гербы она  узнала.  Арена  разделилась;  англичане  встали  в  одном  конце,
французы с шотландцами - в другом. Точно так же, как в жизни, мужчины  и  на
турнирном поле оказались каждый на своей стороне. "Этого быть не  должно,  -
протестовало сердце Дженни, -  турнир  предназначен  для  завоевания  личной
славы и проявления искусства, а не для торжества одного  врага  над  другим!
Турнир меж врагами - а здесь на бой вышли враги - станет  кровавой  резней!"
Она  пробовала  утихомирить  свои  мрачные  предчувствия,  но  без  малейших
признаков  успеха;  каждый  нерв  ее  трепетал,  предупреждая,  что  вот-вот
начнется нечто невообразимое.
   Фанфары протрубили три  предупредительных  сигнала,  и  Дженни  принялась
безотчетно  молиться.  Веревка,  временно  перегораживающая   поле   надвое,
натянулась и, когда четвертый сигнал распорол  воздух,  отдернулась.  Двести
коней загрохотали по полю, земля задрожала под  ними,  взметнулись  копья  и
палаши... И тут все началось - двадцать  родичей  Дженни,  возглавляемые  ее
отцом и братом, вырвались из строя и устремились прямо на Ройса,  мстительно
размахивая палашами.
   Вопль Дженни утонул в диком реве возмущенных  англичан,  когда  шотландцы
бросились  на  Ройса,  словно   всадники   Апокалипсиса   <Четыре   всадника
Апокалипсиса   (Откровения   Св.   Иоанна   Богослова)   на   конях   белом,
огненно-рыжем, вороном  и  бледном  символизируют  соответственно  борьбу  с
силами тьмы, ярость всеобщей войны, неурожай и голод, мор и пагубу>.
   В  следующие  мгновения  Дженни  стала  свидетельницей  поразительнейшей,
никогда прежде не виданной  демонстрации  боевого  искусства  и  силы.  Ройс
сражался как одержимый, проявляя такое проворство и  ловкость,  такую  мощь,
что увлек за собой шестерых всадников, когда его  наконец  свалили  с  коня.
Кошмар продолжался, становясь все страшней  и  страшней.  Не  сознавая,  что
встает вместе со всеми, кто был на галереях,  Дженни  вглядывалась  в  груду
мужских тел и металла, слух ее обжигали звон, лязг и грохот мечей  о  сталь.
Рыцари Ройса заметили происходящее и принялись прорубать к  нему  дорогу,  а
потом - как казалось с того места, откуда смотрела  Дженни,  -  вся  картина
битвы переменилась. Ройс появлялся и исчезал в людском клубке,  точно  демон
мести; вот он взмахнул над головой мечом, держа его обеими руками, и опустил
со всей силою... на ее отца.
   Дженни с воплем закрыла лицо руками, и ей так и не довелось увидеть,  как
руки Ройса дернулись в воздухе, и меч вместо  отца  поразил  горца.  Она  не
увидела, как по доспехам Ройса заструилась кровь от жестоких кинжальных ран,
нанесенных ее братом, когда тот ткнул  припрятанным  клинком  в  щель  между
шлемом и нагрудником; она не увидела, как были  пробиты  насквозь  на  бедре
легкие латы Ройса, как, загородив  от  окружающих,  враги  молотили  его  по
спине, по плечам, по голове. Открыв глаза, она увидела только, что  отец  ее
каким-то чудом еще стоит на ногах, а Ройс атакует Макферсона и еще двоих как
сумасшедший,  преисполнившийся  холодной  ярости,   вертится,   рубит...   и
противник при каждом ударе падает наземь бесформенной грудой металла, Дженни
пошатнулась и почти повалилась на зажмурившую  глаза  Бренну.  -  Дженни!  -
крикнула тетушка Элинор. - Я не думаю, что тебе следует...
   Но Дженни не обратила внимания; горькая волна подступила к  горлу,  слезы
почти ослепили ее, она бросилась к своей лошади и выхватила поводья  из  рук
ошеломленного слуги...
   - Смотрите, миледи! - восторженно заорал  он,  помогая  ей  взобраться  в
седло и кивая в сторону ристалища на Ройса. - Вы когда-нибудь в жизни видали
такого бойца?
   Дженни взглянула еще раз и увидела, что меч  Ройса  вновь  опускается  на
плечо шотландца. Увидела, что ее отец, брат, отец  Бекки  и  десяток  других
шотландцев лежат на земле, уже залитой кровью.
   Увидела неумолимую, неминуемую смерть. Видение это продолжало терзать ее,
когда она стояла у открытого окна в своей спальне, прислонившись  побелевшей
щекой к оконной раме, обхватив себя руками, пытаясь как-нибудь удержать  всю
боль и ужас внутри. Миновал час с той минуты, как она покинула турнир, и уже
с полчаса шли поединки. Помня об объявлении герольда, что поединки,  которые
последуют за турниром, откроют самые искусные бойцы, Дженни не  сомневалась,
что все выступления Ройса состоятся сразу же по  завершении  битвы.  "Король
Генрих, - думала она со  смутной  скорбью,  -  решил  произвести  сильнейшее
впечатление, продемонстрировав всем и каждому, что его знаменитый воин, даже
измученный, способен разбить любого шотландца,  которому  достанет  глупости
потягаться с ним".
   Она насчитала уже пять завершенных поединков, имея возможность судить  по
чудовищному глумливому вою толпы, провожающему с арены каждого побежденного.
Еще четыре, и Ройс уйдет с  поля;  к  тому  времени  кто-нибудь  обязательно
принесет ей известие,  скольких  ее  родичей  он  искалечил  или  убил.  Она
смахнула слезы, и ей даже  в  голову  не  приходило,  что  что-нибудь  может
случиться с Рейсом. Он был непобедим. Она убедилась  в  этом  во  время  его
поединков до начала турнира. И... прости. Господи... гордилась.  Даже  когда
он бился с Макферсоном, страшно гордилась...
   Двойственность ее положения раздирала ей сердце и душу, и она  стояла  на
месте, не видя поля, но слыша, что там происходит. Судя по долгому, жуткому,
насмешливому реву толпы,  который  становился  явственней  в  конце  каждого
поединка, зрителям не доводилось  хорошенько  полюбоваться  проигрывающим  в
очередной схватке.  Шотландцы  явно  не  заслуживали  даже  редких  вежливых
аплодисментов...
   Дженни вздрогнула - дверь спальни неожиданно распахнулась и  ударилась  о
стену.
   - Возьмите плащ, - угрожающе рявкнул Стефан Уэстморленд, -  вы  вернетесь
на ристалище со мной, или я вас поволоку!
   - Я не вернусь, - возразила Дженни, вновь оборачиваясь к  окну.  -  Я  не
имею желания веселиться, покуда мой муж режет моих родичей на куски, или...
   Стефан схватил ее за плечи, повернул к себе лицом, и слова его засвистели
словно яростные удары хлыста.
   - Я вам расскажу, что происходит! Там, на поле, погибает,  мой  брат!  Он
поклялся, что не поднимет руки на ваших родичей, и как только они догадались
об этом во время турнира, члены вашего благородного семейства принялись  его
убивать! - говорил он сквозь зубы, тряся ее. - На турнире они  изрезали  его
на куски! А теперь он сражается в поединках...  Вы  слышите,  как  веселится
толпа? Это смеются над ним. Он так страшно изранен. что, по-моему,  даже  не
понял, когда его сбили с коня.  Он  думал,  что  сможет  перехитрить  их  на
поединках, но не смог, а его вызвали еще четырнадцать шотландцев...
   Дженни смотрела на него, не сводя глаз, сердце начало бешено  биться,  но
ноги точно приросли к полу, словно она пыталась бежать в ночном кошмаре.
   - Дженнифер! - хрипло вымолвил Стефан. - Ройс позволяет им убивать  себя.
- Пальцы его больно впивались ей в плечи, но голос  прерывался  от  муки.  -
Там,  на  арене,  он  погибает  за  вас.  Он  убил  вашего  брата  и  теперь
расплачивается... - Стефан смолк, когда Дженни вырвалась  из  его  хватки  и
побежала...
   Гаррик Кармайкл плюнул на землю рядом с Ройсом,  победителем  удаляясь  с
поля, но Ройс был глух к таким мелочным оскорблениям. Он, пошатываясь, стоял
на коленях, смутно осознавая, что гул толпы постепенно и неизвестно по какой
причине усиливается до непристойной громкости. Покачнувшись, он дотянулся  и
сбросил шлем, попытался переложить его в  левую  руку,  но  рука  беспомощно
висела вдоль туловища, и шлем упал на землю. К нему бежал Гэвин...  нет,  не
Гэвин... кто-то в синем плаще, и он прищурился, пытаясь разглядеть и  гадая,
не очередной ли это противник.
   Сквозь застилающую глаза и туманящую сознание пелену крови, пота  и  боли
Ройсу на миг показалось, будто он видит фигуру женщины... бегущей к нему,  с
развевающимися  непокрытыми  волосами,   которые   отсвечивают   на   солнце
красноватым и золотым. Дженнифер!  Не  веря,  он  щурился,  всматривался,  а
оглушительный вопль толпы все нарастал и нарастал.
   Ройс простонал безмолвно,  пробуя  встать  на  ноги,  опираясь  уцелевшею
правой  рукой.  Дженнифер   возвращалась...   возвращалась   теперь,   чтобы
присутствовать при его поражении. Или смерти. Только он все равно не  желал,
чтобы она видела, как он умирает, лежа ничком на земле, и, собрав  последние
крохи сил, Ройс умудрился подняться. Взмахнул рукой, протер тыльной стороной
ладони глаза и понял, что ему не почудилось. Дженнифер направлялась к  нему,
а вокруг воцарилась жуткая тишина.
   Дженни подавила крик,  когда,  подбежав  ближе,  заметила  его  безвольно
висящую руку. Она остановилась перед ним  и,  повинуясь  раздавшемуся  из-за
боковой линии неистовому реву  отца,  дернула  головой,  обратив  взгляд  на
копье, лежащее под ногами Ройса.
   - Возьми его! - гремел отец. - Возьми копье, Дженнифер!
   И тут Ройс догадался, зачем она пришла.  Она  пришла  завершить  то,  что
начали  ее  родичи;  она  пришла  отомстить  на  своего  брата  Уильяма.  Не
шелохнувшись, он глядел на нее, видя, как по прекрасному лицу катятся  слезы
и как она медленно наклоняется. Но  не  берет  копье,  не  выхватывает  свой
кинжал,  а  накрывает  ладонями  его  руку  и  прижимается  к  ней   губами.
Одурманенный болью, охваченный смятением,  Ройс  наконец  осознал,  что  она
опускается перед ним на колени, и из груди его вырвался стон.
   - Милая... - потерянно вымолвил он, сжимая пальцы, пытаясь поднять ее,  -
не надо...
   На глазах у семи тысяч зрителей  Дженнифер  Меррик  Уэстморленд,  графиня
Рокбурн  встала  на  колени  перед  своим  мужем,  совершая  публичный   акт
униженного  покаяния,  содрогаясь  в  неистовых   рыданиях.   Простояв   так
достаточно долго, Дженнифер поднялась, сделала шаг назад,  подняла  к  Ройсу
залитое слезами лицо и расправила плечи.
   Гордость вспыхнула в израненном Ройсе, ибо стояла она так величественно и
победно, словно король только что возвел ее в рыцарское достоинство.
   Гэвин, которого удерживал на месте Стефан, вцепившись в плечо,  подскочил
сразу же, как только тот его выпустил. Ройс обнял оруженосца одной рукой  и,
хромая, заковылял с поля.
   Уходил он под  аккомпанемент  почти  такого  же  радостного  хора,  какой
сопровождал его после победы над Макферсоном и Дюмоном.
   Медленно, нерешительно и неохотно Ройс открывал глаза в своей палатке  на
турнирном поле, приготовившись к взрыву боли, которая, как ему  хорошо  было
известно, возвращается вместе с сознанием. Но боли не было.
   По доносившемуся снаружи шуму он рассудил, что поединки еще продолжаются,
лениво полюбопытствовал, куда делся Гэвин, и тут вдруг  сообразил,  что  его
кто-то держит за правую руку. Повернув голову, он глянул в ту сторону  и  на
мгновение подумал, что бредит.  Над  ним  склонялась  Дженнифер,  окруженная
ослепительно ярким нимбом солнечного света, льющегося через откинутый позади
нее полог палатки. Она улыбалась ему с такой нежностью в прекрасных  глазах,
что он содрогнулся. Откуда-то издалека прозвучал мягкий голос:
   - Добро пожаловать, мой любимый.
   Внезапно он понял, почему видит ее в сияющем ореоле, почему не  чувствует
боли, почему она говорит и глядит на него с такой невероятной  нежностью.  И
проговорил вслух, бесстрастно и твердо:
   - Я умер.
   Склонившееся над ним видение покачало головой и тихонько  присело  рядом.
Нагнувшись, ангелоподобная дева откинула с его  лба  прядь  черных  волос  и
улыбнулась, но длинные ее ресницы слиплись от слез.
   - Если б ты умер, пришлось бы, пожалуй, мне  выйти  на  поле  и  поразить
своего сводного брата, - поддразнила  она,  и  в  ее  голосе  еще  слышалось
страдание.
   Кончики пальцев, лежавших на лбу, были холодными, и определенно наяву  он
ощущал прикосновение ее бедра.
   - И как бы ты это сделала? - спросил он.
   - Ну, - сказало видение, склоняясь и нежно щекоча его губы своими мягкими
губками, - в прошлый раз я сделала вот как... Подняла забрало... и...
   По губам его скользнул язычок,  и  Ройс  задохнулся.  Нет,  он  не  умер.
Ангелы, безусловно, так не целуют. Обвив здоровой  рукой  ее  плечи,  герцог
притянул ее и только вознамерился  поцеловать,  как  его  осенила  еще  одна
мысль, и он нахмурился.
   - Если я жив, почему мне не больно?
   - Тетушка Элинор, - прошептала она, - составила специальное  снадобье,  и
мы заставили тебя его выпить.
   Порвалась  последняя  паутина,  опутывавшая  его  рассудок,  и,  блаженно
вздохнув, он прижал ее, поцеловал и  возликовал  всей  душой,  ибо  губы  ее
раскрылись и она целовала его в ответ от всего сердца.  Когда  Ройс  наконец
отпустил ее, оба никак не могли отдышаться, страстно  желая  сказать  слова,
достойные быть сказанными в лучшем месте, чем тут, в палатке,  содрогающейся
от воплей неистовой толпы. Через минуту Ройс спокойно спросил:
   - Я тяжело ранен? Дженни перевела дыхание,  закусила  губу,  и  глаза  ее
затуманила боль от ран, полученных им по ее вине.
   - Неужто дела мои так плохи? - хрипло допытывался он.
   - Да, - шепнула она. - У тебя сломаны левая рука и три  пальца.  Раны  на
шее и под  ключицей,  которые,  по  словам  Стефана  и  Гэвина,  нанес  тебе
Малькольм, длинные и глубокие, но уже не кровоточат. Глубокая рана  на  ноге
просто чудовищна. Ты получил страшный удар по  голове,  должно  быть,  когда
снял шлем и наверняка, - мстительно продолжала она, - когда  на  тебя  напал
кто-то из моих мясников-родичей.
   Кроме того, ты весь жутко избит. Он удивленно приподнял бровь:
   - Звучит не так уж и плохо.
   Дженни  заулыбалась  при  столь  героическом  заявлении,  но   он   тихо,
многозначительно добавил:
   - И что дальше?
   Она сразу поняла, о чем он спрашивает, представила, какие еще  физические
страдания выпадут на  его  долю,  если  он  вернется  и  проведет  еще  один
поединок, и сравнила с неизмеримым страданием, которое придется стерпеть его
гордости, если он этого не сделает.
   - Тебе самому решать, - отвечала она через минуту и, не в силах  сдержать
недобрых чувств по отношению к отцу и брату, закончила:
   - Но там, на поле чести, где  моя  семья  обесчестила  себя  нынче,  есть
рыцарь по имени Малькольм Меррик, публично бросивший тебе вызов час назад.
   Ройс погладил ее по щеке костяшками согнутых пальцев и ласково уточнил:
   - Можно ли заключить из сего замечания, что, по  твоему  убеждению,  я  и
впрямь способен побить его, пристегнув щит к плечу над сломанной рукой?
   Она склонила голову набок:
   - А ты что скажешь?
   Ленивая улыбка тронула краешки чувственных губ, которые  вымолвили  всего
два слова;
   - Не сомневаюсь.
   Стоя возле палатки рядом с Ариком, Дженни смотрела, как Ройс наклоняется,
чтобы взять у Гэвина свое  копье.  Он  взглянул  на  нее,  поколебался  долю
секунды - пауза эта почему-то показалась многозначительной, - потом повернул
Зевса, направился было к полю, но тут Дженни сообразила, отчего  он  мешкал,
и, окликнув, велела ему обождать.
   Она влетела в палатку Рейса, схватила ножницы, которыми они пользовались,
нарезая полотно для перевязки ран, вернулась к вороному скакуну, который уже
не мог устоять на месте, роя землю передним копытом, остановилась и  глянула
снизу вверх  на  своего  улыбающегося  мужа.  Потом  наклонилась,  отхватила
длинный кусок от подола синего шелкового плаща, дотянулась и привязала его к
острию копья Ройса.
   Арик зашагал с ней рядом, и  они  вместе  следили,  как  он  выезжает  на
ристалище  под  одобрительный  рев  толпы.  Взгляд  Дженни  был  прикован  к
ярко-синему знамени, реющему над копьем, и, несмотря на всю любовь  к  мужу,
слезы подступили к горлу. Ножницы оттягивали ей руку, как тяжкий  символ  ее
предательства; словно она обрезала вместе с кусочком синей ткани  все  нити,
что связывали ее с родиной.
   Она громко перевела дыхание и вздрогнула от изумления - массивная  ладонь
Арика вдруг легла ей на голову. Увесистая, как боевой  топор,  она  полежала
мгновение, потом скользнула по щеке, притянула, и Дженни ткнулась лицом  ему
в бок. Это было объятие.
   - Нечего тебе беспокоиться,  что  мы  разбудим  его,  моя  дорогая,  -  с
полнейшей  уверенностью  заявила  Дженни  тетушка  Элинор.  -  Он  спит  уже
несколько часов.
   Серые глаза приоткрылись, оглядывая комнату, потом с ленивым  восхищением
уставились  на  отважную  златовласую  красавицу,  которая  стояла  у  двери
спальни, слушая тетку.
   - Даже без снадобья, которое я ему дала,  -  продолжала  тетушка  Элинор,
направляясь к флакончикам и склянкам с порошками, расставленным на  сундуке,
- любой мужчина, вернувшийся сплошь израненным на поле и  принявший  участие
еще в пяти поединках, будет спать ночь напролет. Впрочем, - добавила  она  с
бодрой улыбкой, - ему не понадобилось много времени, чтобы расколошматить их
всех. Что у него за терпение, - проговорила она с восторженной улыбкой, -  и
какое искусство! Я никогда не видала ничего подобного.
   - Он будет ужасно страдать, когда проснется. Я хотела бы,  чтоб  вы  дали
ему побольше того снадобья, которым поили прежде, до того, как  он  вернулся
на поле.
   - Разумеется, это было бы хорошо, да только неблагоразумно.  Кроме  того,
судя по шрамам на его теле, он привык иметь дело с болью.  Как  я  тебе  уже
говорила, принимать больше одной дозы моего зелья небезопасно. С прискорбием
должна признаться, что оно имеет кое-какие нежелательные последствия.
   -  Какие  именно?  -  поинтересовалась  Дженни,  все  еще  надеясь   хоть
как-нибудь ему помочь.
   - Во-первых, - страшным голосом изрекла  тетушка  Элинор,  -  он  лишится
возможности выполнять свои супружеские обязанности на целую неделю.
   -  Тетушка  Элинор,  -  твердо  сказала  Дженни,   готовая   пожертвовать
наслаждением от любовных ласк ради того, чтоб избавить его от боли,  -  если
это единственное, о  чем  следует  беспокоиться,  прошу  вас  дать  ему  еще
лекарства.
   Тетушка Элинор поколебалась, неохотно кивнула и взяла с сундука пузырек с
белой пудрой.
   - Очень жаль, - с кривой усмешкой заметила Дженни, -  что  вы  не  можете
туда добавить кое-чего такого, чтоб он спокойно выслушал, когда я  сообщу  о
пребывании здесь Бренны и об их со Стефаном  намерении  пожениться.  Он  так
жаждал мирной  жизни,  -  добавила  она,  громко  фыркнув,  -  но  я  сильно
сомневаюсь, что ему доводилось когда-нибудь переживать столько бурь, сколько
пришлось вытерпеть с того момента, как я впервые попалась ему на глаза.
   - Я уверена, что ты права, - неутешительно подтвердила тетушка Элинор.  -
Однако сэр Годфри поведал мне, что его светлость никогда столько не хохотал,
как после встречи с тобой, поэтому остается надеяться, что  смех  доставляет
ему немалое удовольствие и вполне скрашивает суровую жизнь.
   - По крайней мере, - сказала Дженни, и глаза ее  потемнели  от  горя  при
взгляде на лежащий на столе пакет, доставленный от отца,  -  ему  теперь  не
придется ежедневно ожидать нападения со стороны моего отца с целью вызволить
нас с Бренной. Он отрекся от нас обеих.
   Тетушка Элинор сочувственно глянула на племянницу и философски заметила:
   - Он всегда был более расположен к ненависти, чем к любви,  моя  дорогая,
только ты этого не понимала. Если тебя интересует мое мнение, он больше всех
любит себя самого. Иначе  не  пытался  бы  выдать  тебя  сперва  за  старика
Болдера, а потом за Макферсона. Он никогда тобой не интересовался, ежели  не
преследовал своих собственных целей. Бренна видела его таким, каков он  есть
на самом деле, потому что он ей не родной  отец  и  она  не  была  ослеплена
любовью.
   - Он отрекся и от моих будущих детей тоже... от любого дитяти, которое  у
меня когда-либо будет... - дрожащим шепотом сказала Дженни. - Представляете,
как он должен меня ненавидеть, чтобы отказаться от собственных внуков.
   - Вовсе не н