эти золотые локоны... А  ее  тело  тем
временем нежно изгибалось под его рукой.
   Ее сердце екнуло от безумного наслаждения и кошмарного страха, когда  она
почувствовала настойчивый жар его плоти. Но вместо того чтобы войти  в  нее,
Джейсон лишь крепче прижал ее к себе. Исчезли последние слезы страха,  и  ее
желание достигло изумительных, запредельных высот.
   - Не бойся, - хрипло простонал он. - Не бойся ничего.
   Виктория медленно открыла глаза и посмотрела в его лицо. Оно было суровым
и, казалось, еще потемнело от страсти, сильные,  мускулистые  плечи  и  руки
напряжены... Он, словно ее подарок  -  фигурка  пантеры,  застыл  на  излете
движения, готовый в любую минуту совершить этот последний, отчаянный прыжок.
С восторженной нежностью она притронулась кончиками пальцев  к  его  горячим
чувственным губам, понимая, как отчаянно он желал ее и сколько самообладания
ему требовалось, чтобы удержаться от последнего порыва.
   - Ты такой нежный, - не в силах больше  сдержать  себя,  шепнула  она,  -
такой нежный...
   Тихий стон вырвался из груди Джейсона, и его сдержанность  оказалась  под
угрозой. Забыв обо всем,  он  погрузился  в  ее  чудесное  тело.  Ее  голова
металась по подушке, когда она, дрожа от  неутоленного  желания,  стремилась
еще больше, еще полнее, совсем раствориться в нем. Он  услышал  ее  жалобный
тихий стон.
   - Сейчас, сейчас, Тори, - хрипло пообещал он. Сильнейшая  дрожь  охватила
все ее тело, волны наслаждения стали накатывать одна за другой, пока все  не
кончилось... Взрыв! Белый свет померк в  ее  глазах,  и  из  горла  вырвался
счастливый крик. Джейсон наклонился к жене и запечатлел  на  ее  лбу  нежный
поцелуй.
   Избавляя ее от своей тяжести, он повернулся на бок,  все  так  же  крепко
прижимая жену к себе. Отдышавшись, он снова поцеловал ее и откинул с ее  лба
спутавшиеся пряди атласных волос.
   - Как ты себя чувствуешь? - нежно спросил он. Бледные веки дрогнули, и он
встретил изумленный, полный истомы и покоя взгляд бездонных  глаз,  подобных
глубоким синим озерам.
   - Я чувствую себя как жена,  -  прошептала  Виктория.  Он  издал  хриплый
смешок и провел пальцем по крутому изгибу ее скулы. Она  снова  прильнула  к
нему.
   - Джейсон, - сказала она  все  еще  дрожащим  от  возбуждения  голосом  и
подняла на него глаза. - Я хочу тебе что-то сказать.
   - Что? - нежно улыбаясь, спросил он.
   Просто и не ощущая никакой неловкости, она сказала:
   - Я люблю тебя. Его улыбка погасла.
   - Да, я люб...
   Он прижал палец к ее губам, заставив ее замолчать, и покачал головой.
   - Нет, это не правда, - со спокойной, неумолимой твердостью сказал он.  -
Да это от тебя и не требуется. Ты не должна  давать  мне  больше  того,  что
действительно чувствуешь, Тори.
   Виктория отвела от него глаза и промолчала, но его слова  обидели  ее  до
слез. И теперь, когда она лежала в его объятиях, в ее памяти возникло: ..Мне
не нужна твоя любовь. Я не нуждаюсь в ней.
   А в это время Франклин прошел в холл  и  постучал  к  лорду,  намереваясь
узнать, не нужно ли помочь упаковаться. Не получив  ответа,  он  решил,  что
хозяин отлучился в другую комнату, и, как обычно, смело вошел в спальню.
   Когда он сделал еще шаг и начал что-либо  различать  в  слабо  освещенной
комнате, его изумленный взгляд остановился на  тесно  сплетенных  обнаженных
телах в огромной кровати под балдахином,  затем  в  смятении  -  на  одежде,
которую Джейсон достал из гардероба  и  которая  теперь  бесформенной  кучей
валялась на полу возле кровати. Усердный  камердинер  закусил  губу,  ощутив
непреодолимый порыв подойти на цыпочках и убрать на место изумительно сшитый
вечерний костюм лорда, валявшийся на штанах из оленьей кожи. Но, одумавшись,
Франклин попятился и выскочил из комнаты, захлопнув с мягким щелчком дверь.
   Когда он оказался в  коридоре,  его  недовольство  беспорядком  сменилось
запоздалой радостью по поводу другого увиденного зрелища.  Повернувшись,  он
помчался через холл и выскочил на внутреннюю галерею.
   - Мистер Нортроп!  -  громко  шепнул  он,  перегнувшись  через  перила  и
неистово делая знаки дворецкому, стоявшему у парадного. - Мистер Нортроп,  у
меня потрясающие новости! Подойдите ближе, чтобы нас не подслушали...
   Слева от Франклина, в холле, две  взволнованные  горничные  выскочили  из
комнат, где они производили уборку, столкнулись друг с другом  и  застыли  в
предвкушении тех самых новостей. А справа, невидимый камердинеру, неожиданно
материализовался  лакей,  начавший  с  неподдельным  энтузиазмом  полировать
зеркало пчелиным воском и лимонным маслом.
   - Это свершилось! - коротко прошипел Франклин  Нортропу,  чтобы  ни  одна
душа, даже что-то услыхав, не могла понять, о чем идет речь.
   - А ты уверен?
   - Еще бы, - обиженно ответил камердинер. Мгновенная улыбка смягчила будто
навек застывшие черты старого дворецкого, но он тут же взял себя в  руки,  и
на  его  лице  вновь  появилось  обычное  выражение  невозмутимости  и  даже
некоторой надменности.
   - Благодарю вас, мистер Франклин. В таком случае я прикажу вернуть карету
на место.
   С этими словами Нортроп  повернулся  и  проследовал  к  парадному  входу.
Открыв дверь, он вышел во  двор,  где  уже  темнело  и  у  подъезда  ожидала
роскошная темно-бордовая карета с золотым гербом Уэйкфилда на дверце. Четыре
великолепных лоснящихся гнедых  переступали  копытами,  потряхивая  тяжелыми
гривами, звеня упряжью и  порываясь  поскорее  пуститься  вскачь.  Поскольку
кучера в ливреях  не  заметили  его,  Нортроп  спустился  по  ступенькам  на
дорожку.
   - Его милости, - сказал он кучерам самым холодным, самым властным  тоном,
- сегодня не потребуются ваши услуги. Можете  вернуть  экипаж  на  место,  а
лошадей в конюшню.
   - Ему не потребуется карета? - поражение выдохнул кучер по имени Джон.  -
Но всего час назад он сам велел мне запрячь лошадей, да побыстрее!
   - Его планы, - непреклонно заявил Нортроп, - изменились.
   Джон  раздраженно  вздохнул  и  сердито   посмотрел   на   необщительного
дворецкого.
   - Говорю вам, это какая-то ошибка. Он намерен ехать в Лондон.
   - Идиот! Он намеревался ехать в Лондон. Но теперь вместо этого лег спать.
   - В половине восьмого вече...
   Однако Нортроп уже не слушал, он повернулся и величественно проследовал в
дом. И тогда на  лице  кучера  появилась  широкая  улыбка,  означавшая,  что
наконец-то ему все  стало  ясно.  Ткнув  товарища  под  ребро,  кучер  хитро
усмехнулся и многозначительно сказал:
   - Кажись, леди Филдинг выведет брюнеток  из  моды!  После  этого  мудрого
заявления он пустил лошадей вскачь по направлению к конюшне, чтобы  поскорее
поделиться новостью с грумами.
   Нортроп направился прямо в столовую, где О'Мэлли бодро, но почти неслышно
насвистывал мотив ирландской песенки и убирал на  место  хрупкую  фарфоровую
посуду, приготовленную им для одинокой трапезы леди Виктории, когда он узнал
о неожиданном намерении хозяина уехать в Лондон.
   - Произошли изменения, О'Мэлли, - сказал Нор-троп.
   - Угу, мистер Нортроп, - весело согласился нахальный лакей, - безусловно.
   - Можете убрать посуду.
   - Угу, я это уже сделал.
   - Однако лорд и леди Филдинг, возможно, пожелают поужинать позднее.
   - Наверху, - с храброй ухмылкой предсказал О'Мэлли. Нортроп посуровел  и,
до предела выпрямив спину, пошел к выходу.
   - Чертов наглый ирландец! - в бешенстве пробормотал он.
   - Напыщенное чучело! - бросил тот в спину дворецкому.

Глава 27

   - Доброе утро, миледи, - проворковала Рут с сияющей улыбкой.
   Виктория повернулась в огромной кровати Джейсона, сонно улыбаясь.
   - Доброе утро. Который час?
   - Десять часов. Вам принести что-нибудь надеть?  -  спросила  камеристка,
удивленно оглядывая предательскую кучу сброшенной одежды и покрывал.
   Лицо Виктории потеплело, но в ней разлилась такая  лень,  такая  чудесная
усталость, что она не ощущала  даже  некоторой  неловкости  оттого,  что  ее
застали в постели Джейсона, рядом с разбросанными по всей комнате предметами
одежды. Он занимался с ней любовью еще дважды до того, как  они  заснули,  и
еще раз рано утром.
   - Не беспокойся. Рут, -  пробормотала  она.  -  Кажется,  я  еще  немного
подремлю.
   Когда камеристка ушла, Виктория перевернулась на живот и зарылась лицом в
подушки, не переставая улыбаться. Так, значит, в обществе  считают  Джейсона
Филдинга  холодным,  циничным  и  недоступным  человеком,   вспомнила   она,
таинственно ухмыляясь. Как они поразились бы, узнав, каким нежным, страстным
и неутомимым любовником он становится в постели. А может,  это  вовсе  и  не
тайна? От этой мысли ее улыбка несколько увяла. Она сама не  раз  наблюдала,
как алчно замужние женщины поглядывают на Джейсона, и, поскольку вряд ли все
они жаждали брака с ним, должно быть, им хотелось побывать в его  постели  в
качестве любовниц.
   Размышляя об этом, она вспомнила, как неоднократно слышала упоминание его
имени в связи с прекрасными замужними дамами, чьи мужья достигли преклонного
возраста или были некрасивы.
   Нет сомнения в том, что до нее в его жизни было немало женщин: он слишком
хорошо знает, как с ними обращаться.
   Виктория постаралась избавиться от этих бередящих душу и  бросающих  тень
на ее мужа мыслей. Не важно, сколько женщин до этого познали  его  неистовую
любовь. Отныне он принадлежит ей, и только ей.
   Виктории совсем не хотелось открывать  глаза,  но  наконец  она  все-таки
сделала это и тут  же  заметила  плоскую  черную  коробочку  на  тумбочке  у
кровати. Без особого интереса она вытащила руку из-под шелковой простыни  и,
взяв футляр, открыла его. Там оказалось чудесное  ожерелье  с  изумрудами  и
записка от Джейсона: "Спасибо за незабываемую ночь".
   Виктория нахмурилась. Как ей хотелось, чтобы он не оспаривал  ее  слов  о
любви к нему! Ей хотелось, чтобы и Джейсон  говорил  ей  о  своей  любви.  И
особенно  хотелось,  чтобы  после  всех  безумств  и  волшебства   взаимного
обладания он перестал дарить  ей  драгоценности,  холодно  расплачиваясь  за
доставленное  удовольствие.  В  частности,  эта  последняя  вещица  казалась
особенно неприятной.
   Виктория проснулась от испуга. Был уже почти полдень, а  Джейсон  говорил
ей, что к  этому  времени  его  деловая  встреча  должна  закончиться.  Горя
желанием увидеть его и насладиться теплом  его  улыбки,  она  быстро  надела
нежное бледно-лиловое платье со свободными длинными рукавами, собранными  на
запястьях в широкие манжеты.
   Она нетерпеливо ерзала, пока Рут колдовала над ее  прической,  расчесывая
волосы, укладывая их тугими локонами и подвязывая бледно-лиловыми  шелковыми
лентами.
   Как только эта процедура завершилась, Виктория поспешила в холл, но затем
заставила себя перейти на более величавый шаг -  когда  спускалась  вниз  по
парадной  лестнице.  Нортроп  широко  улыбнулся,  когда  она  справилась   о
Джейсоне, а когда она проходила мимо О'Мэлли, то могла бы поклясться, что он
подмигнул ей. Она все еще удивлялась этому, когда постучала в дверь кабинета
и вошла.
   - Доброе утро, - весело сказала она. - Я  подумала,  может,  ты  захочешь
пообедать со мной? Джейсон едва глянул в ее сторону.
   - Извини, Виктория, я занят.
   Чувствуя себя кем-то вроде  надоедливого  ребенка,  которого  только  что
вежливо, но твердо поставили на место, Виктория, поколебавшись, спросила:
   - Джейсон, почему ты так усердно работаешь?
   - Я люблю работать, - холодно ответил он. Было очевидно,  что  работу  он
любит больше, чем ее, поскольку в деньгах он, конечно, не нуждался.
   - Прости, что я оторвала тебя от дел, - спокойно сказала  она.  -  Больше
этого не повторится.
   Когда она выходила, Джейсон уже собрался было позвать ее и  сказать,  что
передумал, но, сумев погасить свой порыв, снова уселся за  письменный  стол.
Ему хотелось пообедать с  ней,  но  было  бы  неразумно  проводить  с  женой
чересчур много времени. Он позволит  Виктории  быть  приятной  частью  своей
жизни, но не допустит, чтобы она стала ее центром. Такой власти над  ним  он
не давал и не даст никогда ни одной женщине.
   На  поляне  возле  приюта  Виктория  смеялась  до  упаду,  наблюдая,  как
маленький Билли орудует игрушечной шпагой и примазывает одному из  приятелей
"пройтись по  доске"  <Пираты,  развлекаясь,  заставляли  пленников  идти  с
завязанными глазами по доске, одним концом  закрепленной  на  палубе  судна,
пока они не  падали  в  море.>.  С  черной  повязкой  на  глазу  обаятельный
маленький крепыш выглядел самым настоящим пиратом.
   - Вы считаете, что повязка поможет? - спросил викарий, стоявший рядом.
   - Надеюсь. Такая повязка помогла избавить от косоглазия одного малыша  из
моей родной деревни. Тогда  папу  заинтересовало,  не  являются  ли  главной
причиной дефекта не сами глаза, а  их  мышцы.  Если  это  так,  то,  завязав
здоровый  глаз,  можно  заставить   мышцы   больного   глаза   работать   и,
следовательно, укрепиться.
   - Мы с супругой хотели спросить, не окажете ли вы нам честь,  отужинав  с
нами после того, как  дети  "покажут  свой  кукольный  спектакль.  Позвольте
сказать, миледи, что детям в нашем приюте поистине повезло, что у них  такая
щедрая и внимательная опекунша, как вы. Осмелюсь утверждать, что в Англии не
сыскать другого сиротского  приюта,  где  дети  имели  бы  лучшую  одежду  и
питание, чем наши сиротки, и все это благодаря вашей щедрости.
   Виктория улыбнулась и уже хотела  было  с  благодарностью  отказаться  от
любезного приглашения на ужин, но затем вдруг передумала и согласилась.  Она
послала одного из старших ребят в Уэйкфилд с запиской, в  которой  сообщала,
что остается на ужин у викария, затем облокотилась о ствол  дерева  и  стала
наблюдать,  как  дети  играют  в  пиратов,   одновременно   размышляя,   как
отреагирует Джейсон на ее отсутствие в этот вечер.
   По правде говоря, она не имела ни малейшего  представления,  озаботит  ли
это его. Жизнь с ним  становилась  все  непонятнее.  Помимо  драгоценностей,
которые он подарил ей раньше, у нее теперь были изумрудные сережки и браслет
под  стать  ожерелью,  бриллиантовые  подвески,  рубиновая  брошь  и   набор
бриллиантовых заколок для волос - по одной вещице за каждую из  пяти  ночей,
когда он занимался с ней  любовью.  Каждую  ночь  он  был  полон  страсти  и
нежности. Наутро он оставлял ей какую-нибудь драгоценность,  а  после  этого
напрочь вычеркивал ее из сердца и своей жизни до того момента, когда садился
с ней ужинать или снова ложился в постель.  В  результате  такого  поведения
мужа Виктория чувствовала все большую обиду на него и все большее  презрение
к драгоценностям.
   Возможно, ей было бы легче вынести его странное  отношение,  если  бы  он
постоянно работал,  но  это  было  не  так.  У  него  находилось  время  для
совместных верховых прогулок с Робертом Коллингвудам, для визитов к  соседям
и множества других вещей. Виктории же  уделялось  время  лишь  за  ужином  и
позднее - когда они ложились спать.  Мысль  о  том,  что  так  отныне  будет
проходить вся ее жизнь, сначала опечалила ее, а затем разозлила.  И  сегодня
она была достаточно сердита для того, чтобы намеренно поужинать вне дома.
   Было ясно, что Джейсона устраивает семейная жизнь, типичная для светского
общества, когда каждый из супругов живет сам  по  себе.  Она  понимала,  что
умудренные жизненным опытом люди не станут стеснять свободу друг друга,  это
считалось вульгарным и низменным. Они также не говорили друг другу о  любви,
но в этом отношении Джейсон повел себя очень странно.
   Он не велел ей любить его, однако каждую  ночь  часами  занимался  с  ней
любовью, заставляя се терять голову от наслаждения и каждый раз, без надежды
на взаимность,  произносить  слова  любви.  Чем  настойчивее  она  старалась
удержать при себе слова "я люблю тебя", тем более неистовым он становился  в
любовной игре, пока снова не добивался от нее  ненужного  ему  признания.  И
только тогда он позволял ей насладиться бурным апофеозом любви, что  всецело
зависело от него.
   Получалось так, что он вроде бы хотел, жаждал услышать от нее эти  слова,
но ни разу, даже в самом яром беспамятстве, не ответил тем же. Ее тело и  ее
сердце были порабощены им, он привязывал ее к себе  -  преднамеренно,  умно,
успешно, обволакивая ее путами неистового, страстного наслаждения, -  однако
сам отстранялся от нее. После недельных раздумий  Виктория  решила  так  или
иначе заставить его разделить ее чувства и признаться в этом. Она не верила,
не могла поверить, что он не любит ее, - она чувствовала это по нежности его
рук и страстности его губ. Кроме того, если бы он не хотел ее  любви,  то  с
какой стати намеренно заставлял ее повторять любовные слова?
   После  рассказа  капитана  Фаррела  ей  стала  понятна  боязнь   Джейсона
довериться кому бы то ни было. Она могла понять это, но была полна решимости
изменить такое положение вещей. Капитан Фаррел говорил, что Джейсон  полюбит
только раз.., раз и навсегда. Ей отчаянно хотелось, чтобы именно  она  стала
для  него  единственной  любовью.  Может  быть,  если  она  не   будет   так
легкодоступна, он поймет, что ему недостает ее, и даже признается ей в этом.
По крайней мере на это она надеялась, когда послала мужу вежливую записку  с
уведомлением о том, что не вернется домой к ужину.
   Виктория сидела как на иголках во время кукольного спектакля  и  позднее,
за ужином в доме викария,  и  с  нетерпением  ждала  момента  возвращения  в
Уэйкфилд, чтобы посмотреть, как Джейсон переносит ее отсутствие. Несмотря на
ее протесты, викарий  все-таки  поехал  проводить  ее  домой  и  всю  дорогу
рассказывал об опасностях, которые ожидают безрассудных женщин, рискующих  в
одиночестве совершать поездки по ночам.
   Мысленно ей уже рисовалась чудесная, хотя и  маловероятная  картина,  как
Джейсон, встав на одно колено, признается ей в любви,  говорит,  как  ужасно
скучал без нее за ужином...  Настроив  себя  таким  образом,  она  буквально
вихрем ворвалась в дом.
   Нортроп сообщил ей, что, узнав о ее намерении поужинать  в  гостях,  лорд
Филдинг поехал навестить соседей и еще не вернулся.
   Разочарованная, она ушла к себе, приняла ванну и помыла  голову.  Он  все
еще не возвращался, она легла и без всякого интереса полистала журнал. "Если
Джейсон решил таким образом отомстить мне, - с обидой думала она, -  то  ему
это удалось, но просто не может быть, чтобы он пустился во все тяжкие,  лишь
бы меня проучить".
   Уже был двенадцатый час, когда  Виктория  наконец  услышала  его  шаги  в
соседней комнате. Она мгновенно схватила журнал и сосредоточенно  уставилась
в него, как будто это было самое захватывающее чтиво. Через несколько  минут
Джейсон стремительно вошел к ней. На нем не  было  галстука,  белая  рубашка
была наполовину расстегнута и открывала поросль  темных  волос,  покрывавших
бронзовую от загара мускулистую грудь.  Он  выглядел  таким  мужественным  и
прекрасным, что  у  Виктории  пересохло  во  рту,  но  муж  сохранял  полную
невозмутимость.
   - Ты не вернулась домой к ужину, - проговорил он, встав возле ее кровати.
   - Да, - согласилась она, пытаясь быть такой же невозмутимой.
   - А почему?
   Она невинно посмотрела на него и повторила его собственное объяснение:
   - Я люблю общаться с людьми так же, как ты  любишь  работать.  -  Но,  не
выдержав спокойного тона, запальчиво добавила:
   - Я думала, что ты не будешь возражать!
   - А я и  не  возражаю  вовсе,  -  сказал  муж,  к  ее  разочарованию,  и,
целомудренно поцеловав ее в лоб, удалился к себе.
   Виктория уныло смотрела на  подушку,  на  которой  обычно  покоилась  его
голова. Она не могла поверить, что ему совершенно безразлично, ужинает она с
ним или нет. И еще ей не хотелось верить, что в эту ночь  он  намерен  спать
один. Поэтому она провела полночи без сна, прислушиваясь и  надеясь,  но  он
так и не пришел.
   Она ужасно чувствовала себя, когда просну