рвавшиеся  из  ее  сердца  наружу,  Виктория
посмотрела на отца сквозь мокрый туман слез и  дотронулась  своей  маленькой
ладошкой до его прекрасного лица.
   - Когда я выйду замуж, папа, - всхлипнула она, - я выберу того, кто будет
в точности таким, как ты.
   Он мягко улыбнулся, но вместо прямого ответа лишь заметил:
   - Понимаешь, не все так уж скверно. У нас есть Дороти и  ты,  которых  мы
любим, и эту любовь мы разделяем с твоей матерью.
   Заря едва тронула небосклон, когда Виктория выскользнула  из  дома  после
бессонной ночи, которую провела, уставившись в потолок над кроватью.  Одетая
в красный плащ и темно-синюю шерстяную юбку для верховой  езды,  она  вывела
своего индейского пони из конюшни и легко вскочила в седло.
   В полутора километрах от дома она подъехала к ручью,  протекавшему  вдоль
шоссе, которое вело в деревню, и слезла с пони. Понуро пройдя по  скользкому
заснеженному  берегу,  девушка  уселась  на  плоский  валун.  Она  задумчиво
смотрела на серую воду ручья, неспешно струившегося меж ледяных глыб.
   Небо стало желтым, а затем розовым, пока она так сидела, пытаясь  вернуть
себе тот душевный покой и радость, которые переполняли  ее  всегда  на  этом
месте в момент зарождения нового дня. Из-за деревьев  по  соседству  шмыгнул
кролик; позади нее послышалось тихое посапывание лошади и ее осторожные шаги
вниз по крутому склону. Не успела легкая усмешка коснуться губ Виктории, как
мимо ее плеча пролетел снежок; она чуть отклонилась.
   - Промазал, Эндрю, - не оборачиваясь, проронила  она.  Затем  в  ее  поле
зрения появилась пара блестящих коричневых сапог.
   - Рановато ты сегодня поднялась,  -  сказал  Эндрю,  ухмыляясь  при  виде
изящной молоденькой красавицы, восседавшей  на  камне.  Рыжие  с  золотистой
искрой волосы Виктории были зачесаны назад, закреплены черепаховым гребешком
на затылке и каскадом ниспадали на плечи.  Ее  ярко-синие,  слегка  раскосые
глаза по цвету напоминали анютины  глазки  и  обрамлялись  длинными  густыми
ресницами. Hoc - маленький, абсолютно правильный, аккуратные скулы, цветущие
щеки, а в середине подбородка - крошечная, но интригующая ямочка.
   Предвестием красоты отдавала каждая линия и каждая черточка лица девушки,
но было очевидно, что ее красоте суждено стать скорее  экзотической,  нежели
хрупкой, скорее живой, нежели девственно-чистой, как было очевидно и то, что
ее маленький подбородок свидетельствовал об  упрямстве,  а  в  ее  блестящих
глазах постоянно искрился смех. Однако в эго утро в ее глазах не было  видно
обычного блеска.
   Виктория наклонилась, зачерпнула ладонью снег  и  слепила  снежок.  Эндрю
непроизвольно пригнул голову, но вместо того, чтобы запустить снежок в него,
как она обычно поступала, девушка бросила  его  в  ручей  -  Что  случилось,
ясноглазка? - поддел он. - Боишься промазать?
   - - Конечно, нет, - уныло сказала она.
   - Подвинься и дай мне сесть. Виктория подвинулась, он  сел  и  озабоченно
вгляделся в ее опечаленное лицо.
   - Что тебя так беспокоит?
   Виктория почувствовала самое настоящее искушение  довериться  ему.  Пятью
годами старше ее, Эндрю в свои двадцать лет был умен не по возрасту. Он  был
единственным  ребенком  самой  состоятельной  жительницы   деревни,   вдовы,
отличавшейся  неважным  здоровьем.  Она,  с  одной  стороны,  как  настоящая
собственница цеплялась за своего единственного сына, с другой  -  переложила
на него всю ответственность за  ведение  хозяйства  в  их  огромном  доме  и
управление тысячей акров прилегающей к нему земли.
   Приподняв голову Виктории за подбородок, Эндрю встретился с ней глазами.
   - Скажи мне, - мягко попросил он.
   Перед этой повторной просьбой ее страдающая душа не могла устоять.  Эндрю
был другом. За то время, что  они  были  знакомы,  он  научил  ее  рыбачить,
плавать, стрелять из пистолета и жульничать в карточной игре - последнее, по
его словам, было необходимо  для  того,  чтобы  она  могла  отличить,  когда
обманывают ее.
   Виктория вознаградила труды друга тем, что научилась лучше  его  плавать,
стрелять и жульничать. Они были друзьями, и она знала,  что  может  доверить
ему почти все. Однако она не могла решиться на то,  чтобы  обсуждать  с  ним
вопросы отношений между родителями. Вместо этого она  заговорила  о  другом,
также тревожившем ее, - о предупреждении отца.
   - Эндрю, - нерешительно начала она, - как узнать, что тебя любят? Я  имею
в виду настоящую любовь.
   - А кто именно тебя интересует?
   - Тот человек, за которого я выйду замуж. Будь  она  малость  постарше  и
чуть  более  искушена,  ей  не  составило  бы  труда  разгадать   выражение,
появившееся в золотисто-карих глазах  перед  тем,  как  Эндрю  быстро  отвел
взгляд в сторону.
   - Тот человек, за которого ты выйдешь, будет любить тебя, - пообещал  он.
- Ручаюсь за это.
   - Но он должен любить меня по крайней мере так же, как я полюблю его.
   - Так и будет.
   - Возможно, но как я смогу определить это? Эндрю  бросил  на  нее  острый
вопрошающий взгляд.
   - А что, какой-то местный парень докучает твоему  папе  просьбами  выдать
тебя за него? - чуть ли не разгневанно спросил он.
   - Конечно, нет! - усмехнулась девушка. - Мне  всего  пятнадцать,  а  папа
убежден,  что  мне  следует  подождать  до  восемнадцати,  чтобы   я   могла
разобраться в своих чувствах.
   Он посмотрел на ее маленький упрямый подбородок и хмыкнул:
   - Если доктора Ситона заботит только то, чтобы  ты  разобралась  в  своих
чувствах, то он мог бы позволить тебе обручиться хоть завтра.  Ты  научилась
разбираться в этом, еще когда тебе было десять лет от роду.
   - Ты прав, - призналась она с веселой откровенностью. С минуту  помолчав,
Виктория беззаботно спросила:
   - Эндрю, а тебе самому интересно, на ком ты женишься?
   - Нет, - ответил он со странной усмешкой, глядя на другую сторону ручья.
   - Почему же?
   - Потому что я уже знаю это. Пораженная таким  удивительным  откровением,
Виктория круто повернулась к нему:
   - Так ты знаешь? Правда? Скажи мне! Я с ней знакома? Когда он не ответил,
Виктория искоса бросила на него глубокомысленный взгляд и  начала  энергично
лепить твердый шарик из снега.
   - Ты собираешься сунуть его мне за шиворот? - весело спросил Эндрю, в  то
же время настороженно следя за ее действиями.
   - Конечно, нет, - ответила девушка, и  в  ее  глазах  замерцали  задорные
огоньки. - Просто я хочу заключить с тобой пари. Если я попаду снежком вон в
тот камешек, что лежит на самом дальнем валуне, то ты должен будешь  назвать
мне ее имя.
   - А если попаду я? - бросил он ей вызов.
   - Тогда имя может быть вымышленным, - великодушно заявила она.
   - Я совершил ужасную ошибку, научив тебя азартным играм, - хмыкнул юноша,
но не устоял перед ее обезоруживающей улыбкой.
   Снежок Эндрю пролетел  буквально  в  нескольких  сантиметрах  от  далекой
мишени. Виктория тщательно прицелилась и бросила свой снежок, который угодил
точно в цель с такой силой, что камень скатился с валуна.
   - Я также совершил ужасную ошибку, когда научил тебя играть в снежки.
   - Я всегда умела в них играть, - нахально заявила девушка, упирая руки  в
бедра. - Итак, на ком ты собираешься жениться?
   Сунув руки в карманы, Эндрю  ухмыльнулся,  взирая  на  ее  очаровательное
личико.
   - А как ты, синеглазка, думаешь, на ком?
   - Не знаю, - серьезно ответила Виктория, -  но  надеюсь,  она  особенная,
потому что ты и сам особенный.
   - Она и есть особенная, - заверил он ее. -  Настолько  особенная,  что  я
постоянно думал о ней, когда в зимние  месяцы  находился  далеко  отсюда,  в
школе. По существу, я рад тому, что теперь живу дома, так как могу  ее  чаще
видеть.
   - Кажется, она  довольно  мила,  -  поджимая  губы,  допустила  Виктория,
неожиданно почувствовав безотчетную злость к неизвестной девушке.
   - Я бы сказал, что она скорее прекрасна, чем довольно мила. Она нежная  и
одухотворенная, очаровательная и непринужденная, любезная и упрямая. Каждый,
кто знакомится с ней, тут же влюбляется.
   - Ну хорошо, тогда объясни мне, ради Бога, почему ты  не  женишься  и  не
решишь этот вопрос раз и навсегда? - мрачно поинтересовалась Виктория.
   У Эндрю дрогнули губы, и необычным для него ласковым жестом он дотронулся
до ее густых шелковистых волос.
   - Потому, - нежно шепнул юноша, - что она еще слишком молода.  Понимаешь,
отец хочет, чтобы она подождала, пока ей минет восемнадцать лет и она сможет
разобраться в своих чувствах.
   Огромные синие  глаза  девушки  округлились,  когда  она  вглядывалась  в
красивое лицо друга.
   - Ты имеешь в виду меня? - растерянно пролепетала она.
   - Тебя! - торжественно подтвердил он. - И только тебя.
   Душевное равновесие Виктории, оказавшееся под угрозой после того, что она
видела и слышала накануне вечером, неожиданно  восстановилось,  и  ей  вновь
стало безопасно, надежно и тепло.
   - Спасибо тебе, Эндрю, - необычайно робко поблагодарила девушка. А затем,
как это с  ней  не  раз  бывало,  молниеносно  превратившись  из  девушки  в
прелестную, благовоспитанную молодую женщину, мягко добавила:
   - Как чудесно будет выйти замуж за моего лучшего дорогого друга!
   - Мне не следовало бы ставить тебя в известность об  этом,  не  поговорив
предварительно с твоим отцом. А этого я не могу сделать еще целых три года.
   - Ты ему приглянулся, - заверила  девушка.  -  Когда  подойдет  срок,  он
нисколько не будет против. Да и как бы он мог возражать,  если  вы  оба  так
похожи?
   Вскоре Виктория вскочила в седло, чувствуя себя бодрой  и  радостной,  но
радость угасла, как только она открыла заднюю дверь дома и  вошла  в  уютную
комнатушку, служившую для семьи одновременно и кухней, и гостиной.
   Мать склонилась над плитой; ее волосы были стянуты в аккуратный  узел,  а
простенькое платье - чистое и выглаженное. На крючьях над очагом в  отменном
порядке  висели  ситечки,  половники,  терки,  ножи  и  воронки.  Все   было
аккуратным и чистеньким, как всегда у ее матери. Отец уже сидел за столом за
чашкой кофе.
   Глядя на них, Виктория почувствовала смущение, тоску и обиду на  мать  за
то, что она отказывала ее замечательному отцу в любви, которой он безуспешно
добивался и в которой так нуждался.
   Поскольку ранние прогулки дочери были довольно обычным делом, ни мать, ни
отец не выказали никакого удивления в связи с ее появлением.  Оба  взглянули
на нее, улыбнулись и пожелали доброго утра. Виктория ответила на приветствие
отца, улыбнулась младшей сестре Дороти, но не могла заставить  себя  поднять
глаза на мать. Вместо этого она подошла к кухонным полкам, достала посуду  и
начала по всем правилам сервировать стол - формальность, на которой ее  мать
- до мозга костей англичанка - твердо настаивала  как  на  "необходимой  для
цивилизованной обеденной церемонии".
   Виктория  сновала  между  полками  и  столом,   чувствуя   напряжение   и
неловкость, но когда заняла свое место,  враждебность  к  матери  постепенно
начала сменяться жалостью к ней.
   Она наблюдала, как Кэтрин Ситон всеми способами старается загладить  свою
вину перед мужем,  весело  заговаривая  с  ним,  заботливо  обслуживая  его,
наполняя чашку дымящимся кофе,  подавая  кувшинчик  со  сливками,  предлагая
добавить свежеиспеченных булочек, и все это не останавливаясь ни на  секунду
и снуя, как челнок, между столом и плитой, на которой готовился его  любимый
завтрак - вафли.
   Виктория  поглощала  еду  без  единого  слова,   чувствуя   себя   ужасно
беспомощной; ее мозг лихорадочно  работал  в  поиске  какого-нибудь  способа
утешить отца в его несчастливом браке.
   Решение пришло в тот момент, когда он встал и сообщил, что едет на  ферму
Джонсона проверить, как заживает сломанная  рука  маленькой  Энни.  Виктория
вскочила из-за стола.
   - Я еду с тобой, папа. Мне давно хотелось попросить, чтобы ты научил тебе
помогать.
   Родители одновременно удивленно посмотрели на нее, ибо еще никогда она не
проявляла ни малейшего интереса  к  медицине.  По  существу,  до  этого  дня
старшая дочка была хорошеньким  беззаботным  ребенком,  чья  жизнь  состояла
исключительно из веселых забав и эпизодических шалостей. Однако ни один,  ни
другая не высказали никаких возражений.
   Виктория всегда была близка с отцом. Но с  этого  дня  они  стали  просто
неразлучны. Она  сопровождала  его  повсюду,  и  хотя  он  категорически  не
позволял ей помогать при лечении пациентов мужского пола, доктор  Ситон  был
более чем счастлив принимать ее помощь во всех других случаях.
   Ни он, ни она никогда не возвращались к печальной теме, которую обсуждали
в  тот  злосчастный  рождественский  вечер.  Вместо  этого   они   заполняли
совместное   времяпрепровождение   приятными    беседами    и    дружелюбным
подшучиванием, ибо, несмотря на душевный надлом, Патрик Ситон был человеком,
знавшим цену шутке.
   Виктория уже  в  этом  возрасте  выделялась  среди  прочих  поразительной
красотой, унаследованной от матери, и юмором и  мужеством,  доставшимися  от
отца. Теперь же она училась у него также умению  сострадать  и  быть  верной
идеалам.
   Еще будучи маленькой, она  заслужила  любовь  жителей  деревни  благодаря
своей красоте и лучезарной улыбке, перед которой  невозможно  было  устоять.
Они любили ее, пока она была прелестной  беззаботной  девчушкой;  а  теперь,
когда она превратилась в прекрасную леди, они обожали  ее  за  то,  что  она
помогала отцу лечить болезни и подбадривала его пациентов.

Глава 2

   - Виктория, ты действительно уверена, что твоя мать никогда не  упоминала
имени герцога Атертона или герцогини Клермонт?
   Виктория попыталась сосредоточиться и отогнать от  себя  мрачное  видение
похорон  родителей.  Она  устремила  взор  на  пожилого  седовласого  врача,
сидевшего за кухонным столом напротив нее. Будучи старинным другом ее  отца,
доктор Морисон принял  на  себя  ответственность  за  устройство  девочек  и
обслуживание пациентов доктора Ситона до прибытия нового врача.
   - Все, что мы с Дороти знали, так это то, что мама из Англии, и  что  она
отдалилась от своей семьи. Она никогда не говорила о ней.
   - Может быть, у папы остались родственники в Ирландии?
   - Папа вырос там в сиротском приюте. У него  не  было  родителей.  -  Она
вдруг вскочила. - Можно предложить вам кофейку, доктор Морисон?
   - Хватит хлопотать вокруг меня, пойдите-ка вместе  с  Дороти  во  двор  и
посидите на солнышке, - мягко проворчал доктор  Морисон.  -  Ты  бледна  как
полотно.
   - Прежде чем я пойду, скажите, может быть, вам что-то нужно? - настаивала
Виктория.
   - Мне бы нужно сбросить годков этак двадцать,  -  ответил  он  с  мрачной
ухмылкой, затачивая гусиное перо. - Я слишком стар, чтобы справиться с такой
нагрузкой - лечением пациентов твоего отца. У себя в  Филадельфии  я  привык
частенько посиживать у камина с  хорошей  книгой  в  руках,  уперев  ноги  в
горячие кирпичи. Не могу даже представить себе, как  я  буду  справляться  с
этими делами еще в течение целых четырех месяцев до приезда нового врача.
   - Я очень сочувствую вам, доктор,  -  огорченно  согласилась  девушка.  -
Знаю, что это крайне тяжело для вас.
   - Тебе и Дороги намного тяжелее, - заметил добрый старый врач. - А теперь
бегите во двор и прихватите малость тепла  от  чудесного  зимнего  солнышка.
Ведь это такая редкость, чтобы в январе выдался такой теплый день. А пока вы
там будете, я накропаю письма вашим родичам.
   Всего неделя прошла с того дня, когда доктор  Морисон  приехал  навестить
Ситонов и стал свидетелем несчастного  случая:  коляска,  на  которой  ехали
Патрик Ситон с женой, свалилась с речного  обрыва  и  перевернулась.  Патрик
погиб на месте, а Кэтрин долго  не  приходила  в  сознание  и  на  отчаянные
расспросы доктора Морисона о ее родственниках в Англии успела лишь  невнятно
прошептать:
   - ..Бабушка.., герцогиня Клермонт.
   А затем, перед самой смертью, она прошептала другое имя: "Чарльз".
   Доктор Морисон умолял ее сказать его полное  имя,  и  затуманенные  глаза
Кэтрин на секунду открылись.
   - Филдинг, - выдохнула она. - Герцог... Атертон.
   - Кем он вам приходится? - тут же спросил врач. После  долгой  паузы  она
чуть слышно вымолвила:
   - Кузен...
   Теперь доктору Морисону выпала трудная задача найти адреса и связаться  с
этими родственниками, чтобы выяснить, желает ли кто-нибудь из них принять на
свое попечение Викторию и Дороти. Задача  тем  более  затруднительная,  что,
насколько понимал старый врач, ни герцог Атертон, ни герцогиня  Клермонт  не
имели ни малейшего представления  о  существовании  девочек.  С  решительным
видом доктор обмакнул перо в чернильницу, проставил  дату  в  верхней  части
листа и сморщил в раздумье лоб.
   - Как следует обратиться к герцогине? - спросил он пустую комнату.  После
длительных размышлений решение пришло ему на ум, и он начал письмо.

   "Уважаемая герцогиня!
   Передо мной стоит неприятная задача сообщить  Вам  о  трагической  гибели
Вашей внучки Кэтрин Ситон, а также о том, что  две  дочери  миссис  Ситон  -
Виктория и Дороти  -  временно  оказались  на  моем  попечении.  У  меня,  к
сожалению, нет возможности должным образом позаботиться о  двух  осиротевших
молодых леди.
   Перед смертью миссис Ситон упомянула лишь два  имени  -  Ваше  и  Чарльза
Филдинга. Поэтому я пишу Вам и сэру Филдингу в надежде,  что  кто-нибудь  из
вас либо вы вместе будете рады приютить у себя дочерей миссис Ситон.  Должен
сказать, что больше девочкам некуда податься. К сожалению, у  них  почти  не
осталось средств, и они крайне нуждаются в устройстве".

   Доктор Морисон откинулся на спинку  стула  и,  наморщив  лоб,  озабоченно
перечитал письмо. Раз герцогиня не была осведомлена о существовании девочек,
можно предположить, что старая леди не пожелает приютить их у себя, не  зная
о том, что они собой представляют.
   Обдумывая, как получше описать их, он повернулся и посмотрел  через  окно
на сестер.
   Поникшая Дороти неподвижно сидела на качелях. Виктория чертила что-то  на
листе, видимо, пытаясь рассеять грустные мысли.
   Доктор Морисон решил сначала дать описание  Дороти,  поскольку  это  было
проще.

   "Дороти - хорошенькая девушка, у  нее  соломенно-желтые  волосы  и  синие
глаза. У нее мягкий характер, она хорошо воспитана и привлекательна. В  свои
семнадцать лет она почти созрела для замужества, но  не  проявляет  заметной
склонности ни к одному из молодых людей в о круге..."

   Доктор Морисон сделал паузу  и  глубокомысленно  поскреб  подбородок.  По
правде говоря, многие молодые люди округи влюблены в Дороти. И  разве  можно
их упрекнуть за это?  Она  миленькая,  веселая,  добрая.  Да  у  нее  просто
ангельский  характер,  решил  доктор  Морисон,  довольный  тем,  что   нашел
правильные слова для ее описания.
   Но когда он перешел к Виктории,  его  седые  кустистые  брови  озадаченно
сошлись у переносицы, ибо, несмотря  на  то  что  она  была  его  любимицей,
описать ее было гораздо сложнее. Цвет ее волос  не  был  золотистым,  как  у
Дороти, но, если быть точным,  не  был  и  рыжим;  пожалуй,  он  великолепно
сочетал в себе то и другое.
   Дороти была славной девчушкой, обаятельной,  скромной  молодой  леди,  на
которую оборачивались все местные парни. Из нее вышла бы  идеальная  жена  -
добрая, нежная, мягкая и послушная.  Короче,  она  относилась  к  тому  типу
женщин, которые никогда не станут  перечить  или  пытаться  брать  верх  над
мужем.
   Что же касается Виктории, то она проводила уйму времени с отцом и в  свои
восемнадцать обладала живым,  активным  умом  и  поразительной  способностью
принимать самостоятельные решения.
   Дороти станет думать так, как подскажет ей муж, и делать то,  что  он  ей
укажет, в то время как Виктория доверится лишь своей  собственной  голове  и
поступит так, как сочтет наилучшим сама.
   "Дороти ангелочек, - решил доктор Морисон, - зато Виктория.., вовсе нет".
   Скосив че