лась,  что  не  видит  мужа,
завела руки за спину  и  направилась  в  гардеробную,  на  ходу  расстегивая
платье.  Если  только  удастся  заставить  его  подождать,   пока   она   не
переоденется в одно из самых соблазнительных неглиже, то  получит  небольшое
преимущество, а потом желание может затмить гнев и тогда...
   - Не снимай его, пока я не уйду!
   Уитни обернулась, испуганная уничтожающим тоном.
   Клейтон встал,  надвигаясь  на  нее  с  хищностью  пантеры,  преследующей
добычу. Уитни инстинктивно начала отступать, но тут же взяла себя в  руки  и
гордо вскинула голову. Он навис над  ней,  и  ей  показалось,  что  от  него
повеяло ледяным ветром.
   - Помнишь, я говорил тебе, что произойдет, если посмеешь снова ослушаться
меня? - вкрадчивым, зловещим голосом осведомился Клейтон.
   Несмотря на испуг и злобу, охватившие Уитни,  она  была  так  влюблена  в
этого человека, что даже голос дрожал от переполнявшей  ее  нежности,  когда
она заговорила.
   - Помню, - трогательно-тихо прошептала Уитни.  -  И  помню  также  многое
другое. Помню слова, которые ты говоришь... когда находишься глубоко во мне,
кажется, прикасаешься к моему сердцу. Я помню...
   - Замолчи! - яростно перебил он. - Или, помоги мне. Боже, я...
   - Помню прикосновение твоих рук, когда...
   Он стиснул ее плечи и начал  трясти  с  такой  силой,  что  голова  Уитни
откинулась.
   - Будь ты проклята! Я сказал, прекрати!
   - Не могу.
   Уитни морщилась от боли, которую ей причинял Клейтон,  но  не  собиралась
сдаваться:
   - Я не могу остановиться, потому что люблю тебя. Люблю твои глаза, улыбку
и...
   Клейтон злобным рывком притянул ее к себе и ошеломил  безумным,  жестоким
поцелуем, впиваясь  в  губы,  чтобы  заставить  замолчать,  причинить  боль,
отомстить. Он с такой силой сжимал ее, что Уитни не могла дышать. Но ей было
все равно - она чувствовала твердость его  плоти,  налившейся  желанием,  и,
когда его губы с дикой жаждой и отчаянным голодом вновь приникли к ее губам,
обхватила Клейтона за шею и прильнула к его груди.
   Но тут он оттолкнул ее так же внезапно, как и схватил в объятия.  Клейтон
тяжело,  прерывисто  дышал,  и  в  лице   было   столько   горечи,   столько
разочарования, что  Уитни  едва  не  нарушила  данное  себе  обещание  и  не
заговорила о записке. Вместо этого она храбро вскинула голову и со спокойным
вызовом объявила:
   - Я с радостью соглашусь подвергнуться заключению в этой комнате, если ты
пожелаешь, при условии, что ты останешься со мной. В противном случае  ничто
и никто не удержит меня здесь, даже если придется поджечь дом.
   Несколько мгновений Клейтон непонимающе смотрел на нее.  Уитни  выглядела
такой непередаваемо красивой, юной  и  беззащитной,  что,  не  испытывай  он
жгучей ненависти к ней и к себе, непременно  улыбнулся  бы.  Пришлось  снова
напомнить, что она не кто иная, как расчетливая потаскуха. Но так или иначе,
она посмела предложить ему остаться вместе с ней в запертой комнате! Иисусе!
Да он едва мог выносить жизнь в одном  доме  с  ней,  хотя  и  вынужден  был
признать, что невыносимое  презрение  к  этой  женщине  постоянно  сменялось
неутолимым желанием.
   - Если ты когда-нибудь покинешь пределы поместья без моего разрешения,  -
тихо, взбешенно процедил он, - будешь Бога молить о той  "нежности",  что  я
выказал тебе в первый раз, когда привез сюда.
   Клейтон научил Уитни гордиться  силой,  которую  она  приобрела  над  его
телом, и этот единственный жестокий поцелуй показал Уитни, как сильно он все
еще желает ее. Сознание этого дало ей  мужество  взглянуть  на  Клейтона  и,
слегка краснея, прошептать:
   - Я уже молю об этом Бога,  милорд.  -  И  мятежно  глядя  ему  в  глаза,
добавила, направляясь к гардеробной. - Однако не сомневайтесь, я обязательно
спрошу вашего разрешения, прежде чем покину пределы имения.
   Услышав,  как  захлопнулась  дверь,  она  устало  прислонилась  к   стене
гардеробной, гораздо более потрясенная  ссорой  из-за  того,  что  позволила
Клейтону заметить это. Пустая угроза относительно поджога не остановит  его,
раз уж он решил запереть ее. Слуги, конечно, беспрекословно  подчинятся  его
приказу и не дадут ей и носа высунуть из  комнаты.  Но  она  вывела  его  из
равновесия, дерзко предложив остаться с ней.
   Уитни сознавала, что играет с  огнем.  Нельзя  рисковать  бесконечно.  Он
просто обозлится настолько, что отошлет ее из Клеймора.  Нужно  быть  рядом,
чтобы вынудить его обвинить  ее  в  воображаемом  преступлении.  Нужно  быть
рядом, чтобы разжигать огонь его  желания.  Что-нибудь  одно  -  ярость  или
похоть вырвет Клейтона из каменного молчания.
   А в это время  Клейтон  лежал  в  постели,  холодно  оценивая  прошлое  и
будущее. К этому времени он  сумел  найти  объяснение  каждому  до  сих  пор
непонятному слову и поступку  Уитни.  Наконец-то  причина  ее  поведения  на
свадьбе Элизабет стала совершенно ясной. Она намеренно бросала ему в лицо те
злые, холодные слова! Просто несколько недель спустя  Уитни  обнаружила  или
вообразила, что беременна, и, поскольку отец ребенка не  хотел  или  не  мог
дать ей свое имя, задумала хитрый план, который с успехом осуществила. А он,
как  последний  идиот,  с  огромной  радостью  позволил  превратить  себя  в
рогоносца.
   Клейтон не представлял, как долго сможет выносить все это. Сердцем и умом
он сознавал жестокую  реальность  -  между  ним  и  Уитни  все  кончено,  но
предательское тело терзало его все тем же ненасытным желанием.
   Вероятно, если они не  будут  находиться  под  одной  крышей,  он  найдет
забвение. Переедет в городской дом и  заживет  подобием  прежней  жизни  или
отправится во  Францию  или  Испанию  на  несколько  месяцев.  Это  было  бы
идеальным решением, однако Уитни, что бы он ни говорил, носит его ребенка, и
в случае каких-либо осложнений ему не следует находиться так далеко.
   Нет, лучше  переехать  на  Аппер-Брук-стрит.  Отвлечься  и  удовлетворить
физические потребности можно и в Лондоне. Все,  что  от  него  требуется,  -
сопровождать жену месяца два на балы  и  приемы,  пока  ее  беременность  не
станет очевидной, а потом ей придется сидеть дома,  и  никому  не  покажется
странным, что они больше не выезжают вместе. А когда его  увидят  с  другими
женщинами,  старые  приятели  станут  сочувственно  прищелкивать  языками  и
шептать друг другу, что "маленькое ничтожество", на котором он  женился,  не
сумело удержать его дольше нескольких месяцев и они с самого  начала  знали,
чем все это кончится.
   Сама мысль об этом доставила Клейтону какое-то извращенное  удовольствие.
Он искренне надеялся, что родится мальчик, поскольку  это  его  единственная
возможность получить наследника. Иначе придется положиться на Стивена; слава
Господу, что у него есть брат! Земли и титул всегда принадлежали его  семье,
а ведь отец был единственным мальчиком из пятерых детей!
   На следующее утро Уитни долго обдумывала записку, которую в конце  концов
и отправила Клейтону с Клариссой. В послании сообщалось, что родители  лорда
Арчибалда празднуют сегодня годовщину брака и она  обещала  Эмили  и  Майклу
обязательно  приехать,  поэтому  будет  крайне  благодарна,   если   Клейтон
согласится сопровождать ее.
   Уитни в  нетерпеливом  ожидании  вышагивала  по  комнате  и,  как  только
появилась горничная, почти  вырвала  у  нее  ответную  записку  и  дрожащими
пальцами развернула. Клейтон даже не удосужился взять новый листок и  просто
приписал внизу размашистым почерком: "Сообщи камердинеру  -  парадная  форма
одежды или нет".
   Уитни едва не  рассмеялась  от  радости.  Этим  вечером  она  провела  за
туалетным столиком куда больше времени,  чем  обычно.  Кларисса  подняла  ее
волосы наверх и перевила тонкой золотой  цепочкой,  принадлежавшей  когда-то
бабушке Уитни. В ложбинке между грудями покоился  строгий  топазовый  кулон,
окруженный бриллиантами, - наследство, доставшееся  от  прабабки.  Уитни  не
надела ни одного  украшения,  принадлежащего  Уэстморлендам.  И  даже  сняла
великолепное обручальное кольцо. Она уже раздумывала, не избавиться ли и  от
венчального кольца, но так и не решилась этого сделать.
   Клейтон стоял в дальнем конце бело-золотого  салона  с  бокалом  виски  в
руках, угрюмо глядя в  окно.  Он,  как  всегда,  был  великолепен  в  черном
вечернем костюме. Уитни с лукавыми искорками в глазах появилась в  салоне  в
облаке сверкающего шифона с золотыми блестками.  Она  не  сняла  золотистого
палантина, прикрывавшего груди и  лежавшего  на  спине  легким  полумесяцем,
поскольку намеревалась сделать это лишь в доме Арчибалдов.
   В карете царило ледяное молчание, однако Уитни утешала себя,  представляя
лицо  Клейтона  при  виде  соблазнительно  обнаженных  грудей,  открытых  до
неприличия низким вырезом. Если Клейтону так не  понравился  зеленый  наряд,
вряд ли он одобрит этот.
   - Мы очень гармоничная пара, - заметила Уитни, когда Клейтон  помогал  ей
выйти.
   - В каком отношении? - холодно осведомился он.
   - Черное прекрасно сочетается с  золотистым,  -  с  деланной  невинностью
пояснила Уитни  и  обманчиво  небрежным  жестом  сбросила  с  плеч  шелковый
палантин, позволив ему упасть на землю.
   - Не могу понять, черт возьми, какая разница... - начал Клейтон и  застыл
на месте, не в силах оторвать разъяренного взгляда от кремово-розовой плоти,
обрамленной переливающимся золотом. - Пытаешься узнать, как  велики  пределы
моего терпения и до чего меня можно довести? - с  тихим  бешенством  спросил
он.
   - Нет, милорд, - скромно ответила Уитни, сознавая, что прибывающие  гости
с любопытством посматривают на них. -  По-моему,  я  и  так  довела  вас  до
крайности, всего лишь сообщив о том, что собираюсь подарить ребенка.
   - Я посоветовал бы, - бросил Клейтон, с  видимым  усилием  пытаясь  взять
себя в руки, - помнить о своем состоянии и вести себя соответственно.
   Уитни  лучезарно  улыбнулась  мужу,  ощущая,  что  его   горящий   взгляд
по-прежнему прикован к ее груди.
   - Конечно, - весело согласилась она, - я собиралась так и  поступить,  но
мое вязанье не поместилось в ридикюле!
   В доказательство она предъявила мужу крохотную шитую  бисером  сумочку  и
тут же охнула от острой боли: пальцы Клейтона безжалостно впились ей в  руку
чуть повыше локтя.
   - Постарайся как можно лучше провести время,  потому  что  это  последний
бал, который ты посещаешь. Я запру тебя в Клейморе, пока не родится ребенок,
а сам перееду в городской дом.
   Надежда и решимость окончательно покинули Уитни, оставив лишь отчаяние  и
горечь.
   - В таком случае прошу, не позорь  нас  обоих  сегодня,  оставляя  клеймо
своего презрения на моей руке.
   Хватка Клейтона резко ослабла, он, казалось, даже не сознавал  до  этого,
что прикоснулся к ней.
   - Боль, - прошипел он, когда они  проходили  мимо  дворецкого,  -  как  и
любовь, вещь, которую можно делить на двоих.
   С первой минуты, как они очутились в гостиной,  Уитни  смутно  сознавала:
что-то неладно - но никак не могла понять, в чем дело. Просто  все  казалось
таким...  таким  обычным.  Нет...  слишком  обычным,   словно   все   делали
невероятное усилие казаться такими, как всегда.
   Почти час спустя Уитни подняла глаза  и  увидела  лорда  Эстербрука.  Она
улыбнулась ему, и он кивнул в ответ, но, как только направился к ней,  Уитни
сделала вид, что поглощена  беседой  с  поклонниками,  окружившими  ее.  Она
никогда не верила, что лорд Эстербрук чернил ее перед  Ванессой  на  балу  у
Ратерфордов, но он обладал крайне извращенным чувством юмора  и  острым  как
бритва языком, поэтому Уитни обычно старалась держаться от него подальше.
   Эмили, вскоре приехавшая на бал, объяснила  причину  странной  атмосферы,
царившей там.
   - О Господи милостивый, - пробормотала она,  отводя  Уитни  в  сторону  и
украдкой оглядывая собравшихся гостей. - Мой свекор иногда способен на любую
глупость! Я ушам не поверила, когда он пять минут назад сообщил мне,  какого
труда ему стоило заполучить ее на бал и устроить сюрприз моей свекрови!
   - О ком ты говоришь?  -  удивилась  Уитни,  хотя  предчувствие  несчастья
тяжелым грузом легло на сердце.
   - Мари Сент-Аллермейн. Она здесь! Отец Майкла пустил  в  ход  все  связи,
чтобы упросить ее  приехать  и  петь.  Она  гостит  во  дворце,  где  должна
выступать завтра и...
   Но Уитни уже не слушала. Ноги и руки тряслись с того мгновения, как Эмили
упомянула имя бывшей любовницы Клейтона -  красавицы  и  знаменитой  оперной
певицы Мари Сент-Аллермейн. И всего час назад муж объявил о своем  намерении
перебраться в лондонский дом.
   Уитни не помнила, что ответила Эмили и как сумела  вернуться  в  компанию
знакомых, которых только что покинула. С омерзительно  тошнотворным  страхом
она ожидала появления певицы.
   Огромная  гостиная  была  переполнена   приглашенными.   Украдкой   Уитни
наблюдала, как Клейтон вошел в комнату. Это произошло именно в  тот  момент,
когда аккомпаниатор усаживался  за  большой  рояль,  а  музыканты  поднимали
инструменты. Атмосфера была настолько напряженной,  что,  казалось,  вот-вот
разразится гроза, хотя Уитни не могла сказать почему: то ли из-за  появления
женщины, чьи красота и голос были  легендой,  или  потому,  что  все  втайне
ожидали, что произойдет, когда Мари и Клейтон встретятся лицом к лицу.
   Клейтон, на несколько минут остановившись,  чтобы  с  кем-то  поговорить,
наконец подошел к Уитни. Толпа расступилась, чтобы супруги могли  подойти  к
роялю.
   Уитни стояла, опершись на руку Клейтона. Она  знала,  что  он  не  желает
этого, но чувствовала себя настолько плохо, что, казалось, вот-вот упадет, и
отчаянно нуждалась в опоре.
   - Ни у кого в мире нет такого голоса, как у Сент-Аллермейн,  уж  поверьте
мне, - заметил пожилой мужчина, сосед Клейтона.
   Уитни  ощутила,  как  мускулы  на  руке  мужа   напряглись   и   медленно
расслабились. Он не знал! О Боже, он не  знал!  Почему  именно  сегодня  ему
понадобилось выглядеть таким ошеломительно, неотразимо красивым?  И  почему,
подумала она, сдерживая обжигающие слезы при виде  ослепительной  блондинки,
входившей в комнату, Мари Сент-Аллермейн должна быть такой  маняще,  чарующе
прекрасной?
   Уитни как ни старалась, не могла отвести взгляда от певицы. Мари обладала
телом Венеры и магнетизмом женщины, уверенной в своей необыкновенной красоте
и при этом вовсе не одержимой собственной внешностью.
   И когда она начала петь, комната пьяно покачнулась перед глазами Уитни. У
Мари оказался мелодичный голос, имевший способность внезапно звучать мощно и
чувственно. В глазах  певицы  переливались  смешливые  искорки,  словно  она
находила молчаливое обожание сотен  зрителей,  восхищавшихся  ею,  глупым  и
неуместным.
   По  сравнению  с  ней  Уитни  чувствовала  себя   глупенькой   девчонкой,
некрасивой простушкой. И смертельно больной. Потому  что  теперь  она  точно
поняла, что это значит - быть  любовницей  Клейтона.  Этой  женщине  знакомы
пьянящие поцелуи Клейтона, она лежала обнаженная в его объятиях, вздрагивала
в исступленном наслаждении, когда  он  глубоко  вонзался  в  нее.  Уитни  не
сомневалась, что сейчас она бледна как смерть. В  ушах  звенело,  руки  были
ледяными. Если  она  останется  здесь  еще  на  минуту,  наверняка  потеряет
сознание, если же уйдет, устроит сцену, то станет причиной злобных  сплетен,
которые, конечно, не утихнут много лет.
   Уитни пыталась убедить себя, что Клейтон порвал с Мари, причем ради того,
чтобы жениться на ней. Но это было давно; теперь он  ненавидит  и  презирает
ее. И если даже она останется в Клейморе, ее тело вскоре раздастся и  станет
уродливым.
   В эту минуту Уитни всей душой  желала  себе  смерти.  Она  была  в  таком
смятении, что даже не заметила, когда рука Клейтона легла  на  ее  ладонь  и
слегка, ободряюще сжала влажные пальцы. Но осознав  это,  она  без  зазрения
совести воспользовалась той слабой  поддержкой,  которую  он  ей  оказал,  и
ответила крепким пожатием. По крайней мере теперь  стало  легче  дышать.  Но
лишь на секунду. Потому что, когда  Мари  отвечала  на  бурные  аплодисменты
легким, чуть ироничным наклоном  головы,  ее  голубые  глаза  встретились  с
глазами Клейтона и между ними словно пробежала  искра,  больно  ударившая  в
сердце Уитни.
   Вскоре раскрылись двери бальной залы и начались танцы. Следующие  полчаса
Клейтон не отходил от Уитни, но при этом не сказал ни единого слова  и  даже
не смотрел на  нее.  Однако  оставался  рядом,  и  Уитни  цеплялась  за  это
крохотное утешение, словно оно было началом примирения, которого она ждала.
   Всего один раз Клейтон повел ее в центр залы и обнял за талию.
   - Где, черт возьми, твое обручальное кольцо? - гневно прошипел он,  кружа
жену в вальсе.
   - Символ твоей любви? - выдохнула Уитни, гордо подняв  подбородок.  Глаза
на бледном прекрасном лице  казались  бездонными.  -  То  самое  обручальное
кольцо?
   - Ты прекрасно знаешь какое.
   - Поскольку это символ любви, которой больше нет, я считаю лицемерием его
носить, - бросила Уитни, страстно желая услышать от Клейтона, что его любовь
к ней не умерла.
   - Делай что хочешь, - с циничным равнодушием  отмахнулся  Клейтон.  -  Ты
всегда поступала, как тебе в голову взбредет.
   Когда  танец  кончился,  они  остались  вместе,  и   каждый   убедительно
притворялся счастливым и даже вел при этом легкую, ни к чему не  обязывающую
беседу с остальными гостями. Однако некоторое  время  спустя  в  зале  снова
начало накапливаться почти неуловимое сначала напряжение, смех стал  слишком
громким, а собеседники то и дело бросали нервные взгляды куда-то  за  правое
плечо Уитни. Восприятие ее в этот момент было настолько обострено,  что  она
мгновенно заметила изменение атмосферы и оглянулась, пытаясь узнать,  в  чем
дело. Достаточно было одного взгляда. Она поспешно отвернула голову, но было
уже  поздно.  Оставалось  лишь  собраться  с  духом  и  приготовиться.  Мари
Сент-Аллермейн под-руку с лордом Эстербруком приближались к ним сзади.
   - Клеймор!
   Издевательский голос Эстербрука врезался в притворное  веселье  небольшой
группы собравшихся гостей, словно нож в масло.
   - Надеюсь, вас не надо представлять друг другу. Глаза всех присутствующих
были устремлены на Клейтона, машинально  повернувшегося  при  звуках  своего
имени и обнаружившего, что очутился лицом к лицу с ухмыляющимся  Эстербруком
и бывшей любовницей. Уитни, у которой не осталось иного  выбора,  кроме  как
повернуться вместе с ним, слышала приглушенное жужжание, ахи  и  охи,  тихий
смех,  ехидный  шепоток,  ощущала  любопытные  взгляды,   ядовитыми   жалами
впивавшиеся в нее. Нет никакого сомнения, что  все  собравшиеся  в  огромной
бальной зале понимают, событие какой важности  должно  вот-вот  произойти...
все, кроме  Клейтона  и  Мари  Сент-Аллермейн,  которые,  казалось,  находят
ситуацию крайне забавной.
   Клейтон с ленивой улыбкой притронулся губами к руке Мари.
   - Вижу, мадам, что, как и прежде, стоит вам лишь  войти  в  комнату,  все
мужчины падают к вашим ногам.
   Ответные  искорки  мелькнули  в  дымчато-голубых  глазах   Мари.   Певица
грациозно наклонила голову в благодарность за галантный комплимент.
   - Далеко не все мужчины, - многозначительно ответила она. - Но, по правде
говоря, я была бы чрезвычайно удивлена, узрев вас, ваша светлость,  в  столь
глупом виде и странном положении.
   Уитни прислушивалась к обмену любезностями, сгорая от  унижения,  пытаясь
скрыть, как  ей  больно,  гадая,  собирается  ли  Клейтон  представить  жену
любовнице,  совершенно  уверенная  в  том,  что  сделать  это  будет  крайне
невежливо, а не сделать - совершить серьезный промах в глазах света. В  этот
момент  Уитни  ненавидела  Клейтона,  презирала  Эстербрука   и   испытывала
невыносимое отвращение к жадно-любопытным взглядам.  Все  они  -  ее  враги,
холодные, недружелюбные, утонченные, умудренные жизненным опытом  с