мокрые  комья,  пока  не  промокли
перчатки и не заледенели руки, но потом сдался и, заглянув в окно, проверил,
установлена ли на машине сигнализация. По всей видимости, да. Если  взломать
дверной замок и соединить провода напрямую,  сигнализация  тут  же  отключит
мотор.
   - Завтрак готов! -  сухо  окликнула  Мередит,  входя  в  гостиную,  когда
раздался стук входной двери. - Ты нашел ключи?
   - Нет, - бросил Мэтт, пытаясь держать себя  в  руках.  -  В  городе  есть
слесарь, но по воскресеньям мастерская закрыта.
   Мередит подала яичницу и села за стол напротив  Мэтта.  Отчаянно  пытаясь
воскресить подобие прежних дружелюбных отношений, она сдержанно  и  спокойно
спросила:
   - Не желаешь ли сказать мне, почему ты  внезапно  решил,  что  весь  этот
уик-энд был с моей стороны всего-навсего утомительным фарсом?
   - Скажем, вместе с выздоровлением ко мне вернулась способность мыслить, -
коротко ответил он.
   Минут десять, пока они ели, Мередит пыталась вовлечь его в беседу,  но  в
ответ получала лишь неприветливые, односложные ответы.  Проглотив  последний
кусок, он встал и объявил,  что  собирается  продолжать  укладывать  вещи  в
гостиной.
   Мередит с упавшим сердцем  посмотрела  ему  вслед  и  начала  механически
убирать кухню. Когда последняя тарелка была вымыта и поставлена  в  сушилку,
она вошла в гостиную.
   - Тебе многое нужно успеть, - сказала она,  полная  решимости  преодолеть
вновь выросшую между ними стену враждебности. - Я могу тебе помочь.
   Мэтт услышал нежную мольбу в ее голосе, и тело  отозвалось  новой  волной
желания. Выпрямившись, он взглянул на нее:
   -  Ты  могла  бы  подняться  наверх  со  мной  и  предложить   мне   свое
соблазнительное тело.
   - Как хочешь.
   Почему, печально думала Мередит, он так чертовски непредсказуем, и отчего
внезапно посчитал ее утомительной и надоедливой? Его отец сказал,  что  Мэтт
обезумел от печали и скорби, узнав о  ее  предполагаемом  аборте,  но  когда
Мередит якобы отказалась видеть его, сердце его едва  не  разбилось.  В  тот
день Мередит подумала, что Патрик преувеличивает, но теперь поняла,  что  он
был  прав,  и  эта  уверенность  вызывала  в  ней   странные,   неописуемые,
мучительные ощущения. Однако  это  ее  не  удивляло.  Мэтт  всегда  старался
взвалить на себя огромную ответственность, но никто не мог узнать о том, что
он в действительности думает, и чувствует.
   Вопреки всему надеясь, что настроение Мэтта улучшится, если  она  оставит
его в покое, Мередит поднялась наверх и  провела  утро,  укладывая  белье  и
содержимое шкафов. Мэтт сказал за завтраком,  что  большую  часть  вещей  он
отправит в благотворительный фонд.  Он  собирался  сохранить  все  фамильные
безделушки и сувениры, и Мередит тщательно отобрала все вещички, связанные с
дорогими воспоминаниями, укладывая их отдельно.
   Решив немного отдохнуть, она  уселась  на  кровать  и  открыла  альбом  с
фотографиями, очевидно,  принадлежавший  матери  Мэтта.  Многие  из  снимков
пожелтели и выцвели  от  старости.  На  них  по  большей  части  были  сняты
родственники из Старого Света - девушки с милыми личиками, длинными локонами
и в шляпках и красивые неулыбчивые мужчины с ирландскими фамилиями,  такими,
как Лениген, О'Мейли и Коллер. Внизу каждой фотографии  стояли  дата  и  имя
человека, изображенного на снимке.  С  самой  последней  улыбались  родители
Мэтта в свадебных нарядах. Под снимком было выведено аккуратным почерком:
   "Апрель 1949 года".
   Судя по количеству имен,  у  Элизабет  Фаррел  было  громадное  множество
кузенов, тетушек и дядюшек в Старом Свете, думала Мередит, мягко улыбаясь  и
с легкой тоской представляя, как это должно быть прекрасно -  иметь  большую
семью.
   В полдень она спустилась вниз. За обедом они ограничились  сэндвичами,  и
хотя Мэтт по-прежнему вел себя недружелюбно, по крайней мере отвечал  на  ее
вопросы и замечания со сдержанной вежливостью. Мередит посчитала это  добрым
знаком -  возможно,  теперь  его  настроение  немного  улучшилось.  Закончив
уборку, она в последний раз удовлетворенно оглядела кухню  и  отправилась  в
гостиную, где Мэтт аккуратно складывал в ящики книги и  безделушки.  Мередит
остановилась в дверях, любуясь игрой мускулов под  туго  обтягивающей  плечи
Мэтта замшевой сорочкой.
   Мэтт снял промокшие джинсы и надел вместо них  серые  слаксы,  облегавшие
бедра и длинные мускулистые ноги. На какое-то безнадежное мгновение  Мередит
безумно захотелось подойти сзади, обнять его за талию и  прижаться  щекой  к
широкой спине. Господи, что бы он сделал? Скорее всего оттолкнул  бы  ее,  с
болью подумала Мередит.
   Мысленно приготовившись  к  резкой  отповеди,  Мередит  все-таки  шагнула
вперед, но тут же осознала: после того что пришлось целый день выносить  его
непредсказуемые настроения, ее собственные нервы были натянуты до предела, и
каждую минуту  мог  последовать  взрыв.  Видя,  что  он  заклеивает  скотчем
последнюю коробку, Мередит спросила:
   - Тебе помочь?
   - Нет, я уже закончил, - бросил Мэтт, не потрудившись обернуться.
   Мередит застыла от намеренного оскорбления; взрыв ярости  заставил  кровь
прихлынуть к лицу, и на щеках расцвели яркие пятна. Последним  усилием  воли
пытаясь сохранить самообладание, она вежливо предложила:
   - Я иду в комнату Джули собрать все, что  она  оставила.  Может,  сначала
сварить кофе?
   - Нет, - рявкнул он.
   - Принести тебе еще что-нибудь?
   - О ради Господа Бога! - взорвался  он,  резко  оборачиваясь  -  Прекрати
разыгрывать терпеливую, праведную жену и убирайся отсюда!
   Нерассуждающий гнев загорелся в глазах Мередит; сжав кулаки, она боролась
с нахлынувшими слезами, одновременно сдерживая  безумное  желание  дать  ему
пощечину.
   -  Прекрасно!  -  процедила  она,  стараясь  сохранить  какое-то  подобие
достоинства.  -  Можешь  сам  готовить  свой  чертов  ужин  и  есть  его   в
одиночестве!
   И с этими словами устремилась к лестнице.
   - Что, дьявол тебя побери, это означает? - вскинулся Мэтт.
   Мередит  ступила  на  площадку  и  обернулась,  глядя  на   него   словно
разъяренная, разгневанная богиня с разметавшимися по плечам волосами:
   - Это означает, что меня тошнит от твоего общества!
   По-видимому, это было еще мягко сказано, и Мэтт непременно рассмеялся бы,
не будь он так зол на себя  за  внезапно  пробудившееся  желание.  Да,  пора
признать правду, он хочет ее даже сейчас, когда  она  стоит  в  таком  виде,
обжигая его полным ненависти взглядом.
   Мэтт молча дождался, пока она исчезнет в глубине коридора, и только потом
медленно подошел к окну, оперся о подоконник и оглядел  подъездную  дорожку.
Утрамбованную  дорожку.  Дейл  О'Коннели,  очевидно,  приезжал,  когда   они
обедали.
   Несколько минут Мэтт простоял у окна,  сжав  челюсти,  пытаясь  заглушить
внезапный порыв броситься наверх и наконец узнать, действительно ли  Мередит
настолько стремится получить хаустонский  участок,  что  готова  ради  этого
даже, переспать с ним. Прекрасный способ провести зимний день и ночь..,  нет
слаще мести, чем позволить Мередит пойти на это, а потом отослать ее прочь с
пустыми руками.
   И все-таки он колебался, удерживаемый неясными  моральными  принципами..,
или инстинктом самосохранения. Оттолкнувшись от окна, Мэтт  надел  куртку  и
вышел во двор, исполненный решимости  на  этот  раз  отыскать  ключи  от  ее
машины. Он нашел их всего в нескольких  дюймах  от  того  места,  где  рылся
раньше.
   - Дорога расчищена, - объявил он, входя  в  комнату  Джули,  где  Мередит
укладывала в коробку старые альбомы с вырезками. - Можешь собираться.
   Мередит, уязвленная  ледяным  тоном,  вскочила.  Конец.  Все  надежды  на
примирение, на  возвращение  добрых  отношений,  повторение  вчерашнего  дня
улетучились.  Собравшись  с  мужеством,  она  медленно  завернула  последний
альбом. Все. Осталось только рассказать о выкидыше. Но теперь  она  ожидала,
что ответом будет небрежная фраза: "Откровенно говоря, дорогая, мне в высшей
степени наплевать!"
   Мысль об этом сводила с ума, особенно потому,  что  пришлось  целый  день
выслушивать издевательства, выносить несправедливые нападки,  и  наконец  ее
терпение готово вот-вот лопнуть.
   Аккуратно уложив альбом в коробку, Мередит выпрямилась.
   - Я бы хотела кое-что рассказать тебе перед отъездом.
   - Мне это неинтересно, - на ходу бросил он, - так что поторопись.
   - Только после того, как я расскажу тебе о том,  ради  чего  приехала,  -
повторила Мередит, но  тут  же  вскрикнула  от  неожиданности,  почувствовав
стальную хватку его пальцев.
   - Мередит! - прошипел он. - Кончай молоть чушь и убирайся!
   - Не могу! - выпалила она, вырвав руку. - У меня нет ключей!
   И тут  Мэтт  впервые  заметил  кое-что:  маленький  саквояж,  лежавший  у
постели. В ночь приезда Мередит Мэтт не мог думать ясно, но  тем  не  менее,
выйди она из машины с  вещами,  он  наверняка  заметил  бы  это.  Ее  машина
заперта, так каким же образом Мередит удалось достать вещи?
   Ринувшись  к  туалетному  столику,  Мэтт  схватил  сумочку   Мередит   и,
бесцеремонно перевернув ее, вывалил содержимое. Ключи со звоном приземлились
на бумажник и косметичку.
   - Итак, - язвительно осведомился он, - у тебя нет ключей?
   Мередит, потеряв голову от отчаяния  и  паники,  бессознательно  положила
ладонь ему на грудь. - Мэтт, пожалуйста, выслушай меня... Она  увидела,  как
его  взгляд  упал  на  ее  руку,  поднялся  к  ее  лицу,  и  тут  их   глаза
встретились...,  и  Мередит  заметила,  что  в  Мэтте  произошла  мгновенная
перемена, хотя не поняла, что причиной тому оказалась интимность  ее  жеста.
Лицо Мэтта смягчилось,  тело  расслабилось,  жесткий,  беспощадный  блеск  в
глазах растаял, даже голос стал другим - мягким, вкрадчивым, словно шелковые
ножны на стальном клинке.
   - Ну же, давай говори, милая. Я готов слушать тебя сколько угодно.
   В мозгу Мередит звучало эхо сигналов тревоги, но она думала лишь  о  том,
что настала пора объясниться с Мэттом, и, охваченная отчаянием, не  замечала
внутреннего предостерегающего голоса и не обращала внимания даже на то,  что
его ладони медленно скользят по ее рукам. Быстро, прерывисто  вздохнув,  она
начала речь, которую репетировала все утро:
   -  В  пятницу  вечером  я  приехала  к  тебе  домой,   чтобы   попытаться
объясниться...
   - Я уже знаю это, - перебил он.
   - Но не знаешь, что сначала мы едва не поссорились с твоим отцом.
   - Уверен, что ты ни с кем не ссорилась, дорогая, -  заметил  он  с  плохо
скрытым сарказмом. -  Хорошо  воспитанная  женщина  вроде  тебя  никогда  не
опустится до этого.
   - Ну а я опустилась, - бросила Мередит, потрясенная  его  поведением,  не
собираясь отступать. - Дело  в  том,  что  твой  отец  потребовал,  чтобы  я
держалась от тебя подальше. Обвинил меня в том, что я убила нашего ребенка и
едва не уничтожила твою жизнь. Я... Сначала я не понимала, о чем он говорит.
   - Вероятно, он виновен в том, что не смог яснее выразиться...
   - Прекрати объясняться со мной таким снисходительным тоном!  -  выдохнула
Мередит, вне себя от паники. - Я пытаюсь заставить тебя понять!
   - Прости, но никак не возьму в толк, что я должен понять.
   - Мэтт.., я не делала аборта. У меня был выкидыш!  Выкидыш,  -  повторила
она, пытаясь определить по его лицу, как он воспримет это.
   - Выкидыш... Да-да, конечно. Ладонь снова скользнула вверх  по  ее  руке,
погладила шею.
   - Так прекрасна... - хрипло прошептал он. - Ты всегда была так  чертовски
прекрасна...
   Мередит, застыв от неожиданности и изумления, молча уставилась на  Мэтта,
не понимая, о чем он думает, не в состоянии поверить, что  он  так  легко  и
спокойно принял ее объяснения.
   - Так прекрасна, - повторил Мэтт, чуть стискивая пальцы, - и так лжива!
   И прежде чем Мередит сумела осознать смысл его слов, приник к ее губам  в
безжалостно-чувственном поцелуе.  Сильные  пальцы  потонули  в  ее  волосах,
стиснули  светлые  пряди,  потянули,  вынуждая  Мередит  откинуть  голову  и
удерживая ее неподвижно; жесткие губы впивались в ее рот, язык дерзко проник
сквозь преграду зубов.
   Мередит сознавала, что этим поцелуем  Мэтт  намеренно  хочет  наказать  и
унизить ее, но, вместо того чтобы сопротивляться, как он, очевидно,  ожидал,
она обняла его за  шею,  прижалась  всем  телом  и  ответила  на  поцелуй  с
сокрушительной нежностью и безграничным раскаянием, так долго копившимися  в
сердце, пытаясь убедить его в том, что  она  не  лжет.  Мэтт  вздрогнул,  на
мгновение замер и напрягся, словно собираясь оттолкнуть Мередит, но тут  же,
тихо зарычав, сжал ее в объятиях и  начал  целовать  медленно,  страстно,  с
прорвавшимся наконец  неутолимым  голодом,  мгновенно  уничтожившим  остатки
сопротивления  и  заставившим  Мередит  задрожать  от  безумной  чувственной
страсти. Его губы обжигали, поцелуй опьянял и  лишал  разума,  разгоряченное
тело прижималось к ней все сильнее, так что Мередит  невольно  ощутила  силу
его желания.
   Когда Мэтт наконец поднял голову, Мередит пошатнулась и  едва  не  упала.
Слова доносились как сквозь дымку. Она была слишком потрясена,  чтобы  сразу
понять едкий смысл вопроса:
   - Надеюсь, ты принимаешь противозачаточные таблетки? Прежде чем мы  ляжем
в постель и ты покажешь мне, как сильно хочешь получить хаустонский участок,
хочу быть уверен, что после этой встречи не будет ни еще одной беременности,
ни еще одного аборта.
   Мередит вырвалась, отпрянула и окинула  Мэтта  полным  безмолвной  ярости
взглядом.
   - Аборт! - задохнулась она. - Ты, кажется, не слышал, что  я  сказала!  У
меня произошел выкидыш!
   - Черт бы тебя побрал, не лги мне!
   - Но ты должен выслушать...
   - Не желаю больше говорить на эту тему, -  грубо  перебил  Мэтт,  и  губы
снова завладели ее губами в беспощадном поцелуе.
   Мередит, не зная, как остановить  его,  заставить  выслушать  ее,  начала
сопротивляться и наконец смогла оттолкнуть Мэтта.
   - Нет! - вскрикнула она, упираясь руками ему в грудь, уткнувшись  лбом  в
его рубашку.
   Он сжал ее лицо в ладонях, словно  пытаясь  вновь  насильно  откинуть  ей
голову, но Мередит отбивалась с силой, рожденной ужасом и  паникой,  пытаясь
вырваться.
   - Я не делала аборта, не делала! - закричала она, отступая на шаг, тяжело
дыша; грудь порывисто  поднималась  и  опускалась,  слова  вырвались,  унося
годами накопившуюся ярость и боль. Мередит забыла тщательно отрепетированную
речь, забыла о том, где  находится,  спешила  лишь  поскорее  объясниться  с
Мэттом и уйти, навек уйти из его жизни. - У меня был выкидыш, и  я  едва  не
умерла. Выкидыш! Никто не делает аборты на шестом месяце...
   Несколько мгновений назад глаза Мэтта пылали желанием, теперь же обжигали
холодным презрением:
   - Очевидно,  делают..,  если  ты  пожертвовала  достаточно  денег,  чтобы
выстроить целое отделение, где производятся подобные операции.
   - Да пойми же, это очень опасно!
   - Вероятно, ведь недаром ты провела в больнице почти две недели!
   Мередит поняла, что Мэтт, должно быть, уже все решил давным-давно, пришел
к собственным логическим, хотя и ошибочным заключениям и теперь, что бы  она
ни сказала, это не имеет  никакого  значения.  Ужас  происходящего  едва  не
сломил ее. Пошатнувшись,  Мередит  отвернула  голову,  смахивая  беспомощные
слезы, против воли брызнувшие из глаз. Но уйти не смогла.
   - Пожалуйста, -  умоляюще  выдохнула  она,  -  выслушай  же  меня.  Когда
началось кровотечение, я потеряла нашего ребенка, а потом.., потом попросила
отца послать тебе телеграмму, рассказать, что случилось,  и  попросить  тебя
вернуться. Я и подумать не могла, что он солжет..,  или  не  пустит  тебя  в
госпиталь, но твой отец объяснил, как все было.
   И тут под натиском слез исчезли последние остатки сдержанности; по  щекам
хлынули соленые потоки, и рыдания мешали говорить.
   - Я.., я думала..,  ч-что  влюблена  в  теб-бя!  Ж-ждала..,  когда  ты..,
придешь в больницу.., ждала и ждала! - выкрикнула она.  -  Но  тебя  все  не
было...
   Она поспешно отвернулась,  плечи  сотрясались  от  всхлипываний,  которые
Мередит никак не могла заглушить. Мэтт видел, что она плачет, но не  пытался
даже прикоснуться к ней, ошеломленный внезапно всплывшим в памяти видением -
Филип Бенкрофт с побелевшим от ярости лицом цедит жестокие слова:
   "Думаешь, что ты умнее и упорнее всех, Фаррел, но  ты  и  представить  не
можешь, что такое настоящие ум и упорство. Я не остановлюсь  ни  перед  чем,
лишь бы навеки избавить от тебя Мередит!"
   Однако после этой тирады, после того как Бенкрофт немного успокоился,  он
спросил Мэтта, не могут ли они  поладить  ради  Мередит.  Он  казался  таким
искренним! И видимо, хотя и против воли, все-таки смирился с их  браком.  Но
теперь Мэтт спросил себя, действительно ли это так и было.
   "Я не  остановлюсь  ни  перед  чем,  лишь  бы  навеки  избавить  от  тебя
Мередит..."
   Но тут Мередит подняла глаза,  измученные  сине-зеленые  глаза.  И  Мэтт,
охваченный нерешительностью и не понимавший, чему  верить,  заглянул  в  эти
глаза, и увиденное в них едва не заставило его обезуметь от  раскаяния.  Они
были полны слез. И  мольбы.  И  еще  в  них  светилась  правда.  Обнаженная,
жестокая, невыносимая, разрывающая сердце истина.
   - Мэтт, - с трудом прошептала она, - у нас была девочка.
   - О Боже! - простонал он, рывком притягивая ее к себе. - О Боже!
   Мередит прильнула к нему, прижавшись к рубашке мокрой щекой, не  в  силах
сдержать боль и скорбь даже в его объятиях.
   - Я.., назвала ее Элизабет в честь твоей матери. Но Мэтт почти не  слышал
ее, мозг терзали ужасные видения: Мередит одна в больничной палате, напрасно
ожидающая его.
   - Пожалуйста, не надо, - молил он судьбу, прижимая  Мередит  к  себе  все
крепче, зарываясь лицом в ее волосы. - Пожалуйста, нет.
   - Я не смогла пойти на ее похороны, - хрипло бормотала Мередит, -  потому
что встать не было сил... Я долго болела. Отец сказал, что  позаботится  обо
всем.
   Мучительная боль, охватившая Мэтта при  этих  словах,  стальными  когтями
рвала сердце, полосовала душу, едва не бросила его на колени.
   - Иисусе, - выдавил он, судорожно стискивая руки,  стараясь  защитить  ее
собственным телом, беспомощно пытаясь исцелить  раны,  которые  причинил  ей
много лет назад. Мередит подняла к нему залитое слезами лицо, умоляя  его  о
поддержке и утешении.
   - Я попросила его засыпать гроб  Элизабет  розами.  Розовыми.  Неужели..,
неужели он солгал, когда говорил, что послал их?
   - Послал! - яростно пробормотал Мэтт. - Конечно послал!
   - Этого.., я не смогла бы вынести, если узнала бы, что он солгал.
   - О, пожалуйста, дорогая, - запинаясь, пробормотал Мэтт. - Пожалуйста, не
нужно. Не нужно.
   Сквозь туман собственной скорби Мередит распознала  невыносимую  тоску  и
боль Мэтта, увидела его искаженное мукой лицо,  и  нежность,  давно  забытая
сладостная нежность наполнила сердце, пока оно не заныло.
   - Не плачь, -  шепнула  она,  не  вытирая  слез,  и  осторожно  коснулась
пальцами жесткой щеки. - Теперь все  кончилось.  Твой  отец  открыл  правду.
Поэтому я и приехала сюда. Я должна была рассказать тебе, что  случилось  на
самом деле. Должна была попросить у тебя прощения...
   Мэтт  откинул  голову,  закрыл  глаза  и  судорожно   сглотнул,   пытаясь
избавиться от застрявшего в горле комка слез.
   - Простить тебя? - выдохнул он. - За что?
   - За то, что все эти годы ненавидела  тебя.  Мэтт  вынудил  себя  открыть
глаза и взглянуть в прекрасное лицо.
   - Твоя ненависть не может  сравниться  с  той,  какую  в  этот  момент  я
испытываю к себе.
   Сердце Мередит сжалось от беспощадного раскаяния, которое она  увидела  в
глазах Мэтта. Он всегда  казался  ей  таким  неуязвимым,  безжалостным,  что
Мередит считала его неспособным на глубокие чувства. Может  быть,  она  была
тогда слишком молода и неопытна? Но как бы  то  ни  было,  теперь