голос  с  его
грудным баритоном.
   Песня кончилась, а Шерри, очарованная музыкой, все еще сидела с закрытыми
глазами, пока не услышала  громких  рукоплесканий.  Это  расположившиеся  на
противоположной стороне путники, привлеченные пением, пришли  выразить  свое
восхищение. После этого она часто подпевала Рафи, и недостатка в  слушателях
не было,  где  бы  они  ни  останавливались,  в  городе  или  в  деревне.  В
благодарность за пение люди угощали их, даже давали деньги. Рафи  научил  ее
играть на гитаре, хотя его мастерства она так и не достигла.  Научил  он  ее
также свободно говорить по-испански и немного по-итальянски, поскольку и сам
не очень хорошо владел этим языком. Он также выполнил просьбу  Шерри,  следя
за тем, чтобы ее отца не обманывали за карточным столом, и Патрик теперь все
чаще и чаще выигрывал. Рафи даже стал  предлагать  отцу  всякие  рискованные
сделки. И  если  Шерри  они  очень  не  нравились,  отец  считал  их  весьма
заманчивыми. Единственным, кто недолюбливал Рафи, был индеец. Он считал ниже
своего достоинства даже разговаривать с ним и отвечал  лишь  на  его  прямые
вопросы, и то невнятным бурчанием. Он даже охладел к  Шерри,  и  когда  она,
огорчившись, спросила об этом отца, тот ответил, что индеец обиделся на  нее
за то, что она теперь уделяет ему меньше внимания.  Шерри  решила  исправить
положение и все чаще находила предлоги, чтобы посоветоваться с  индейцем,  и
вместо того, чтобы скакать верхом на коне рядом  с  Рафи,  ехала  вместе  со
Спящей Собакой в фургоне. Так снова воцарились мир и согласие в их маленькой
компании. Все, казалось бы, шло идеально, пока... Пока отец не  повез  ее  в
Ричмонд, штат Вирджиния, к ее единственной тетке, сестре ее покойной матери,
записной старой деве.

Глава 6

   Взволнованная  до   глубины   души   встречей   со   своей   единственной
родственницей, Шеридан  тем  не  менее  чувствовала  себя  очень  неуютно  в
маленьком, душном домике тетушки Корнелии, думая  лишь  о  том,  как  бы  не
разбить какую-нибудь безделушку  или  не  запачкать,  к  примеру,  кружевной
платочек, которые то и дело попадались ей под руку. И хотя она изо всех  сил
старалась быть осторожной, сразу почувствовала,  что  очень  не  понравилась
тетушке и та с неодобрением следит за каждым ее шагом. А когда через два дня
после приезда услышала  разговор  между  теткой  и  отцом,  поняла,  что  не
ошиблась в своих предположениях. Она как раз примостилась на  подставке  для
ног и смотрела в окно, когда  из  соседней  комнаты  донеслись  приглушенные
голоса, и тетка назвала ее имя.
   Девочка встала, с опаской обходя мебель, подкралась к двери, приложила  к
ней ухо и буквально через минуту поняла, что тетушка Корнелия, преподававшая
этикет в школе для девушек из состоятельных семей, в ужасе  от  манер  своей
племянницы, Шеридан Бромлей, и устроила по этому  поводу  Патрику  настоящий
скандал.
   - Тебя следовало бы высечь за то, что ты так воспитал  ребенка!  -  орала
тетка Корнелия, и оставалось лишь удивляться, что отец, который ни  от  кого
не потерпел бы подобных оскорблений, молчал, будто набрав в рот воды.
   - Она не умеет ни читать, ни писать, - распекала отца тетушка, -  на  мой
вопрос, знает ли она основные молитвы, ответила, что не может  долго  стоять
на коленях. Мало  того,  заявила,  что  Боженька  любит  тех,  кто  молится,
потрясая Библией, не больше, чем  проституток,  совращающих  мужчин  с  пути
истинного.
   - Ладно тебе, Корнелия... - заговорил наконец папа, и Шерри уловила в его
тоне тщательно скрываемую ухмылку. От тетушки это тоже не ускользнуло, и тут
она вошла в раж, превратившись в сущего дьявола, как сказал бы Рафи.
   - Я не поддамся твоему фальшивому обаянию,  ты,  мошенник.  Достаточно  и
того, что ты обманул мою сестру. Ты таскал  нас  за  собой  по  всему  миру,
рассказывая сказки о райской жизни в Америке. Никогда  себе  не  прощу,  что
отпустила ее и сама за вами поехала. Но исковеркать  жизнь  ее  единственной
дочери я тебе не позволю!  Девочка  почти  невеста,  но  в  ней  нет  ничего
женского.  Настоящий  мальчишка!  Всю  жизнь  носит  брюки  и  сапоги.  Лицо
загорелое, обветренное, как у дикарки. А чертыхается, будто язычница! Что за
манеры, что за речь! Волосы торчат во все стороны. Ни  с  того,  ни  с  сего
сообщила мне, что выходить замуж ей пока  неохота,  но  "объект"  уже  есть,
некий Рафаэль Бенавенте, и скорее всего в один прекрасный день она  попросит
его напей жениться.
   Эта юная леди, если вообще ее можно назвать так, не стесняясь, говорит  о
том,  что   намерена   сделать   предложение   мужчине,   да   еще   какому!
Бродяге-испанцу, знающему все на свете, как она с  гордостью  заявила,  даже
способы мошенничества в карточной игре!
   А теперь, - заключила тетушка Корнелия торжествующим тоном, - попробуй-ка
оправдаться!
   Шерри, затаив дыхание и улыбаясь,  ждала  достойной  отповеди  отца  этой
отвратительной женщине с кислым выражением лица, которая втерлась  к  ней  в
доверие, все выпытала и использовала против нее же.
   - Шерри не ругается! - с плохо сдерживаемой яростью возразил отец.
   Однако Корнелия нисколько не испугалась, как это бывало с другими,  когда
Патрик Бромлей выходил из себя.
   - Не ругается! - выпалила она. - Не далее как нынче утром ушибла локоть и
выругалась на двух языках! Я слышала!
   - В самом деле? - ехидно процедил сквозь зубы Патрик.
   - И ты поняла?
   - Я достаточно владею латынью,  чтобы  понять,  что  "Dios  mio!"  -  это
богохульство.
   - Ошибаешься! Это всего лишь означает "Боже мой", -  возразил  Патрик,  и
тут Шерри по его тону определила, что он оправдывается. - Видимо,  это  были
слова одной из молитв, о которых ты так печешься!
   Шерри заглянула в замочную скважину и увидела, что отец покраснел  то  ли
от смущения, то ли от злости и сжал кулаки, зато тетя Корнелия стояла  перед
ним, холодная и неподвижная, как каменная статуя.
   - Твои слова - лишнее подтверждение тому, как мало ты знаешь о молитвах и
о своей единственной дочери, -  презрительно  парировала  Корнелия.  -  Меня
мороз подирает по коже при мысли о том,  с  какими  людьми  ты  позволял  ей
общаться.  С  карточными  шулерами,  сквернословами  и  пьяницами.  И   тебя
нисколько не смущало, что они видят твою дочь  в  столь  непристойном  виде.
Одному  Богу  известно,  какие  чувства  она  в  них  пробуждала  со  своими
нечесаными рыжими волосами, как гулящая девка. Один индеец  чего  стоит!  Ее
любимый друг, этот дикарь, который спит с собаками.
   Еще за минуту до того, как тетя упомянула индейца,  Шерри  услышала,  как
отец заскрежетал зубами от ярости, и со страхом и в то же время  с  надеждой
подумала, что вот сейчас он поставит этой противной тете Корнелии синяк  под
глазом за то, что она говорит такие гадости. Но вместо этого он  обрушил  на
тетку поток колкостей и оскорблений.
   - Ты ехидная, злая старая дева, Корнелия, всех мужчин  считаешь  скотами,
которые только и знают, что волочатся за каждой юбкой. Но все  дело  в  том,
что ни один из них даже не плюнул в твою сторону. За это ты их и ненавидишь!
Скажу тебе больше. - От волнения отец сейчас говорил  с  сильным  ирландским
акцентом. - Шерри скоро четырнадцать, но она так же непорочна и плоскогруда,
как ты! Так что, милая Нелли, - теперь настала его очередь торжествовать,  -
бедняжка Шерри по всем показателям твоя точная  копия.  А  на  тебя  никакой
мужик не клюнет, если даже выпьет все запасы спиртного на свете,  поэтому  о
Шерри нам нечего беспокоиться.
   Из всей тирады отца Шеридан поняла лишь, что ехидная,  злая  старая  дева
получила по заслугам, и едва не закричала от радости,  но  вовремя  прикрыла
рот рукой. Однако тетку Корнелию, как оказалось,  не  так-то  легко  пронять
оскорблениями. Она вздернула подбородок и, сверля зятя  глазами,  парировала
все с тем же презрением:.
   - Насколько я помню, Патрик, тебе выпивка не требовалась! Не так ли?
   Шерри  ничего  не  поняла,  отец,  как  ей  показалось,  тоже  пришел   в
замешательство, потом в ярость и вдруг.., успокоился.
   - Молодец, Корнелия, - уже мягко сказал  он.  -  Сейчас  в  тебе  говорит
старшая дочь эсквайра Фарадея. Я уже не помню,  какой  ты  была,  но  ты  не
забыла, верно? - От гнева  отца  и  следа  не  осталось,  когда  он  оглядел
маленькую убогую комнатушку,  и,  сокрушенно  покачав  головой,  с  жалостью
улыбнулся. - Не важно, что твой дом величиной с клозет в особняке  Фарадеев,
что ты едва сводишь концы с концами, обучая  чужих  детей  хорошим  манерам,
главное, что ты осталась дочерью эсквайра Фарадея, гордой и надменной.
   - Тогда ты, может  быть,  вспомнишь,  -  уже  спокойнее  сказала  тетушка
Корнелия, не собираясь, однако, сдаваться, -  что  мать  Шеридан  была  моей
единственной сестрой. И если бы она увидела, Патрик, во что ты превратил  ее
дочь, в какое посмешище, поверь, она пришла бы в неописуемый ужас.  Впрочем,
нет, стала бы стыдиться ее.
   Шеридан замерла. "Стыдиться своей дочери? Но это невозможно! Мама  любила
меня". И перед глазами Шерри одна за другой промелькнули картины их жизни  с
мамой на ферме... Они собираются ужинать,  мама  с  аккуратно  уложенным  на
затылке пучком надевает белый накрахмаленный фартук  и  накрывает  на  стол,
мама расчесывает Шерри волосы до тех пор, пока они не начинают трещать, мама
придвигается поближе к свету и кроит Шерри нарядное платьице из купленных по
случаю обрезков кружев и хлопчатобумажной ткани.
   Вспомнив о том, какой аккуратной была  всегда  ее  мама,  Шеридан  широко
раскинула руки и осмотрела себя. Мужские сапоги, потертые и пыльные -  Шерри
не любила возиться со шнурками; брюки из оленьей кожи все в пятнах и  совсем
ветхие на седалище.  Их  поддерживает  сделанный  индейцем  широкий  пояс  с
бахромой, который в то же время прикрывает куртку. Было чего стыдиться...
   Шерри  обернулась  на  маленькое  зеркальце  над  умывальником,   подошла
поближе, чтобы взглянуть на свое лицо и  волосы,  и,  невольно  попятившись,
остановилась как вкопанная.  Затем  поморгала  и  тряхнула  головой,  словно
хотела прогнать наваждение. Постояв минутку в  полной  растерянности,  Шерри
попыталась привести в порядок копну своих длинных рыжих волос, по  выражению
тети, как у гулящей девицы. Но  распутать  их  было  невозможно.  Тогда  она
попробовала пригладить  их  хотя  бы  с  боков,  но  ничего  не  получалось;
непромытые слежавшиеся пряди спружинили и заняли свое прежнее положение. Да,
она ни капельки не похожа на свою мать. И не только. Она вообще не похожа на
особу женского пола. Но до настоящего момента ее это нисколько не волновало.
   В кого, сказала тетя Корнелия, она превратилась?  В  посмешище?  Да,  да,
именно так она и сказала.
   И тут Шеридан вспомнила, что в последнее  время  на  нее  как-то  странно
поглядывают, особенно мужчины. С вожделением? Отец просто не заметил, что  у
нее уже бугорками набухли груди, которые Шерри не удавалось скрыть даже  под
плотно застегнутой курткой.
   Еще тетя сказала, что она, как гулящая девка. Гулящая?  Шеридан  сдвинула
брови, пытаясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах она слышала  эти
слова. Кажется, гулящая  -  это  что-то  вроде  проститутки...  Шлюхи.  Ага,
значит, гулящая шлюха! Так вот на  кого  похожа  Шеридан!  К  горлу  девочки
подступил ком. Тетя Корнелия права. Во всем права. Но  хуже  всего  то,  что
мама стала бы ее стыдиться.
   Шеридан так и стояла, не в силах сдвинуться с места.  И  вдруг  услышала,
что тетя хочет оставить ее у себя, в приличном доме, и  дать  ей  надлежащее
воспитание, а отец протестует, но как-то неуверенно.  Как  только  голоса  в
соседней комнате смолкли, Шерри бросилась к двери и с шумом  распахнула  ее,
зацепившись за дурацкую подставку для ног.
   - Нет, папа, не соглашайся! Не оставляй меня здесь! Пожалуйста!
   Видя, что тетка загнала отца в угол и он в  полном  изнеможении,  Шеридан
прижалась к нему и обвила его шею руками.
   - Пожалуйста, я надену женские ботинки, расчешу волосы, сделаю  все,  что
ты хочешь, только не оставляй меня здесь.
   - Не надо так, дорогая, - проронил он, и девочка поняла,  что  вопрос  не
подлежит обсуждению.
   - Я хочу быть с тобой, Рафи и Спящей Собакой! Только с вами, что  бы  она
тут ни говорила!
   Шеридан, как заведенная, повторяла эти слова и на следующее  утро,  когда
отец уезжал.
   - Ты и оглянуться не  успеешь,  как  я  за  тобой  приеду,  -  сказал  он
уверенно. - У Рафи есть неплохая задумка. Мы заработаем  кучу  денег  и  все
вместе приедем за тобой через год, ну самое большее  -  через  два.  К  тому
времени ты будешь уже совсем взрослой. Мы отправимся  в  Шервинз-Глен,  и  я
построю там великолепный дом, как и обещал тебе, радость моя. Вот увидишь.
   - Мне не нужен великолепный дом,  -  плакала  навзрыд  Шеридан,  переводя
взгляд со Спящей Собаки на Рафи, мрачного и красивого, и снова  на  индейца,
стоявшего с бесстрастным лицом. - Мне нужны только ты, Рафи и Спящая Собака!
   - Говорю же тебе, Шерри, не успеешь оглянуться, как я вернусь, -  твердил
отец, будто не слышал ее рыданий, глядя на  нее  со  своей  теплой  улыбкой,
перед которой не могла устоять ни одна женщина. И на прощание, чтобы утешить
ее, добавил:
   - Ты только представь, как будет поражен Рафи, когда увидит  перед  собой
прекрасную молодую леди.., в юбке.., обученную разным там.., премудростям.
   Не успела Шеридан и рта раскрыть, как он высвободился из ее  цепких  рук,
надел шляпу и, отступив на шаг, посмотрел на Корнелию.
   - Деньги буду высылать при первой же возможности. Корнелия молча  кивнула
с видом королевы, принимающей подаяние от простолюдина, но это нисколько  не
обидело Патрика.
   - Кто знает, - сказал он с лукавой улыбкой, - может,  мы  тебя  увезем  в
Англию. Будешь жить Под носом у эсквайра Фарадея и вести хозяйство  в  доме,
куда большем, чем у него? Неплохо, а? Помню, в гостиной постоянно  толпились
твои поклонники, но ни один из них, - с насмешливой улыбкой добавил  Патрик,
- не был достоин тебя. Не правда ли, Нелли? Может,  с  возрастом  они  стали
лучше?
   Шеридан, боясь зареветь, как маленькая, во все глаза  смотрела  на  отца,
лишь пожимавшего плечами в ответ на суровое молчание тети. Но вот он  крепко
обнял Шерри.
   - Пиши мне! - В голосе девочки звучала мольба.
   - Обязательно.
   Отец уехал. И тогда Шерри медленно повернулась и посмотрела на женщину  с
бесстрастным лицом, разбившую ей жизнь, свою единственную  родственницу.  Ее
серые глаза  наполнились  слезами,  и  она  очень  спокойно  и  очень  четко
произнесла:
   - Как бы я хотела.., чтобы мы сюда никогда не приезжали, чтобы я  никогда
тебя не видела! Я тебя ненавижу.
   Вместо того чтобы дать Шерри вполне заслуженную оплеуху,  тетя  Корнелия,
презрительно глядя ей прямо в глаза, сказала:
   - Других слов я от тебя и не ждала, Шеридан. И ты возненавидишь меня  еще
больше, пока я буду идти к своей цели. Я же  никакой  ненависти  к  тебе  не
питаю. А сейчас, прежде чем начать наши уроки, давай попьем чайку.
   - Чай я тоже ненавижу, - сообщила Шеридан, вздернув подбородок и  так  же
презрительно глядя на тетку. Как же они были сейчас похожи! От Корнелии  это
не ускользнуло, однако Шеридан подобное и в голову не могло прийти.
   - Такой взгляд, дитя мое, я сама давным-давно отработала, и он на меня не
действует. В Англии он сослужил бы тебе хорошую службу, будь  ты  признанной
внучкой  эсквайра  Фарадея.  Но  здесь,  в  Америке,  никому  нет  дела   до
родственников высокомерного эсквайра. Здесь мы  -  нищие,  которые  всячески
скрывают свою нищету. Здесь я учу этикету детей, чьих родителей раньше и  не
заметила бы,  и  даже  считаю,  что  мне  повезло  с  работой.  Я  не  устаю
благодарить Господа за то, что у меня есть уютный домик, и не оглядываюсь на
прошлое. Фарадеи никогда не жалуются на судьбу, не ропщут.  Запомни  это.  Я
тоже не жалуюсь. Напротив. Мне не надо теперь никому угождать.  По  утрам  я
спокойно просыпаюсь и  не  жду  очередных  неприятностей.  Веду  нормальную,
достойную жизнь.
   Закончив эту тираду, Корнелия отступила на  шаг  и,  криво  усмехнувшись,
смерила взглядом племянницу, неподвижно стоявшую перед ней.
   -  Дорогая  моя!  Если  хочешь  чего-то  добиться,  не  смотри  на   меня
высокомерно, не задирай нос, держи себя скромнее. Именно так я поступила  бы
на твоем месте.
   Не будь Шерри так тоскливо и горько, она рассмеялась бы. Со временем  она
опять научилась смеяться - так же, как научилась латыни и светским  манерам.
Тетя упорно шла к своей цели. Она обучала Шеридан всему, что знала  сама.  И
вскоре девочка поняла, что ее суровая, педантичная тетя  заботится  о  своей
непутевой племяннице и даже любит ее по-своему. Обида постепенно  прошла,  и
Шеридан преуспевала в учебе. Скуку и монотонность ее новой жизни, из которой
исчезли дикие скачки верхом, конь в яблоках и веселье  под  звездным  небом,
скрашивало чтение.  Здесь  запрещалось  даже  переглянуться  с  мужчиной,  а
заговорить с незнакомцем считалось  почти  преступлением.  Петь  разрешалось
только в церкви, и безвозмездно. Нелегко было Шеридан после  бурной,  полной
приключений жизни вести столь унылое существование.  Учиться  наливать  чай,
держа чайник под определенным углом, класть на надлежащее место вилку и  нож
после еды. Однако тетушка постоянно твердила: "Манеры в  нашем  положении  -
единственное, чем мы можем гордиться".
   Шеридан в этом убедилась, когда ей  исполнилось  семнадцать  лет  и  тетя
пригласила  в  гости  миссис  Эдли  Рейберн,  директрису  школы,  в  которой
преподавала.  Облаченная  в  скромное  коричневое  платье,  с  уложенными  в
аккуратный пучок волосами, скрепленными  наколкой,  собственноручно  вышитой
Шеридан,  девушка  была  представлена  почетной  гостье.  Та  на   мгновение
задержала взгляд на лице и прическе Шеридан, что  с  недавних  пор  вошло  в
привычку у горожан. Еще несколько лет назад юная Шерри, непосредственная и к
тому же плохо воспитанная, либо смущенно потупилась бы,  либо  надвинула  на
глаза шляпу, либо вызывающе спросила, с какой стати миссис директриса на нее
пялится.
   Но Шеридан теперь повзрослела и стала совсем другой.  Она  понимала,  что
сидит на шее у тети, и готова была на все,  лишь  бы  зарабатывать  себе  на
жизнь, и не только ради тети, и не только в  данный  момент,  но  ради  себя
самой и на все время.
   В деревне голод и нищета не ощущались так остро,  как  в  городе.  Однако
Шеридан не собиралась возвращаться в деревню. Уже два года от отца  не  было
писем, хотя первое время он писал ей довольно часто. Конечно же, он не забыл
ее, в этом Шеридан не сомневалась,  но  мало  ли  что  могло  за  это  время
случиться. О самом плохом, что отца нет в живых, она даже думать не  хотела.
Сама мысль об этом была невыносима. Поэтому ей  оставалось  лишь  надеяться,
что в один прекрасный день отец и Рафи приедут за ней, а пока  найти  способ
как-то устроиться в этой жизни.
   Ее размышления прервала миссис Рейберн, которая церемонно сказала:
   - Я слышала от вашей тети весьма лестные отзывы о вас, мисс Бромлей.
   И Шеридан Бромлей, которая в  свое  время  пришла  бы  от  таких  слов  в
замешательство и подбоченившись ответила, что не понимает, с  чего  бы  это,
протянула гостье руку и в тон ей произнесла:
   - А я о вас, миссис Рейберн.
   И сейчас, в каюте "Утренней звезды", Шеридан  вдруг  с  ужасом  осознала,
что, возможно, никогда больше не увидится ни  с  тетушкой  Корнелией,  ни  с
маленькими девочками, своими ученицами, ни с ее коллегами  учительницами,  с
которыми успела подружиться, которые приходили к ней по  субботам  на  чашку
чая, веселые, улыбающиеся. Никогда не увидится с отцом и Рафи.
   При мысли об отце в горле пересохло, слезы обожгли глаза. Она представила
себе, как наконец он войдет в дом тети Корнелии, горя желанием увидеть  свою
Шерри и объяснить причину столь долгого молчания, и не за