, и было сразу видно, что Гарри не хочет, а его отец предпочел
бы именно это. - Пойду выпью чашку чаю. -  Она  осторожно  взглянула  на
Уинслоу-старшего. - Вам принести?
   Он замялся, но потом кивнул:
   - Да, премного благодарен.
   Он улыбнулся, и  невозможно  было  не  заметить,  как  обезоруживающе
прекрасен этот мужчина, даже здесь, в больнице,  в  палате  собственного
сына, придавленный грузом плохих вестей. Невероятная глубина синих глаз,
сила точеной линии подбородка, нежные и в то же время уверенные  руки...
В этом человеке трудно было разглядеть того негодяя, каким его  описывал
Гарри, но  приходилось  верить  другу.  И  все-таки  внезапные  сомнения
закрались в ее душу, пока она не спеша ходила в кафе за чаем. Не  прошло
и получаса, как она вернулась, размышляя, не стоит ли ей уйти  сейчас  и
навестить Гарри завтра или сегодня попозже. Да и  учебу  она  забросила,
надо наверстывать упущенное. Но, войдя обратно в палату, она заметила  в
глазах Гарри настойчивое выражение, словно он просил у нее  спасения  от
своего отца; не ускользнуло это и от взгляда медсестры, и,  не  зная,  в
чем причина расстройства пациента, она вскоре попросила их  обоих  уйти.
Тана наклонилась, чтобы поцеловать Гарри, и он шепнул:
   - Возвращайся попозже.., если сможешь...
   - Ладно.
   Она поцеловала  его  в  щеку  и  сделала  мысленную  заметку  сначала
позвонить медсестре. Но сегодня все же Сочельник, и  ему,  вероятно,  не
хочется оставаться в одиночестве. Еще она подумала, уж не поспорил ли он
с отцом, который, оглянувшись через плечо на  сына  и  тяжело  вздохнув,
вышел из палаты вслед за Таной. Они шли по коридору, отец Гарри печально
опустил голову, будто разглядывая свои ослепительно начищенные туфли,  и
Тана боялась вымолвить слово. К тому же она чувствовала себя совершенной
неряхой в этих растоптанных тапках и  джинсах,  но,  идя  сюда,  она  не
ожидала встречи ни с кем, меньше всего с легендарным Гаррисоном  Уинслоу
Третьим. Она вздрогнула, когда тот обратился к ней:
   - Как он, по-вашему? Тана судорожно вздохнула:
   - Пока не знаю.., еще рано судить.., думаю, он до сих пор в шоке.
   Гаррисон Уинслоу кивнул. Он и сам был в шоке. Прежде чем подняться  к
сыну, он поговорил  с  врачом  и  узнал,  что  абсолютно  ничего  нельзя
сделать. Нейрохирург пояснил, что спинной мозг Гарри настолько  серьезно
поврежден, что он никогда больше не сможет ходить. Они сделали все,  что
могли,  в  ближайшие  полгода  ему  предстоит  перенести  еще  несколько
операций, и кое-что  оказалось  не  так  уж  плохо.  Гарри  описали  его
положение в общих чертах, но не сообщили всего: пока было  слишком  рано
что-либо утверждать.  Лучше  всего  было  то,  что  он  сможет,  немного
потренировавшись, заниматься  любовью,  так  как  этот  участок  нервной
системы все еще действовал - в определенных границах, конечно, - и  хотя
он  не  будет   испытывать   всей   полноты   ощущений   или   полностью
контролировать  себя,  все  же   значительная   часть   чувствительности
сохранилась. "Он даже сможет завести семью", - добавил врач потрясенному
отцу. Понятно, что он никогда не будет  ходить,  танцевать,  бегать  или
кататься на лыжах... Слезы выступили на глазах отца при мысли об этом, и
тут он вспомнил о девушке, идущей рядом. Хорошенькая, он обратил на  нее
внимание сразу же, как увидел ее в конце коридора, и отметил прелесть ее
лица, большие зеленые глаза, грациозность движений, а когда она вошла  в
палату Гарри, был просто изумлен.
   - Вы с Гарри близкие друзья, не так ли? - Странно, но  Гарри  никогда
не говорил ему об этой девушке, впрочем, он никогда  ни  о  чем  ему  не
рассказывал.
   - Да. Мы дружим уже четыре года.
   Пока они стояли в приемной больницы, он решил  не  ходить  вокруг  да
около. Ему нужно  было  знать,  какие  трудности  предстоят,  и  сейчас,
возможно, был подходящий момент для этого. Что связывает  Гарри  с  этой
девушкой: мимолетное увлечение, скрытая любовь, а может  быть,  она  его
тайная жена? Да и финансовые дела сына тоже надо обдумать, пока  мальчик
не настолько искушен в жизни, чтобы постоять за себя.
   - Вы влюблены в него? - Синие глаза не отрываясь смотрели на девушку,
и она едва не потеряла дар речи.
   - Я.., нет.., я.., это... - она не могла понять, почему  он  об  этом
спросил, - я его очень люблю..,  но  мы..,  между  нами  нет  физической
любви, если вы это имеете в виду.
   Она покраснела до корней волос, объясняя  все  это,  и  он  извиняюще
улыбнулся.
   - Простите меня за такой вопрос, но, если вы хорошо знаете Гарри, вам
должно быть известно, как он себя чувствует. Я  не  знал  ничего  о  его
жизни и предполагал, что в один прекрасный день приеду  и  увижу  его  с
женой и тремя детьми.
   Тана  рассмеялась.  Это  было  маловероятно,  но  возможно.   Скорее,
конечно, с тремя любовницами. И вдруг она осознала, что ей  все  труднее
неприязненно относиться к этому человеку, как бы этого ни  хотел  Гарри,
даже больше - она вообще сомневалась в том, что испытывает  неприязнь  к
нему.
   Гаррисон был сильный человек и не боялся спросить о  том,  что  хотел
знать. Он оглядел ее, бросил взгляд на часы и на  автомобиль,  ожидающий
его на обочине.
   - Не хотите выпить со мной где-нибудь чашку кофе? Может быть, у  меня
в гостинице? Я остановился в Стэнфорд-Корт, но я попрошу шофера  отвезти
вас потом куда нужно. Ну как, вас это устраивает?
   На самом деле ее это не устраи