яд  ли  вообще  слышал
ее.
   Они тихо стояли, вглядываясь в морскую гладь, туда,  где  вдалеке  лежала
Франция, и Лиана продолжала надеяться, что Арман не прав и там вовсе не  так
плохо, как он предполагает, или, по крайней мере, не настолько. Меньше всего
ей хотелось, чтобы началась война.  Она  не  хотела  бы  также,  чтобы  мужа
полностью захватила работа. Как и он, она была бы рада, если бы  они  больше
времени  проводили  вместе.  Да,  она  не   хотела   войны   по   совершенно
эгоистическим соображениям.
   - Вернемся к себе, любимая? Она кивнула, и они  вернулись  в  свой  люкс,
тихо закрыли за собой дверь в тот самый момент, когда из-за  угла  показался
Ник, уходивший к себе, в новую каюту. На секунду он задержался,  вспомнил  о
вчерашнем разговоре и о женщине, руку  которой  он  сжимал  всего  несколько
минут, но которая успела сказать ему, что  его  жизнь  когда-нибудь  сделает
поворот к лучшему. Так хотелось, чтобы это произошло скорее.

Глава десятая

   "Нормандия" прибыла в  Гавр  на  следующее  утро  к  десяти  утра,  когда
пассажиры заканчивали завтракать. Багаж был уже упакован, дети,  гувернантки
стояли наготове, и теперь всем  вдруг  стало  грустно  прощаться  со  своими
каютами и чудо-кораблем.
   Теперь романы, завязавшиеся во  время  плавания,  воспринимались  острее,
дружеские отношения казались еще дороже, но оживление, царившее на  причале,
свидетельствовало о том, что все  кончилось.  Капитан  стоял  на  мостике  и
наблюдал,  как  пассажиры  покидают  корабль.  Закончился  еще  один   рейс.
"Нормандия" благополучно достигла берегов Франции.
   В люксе "Трувиль" Арман и Лиана ждали, когда можно будет сойти на  берег,
а девочки возбужденно скакали по комнате. Со своей палубы  они  уже  видели,
как корабль плавно входит в порт,  они  уже  помахали  Джону,  стоявшему  на
палубе люкса "Довиль" в ожидании мамы и папы. Мальчик был в белом полотняном
итонском костюмчике с белой рубашкой, в гольфах до колен и белых оксфордских
ботиночках, а его мама, несколько раз мелькнувшая в  окне,  казалась  просто
ослепительной в белом шелковом платье и шляпе с широкими полями Ник  заранее
раздал  стюардам  чаевые  -  багаж  Бернхамов  уже  унесли  из  люкса.   Ник
позаботился о том, чтобы на пристани их ждал  автомобиль,  и  они  сразу  же
покинули свои каюты, чтобы сойти с корабля раньше других пассажиров.  Теперь
осталось только предъявить паспорта чиновнику иммиграционной службы порта  -
и морское путешествие окончено.
   - Ты готова, chene?
   Лиана кивнула и направилась вслед за Арманом к выходу из каюты, затем  по
лестнице вниз. Девочки шли за ними. Лиана надела бежевый с розовой  отделкой
костюм от Шанель, который так нравился Арману, и  розовую  шелковую  блузку.
Выглядела она прелестно  и  свежо  и  одновременно  именно  так,  как  в  ее
представлении должна выглядеть жена  посла.  Лиана  оглянулась  на  дочерей,
которые шли за ними в цветастых платьицах из органзы и  соломенных  шляпках,
прижимая к себе любимых кукол. За ними следовала  гувернантка  -  невероятно
чопорная в своем платье в серую полоску и маленькой темной шляпке.
   В Гранд-салоне собрались те пассажиры, которых пригласили сюда специально
для того, чтобы вне всякой очереди проводить с корабля. Остальные встретятся
с чиновником иммиграционной службы в столовой и покинут корабль  не  раньше,
чем через час - как раз успеют на поезд Гавр-Париж  Ожидая  в  Гранд-салоне,
пока их проводят, Лиана заметила немца, которого уже видела во время обеда у
капитана, а также еще несколько незнакомых ей пар. В целом  здесь  собралось
чуть больше десятка человек  -  привилегированные  люди  с  дипломатическими
паспортами или знаменитости. Здесь к ним присоединился и помощник Армана Жак
Перье со своим извечным портфелем, очками и скорбным выражением на лице.  Он
являл собой некий немой намек на незаконченную работу.
   Он немедленно начал обсуждать с Арманом какие-то неотложные дела, которые
непременно надо было решить до приезда, и в этот миг  к  Лиане  подошел  Ник
Бернхам. Он попрощался с ней и девочками, затем кивнул Арману.
   - Я хотел попрощаться с вами еще вчера, но не решился мешать. Я видел вас
с мужем на палубе...
   Казалось,  его  глаза  ласкают  ее  лицо,  и  Лиана  вдруг  почувствовала
сильнейшее желание вновь коснуться его руки, но сейчас для этого не было  ни
места, ни времени.
   - Я рада вас видеть, Ник. - Ей вдруг  показалось,  что,  прощаясь  с  ним
сейчас, она прощается с последней частицей  родной  страны,  и  ее  внезапно
охватила тоска по родине. - Я надеюсь, у вас в Париже все пойдет  хорошо.  -
При этом она даже не взглянула на Хиллари, но он понял, что именно она имеет
в виду, и улыбнулся.
   - Так и будет. Уже сейчас гораздо лучше.
   Конечно, Лиана не могла знать, о чем он говорит, и решила, что Ник  снова
неожиданно помирился с женой. Возможно, опять ее простил, а может быть,  она
обещала исправиться. Лиана думала так, от всей  души  желая  ему  добра,  не
подозревая, что он говорит о другом - о новом  для  него  ощущении  свободы,
которое охватило его после их вчерашнего разговора.
   - Давайте не будем терять друг друга из виду.
   - Конечно, мы будем видеться. Ведь Париж - по-своему город маленький.
   Их глаза встретились. Прошло  нескончаемое  мгновение,  и  Лиана  уже  не
знала, правильно ли понимает то, что он сказал. Она не могла  его  покинуть,
как не смогла бы бросить друга или брата, а ведь они едва знакомы.  Или  это
магия корабля, оплетающего людей своими чарами? Лиана улыбнулась этой мысли.
   - Берегите себя... и Джона...
   - Хорошо... а вы себя...
   - Лиана! On у va. - По голосу мужа она поняла, что  Арман  торопится.  Он
спешил сойти с корабля, тем более теперь, когда объявили, что можно покинуть
его. Он подошел к жене, широко улыбнувшись, пожал  Бернхаму  руку,  и  через
мгновение они были уже на пристани. Вещи погрузили в небольшой фургон, а они
сами - Лиана, Арман и  девочки  -  устроились  на  заднем  сиденье  большого
комфортабельного  "ситроена",  в  то  время  как  гувернантка  и  Жак  Перье
присоединились к водителю на переднем. Когда "ситроен" тронулся  с  места  и
заурчал мотор фургона, Лиана успела заметить, что к Нику  подъехал  огромный
черный "Дюзенберг" и он дает указания водителю. Когда  Лиана  обернулась  во
второй раз, он махал ей рукой. Она махнула в  ответ,  а  затем  повернулась,
чтобы услышать, что говорит ей Арман.
   - Скорее  всего,  сегодня  будет  прием  в  итальянском  посольстве.  Мне
придется пойти. Ты, если хочешь, оставайся в гостинице. У тебя будет столько
хлопот, надо же устроить детей. - Арман взглянул на часы.  Дорога  от  Гавра
займет часа три.
   -  Кто-нибудь  в  курсе,  когда  доставят   мебель?   -   Она   старалась
сконцентрировать внимание на сиюминутных делах, но ее преследовало лицо Ника
в момент прощания. Интересно, увидит ли она его  когда-нибудь?  Она  уверяла
его, что они непременно встретятся: "Париж - город  маленький".  Но  так  ли
это?
   Арман же был полностью поглощен настоящим:
   - Мебель привезут месяца через полтора. А до этого времени мы будем  жить
в отеле "Ритц". - Даже для посла это было более чем шикарное место, но Лиана
предложила потратить на это часть денег из своих доходов - время от  времени
он позволял ей это делать. Конечно, ему было немного досадно, что он сам  не
может ответить таким  же  жестом,  но  Лиана  не  придавала  этому  никакого
значения, она считала глупым не пользоваться хотя бы  частью  ее  состояния.
Оно ведь так велико, что даже "Ритц" не может оставить на  нем  ни  малейшей
царапины.
   Всю дорогу девочки о чем-то тараторили  друг  с  дружкой,  а  Лиана  была
счастлива возможности наконец-то спокойно побеседовать с Арманом. Ведь когда
они приедут, он тут же исчезнет, а вечером уйдет на  дипломатический  прием.
Поэтому, когда показалась Эйфелева башня,  а  за  ней  Триумфальная  арка  и
площадь Согласия, Лиана даже немного расстроилась.  Внезапно  ей  захотелось
повернуть  стрелки  часов  назад  и  вновь  оказаться  в  роскошной   уютной
обстановке "Нормандии". Лиана еще не была готова к встрече с Парижем.
   Трое посыльных сопровождали их по лестнице  к  длинной  анфиладе  комнат,
составлявших их номер в отеле. Здесь была большая спальня для детей, смежная
с комнатой гувернантки; гостиная; спальня  Армана  и  Лианы;  гардеробная  и
кабинет. Арман  окинул  взглядом  спальню,  заваленную  горой  чемоданов,  и
улыбнулся:
   - Не так уж плохо, любовь моя. Она присела; несмотря на улыбку, вид у нее
был грустный.
   - А я скучаю по кораблю. Как было бы здорово снова там оказаться.  Ну  не
глупо ли?
   - Вовсе нет. - Он погладил ее по щеке, которой она прижалась к его плечу.
- Мы все так чувствуем себя поначалу. Корабль - вещь особая, а "Нормандия" -
особый корабль.
   - Да, конечно!
   Они обменялись улыбками, и Арман с сожалением отстранился от нее.
   - Боюсь, дорогая, джентльмен, которому я должен сдавать отчет,  уже  ждет
меня. Это займет некоторое время, а потом  этот  прием...  –  Он  как  будто
извинялся. - Как ты предпочтешь - поехать со мной или остаться?
   - Если честно, мне хотелось бы остаться и начать устраиваться.
   - Вот и прекрасно. - Он поспешил в ванную, а получасом позже явился перед
ней в вечернем костюме.
   Она даже присвистнула, когда Арман вошел в комнату.
   - Ты просто красавец!
   Он радостно улыбнулся, глаза искрились. Лиана  уже  переоделась  в  белый
атласный халат, по всей комнате стояли раскрытые чемоданы.
   - Хуже всего то, что через несколько недель все это  придется  складывать
обратно. - Лиана тяжело вздохнула, присела на край кровати и  посмотрела  на
мужа. - И зачем я только все это привезла?
   - Потому что ты - моя прекрасная элегантная жена. - Он чмокнул ее в щеку.
-  Но  если  я  сейчас  не  потороплюсь,  меня  ушлют  еще  в   какое-нибудь
очаровательное местечко. Вроде Сингапура.
   - Я слышала, это завидный пост.
   - Ну уж нет! - Он шутливо погрозил ей пальцем, зашел в комнату к  дочерям
и поцеловал их на прощание, а затем сбежал по лестнице вниз.
   Портье уже звонил,  сообщая,  что  "ситроен"  подан,  и  Арман  буквально
выбежал из вестибюля на улицу, так он  был  взволнован.  Внезапно  он  снова
почувствовал себя живым. Он был дома - во Франции. Больше не придется ждать,
когда придут запоздавшие известия. Он снова здесь, и значит, теперь будет  в
курсе всего, что происходит.
   Однако, покидая вечером Елисейский дворец, Арман был буквально  шокирован
полным спокойствием, в котором пребывали его коллеги.
   Создавалось впечатление, будто они уверены, что мир вечен.  Не  ощущалось
ни страха, ни тревоги, напротив, Париж переживал настоящий расцвет. Никто на
сомневался  в  том,  что  Гитлер  угрожает  Франции,  но  точно  так  же  не
подвергалось сомнению, что уж "линию Мажино" ему не перейти.  Вовсе  не  это
ожидал услышать Арман. Он надеялся, что Франция готовится к серьезной войне,
что сделано все для отражения опасного противника. А оказалось - не делается
ничего. Арман чувствовал себя человеком, спешившим на борьбу  с  пожаром,  а
ему вместо того, чтобы, засучив  рукава,  броситься  на  помощь,  предложили
постоять и полюбоваться красотой пламени. Он был совершенно  сбит  с  толку,
когда садился в "ситроен" и называл водителю адрес: рю де Варенн, посольство
Италии.
   В итальянском посольстве он  снова  погрузился  в  ту  же  легкомысленную
атмосферу, что царила и под сводами Елисейского дворца. Тут было шампанское,
красивые женщины, говорили о планах на лето,  о  дипломатических  обедах,  о
светских балах. Никто даже  не  упомянул  о  возможности  войны.  Проведя  в
посольстве  почти  два  часа  и  обменявшись  приветствиями  со   множеством
знакомых, Арман вернулся в "Ритц" к Лиане -  какое  счастье,  что  он  может
наконец спокойно растянуться в кресле и разделить с женой трапезу.
   - Я ничего не понимаю. Все здесь заняты исключительно собой. -  С  апреля
так ничего и не изменилось. - Они что, ослепли?
   - Может быть, они просто не хотят ничего видеть.
   - Но как же это у них получается?
   - Как дела в Елисейском дворце? Что там?
   - То же самое. Я думал, там будет серьезное совещание, а они вместо этого
обсуждают состояние сельского хозяйства и экономики.  Они  считают,  что  за
"линией Мажино" они как за каменной стеной. Хотел бы и  я  чувствовать  себя
так же.
   - Они что же, совсем не боятся Гитлера? - Даже Лиана была поражена.
   - Боятся немного. Да, они предполагают, что Гитлер может скоро напасть на
англичан, но все еще надеются на вмешательство потусторонних  сил.  -  Арман
вздохнул и снял  пиджак.  Он  казался  усталым,  разочарованным  и  внезапно
постаревшим. Он напоминал Лиане  воина,  готового  к  битве,  но  никому  не
нужного, потому что битвы нет. Ей стало жаль его. - Не  знаю,  Лиана.  Может
быть, это все химеры, может быть, только плод моего воображения, а на  самом
деле все по-другому. Возможно, я слишком давно жил за границей.
   - Нет, дело не в этом. Сейчас трудно понять, кто  прав.  Возможно,  ты  в
большей степени умеешь предвидеть события, чем они. А может  быть,  они  уже
так привыкли к военной угрозе, что попросту ее не замечают. Они думают,  что
война так и не начнется.
   - Время покажет.
   Она кивнула и тихо покатила поднос с посудой.
   - Постарайся хотя бы на сегодняшний вечер  выкинуть  все  из  головы.  Ты
принимаешь все так близко к сердцу.
   Потом она слегка помассировала ему шею, после чего  он  разделся,  лег  в
постель и скоро забылся тяжелым сном. Но Лиане не хотелось спать, и она  еще
долго тихо сидела в гостиной. Она по-прежнему немного  скучала  по  кораблю,
хотелось  выйти  на  палубу  и  любоваться  спокойным  морем.  Внезапно  она
почувствовала, что уехала далеко от дома. Хотя она знала Париж неплохо - она
часто бывала здесь с Арманом, все же теперь это было не  то.  Париж  еще  не
стал ей родным. Они жили не в доме, а в гостинице, у нее не было тут друзей.
Эта мысль напомнила ей о Нике. Как там дела у  Бернхамов?  Казалось,  прошли
годы с той минуты, когда они разговаривали, стоя на палубе. А ведь это  было
всего два дня назад. Она вспомнила, как Ник  просил  ее  звонить,  когда  ей
понадобится друг, но в  то  же  время  Лиана  сознавала,  что  вряд  ли  это
правильно. Это возможно на корабле, но здесь она - жена Армана  и  не  имеет
права заводить дружбу с мужчиной.
   Когда она вернулась в спальню, там царило безмолвие, лишь слышалось тихое
похрапывание Армана, спавшего на большой широкой кровати. Возможно, хоть  он
и разочарован, все обернется к лучшему. Может, раз  положение  в  Париже  не
такое отчаянное, как сначала предполагал Арман, они  смогут  видеться  чаще?
Лиана обрадовалась этой мысли. Вдруг у них найдется время  для  прогулок  по
Булонскому лесу, в саду Тюильри,  и  может  быть,  они  даже  смогут  вместе
пройтись по магазинам... покататься с девочками на лодке. Ободренная  такими
перспективами, Лиана легла в постель и выключила свет.

Глава одиннадцатая

   Хиллари  вошла  в  дом  на  авеню  Фош  в  сопровождении   шофера,   едва
переставлявшего ноги под тяжестью семи больших коробок от Диора, мадам  Грэс
и Балансиаги - не считая еще  нескольких  небольших  свертков.  Она  провела
вполне приятный день, и вечер обещал быть не хуже, ведь Ник все еще сидел  в
Берлине.
   - Оставьте здесь, - небрежно бросила она шоферу через плечо, но,  заметив
непонимание на его лице, застонала и указала на стул:
   - Ici.
   Он как можно аккуратнее устроил коробки на стуле в просторной  отделанной
мрамором прихожей, где с потолка свисала огромная  хрустальная  люстра.  Это
был красивый дом, он очаровал Ника с первого взгляда.  Хиллари  -  несколько
меньше. Вода в ванной всегда оказывалась недостаточно горячей.  Душа  вообще
не было, в комнатах полно комаров, и вообще она считала, что куда лучше было
бы остановиться в "Ритце". Слуги, которых Ник нанял через агентство,  ей  не
нравились. Они едва говорили по-английски. И вообще она целые  дни  напролет
жаловалась на жару.
   Они  жили  в  Париже  уже  почти  месяц,   и   Хиллари   была   вынуждена
констатировать - в это время года в Париже не слишком  скучно.  Все  в  один
голос утверждали,  что  летом  тридцать  девятого,  впервые  после  Мюнхена,
нагнавшего тоску, стало по-прежнему весело. Теперь,  словно  в  отместку  за
прошлое, повсюду устраивали костюмированные балы  и  званые  обеды  –  чтобы
никто  не  скучал.  Несколько  недель   назад   граф   Этьен   Бомон   давал
костюмированный бал, куда гости должны были явиться в костюмах персонажей из
пьес Расина, и Морис де Ротшильд, желая привлечь к себе внимание,  прибыл  в
тюрбане, к которому  приколол  знаменитые  бриллианты  своей  матушки,  и  с
драгоценностями работы Челлини на ленте. Леди Мендл принимала в  Версальском
саду семьсот пятьдесят человек, там было и три слона, чтобы  гостям  было  о
чем поболтать и на что посмотреть. Но все эти приемы затмил праздник у Луизы
Мейси - для этого случая она сняла знаменитый отель  "Сале",  обставила  его
бесценной мебелью,  оборудовала  дополнительной  сантехникой  и  передвижной
кухней. В залах горело несколько тысяч свечей  На  этот  прием  всем  гостям
"приказали" явиться в диадемах и дорогих украшениях, и, как ни странно,  все
подчинились.
   Хиллари удалось взять напрокат тиару от Картье и эффектное  украшение  из
десяти изумрудов по четырнадцать карат каждый, обрамленных  россыпью  хорошо
отделанных бриллиантов. Едва ли у нее оставалось время  скучать,  и  все  же
наслаждалась Хиллари не по-настоящему. Но теперь она придумала, как провести
оставшуюся часть лета. Если повезет, она еще до возвращения Ника из  Берлина
сбежит с несколькими бостонскими друзьями на юг Франции.
   С тех пор как они обосновались в Париже, Ник повел себя так, что  Хиллари
становилось не по себе. Он продолжал  придерживаться  той  линии  поведения,
которую приобрел во время плавания. Он держался холодно и отстраненно,  хотя
и подчеркнуто вежливо - теперь дела Хиллари его не волновали.  Лишь  изредка
он требовал ее присутствия - обычно  во  время  деловых  обедов  или  просил
пригласить жену какого-нибудь промышленника на чай. Но со всей ясностью  дал
понять, чего ждет от  нее,  при  этом  Хиллари  обнаружила,  что  это  новое
отношение Ника нравится ей куда меньше, чем то, что было раньше.  В  прежние
времена он отчаянно старался угодить ей, это рождало в ней чувство  вины,  и
она начинала ненавидеть мужа.  Теперь  же  она  стала  для  него  не  дороже
дверного молотка, и это ее злило не на шутку. Прошла лишь неделя со  дня  их
приезда, а Хиллари уже решила, что его пора проучить. Он не  имеет  никакого
права выбрасывать ее, как пару старых бальных туфель, всякий раз после того,
как она понадобилась ему для делового обеда. Она ему  не  цирковой  медведь,
который пляшет на потеху гостям, и вообще жизнь в Париже - у нее в печенках.
Вот когда он уедет на неделю, она осуществит свои собственные планы.
   Она прошла в отделанную резными панелями библиотеку  с  нагоняющим  тоску
обюссонским" гобеленом на стене и выглянула во двор. Джонни играл с няней  и
щенком, которого ему купил Ник, - на  вкус  Хиллари  этот  маленький  терьер
слишком громко тявкал.  Вот  и  сейчас  -  лай  и  смех,  врываясь  в  окно,
раздражали ее. От хождения по магазинам в такую жару у  Хиллари  разболелась
голова. Вяло бросив шляпку на стул, она стянула  перчатки  и  направилась  к
бару,  скрытому  за  деревянными  панелями,  но  внезапно  остановилась  как
вкопанная, услышав голос за спиной:
   - Добрый вечер.
   Хиллари резко повернулась и увидела Ника,  сидящего  за  огромным  столом
времен Людовика Пятнадцатого. А она даже не посмотрела в ту сторону, входя в
библиотеку.
   - Ну как провела день?
   - Что ты здесь делаешь? - Она остановилась, не дойдя до  бара,  выражение
ее лица никак нельзя было назвать радостным.
   - Я