крохотной хижине на окраине города,  работал,  когда
хотел, пел, когда наливался, и  мог  часами  говорить  об  истории  с  таким
знанием дела, которое бы сделало честь любому  университетскому  профессору.
Последнее, естественно, происходило, когда он был трезв.
   - Я не думаю, что  мэр  Адлесон  будет  требовать  с  тебя  неустойку,  -
продолжала поддразнивать брата Джулия. - Ведь Герман сам по себе может  быть
расценен  как  форс-мажорное  обстоятельство.  Он  так  же  непредсказуем  и
неуправляем, как любое землетрясение или ураган. И это все знают.
   Наконец-то ей удалось пробиться сквозь деловитую озабоченность  Карла,  и
тот весело засмеялся.
   - Пожалуй, ты права, сестренка. Даже если мэр решит подать на меня в суд,
любой присяжный из местных жителей будет на моей стороне.
   Последовала небольшая пауза, после которой Карл снова стал  серьезным  и,
тяжело вздохнув, сказал:
   - Не понимаю, что на него нашло. Когда Герман в нормальном состоянии,  он
- лучший электрик из всех, кого я когда-либо встречал, и мне очень  хотелось
дать ему возможность немного подзаработать и стать на ноги.  Я  был  уверен,
что на этот раз обойдется без эксцессов.
   - Мэр Адлесон в любом случае не будет подавать на тебя в суд,  даже  если
ты опоздаешь со строительством на  несколько  дней,  -  заметил  преподобный
Мэтисон, накладывая себе порцию жаркого.  -  Он  -  справедливый  человек  и
знает, что ты лучший строитель по эту  сторону  от  Далласа.  А  значит,  он
получает за свои деньги первоклассный товар.
   - Наверное, ты прав, отец, - согласился Карл. - Давайте лучше поговорим о
чем-нибудь более приятном. Джулия, ты уже несколько  недель  уклоняешься  от
любых разговоров на одну довольно любопытную тему. Скажи, наконец,  прямо  -
ты собираешься выходить замуж за Грега или нет?
   - Ну.., не знаю... - Джулия, застигнутая врасплох, начала бормотать нечто
совершенно невразумительное. - Я не... Мы...
   Все с улыбкой наблюдали за тем, как Джулия начала аккуратно  переставлять
приборы, но когда она дошла до блюда с картофельным пюре, Тед не выдержал  и
рассмеялся.  Она  никак  не  могла  избавиться  от  этой  привычки,  которую
приобрела еще в раннем детстве, - стоило ей начать волноваться,  как  у  нее
тотчас же возникало непреодолимое желание выстраивать  вещи  в  определенном
порядке. "Объект" значения  не  имел.  Это  могли  быть  кухонные  шкафчики,
баночки в кладовке или, наконец, просто посуда и столовые приборы.  Смущенно
улыбаясь, она сказала:
   - Наверное, собираюсь. Да, собираюсь. Когда-нибудь.

***

   Возвращаясь,  к  своим  машинам,  Джулия,  Тед  и  Карл  увидели  Германа
Хенкельмана со шляпой в руке, направляющегося в их сторону. Вид у  него  был
смущенный и извиняющийся. Но несмотря на это,  в  этом  высоком,  невероятно
худом,  нескладном  семидесятилетнем  старике  ощущалось  огромное   чувство
собственного достоинства, что сразу с симпатией отметила Джулия.
   - Добрый вечер всем, - поздоровался Герман и, обращаясь к Карлу, сказал:
   - Карл, я знаю, что меня отстранили от работ по дому  Адлесона,  но  хочу
попросить, чтобы мне хотя бы позволили исправить то, что  я  напортачил.  Не
нужно никаких денег. Просто я знаю, что подвел тебя, а мне бы очень этого не
хотелось. Увидишь, я все исправлю наилучшим образом. И очень быстро.
   - Герман, извини, но я не  могу...  -  начал  было  Карл,  но  Хенкельман
перебил его.
   - Послушай, - сказал  он,  -  никто,  кроме  меня,  не  сможет  до  конца
разобраться в этой путанице. Всю прошлую неделю я ужасно себя чувствовал, но
не хотел тебе говорить. Боялся, что ты решишь, что это начинаются старческие
болячки, и отстранишь меня от работы. Но это был всего лишь грипп - от  него
никто не застрахован. Зато теперь я в прекрасной форме и справлюсь с работой
лучше кого бы то ни было. Возможно, новый электрик и  думает,  что  во  всем
разобрался,  но  ведь  он  может  ошибаться.  Мне  бы  не  хотелось,   чтобы
какая-нибудь неполадка выплыла после того, как Адлесоны въедут в новый  дом.
Ведь тогда придется разбирать стены. Карл, ты же не хуже  меня  знаешь,  что
менять электриков  в  процессе  строительства  -  значит,  напрашиваться  на
неизбежные неприятности.
   Увидев, что Карл колеблется, Джулия и Тед тактично оставили его наедине с
Германом и направились к "блейзеру", который  Карл  отдавал  Джулии  для  ее
поездки в Амарилло.
   - С севера надвигается сильный циклон, - сказал Тед, дрожа  от  холода  а
легкой куртке. - Если пойдет снег,  то  эта  машина  сослужит  тебе  хорошую
службу. Жаль только, что Карлу пришлось перенести  телефон  в  пикап.  Я  бы
чувствовал себя гораздо спокойнее, если бы он оставил его в "блейзере".
   - Не волнуйся, со мной все будет в порядке, - пообещала Джулия, целуя его
в щеку.
   Засунув руки в карманы, Тед еще  некоторое  время  постоял  на  тротуаре,
глядя вслед удаляющейся машине. В зеркало заднего обзора Джулия  видела  его
высокую стройную фигуру. Она с грустью отметила застывшее на  красивом  лице
брата отчужденное и замкнутое выражение, которое появилось после его развода
с Кэтрин Кахилл. Кэтрин всегда была лучшей подругой Джулии и осталась ею  по
сей день, несмотря на то, что переехала в Даллас. Ни Кэтрин, ни Тед не сочли
нужным объяснить Джулии причины своего разрыва, а сама она ничего  не  могла
понять и отказывалась мириться с фактом, что двое столь любимых ею людей  не
могут любить друг друга.  Отогнав  эти  грустные  мысли,  Джулия  попыталась
сосредоточиться  на  предстоящей  поездке  в  Амарилло.  Лишь  бы  не   было
снегопада.

***

   - Эй, Зак, послушай, а что ты  будешь  делать,  если  послезавтра  пойдет
снег? - свесившись с верхней койки, Доминик Сардини  обращался  к  человеку,
лежавшему внизу, неподвижно уставившись в потолок. - Ты слышишь меня? Зак! -
Не дождавшись ответа, Доминик немного повысил голос.
   Отвлекшись от непрестанно  одолевавших  его  мыслей  о  скором  побеге  и
сопряженном с ним риске, Зак перевел взгляд  на  гибкого,  оливково-смуглого
тридцатилетнего итальянца, который был его соседом по камере  в  амариллской
городской тюрьме и принимал непосредственное участие в предстоящей операции.
Дело заключалось в том, что дядя Доминика, который в соответствии с тюремной
картотекой являлся всего лишь отошедшим от дел букмекером, на самом деле был
не кем иным, как одним из донов лас-вегасской  мафии.  Зак  заплатил  Энрико
Сандини целое состояние за организацию своего побега.  Но  несмотря  на  все
уверения Доминика в том, что его дядя - "уважаемый человек", Зак до сих  пор
сомневался  в  надежности  слова  мафиози  и  в  том,  что  огромная  сумма,
переведенная Мэттом Фаррелом на счет Энрико Сандини, действительно купит ему
свободу.
   - Думаю, что со снегопадом я уж как-нибудь управлюсь, - отрезал он.
   - Чудно. Но когда "управишься", не забудь, что должен мне десять  баксов.
Мы поспорили на них еще во время прошлогодней игры "Бээрз", а ты мне  их  до
сих пор не отдал. Помнишь?
   - Отдам, как только выберусь отсюда, - ответил Зак и, на тот случай, если
их кто-нибудь подслушивал, добавил:
   - когда-нибудь.
   Заговорщицки ухмыльнувшись, Сандини снова улегся на свою койку,  скрестил
ноги и, распечатав пришедшее из дома письмо, углубился в чтение.
   Десять паршивых долларов... Еще больше помрачнев, Зак вспомнил,  с  какой
легкостью в свое время он разбрасывался десятидолларовыми чаевыми. А  в  том
аду, где он провел последние пять лет, за десять  долларов  могли  и  убить.
Заветные десять долларов делали  доступными  любые  "радости",  скрашивающие
однообразное существование заключенных, - сигареты с марихуаной, таблетки  и
журналы на любой, самый извращенный вкус. За деньги здесь можно было  купить
и многое другое.
   Зак  давно  взял  за  правило  не  вспоминать  прежней  жизни.   Подобные
воспоминания делали его новую обитель -  пятиметровую  камеру  с  раковиной,
парашей и двухэтажными нарами - еще более невыносимой. Но сегодня, когда  он
твердо  решил  бежать  или  умереть,  Зак  сознательно  пробуждал   в   себе
полузабытые воспоминания, и вместе с возвращающейся  памятью  в  нем  крепла
решимость бежать во что бы то ни стало, как бы ни был велик риск.  Он  хотел
вспомнить  и  бессильную  ярость,  овладевшую  им,  когда  за   его   спиной
захлопнулась дверь тюрьмы, и то, что произошло на следующий день,  когда  во
время прогулки в тюремном дворе его окружила толпа ублюдков.
   - А вот и наша звезда, - подзуживали они, - ну-ка, давай, покажи нам, как
тебя научили драться в Голливуде.
   Когда Зак бросился на самого здорового из этих подонков,  им  владела  не
только безрассудная злость. Было и еще кое-что - подсознательное желание как
можно скорее покончить счеты с  жизнью,  но  перед  смертью  все  же  успеть
причинить боль своим мучителям. Что касается последнего, то это ему удалось.
Зак был в прекрасной форме, да и бесчисленные трюковые драки в фильмах,  где
он играл "крутых парней", многому его научили. Драка  закончилась  для  Зака
тремя сломанными ребрами и отбитой почкой, но по меньшей мере  двое  из  его
противников выглядели гораздо хуже.
   Эта победа стоила ему недели карцера, но зато больше никто и  никогда  не
пытался задирать его. По тюрьме распространился слух, что он опасный маньяк,
и даже самые свирепые бандиты обходили его стороной. Определенное уважение в
здешних кругах вызывало также то, что он был не каким-нибудь мелким жуликом,
а осужденным убийцей. Шло время, и  тюремная  жизнь  многому  научила  Зака.
Через три года он понял, что единственный способ хоть как-то облегчить  свое
существование - это попасть в категорию расконвоированных. А для этого нужно
было стать паинькой и играть по здешним правилам. Поставив перед собой такую
цель, Зак вскоре достиг ее. У него даже сложились товарищеские  отношения  с
некоторыми из заключенных. Но ни одной минуты покоя за  все  эти  пять  лет.
Успокоиться - значило смириться со своей судьбой, а Зак был не  в  состоянии
сделать это. Он ни на мгновение не  мог  последовать  советам  товарищей  по
несчастью и принять свое заключение как неизбежное зло. Он пытался играть  и
делал вид, что  "приспособился",  но  это  не  имело  ничего  общего  с  его
истинными   намерениями.   Мысли   о   чудовищной   несправедливости   всего
происшедшего с ним  начинали  одолевать  его  с  момента  пробуждения  и  не
прекращались до тех пор, пока он не засыпал. Ему было необходимо бежать  как
можно скорее, пока они не свели его с ума. План  побега  был  разработан  до
мельчайших деталей. Каждую среду Уорден Хадли, хозяйничавший в тюрьме, как в
своей личной вотчине, отправлялся в Амарилло на заседание правления  округа.
Зак выполнял при нем функции водителя, а Сандини - посыльного. Сегодня  была
среда, но накануне Хадли сообщил,  что  заседание  переносится  на  пятницу.
Таким образом, запланированный побег откладывался на два дня.  Зак  до  боли
стиснул зубы. Если бы не эта идиотская задержка, он бы уже был  на  свободе.
Или в морге. А теперь впереди еще два долгих дня, и Зак  не  знал,  как  ему
удастся перенести это ожидание.
   Закрыв глаза, он снова и снова прокручивал  про  себя  план  побега.  Обо
всем, что касается денег,  средств  передвижения  и  поддельных  документов,
позаботится Энрико Сандини. Остальное зависело от Зака. И его  больше  всего
беспокоили  непредсказуемые  факторы,  такие,   как   погода   и   возможные
полицейские кордоны. Как бы  тщательно  ни  было  все  спланировано,  всегда
остается вероятность какого-то непредвиденного  прокола,  от  которого  весь
план может рухнуть, как карточный домик. Конечно, риск огромен, но для  Зака
это уже не имело никакого значения. У него не было выбора - либо  оставаться
в этом кошмарном месте до тех пор, пока он окончательно  не  сойдет  с  ума,
либо рисковать быть застреленным при попытке к бегству. Для Зака второй путь
был гораздо предпочтительнее первого.
   Он прекрасно осознавал и то, что даже если побег пройдет удачно,  за  ним
никогда не перестанут охотиться. В течение всей  своей  оставшейся  жизни  -
может быть, очень короткой жизни - он будет обречен скрываться.  Он  никогда
не сможет расслабиться и всегда будет с  опаской  оглядываться  по  сторонам
независимо от того, как далеко забросит его судьба. И  все  равно  это  было
лучше, чем оставаться здесь.
   - Черт побери!  -  громкий  возглас  Сандини  вырвал  Зака  из  состояния
глубокой  задумчивости.  -  Джина  выходит  замуж!  -  оживленно  размахивая
письмом, Доминик говорил все громче и громче:
   - Зак, ты слышал, что я сказал? Моя сестра Джина через две недели выходит
замуж! За Гвидо Дорелли.
   - Мне кажется, ее выбор вполне закономерен, - сухо ответил  Зак,  -  ведь
если я не ошибаюсь, забеременела она именно от него.
   - Да, это так, но я же говорил тебе, что мама не  хотела,  чтобы  она  за
него вышла.
   - Потому что он ростовщик, - предположил Зак, пытаясь вспомнить, что  ему
известно о Гвидо Дорелли.
   - Да нет же, черт побери. Должен же человек как-то зарабатывать. Мама это
понимает. Гвидо просто одалживает деньги тем, кто в них нуждается.
   - А если их вовремя не отдают, то он ломает этим нуждающимся ноги.
   Увидев  вытянувшееся  лицо  Доминика,  Зак  тотчас  же  пожалел  о  своем
сарказме. Несмотря на то, что за свои  двадцать  восемь  лет  Сандини  угнал
двадцать шесть автомобилей и шестнадцать раз был арестован, в этом маленьком
костлявом итальянце сохранилась  какая-то  умилительная  детскость,  которая
располагала к нему всех, кто его знал.  Так  же,  как  и  Зак,  Доминик  был
расконвоированным, но срок его заключения истекал уже через  четыре  недели.
Сандини был невероятно задирист и постоянно лез в драку.  Он  обожал  фильмы
Зака и был безгранично предан ему самому. Он принадлежал  к  многочисленному
колоритному семейству,  которое  регулярно  навещало  его  в  тюрьме.  Когда
темпераментные итальянские родственники Доминика узнали,  кто  является  его
соседом по камере, они поначалу испугались. Но потом,  обнаружив,  что  Зака
никто никогда не навещает,  тотчас  же  забыли  о  том,  кто  он,  и  начали
относиться к нему как к близкому  родственнику.  Зак,  стремившийся  лишь  к
тому, чтобы его все оставили  в  покое,  изо  всех  сил  игнорировал  всякие
попытки  сближения.  Но  тщетно.  Чем  усерднее  он  избегал   родственников
Доминика, тем настойчивее окружало его это веселое, любвеобильное семейство.
И  не  успел  он  оглянуться,  как  необъятная   мама   Сандини,   а   также
многочисленные сестры и кузины сжимали его в объятиях, черноволосые карапузы
с леденцами на палочках, липкими руками и белозубыми улыбками ползали у него
на коленях, в то время как их оливково-смуглые мамаши непрерывно  стрекотали
о последних событиях в жизни  своих  многочисленных  родственников.  Зак  же
тщетно пытался одновременно уследить за всеми  перипетиями  жизни  семейства
Сандини и за тем, чтобы на этот раз  в  его  волосах  запуталось  как  можно
меньше леденцов. Сидя на скамейке в битком набитом  людьми  тюремном  дворе,
Зак видел, как смуглый пухлощекий бутуз делает свои первые неуверенные шаги,
как он протягивает к нему ручки в ожидании помощи и поддержки.
   Сандини окружили его теплом и заботой. Они дважды в месяц  присылали  ему
домашнее печенье и завернутую в промасленную коричневую бумагу салями. Точно
так же, как и Доминику. И хотя Зак прекрасно знал, что для него это  чревато
несварением желудка, он всегда съедал  немного  салями  и  все  печенье.  Он
безропотно  удовлетворял  просьбы  женской  половины  семейства  Сандини  об
автографах. Он вообще делал много такого, что раньше ему бы и  в  голову  не
пришло. Мама Сандини посылала ему поздравительные открытки и сокрушалась  по
поводу его худобы. И теми редкими минутами  веселья,  которые  случались  за
долгие пять лет его заключения, Зак неизменно был обязан семейству  Сандини.
Как ни парадоксально, но эта  шумная  итальянская  семья  была  ему  гораздо
ближе, чем когда-либо его собственная.
   Пытаясь  загладить  свою  грубость  в  отношении  будущего   родственника
Доминика, Зак сказал со всей возможной серьезностью:
   - Хотя, если подумать, банки ничем не лучше. Им ничего не  стоит  выгнать
на улицу вдов и сирот, если те не могут заплатить.
   - Точно! - энергично закивал Сандини, вновь обретя  веселое  расположение
духа.
   Поняв, что бесконечные  размышления  о  возможных  роковых  случайностях,
которые могут угрожать его  побегу,  до  добра  не  доведут,  Зак  попытался
сосредоточиться на семейных проблемах клана Сандини. . - Но если  твоя  мама
ничего не имеет ни против профессии Гвидо, ни против его тюремного прошлого,
то почему она не хочет, чтобы Джина вышла за него замуж?
   - Я уже говорил тебе, Зак, - хмуро  ответил  Доминик,  -  Гвидо  уже  был
женат.., церковным браком. Теперь он разведен, а значит - отлучен от церкви.
   - Понятно. - Зак из последних сил старался сохранить серьезное  выражение
лица. - Извини, я просто забыл об этом.
   Сандини снова вернулся к своему письму.
   - Джина передает тебе привет. И мама тоже. Она говорит, что  ты  мало  ей
пишешь и мало ешь.
   Зак посмотрел на  пластиковые  часы,  которые  ему  разрешили  носить,  и
поднялся на ноги.
   - Ладно, Сандини, хватит. Отрывай лучше поскорее свою задницу  от  койки.
Скоро вечерняя поверка.

Глава 13

   Ближайшие соседи Джулии,  пожилые  сестры-близнецы  по  фамилии  Элдридж,
сидели на веранде своего дома, с которой было видно все,  что  происходит  у
соседей по Элм-стрит. В данный момент две старые девы наблюдали за  Джулией,
собирающейся в дорогу.
   - Доброе утро, Джулия, - окликнула ее Флосси Элдридж. Девушка  вздрогнула
от  неожиданности.  Судя  по  всему,  она  никак  не  ожидала  увидеть  двух
седовласых дам, чинно восседающих на веранде в шесть часов утра.
   - Доброе утро, мисс Флосси,  -  немного  придя  в  себя,  Джулия  ласково
улыбнулась  и  направилась  по  влажной  траве  к  соседнему   дому,   чтобы
засвидетельствовать свое почтение. - Доброе утро, мисс Ада.
   Несмотря на то, что сестрам было уже за  семьдесят,  они  казались  очень
похожими. Может быть, это объяснялось тем, что в старости, как, впрочем, и в
течение всей жизни, они одевались совершенно одинаково. На этом, пожалуй, их
сходство  и  заканчивалось,  так  как  Флосси   Элдридж   была   пухленькой,
добродушной и жизнерадостной, а ее  сестра  -  худой,  угрюмой,  властной  и
пронырливой. Говорили, что в  молодости  Флосси  и  Герман  Хенкельман  были
влюблены друг в друга, но мисс Ада приложила все усилим, чтобы расстроить их
матримониальные планы, убедив свою легко поддающуюся внушению сестру в  том,
что Германа, который был на  несколько  лет  младше,  интересуют  только  ее
сбережения (надо отметить, довольно скромные), которые он тотчас же пропьет,
сделав Флосси посмешищем для всего города.
   - Сегодня прекрасное утро, - добавила мисс Флосси, поплотнее  закутываясь
в шаль от холодного январского воздуха. -  Как  хорошо,  что  иногда  бывают
такие чудесные деньки. Благодаря им и зима кажется короче, правда?
   Но мисс Ада не дала Джулии возможности ответить и без обиняков перешла  к
тому, что интересовало ее больше всего:
   - Снова куда-то уезжаешь, Джулия? Ты же совсем недавно вернулась.
   - Меня не будет всего два дня.
   - Деловая поездка или на этот раз  что-то  для  души?  -  настаивала  Ада
Элдридж.
   - Скорее деловая, - увидев удивленно приподнятые брови мисс Ады,  которая
явно  ждала  продолжения,  Джулия,  чтобы  не  показаться   грубой,   решила
удовлетворить  любопытство  старой  девы.  -  Я  еду   в   Амарилло,   чтобы
договориться  с  одним  человеком  насчет  денег  на  новую  образовательную
программу.
   Ада кивнула, переваривая полученную информацию, и переключилась на другую
тему:
   - Я слышала, что у твоего брата возникли проблемы со строительством  дома
мэра Адлесона. Ему бы сле