зностью,  Дженни  чувствовала
нарастающую  неприязнь  Стефана.  Она  догадывалась,  что  он   считает   ее
неблагоразумной. Может быть - если б  он,  всякий  раз  попадаясь  на  глаза
Дженни, так мучительно не напоминал ей о Ройсе, - она  приложила  бы  больше
стараний установить с ним такие же теплые отношения, как сложились у  нее  с
Годфри, Юстасом и Лайонелом. Эта троица осторожненько балансировала на  краю
широкой пропасти, которая пролегла между нею и Рейсом, но  из  их  поведения
явствовало, что они по крайней  мере  понимают  причины,  толкнувшие  ее  на
конфликт. Столь же определенно они были уверены  в  том,  что  разрыв  ее  с
Рейсом трагичен, но не безнадежен. Дженни не приходило в  голову,  что  брат
гораздо лучше друзей знал, как болезненно переживает Ройс этот разрыв и  как
глубоко сожалеет о содеянном.
   Причина сегодняшней доброжелательности Стефана не составляла  для  Дженни
тайны  -  вчера  отец  известил  ее  о  своем  прибытии,  и  Бренна  вложила
собственное послание, которое она, не читая, передала Стефану.
   Дженни отослала гонца обратно к отцу, сказав, что сегодня приедет к нему.
Ей хотелось  попытаться  объясниться  и  извиниться  за  чересчур  пылкое  и
несправедливое отношение к его намерению отправить ее в монастырь. Но  самое
главное, ради чего она здесь, -  попросить  у  него  прощения  за  невольное
пособничество в гибели Уильяма.
   Она не надеялась, что  отец  и  остальные  члены  клана  простят  ее,  но
чувствовала необходимость побеседовать. По  правде  сказать,  Дженни  скорей
ожидала, что с ней обойдутся как с отверженной, однако, останавливаясь перед
палатками Мерриков, сразу увидела, что этого не  произойдет.  Отец  стоял  у
входа в палатку, и прежде чем Стефан Уэстморленд успел спешиться и помочь ей
сойти с седла, лорд Меррик сам обхватил Дженнифер  за  талию.  Другие  члены
клана выскочили из шатров,  и  Дженни  вдруг  очутилась  в  объятиях,  и  ей
пожимали руку Гаррик Кармайкл и Холлис Фергюссон.  Даже  Малькольм  коснулся
ладонью ее плеча.
   - Дженни! - крикнула Бренна, когда смогла наконец подобраться к сестре. -
Я так по тебе скучаю, - призналась она, яростно тиская Дженни в объятиях.
   - И я по тебе, - отвечала Дженни охрипшим от переизбытка чувств голосом.
   - Заходи, моя дорогая,  -  настаивал  отец  и,  к  полнейшему  потрясению
Дженни, сам принялся извиняться за то, что ошибочно  истолковал  ее  желание
уйти в монастырь вместо того,  чтобы  жить  с  мужем.  Но  это  не  принесло
облегчения, а, напротив, только усугубило чувство вины.
   - Это принадлежало Уильяму, - сказал отец, протягивая ей резной кинжал. -
Я знаю, он любил тебя больше всех из нас, Дженнифер, и желал  бы,  чтобы  он
был у тебя. Ему хотелось бы, чтобы ты в его честь носила завтра этот  кинжал
на турнире.
   - Да... - сказала Дженни с полными слез глазами. - Я надену.
   Потом он рассказал, как им пришлось похоронить Уильяма в простой  могиле,
в неосвященной земле <В неосвященной земле хоронят умерших  без  покаяния  и
церковного отпущения.>; рассказал о  молитвах,  которые  они  произнесли  за
отважного будущего лорда Меррика. злодейски убитого во цвете лет.
   Когда он закончил, Дженни показалось, что Уильям вновь умер, -  так  живо
все это предстало в памяти.
   Когда настала пора уезжать, отец жестом указал на сундук в углу палатки.
   - Это вещи твоей матери, дорогая,  -  объяснил  он,  пока  отец  Бекки  с
Малькольмом выносили сундук наружу. - Я знал, что тебе захочется  их  иметь,
тем более раз ты вынуждена жить с убийцей своего брата. Они  утешат  тебя  и
будут напоминать, что ты  -  графиня  Рокбурн  и  всегда  ею  останешься.  Я
позволил себе, - добавил он, когда пришло время отъезда,  -  выбросить  твой
собственный стяг, стяг Рокбурнов  -  пусть  он  взовьется  средь  наших  над
павильоном на завтрашнем турнире. Я подумал, тебе захочется, чтобы он  стоял
там, над тобою, когда будешь  оттуда  смотреть,  как  мы  бьемся  с  убийцей
возлюбленного твоего брата Уильяма.
   Дженни была так удручена болезненными переживаниями и ощущением вины, что
едва могла говорить, а выйдя из палатки  отца  на  меркнущий  дневной  свет,
обнаружила, что все, кого она не увидела  по  приезде,  собрались  теперь  в
ожидании, когда можно будет ее поприветствовать. Казалось, сюда прибыла  вся
деревня близ Меррика имеете со всеми ее родичами мужского пола.
   - Мы скучаем по тебе, крошка, - сказал оружейник.
   - Мы заставим тебя  завтра  гордиться  нами,  -  объявил  дальний  кузен,
никогда прежде ее не любивший. - Точно так, как мы  сами  гордимся,  что  ты
шотландка!
   - Король Иаков, - объявил отец,  обращаясь  к  ней  доверительным  тоном,
который, однако, был хорошо слышен всем и каждому, -  просил  меня  передать
тебе его личные приветствия и сказать, что  он  заклинает  тебя  никогда  не
забывать гор и торфяников своей родины.
   - Не забывать? -  отвечала  Дженни  сдавленным  шепотом.  -  Как  я  могу
забыть?
   Отец обнимал ее долго и нежно, и  с  его  стороны  жест  этот  был  столь
необычным, что Дженни едва удалось сохранить самообладание и  удержаться  от
просьб не возвращаться в Клеймор.
   - Я надеюсь, - добавил он, подводя ее  к  лошади,  -  твоя  тетка  Элинор
надлежащим образом всех вас лечит?
   - Лечит нас?. - тупо переспросила Дженни.
   - Э-а-э... - Он быстро поправился и неопределенно уточнил:
   - ...готовит отвары и снадобья, находясь при тебе? Чтоб ты была здорова?
   Дженни с отсутствующим  видом  кивнула,  сжимая  кинжал  Уильяма,  смутно
припоминая многочисленные походы тетушки Элинор в лес за  травами.  Она  уже
садилась в седло, когда  отчаянный,  умоляющий  взгляд  Бренны  напомнил  ей
наконец об осторожно сформулированной просьбе сестры, переданной  на  словах
вчера вечером.
   - Отец, - сказала она, поворачиваясь к нему  и  искренне  желая  получить
благоприятный ответ, - нельзя ли Бренне поехать со мной и провести  вечер  в
Клейморе? Мы приехали бы на турнир вместе.
   Лицо отца на миг отвердело, потом на губах появилась слабая улыбка, и  он
тут же кивнул.
   - Ты можешь гарантировать  ее  безопасность?  -  спросил  он,  словно  бы
спохватившись.
   Дженни кивнула.
   Еще несколько минут после того, как Бренна и  Дженни  ускакали  со  своим
вооруженным эскортом, граф Меррик простоял у палатки с Малькольмом, наблюдая
за ними.
   - Как по-вашему, все получится? - спросил Малькольм, сверля спину  Дженни
холодным презрительным взглядом.
   Лорд Меррик кивнул и уверенно отвечал:
   - Ей напомнили о долге, а чувство долга  в  ней  таково,  что  преодолеет
любую похоть, какую она испытывает к  мяснику.  Она  будет  сидеть  в  нашем
павильоне, она будет радоваться не за англичан, а за нас на глазах у  своего
мужа и его народа.
   Не пытаясь скрыть ненависть к  сводной  сестре,  Малькольм  задал  подлый
вопрос:
   - Будет ли она радоваться, когда мы убьем его на поле?  Я  сомневаюсь,  В
ночь нашего приезда в Клеймор она чуть не кинулась к нему и буквально молила
простить за то, что упрашивала вас отослать ее в аббатство.
   Лорд Меррик повернулся кругом, и глаза его блестели как льдинки.
   - В ее жилах течет моя кровь. Дженни любит меня.
   Она покорится моей воле - уже покорилась, хоть и не поняла этого.
   Двор был залит  оранжевым  пламенем  факелов  и  переполнен  улыбающимися
гостями и восхищенными слугами, наблюдающими, как Ройс  посвящает  в  рыцари
оруженосца Годфри. Ради безопасности присутствующих  шести  сотен  гостей  и
трех сотен вассалов и слуг решено  было  провести  эту  часть  церемонии  во
дворе, а не в церкви.
   Дженни тихо стояла недалеко от центра,  с  почти  незаметной  улыбкою  на
устах, и печали ее отступили на время под воздействием торжественного обряда
и присущей ритуалу  помпезности.  Оруженосец,  мускулистый  юноша  по  имени
Бадрик, стоял на коленях перед Рейсом, обряженный  в  символическую  длинную
белую тунику, красный плащ с капюшоном и черный камзол. Он  сутки  постился,
провел Ночь в церкви в молениях и раздумьях, на восходе  солнца  исповедался
брату Грегори, прослушал мессу и причастился Святых даров.
   В данный момент другие рыцари и несколько леди из числа гостей  совершали
обряд "вооружения" - каждый из них выносил по одной принадлежности новеньких
сверкающих доспехов и складывал рядом с Бадриком к ногам Ройса.  Когда  была
принесена и положена последняя,  Ройс  поднял  глаза  на  Дженни,  державшую
золотые шпоры, главный символ рыцарства.
   Подхватив длинную юбку  зеленого  бархатного  платья,  Дженни  шагнула  и
положила их на траву у ног Ройса. Наклоняясь, она взглянула на золотые шпоры
на кожаных, натянутых до колен сапогах Ройса и вдруг подумала, было  ли  его
посвящение в рыцари на поле битвы при Босворте хоть  сколько-нибудь  похожим
на это грандиозное торжество.
   Годфри улыбнулся ей, выступил вперед, неся на вытянутых руках последнюю и
самую важную деталь снаряжения - меч. После того как и меч занял свое  место
рядом с Бадриком, Ройс задал юноше три  вопроса  тихим  и  строгим  голосом.
Похоже, что ответы Бадрика явно удовлетворили  Ройса,  и  он  кивнул.  Засим
последовала традиционная акколада <Акколада - здесь  ритуальная  пощечина  в
обряде посвящения в рыцари.>; Дженни невольно затаила  дыхание,  когда  Ройс
широко размахнулся и звонко ударил Бадрика по лицу.
   Брат Грегори быстро огласил церковное благословение новому рыцарю, воздух
наполнился радостными криками, сэр Бадрик поднялся, и к нему  подвели  коня.
Соблюдая традицию, он взлетел в седло  без  помощи  стремян  и  достойнейшим
образом объехал переполненный двор, швыряя слугам монеты.
   Леди  Катарина  Мельбрук,  симпатичная  брюнетка,  всего  чуточку  старше
Дженни, подошла к ней и  улыбнулась,  наблюдая  за  гарцующим  на  коне  под
аккомпанемент менестрелей рыцарем. На прошлой  неделе  Дженни  с  изумлением
обнаружила, что кое-кто из англичан нравится ей,  и  изумилась  еще  больше,
когда показалось, что и они ее приняли.
   Подобное отношение к ней так разительно отличалось  от  их  поведения  на
свадебном вечере в Меррике, что у нее остались  кое-какие  сомнения  на  сей
счет.  Однако  Катарина  Мельбрук  стала  единственным  исключением,  заводя
откровенные и дружелюбные разговоры,  и  Дженни  полюбила  ее  и  прониклась
доверием с самого первого дня, когда та, хохоча, заявила:
   - Слуги болтают, будто вы - нечто среднее между  ангелом  и  святой.  Нам
рассказывали, - поддразнила она, - как вы два дня назад  разжаловали  своего
управляющего  за  то,  что  он  высек  кого-то  из  ваших  вассалов.   А   с
провинившимся пареньком, поразительно метким охотником, обошлись  более  чем
милосердно.
   С этого момента завязалась их дружба, и Катарина постоянно оказывалась  у
Дженни под рукой, помогая вести дела и распоряжаться слугами,  когда  они  с
тетушкой Элинор разрывались на части.
   В данный момент она отвлекла внимание Дженни  от  сэра  Бадрика,  шутливо
заметив:
   - Известно ли вам, что ваш супруг и сейчас сверлит вас взглядом,  который
даже мой совершенно неромантический муж называет "нежным"?
   Дженни невольно устремила взор  в  ту  сторону,  куда  смотрела  Катарина
Мельбрук. Ройса окружала толпа гостей, среди которых был и лорд Мельбрук,  и
он, кажется, был поглощен завязавшейся среди мужчин беседой.
   - Он отвернулся  в  тот  самый  момент,  как  вы  взглянули,  -  фыркнула
Катарина. - Однако вчера вечером он  смотрел  совсем  по-иному,  когда  лорд
Брафтон таскался за вашими юбками. То был взгляд бешеного  ревнивца.  Кто  б
мог подумать, - перескакивая с одного на другое,  болтала  она,  -  что  наш
дикий Волк станет ласковее ручного котенка меньше чем за  два  месяца  после
женитьбы?
   - Он не котенок, - возразила Дженни с  таким  чувством,  что  у  Катарины
вытянулось лицо.
   - Я... пожалуйста, Дженни, простите меня, ведь вы в самом деле  попали  в
ужасное положение. Мы все понимаем, поверьте.
   Глаза Дженни тревожно расширились при мысли о том, что ее чувства к Ройсу
каким-то образом могли стать общим достоянием. Несмотря на  отчуждение,  они
более двух недель назад, когда в ворота  начали  въезжать  нежданные  гости,
прибывающие  на  турнир,  договорились  не  посвящать  посторонних  в   свои
разногласия.
   Все понимаете? - осторожно переспросила Дженни. - Что именно?
   - Ну, как трудно вам будет завтра... сидеть на турнире на галерее мужа  и
оказывать ему знаки внимания на глазах у своих родичей.
   - Я этого делать не собираюсь, - со спокойной решимостью заявила Дженни.
   -  Дженни,  но  не  собираетесь  же  вы  сесть  на  другой  стороне...  с
шотландцами?
   - Я и есть шотландка, - провозгласила Дженни.  но  внутри  у  нее  что-то
мучительно сжалось. - Теперь вы Уэстморленд... Сам  Господь  заповедал  жене
прилепиться к мужу! - Прежде чем Дженни смогла ответить,  Катарина  схватила
ее за плечи и отчаянно проговорила:
   - Вы даже не  представляете,  что  наделаете,  если  публично  уйдете  на
сторону его противников! Дженни, здесь  Англия,  а  ваш  муж  -  это...  это
легенда! Вы выставите его на посмешище! Все, кто успел полюбить вас,  сменят
любовь на ненависть, пусть даже в тот же момент будут презирать вашего мужа,
не сумевшего покорить собственную жену! Пожалуйста... я умоляю,  не  делайте
этого!
   - Я... мне надо напомнить мужу о времени, - безнадежно отвечала Дженни. -
Еще не зная, что у нас будет столько гостей, мы отвели этот вечер  вассалам,
прибывшим в Клеймор для принесения присяги на верность.
   Торчавшие позади нее слуги глядели ей вслед как побитые, потом кинулись к
кузнецу, стоявшему в компании двух десятков конюших из Клеймора.
   - Ее лордство, - не веря самому себе,  выпалил  один  из  слуг,  -  будет
завтра сидеть с шотландцами. Она усядется против нас!
   - Врешь! - взорвался юный лакей, обожженную руку  которого  Дженни  вчера
самолично лечила и перевязывала. - Она никогда так не сделает. Она наша.
   -  Милорд,  -  молвила  Дженни,  добравшись  до  Ройса,  и  он  мгновенно
повернулся к ней, оборвав лорда Мельбрука посреди фразы, - вы  сказали...  -
попыталась напомнить она, не в силах выбросить из головы слова  Катарины  об
обращенном на нее взгляде мужа.
   "Похоже, - опасливо думала Дженни, - что-то  такое  в  глазах  его  есть,
когда он вот так смотрит..."
   - Что я сказал? - спокойно переспросил он.
   - Вы сказали, что обычно все рано ложатся накануне  турнира,  -  пояснила
Дженни, приходя в себя и принимая то самое  любезно-безразличное  выражение,
которое  пыталась  сохранять  при  нем  после  смерти  Уильяма.  -  И  ежели
собираетесь предоставить всем такую  возможность,  разумно  было  б  принять
присягу на верность и покончить с этим, покуда не слишком поздно.
   - Вы себя плохо чувствуете?  -  спросил  он,  оглядывая  ее  прищуренными
глазами.
   - Нет, - солгала Дженни. - Просто устала. Вассальную присягу принимали  в
большом зале, где собрались все феодалы Ройса. Почти целый час Дженни стояла
с Катариною, Бренной, сэром Стефаном и другими, наблюдая, как каждый  вассал
Ройса подходит к нему в свой черед. В согласии с  древней  традицией  каждый
опускался пред ним на колено, вкладывал обе руки  в  ладони  Ройса,  покорно
склонял главу и клялся в верности. Сей акт повиновения  нередко  изображался
на портретах высокопоставленных дворян с их подданными, и сюжет  моментально
угадывался благодаря характерным позам. Дженни всегда считала обряд чересчур
и без всякой надобности унижающим вассала. При мерно то же самое чувствовала
и Катарина Мельбрук, которая тихонько заметила:
   - Это, наверное, весьма унизительная процедура, - Так и  должно  быть,  -
заявил лорд Мельбрук, явно не разделяющий неблагоприятного  мнения  жены.  -
Впрочем, стоял же я точно в такой самой позе перед королем  Генрихом,  стало
быть, это не столь уж позорно, как вам, леди, кажется. Однако, -  оговорился
он после минутного размышления, - возможно, все  выглядит  несколько  иначе,
когда вы - дворянин, преклоняющий колена перед государем.
   Как только последний феодал, встав  на  колени,  принес  присягу,  Дженни
тихонько извинилась и  проскользнула  наверх.  Не  успела  Агнес  помочь  ей
переодеться в ночные одежды из мягкого белого  батиста  с  вышитыми  розовым
шелком розами, как в дверь спальни, постучавшись, вошел Ройс.
   - Я спущусь к леди Элинор узнать, не требуюсь ли ей,  -  доложила  Дженни
Агнес и присела в поспешном реверансе перед Рейсом.
   Сознавая,  что  батистовая  рубашка  почти  прозрачна,  Дженни   схватила
бархатный серебристый купальный халат и быстро накинула  на  себя.  Ройс  не
усмехнулся над этим стыдливым жестом, не поддразнил  ее  на  сей  счет,  как
обязательно сделал бы в счастливые времена, и Дженни отметила, что  красивое
лицо его осталось совершенно бесстрастным.
   - Я хочу поговорить с вами, - спокойно  начал  он,  пока  она  завязывала
халат. - Во-первых, о кокардах, которые вы вручили крестьянам...
   - Если вы сердитесь из-за этого,  я  не  стану  вас  упрекать,  -  честно
сказала Дженни. - Я должна была сперва посоветоваться с  вами  или  с  сэром
Альбертом. Тем более что раздавала их от вашего имени. Но вас в то время  не
оказалось, а я... я не люблю сэра Альберта.
   - Я далек от того, чтоб сердиться, Дженнифер, - вежливо проговорил он.  -
И после турнира сменю Пришема. Собственно, я пришел сюда  поблагодарить  вас
за то, что  вы  столь  мудро  разрешили  эту  проблему.  А  больше  всего  я
благодарен вам  за  то,  что  не  выказали  перед  моими  крепостными  своей
ненависти ко мне. В сущности,  вы  совершили  прямо  противоположное.  -  Он
взглянул на дверь, в  которую  только  что  выскочила  Агнес,  и  иронически
заметил:
   - Никто больше не крестится, проходя мимо меня. Даже ваша горничная.
   Дженни, не имевшая понятия, что он подмечал это прежде, не смогла найтись
с ответом.
   Он поколебался и сообщил, презрительно скривив губы:
   - Ваш отец, ваш брат и трое  других  Мерриков  по  очереди  вызвали  меня
завтра на поединок.
   Почти осязаемое ощущение его присутствия, терзавшее Дженни  с  той  самой
минуты, как Катарина отметила  устремленный  на  нее  нежный  взгляд  Ройса,
исчезло при следующих его словах:
   - Я принял вызов.
   - Естественно, - бросила она с нескрываемой колкостью.
   - У меня не было выбора, - натянуто  объяснил  он.  -  Я  получил  особое
распоряжение своего короля не уклоняться от поединков с вашими родичами.
   - У вас будет весьма нелегкий день, - отозвалась она, пронзая его ледяным
взглядом. Все знали, что Шотландия и Франция выставляют от себя  двух  своих
первых рыцарей, с которыми Ройс завтра  тоже  должен  сразиться.  -  Сколько
всего вызовов вы приняли?
   - Одиннадцать, - безразлично ответил он, - вдобавок к турниру.
   -  Одиннадцать,  -  повторила   Дженни   уничижительным   тоном,   полным
разочарования и бесконечного горя от его предательства. - Обычное дело.  Как
я понимаю, вам надобно проявить  вчетверо  больше  жестокости,  чем  другим,
чтобы почувствовать себя храбрым и сильным?
   Кровь отхлынула от его лица.
   - Я ответил лишь на те вызовы, принять которые  мне  особо  приказано.  И
отклонил больше двух сотен других.
   Десятки саркастических замечаний готовы  были  сорваться  с  ее  губ,  но
Дженни просто смотрела на него и чувствовала, что в  ней  все  умерло.  Ройс
повернулся, чтобы уйти, но попавшийся вдруг на глаза Дженни кинжал  Уильяма,
лежавший на сундуке у стены, вселил в нее почти отчаянное желание  оправдать
действия своего погибшего брата. Когда муж ее потянулся к ручке  двери,  она
заговорила:
   - Я все думала, вспоминала и поняла, что Уильям мог  вытащить  кинжал  не
потому, что собирался пустить его в ход, а  из  предосторожности,  оставаясь
наедине с вами в зале. А может быть, ради моей безопасности. В тот миг  было
ясно, что вы гневались на меня. Но он никогда не  попытался  бы  напасть  на
вас... со спины... никогда.
   Это