нему  в
душу, Ян может навсегда порвать с этим человеком.
   Дункан нахмурился, вспомнив, как девятнадцатилетний Ян вернулся из своего
первого путешествия. Родителям Яна вместе с его младшей  сестренкой  так  не
терпелось поскорее увидеть его, что они решили сделать ему сюрприз и поехали
в Херлок встречать корабль.
   За две ночи до того, как корабль Яна вошел в порт, маленькая гостиница, в
которой остановилось счастливое семейство, сгорела до основания, и все  трое
погибли в огне. По дороге домой Ян  проехал  мимо  обугленных  развалин,  не
подозревая, что здесь покоится прах его родителей.
   Он приехал в дом, где его ждал Дункан, чтобы сообщить ему ужасную весть.
   - А где все? - спросил Ян, бросив на пол свое снаряжение, и быстро обошел
дом, заглядывая  в  пустые  комнаты.  Его  Лабрадор  был  единственным,  кто
встретил его дома, - с сумасшедшим лаем он ворвался в коттедж и замер у  ног
Яна. Тень  это  имя  он  получил  не  за  темный  цвет  шерстив  а  за  свою
безграничную преданность хозяину, которого боготворил с щенячьего возраста.
   - Я тоже скучал по тебе, малыш, - сказал Ян, ласково потрепав  пса.  -  У
меня есть для тебя подарок.
   Собака терлась головой о его ноги, прижимаясь к его боку, и  не  отрывала
от лица хозяина своих умных внимательных глаз. Дункана всегда  поражало  это
почти сверхъестественное  понимание  между  человеком  и  боготворившей  его
собакой.
   - Ян, - с болью в голосе сказал викарий, и, уловив  в  одном  8том  слове
страдание, Ян  оглянулся,  и  рука,  гладившая  собаку,  замерла.  Потом  он
медленно выпрямился, и собака повернулась вместе с ним и встала рядом, глядя
на Дункана с тем же напряженным вниманием, что и ее хозяин.
   Со всей мягкостью, на какую был способен, Дункан рассказал Яну  о  гибели
его семьи и, хотя ему не раз приходилось утешать убитых горем людей, никогда
раньше  он  не   видел   такого   сдержанного   проявления   скорби,   какое
продемонстрировал Ян. На этот раз викарий чувствовал себя бессильным. Ян  не
плакал и не бранился, он весь словно окаменел, спасаясь от невыносимой боли,
которая могла испепелить его. В тот вечер, когда Дункан уходил, Ян  стоял  у
окна и смотрел в темноту, его собака была рядом с ним.
   - Возьми ее с собой и отдай кому-нибудь в  деревне,  -  сказал  Ян  тоном
окончательным, как смерть.
   Дункан, не зная, как реагировать на это, в  растерянности  остановился  в
дверях.
   - Кого взять с собой?
   - Собаку.
   - Но ты же сказал, что останешься здесь по крайней мере на полгода, чтобы
привести все в порядок.
   - Возьми ее с собой, - отрезал Ян. Дункан наконец понял, что делает Ян, и
испугался за него.
   - Ян, ради Бога, Тень обожает тебя. И кроме того, с ней тебе будет не так
одиноко.
   - Отдай ее Маккарти в Кэлгари, - отрывисто сказал Ян, и Дункан  забрал  с
собой упирающегося Лабрадора. Им пришлось  надеть  на  него  ошейник,  чтобы
увести из дома.
   На следующей неделе Тень прибежала с другого конца графства домой. Дункан
в это время был там и с комом в горле наблюдал, как Ян решительно  отказался
признать ничего не понимающего Лабрадора. На следующий день Ян пошел  вместе
с Дунканом в Кэлгари и собственноручно передал собаку новому хозяину.  Когда
Ян вышел во двор и сел на лошадь.  Тень  бросилась  бежать  за  ним,  но  он
развернулся и резко прикрикнул на нее.
   И Тень осталась, потому что не могла ослушаться приказа своего хозяина.
   Когда через несколько часов ушел и  Дункан,  собака  все  еще  сидела  во
дворе, не отрывая взгляда от  поворота  дороги.  Свесив  голову  набок,  она
ждала, потому  что  не  могла  поверить,  что  Ян  действительно  бросил  ее
навсегда.
   Но Ян так никогда и не вернулся за ней. Тогда Дункан впервые  понял,  что
при желании Ян мог задавить в себе  любые  чувства.  Он  бесповоротно  решил
избавиться от всего, что было  ему  дорого,  чтобы  больше  никогда  уже  не
испытать боль утраты. Он сложил в сундуки все портреты родителей и сестры  и
все принадлежавшие им вещи и убрал на чердак, так что  теперь  единственным,
что могло напомнить ему о них, был дом. И воспоминания.
   Вскоре пришло письмо от его деда, герцога Стэнхоупского.  Через  двадцать
лет после того, как он отрекся от своего сына за  то,  что  тот  женился  на
матери Яна, герцог предложил внуку все, чего он был лишен. Его письмо пришло
через три дня после пожара. Ян прочитал его и выбросил в корзину, так же  он
поступал  со  всеми  письмами,  последовавшими  за  этим.  Так  продолжалось
одиннадцать лет, в течение которых Ян оставался таким же  неприступным,  как
его родные скалы, и таким  же  безжалостным,  как  топкие  торфяные  болота,
заросшие вереском, среди которых он рос.
   Это был самый непреклонный человек, которого знал Дункан.  Еще  мальчиком
он  приводил  родителей  в  замешательство  своей  спокойной   уверенностью,
блестящим умом и  своенравным  упорством.  Его  отец  однажды  пошутил:  "Ян
позволяет нам с матерью воспитывать его только потому, что любит нас,  а  не
потому, что считает нас умнее. Он знает, что умом  превосходит  нас,  но  не
говорит этого вслух, чтобы не задеть нашего самолюбия.
   Зная, как Ян бесповоротно отрекается от тех, кто обидел его, Дункан почти
не надеялся, что ему удастся изменить отношение Яна к деду, тем более что  в
данном случае он даже не мог воззвать к его  чувствам.  Герцог  Стэнхоупский
значил для Яна куда меньше, чем его Лабрадор.
   Погрузившись в эти  размышления,  Дункан  мрачно  смотрел  на  огонь,  не
замечая, что Ян отложил книгу в сторону  и  наблюдает  за  ним.  Наконец  Ян
нарушил тишину:
   - Поскольку я приготовил рыбу не хуже, чем обычно, полагай, у  тебя  есть
какие-то другие причины для такого свирепого вида.
   Дункан кивнул и с сильным предчувствием, что ни к чему  хорошему  это  не
приведет, встал, подошел к камину и приступил к делу.
   - Ян, я получил письмо от твоего деда, -  начал  викарий  и  увидел,  как
располагающая улыбка исчезает и лицо Яна превращается в каменную маску. - Он
просит меня походатайствовать за него и уговорить тебя встретиться с ним.
   - Ты зря теряешь время, - стальным голосом ответил Ян.
   - Но ведь он твоя семья, - тихо произнес Дункан.
   - Вся моя семья в этой комнате, - горько отозвался Ян. - И никакой другой
я не признаю.
   - Ты его единственный наследник, - безнадежно продолжал викарий.
   - Это его проблема.
   - Он умирает, Ян.
   - Я не верю этому.
   - А я верю ему. И знаешь, Ян, если бы твоя мать была жива, она умоляла бы
тебя помириться с ним. Она всю жизнь мучилась от мысли, что из-за  нее  твой
отец лишился семьи и наследства. Я думаю, тебе не надо напоминать, что  твоя
мать была моей единственной сестрой. Я любил ее,  и  если  я  смог  простить
этого человека за ту боль, которую он причинил ей, то, наверное, и ты мог бы
это сделать.
   - Прощать - твоя профессия, - с сарказмом ответил Ян. - У меня же  другой
принцип: око за око.
   - Говорю тебе, он умирает.
   - А я говорю тебе, что мне плевать на это!  -  четко  выговаривая  каждое
слово, отрубил Ян.
   - Даже если титул не нужен тебе самому, прими его  хотя  бы  ради  своего
отца. Этот титул принадлежал ему по праву, так  же  как  будет  принадлежать
твоему сыну. Это последняя возможность одуматься, Ян. Твой дед дал  мне  еще
две недели на то, чтобы  уговорить  тебя.  По  истечении  этого  времени  он
назовет другого наследника.  Ты  приехал  сюда  на  две  недели  позже,  чем
собирался, и, может быть, сейчас уже поздно....
   - Поздно было еще одиннадцать лет назад, - с ледяным спокойствием ответил
Ян. Вдруг лицо его смягчилось, и он стал запихивать  бумаги  в  ящик.  Потом
посмотрел на Дункана и с ясной спокойной улыбкой сказал:
   - Твой стакан пуст, викарий.  Выпьешь  еще?  Дункан  вздохнул  и  покачал
головой. Все вышло так, как он и ожидал: Ян мысленно захлопнул  дверь  перед
своим дедом, и ничто уже не могло  изменить  его  решения.  Дункан  знал  по
опыту, что, когда Ян становится таким мягким и приветливым, до него  уже  не
достучаться. Подумав, что их первый вечер с племянником все равно безнадежно
испорчен, Дункан решил заодно обсудить и другой щекотливый предмет.
   - Ян, насчет Элизабет Кэмерон. Ее дуэнья сообщила мне некоторые вещи...
   Опасно ласковая улыбка снова возникла на лице Яна.
   - Можешь не продолжать, Дункан. С этим покончено.
   - С разговором или...
   - Со всем.
   - Но мне вовсе  так  не  кажется!  -  воскликнул  Дункан,  выведенный  из
терпения раздражающим спокойствием Яна. - То, что я видел...
   - Ты видел конец.
   Дункан заметил, что он произнес это с той же окончательностью  и  веселой
невозмутимостью, с которыми говорил о герцоге. Все выглядело так, словно  он
решил эти вопросы как нельзя более благоприятно для себя, и никто и ничто не
сможет заставить его пересмотреть свое к ним отношение. Судя по его реакции,
Ян отнес Элизабет к той же  категории  лиц,  что  и  герцога  Стэнхоупского.
Вконец расстроенный, Дункан схватил со стола бутылку бренди и плеснул себе в
стакан.
   - Есть кое-что, о чем я тебе никогда не говорил, - со злостью  проговорил
он.
   - И что же это?
   -  Я  ненавижу,  когда  ты  начинаешь   выставлять   серьезные   вещи   в
незначительном и забавном свете. Я бы предпочел увидеть тебя  в  ярости!  По
крайней мере тогда я хоть знал  бы,  что  могу  достучаться  до  тебя!  -  в
отчаянии воскликнул Дункан.
   В ответ на это Ян взял со стола книгу и снова начал читать.

Глава 15

   - Ян, может быть,  сходишь  в  сарай  и  посмотришь,  что  так  задержало
Элизабет? - спросил викарий, ловко  переворачивая  жарившуюся  на  сковороде
ветчину. - Я послал ее туда за яйцами пятнадцать минут назад.
   Ян бросил у камина охапку дров, отряхнул руки и пошел искать потерявшуюся
гостью. Сцена, которую он застал в сарае,  заставила  его  застыть  в  немом
удивлении. Уперев руки в бока,  Элизабет  сердито  смотрела  на  сидящих  на
насесте кур, которые хлопали крыльями и яростно кудахтали.
   - Я не виновата в этом! - восклицала она. - Я вообще  не  люблю  яйца.  И
даже запаха курятины не выношу. - Она начала красться на цыпочках к насесту,
и голос ее звучал умоляюще. - Если вы  только  разрешите  мне  взять  четыре
штуки, обещаю вам, что сама не съем ни одного.  Послушай,  -  добавила  она,
протягивая руку к кудахтающей курице, - я побеспокою  тебя  только  на  одну
секунду. Я только просуну туда  руку  и...  а-ай!  -  закричала  Элизабет  и
замахала рукой, которую больно клюнула курица.
   - Вам не требуется получать у нее разрешение, - сказал Ян, приближаясь  к
ней. Элизабет в ужасе обернулась. - Нужно  просто  показать  ей,  кто  здесь
хозяин.
   Вы должны решительно подойти - вот так...
   И без всяких церемоний он вытащил из-под курицы два яйца,  причем  курица
даже не сделала попытки клюнуть его, то же самое он проделал с двумя другими
курами.
   - Вы что, первый раз  в  курятнике?  -  спросил  Торнтон,  беспристрастно
отметив про себя, как она прелестна с этими спутанными волосами  и  пылающим
от гнева лицом.
   - Да, - коротко ответила Элизабет, - здесь очень плохо пахнет.
   Он засмеялся.
   - Ну тогда все ясно. Они чувствуют ваше к  ним  отношение  -  животные  и
птицы всегда это чувствуют.
   Она быстро взглянула  на  него  и  сразу  ощутила  какую-то  необъяснимую
перемену - он улыбался ей, даже шутил, но его глаза ничего не  выражали.  До
сих пор она видела в них иногда страсть, иногда злость, иногда  холод  -  но
это было проявлением чувств. Сейчас же в этих глазах не было ничего.
   Элизабет не знала в точности, какого отношения к себе ей хочется, но  она
была совершенно уверена, что не  желает,  чтобы  на  нее  смотрели,  как  на
забавную незнакомку.
   - Слава небесам! - сказал викарий, когда они вошли в дом. -  Если  вы  не
хотите, чтобы ветчина подгорела, посидите пока за  столом  и  не  отвлекайте
меня, пока я не закончу.
   - Мы с Элизабет предпочитаем подгоревшую ветчину, - пошутил Ян.
   Элизабет слабо улыбнулась в ответ, но тревога ее возросла еще больше.
   - Как вы относитесь к картам? - спросил ее викарий, когда они заканчивали
завтрак.
   - Я знаю некоторые карточные игры, - ответила девушка.
   - В таком случае, когда вернутся мисс Трокмортон-Джонс и Джейк, мы  могли
бы как-нибудь вечерком сыграть в вист. Ты присоединишься к нам, Ян?
   Ян, который в этот момент, стоя у плиты, наливал себе кофе,  оглянулся  и
со смехом сказал:
   - Ни в коем случае. - И объяснил Элизабет:
   - Он мухлюет. Абсурдность предположения,  что  викарий  может  мухлевать,
вызвала у Элизабет смех, который музыкальным звоном разнесся по комнатам.
   - Я уверена, что викарий не может делать ничего подобного.
   - Боюсь, что Ян  прав,  моя  дорогая,  -  признался  Дункан,  простодушно
улыбаясь, - но я  всегда  играю  честно,  когда  у  меня  есть  партнеры.  А
мухлевать я себе позволяю только в том  случае,  когда  играю  с  кем-нибудь
воображаемым, например, с Наполеоном на острове Святой Елены.
   - Ах,  вот  оно  что!  -  сказала  Элизабет,  с  улыбкой  глядя  на  Яна,
усаживающегося за стол со своей кружкой. - Такое и со мной бывает!
   - Так вы играете в вист? Она кивнула.
   - Эрон научил меня, когда мне было всего двенадцать лет, но до сих пор он
каждый раз обыгрывает меня.
   - Эрон? - улыбаясь, спросил викарий.
   - Это наш кучер, - объяснила Элизабет, радуясь возможности  поговорить  о
своей "семье" в Хэвенхерсте. - Но в шахматы я играю лучше, этому меня научил
Бентнер.
   - А это кто же?
   - Наш дворецкий.
   - Понятно, - сказал викарий, но что-то заставило его продолжить:
   - А как насчет домино?
   - О, тут специалист миссис Бодли, наша экономка. Мы довольно часто играли
с ней, но она всегда выигрывала, потому что относится к игре очень  серьезно
и даже разработала свою систему. А у меня как-то не вызывают энтузиазма  эти
плоские прямоугольнички с точками. Шахматные фигуры, на мой взгляд,  намного
интереснее. Вот где действительно серьезная игра.
   Ян наконец решил присоединиться к беседе. Выразительно посмотрев на дядю,
он с явной иронией объяснил ему:
   - На случай, если ты не догадался, Дункан, леди Камерон -  очень  богатая
молодая женщина. - Этой фразой он охарактеризовал Элизабет как  избалованную
барышню, привыкшую к  тому,  что  любое  ее  желание  всегда  с  готовностью
исполняет целая армия слуг.
   Элизабет напряженно  выпрямилась,  неуверенная,  намеренно  он  нанес  ей
оскорбление или же это вышло у него случайно, а викарий сурово посмотрел  на
Яна, видимо, тоже не одобряя если и не смысл фразы, то,  во  всяком  случае,
тон, которым она была сказана.
   Ян невозмутимо встретил его взгляд, но  в  душе  разозлился  на  себя  за
несдержанность. Вчера вечером он дал себе слово  не  испытывать  к  Элизабет
никаких чувств, и это решение было окончательным. Из чего следовало, что  ее
моральный облик и образ жизни не должны иметь для него никакого значения.  И
тем не менее сейчас он нарочно обидел  девушку,  хотя  она  ничем  этого  не
заслужила,  если  не  считать  того,  что  сидит  тут,  такая  возмутительно
хорошенькая в этом светло-желтом  платье  и  с  таким  же  желтым  бантом  в
волосах. Ян был настолько недоволен собой, что даже упустил нить разговора.
   - А в какие игры вы играли  со  своими  братьями  и  сестрами?  продолжал
расспрашивать Дункан.
   - У меня был только один брат, но и тот  почти  все  время  проводил  вне
дома.
   Он учился в Лондоне.
   - Но, наверное, по соседству жили другие дети, - предположил викарий.
   Элизабет сделала глоток чая и покачала головой.
   - Вокруг жили арендаторы, которые снимали у нас коттеджи,  но  у  них  не
было детей моего возраста. Видите ли, у нас в Хэвенхерсте плохо с  водой,  а
отец не хотел тратиться на ирригационные работы. Поэтому  большинство  наших
арендаторов переехали на более плодородные земли.
   - Тогда с кем же вы проводили время?
   - В основном со слугами, - ответила Элизабет. - И мы очень дружили.
   - А сейчас? - спросил он. - Чем вы занимаетесь  там?  Викарий  так  ловко
разговорил ее, что девушка отвечала, не задумываясь и  не  заботясь  о  том,
какие выводы он может сделать из ее слов.
   - Да я почти все время занята - нужно следить за домом.
   - Вы говорите так, словно получаете от этого большое  удовольствие,  -  с
улыбкой заметил Дункан.
   - Это и в самом деле доставляет  мне  удовольствие.  И  знаете,  что  мне
нравится больше всего? - доверительно спросила она.
   - Понятия не имею.
   - Больше всего я люблю  торговаться,  когда  закупаю  продукты  и  прочие
необходимые вещи. Это ужасно забавно, и Бентнер говорит, что в этом  деле  я
просто гений.
   - Торговаться? - переспросил пораженный Дункан.
   - Я рассматриваю это как проявление здравого  смысла  и  как  возможность
помочь другим людям проявить  здравый  смысл,  -  непосредственно  объяснила
Элизабет, оседлав своего конька. - Ну, например, если бы деревенский  пекарь
испек только одну булочку, он потратил бы на это... ну, скажем, час.  Причем
половина этого времени ушла бы на доставание всех необходимых  ингредиентов,
отмеривание исходных продуктов в нужных  пропорциях  и  раскладывание  всего
снова по местам.
   Внимательно слушавший викарий согласно кивнул, и Элизабет продолжила:
   -  Однако  если  бы  он  собрался  испечь  двенадцать  булочек,  ему   не
понадобилось бы на  это  времени  в  двенадцать  раз  больше,  ведь  так?  -
поскольку доставать все необходимое ему пришлось бы только один раз.
   - Да, это не заняло бы столько времени.
   - О чем я и говорю! - радостно сказала Элизабет. - Так почему же я должна
за двенадцать булок платить в двенадцать раз больше, если он не потратил  на
них в двенадцать раз больше времени? Из этого следует, что если один человек
производит какие-либо  предметы  в  большом  количестве,  а  другой  человек
закупает их в большом количестве, то за каждый предмет  отдельно  он  платит
меньше, чем если бы покупал  этот  предмет  в  единственном  экземпляре.  Во
всяком случае, так должно быть, если продавец обладает  здравым  смыслом,  -
закончила она.
   - Занятная теория. Честно говоря, я никогда-не  думал  об  этом  с  такой
точки зрения, - признался викарий.
   - Наш деревенский пекарь, к сожалению, тоже, - засмеялась Элизабет. - Но,
думаю, скоро он к этому придет. По крайней мере он  уже  перестал  при  моем
появлении  прятать  мешки  с  мукой.  Запоздало   испугавшись,   что   такой
проницательный человек, как викарий, может догадаться о  ее  затруднительных
обстоятельствах, она быстро добавила:
   - И дело не в цене, абсолютно. Здесь дело принципа, понимаете?
   - Конечно, - мягко ответил Дункан. - Наверное, вы очень любите свой дом.
   Вы каждый раз улыбаетесь, когда говорите о нем.
   - Да, люблю, - Элизабет не смогла удержаться, чтобы снова  не  улыбнуться
им обоим - и викарию, и Яну. - Это чудесное место, и куда бы вы ни взглянули
везде красота. Там очень красивая холмистая местность, а у нас  еще  парк  и
довольно интересный сад.
   Ян взял свою чашку с блюдцем и встал из-за стола.
   - Насколько я понимаю, у вас большой дом? - осведомился викарий.
   - В нем сорок одна комната, - начала она, но Ян перебил ее.
   - Готов спорить, что все они убраны персидскими  коврами  и  драгоценными
камнями величиной с вашу ладонь, - сказал он, ставя свою  чашку  в  таз  для
грязной посуды. Затем отвернулся к окну, сердито глядя на свое  отражение  в
темном стекле.
   - Конечно, - ответила Элизабет с наигранной веселостью,  упрямо  глядя  в
застывшую спину Яна. - На  стенах  висят  картины  Рубенса  и  Гейнсборо,  а
дымоходы проектировал Адаме. Ковры в самом деле были персидские. - "Когда-то
это было правдой, - сказала  она  кольнувшей  ее  совести.  -  Пока  мне  не
пришлось все распродать, чтобы расплатиться с кредиторами".
   Ян неожиданно обернулся с каким-то странным выражением на  красивом  лице
и, встретившись