яженный сосок,
на глазах превращавшийся в тугой бутон. Наконец он с  намеренно  мучительной
медлительностью снова наклонил голову  и  припал  ртом  к  упруго-податливой
плоти. Язык и губы играли с твердой пуговкой, пока Александра не  охнула  от
наслаждения, и тогда Джордан припал к другой груди.
   Страсть бушевала в Александре, сводя ее с ума. Она  не  могла  дождаться,
когда он разденет ее и сбросит  свою  одежду.  Прошло  несколько  бесконечно
томительных минут, прежде чем Джордан наконец растянулся рядом.
   -  Я  не  могу  насытиться  тобой,  -  прошептал  он  запинаясь,  сверкая
расплавленным серебром глаз. Его пальцы запутались в треугольнике каштановых
волос внизу живота Алекс. Не отводя взгляда от жены, он раздвинул ее  бедра,
терзая ее упоительными ласками, окунаясь во  влажное  тепло,  и  Александра,
ощущая, как кружится голова, беспомощно извивалась под ним, выгибая спину  и
приподнимая бедра. Но Джордан не  останавливался.  Жаркие  судорожные  волны
пробежали по ее телу, и Алекс, не выдержав, громко застонала,  прижимаясь  к
нему. Его пальцы стали еще настойчивее, и еще один тихий стон сорвался с  ее
уст.
   - Знаю, дорогая, - задыхаясь, прошептал он. - Я тоже тебя хочу.
   Джордан так стремился, чтобы она, как позапрошлой  ночью,  несколько  раз
познала  ослепительное  блаженство,  прежде  чем   он   найдет   собственное
удовлетворение... но жена заставила его забыть об этом. Чуть  отстранившись,
она нежно погладила его по голове и едва слышно пробормотала:
   - Так одиноко, когда ты не во мне...
   Джордан мгновенно забыл о благих намерениях. По-прежнему лежа на боку, он
сжал Александру в объятиях, притянул к себе и вошел в  нее  одним  уверенным
мощным рывком. Александра с отчаянной силой прильнула  к  нему,  и  Джордан,
стиснув ее  ягодицы,  стал  медленно  входить  в  шелковисто-влажную  плоть,
стремясь с каждым движением проникнуть все глубже и  подарить  ей  небывалое
наслаждение. Александра, в том же исступленном  стремлении  довести  его  до
вершин блаженства, выгибалась, отвечая на каждое его движение.
   "Я люблю тебя, - думал он, охваченный чувственным  безумием.  -  Я  люблю
тебя! - твердило его сердце каждым  громовым  ударом.  -  Я  люблю  тебя!  -
кричала его душа, когда Александра забилась  в  конвульсиях,  сжимающих  его
напряженную плоть. - Я люблю тебя!"
   Слова взорвались в мозгу, во всем его существе, как только он ворвался  в
нее последний раз, изливая всю  жизнь,  будущее,  разочарование  и  крушение
иллюзий прошлого в ее нежные глубины. Когда все кончилось, он еще  долго  не
отпускал ее, исполненный почти непереносимой радости, и глядел  на  пушистые
белые облака, плывущие по голубому небу. Теперь все они имели свою  форму  и
значение, превратились в  причудливые,  замысловатые  скульптуры,  созданные
прихотливой природой. В точности как его  жизнь,  которая  отныне  приобрела
новый смысл.
   Спустя целую вечность Александра пришла в себя и  поняла,  что  лежит  на
боку, припав к его обнаженному телу. Одна рука Джордана медленно гладила  ее
голую спину, другая утонула  в  волосах.  Александра  с  усилием  приподняла
голову,  открыла  затуманенные  глаза  и,  встретившись  с  его   понимающим
взглядом,  покраснела.  На  губах  Джордана  играла  легкая  удовлетворенная
улыбка. Какой позор! Она вела себя как бесстыжая распутница,  да  еще  среди
бела дня.
   Потрясенная его способностью разрушать все воздвигнутые ею  барьеры,  она
отстранилась и тихо прошептала:
   - Я голодна.
   - Подожди еще несколько минут, и я смогу восстановить силы, -  насмешливо
пообещал он, намеренно неверно истолковав ее жалобу.
   - Я есть хочу! - негодующе охнула она.
   - А, это, - небрежно отмахнулся Джордан, однако все же  встал  и  вежливо
отвернулся, пока оба одевались. - У тебя травинки в волосах, -  хмыкнул  он,
вынимая зеленые стебельки из роскошной гривы темно-каштановых волос.
   Вместо того чтобы ответить улыбкой  или  остротой,  Александра  прикусила
губу и, отведя взгляд, принялась распаковывать корзинки.
   Поняв наконец ее невысказанное желание остаться ненадолго одной,  Джордан
направился к берегу, поставил ногу на булыжник и  постоял  несколько  минут,
глядя вдаль. Цветы на холме - неожиданно заметил он с ослепительной ясностью
- действительно белые: веселый узорчатый белоснежный ковер на темной зелени.
   Когда он вернулся, Александра подняла хрустальный Графин.
   - Не хотите немного вина? - с исключительной любезностью, присущей  очень
смущенным людям, осведомилась она. - Особый сорт, который вы всегда пьете...
его обычно наливают в этот графин.
   Джордан нагнулся, взял  бокал  из  ее  протянутой  руки,  однако  тут  же
отставил его и взглянул в ее глаза.
   - Алекс, - мягко сказал он, - в том, что только  сейчас  произошло  между
нами, нет ничего аморального, постыдного и отвратительного.
   Александра поежилась и неловко огляделась.
   - Но сейчас совсем светло.
   - Я объяснил слугам, что мы хотим побыть наедине, и приказал,  чтобы  нас
никто не беспокоил. Щеки Алекс вспыхнули.
   - И вне всякого сомнения, все  поняли  почему.  Усевшись  рядом,  Джордан
обнял ее за плечи и улыбнулся.
   - Вне всякого сомнения, - согласился он без тени стыда. - В конце концов,
без этого на свет не могут появиться наследники.
   К удивлению  Джордана,  лицо  Александры  вытянулось,  но  она  мгновенно
спрятала его у него на груди, вздрагивая от смеха.
   - Я сказал что-то забавное? - осведомился Джордан, пытаясь понять, в  чем
дело.
   - Нет, - глухо пробормотала Александра, по-прежнему не поднимая головы. -
Я... я вспомнила то, что когда-то говорила мне Мэри  Эллен...  открыла,  как
делаются дети... Это было так невероятно, что я не поверила.
   - И что же она тебе сказала?
   Александра едва нашла в себе силы обратить к нему смеющееся лицо.
   - Правду! - выдохнула она.
   Дружный смех зазвенел в долине, вспугивая сидевших на ветвях птиц.
   - У вас достаточно портвейна или хотите еще? - спросила Александра  после
обеда. Джордан потянулся к пустому бокалу, который случайно перевернул.
   - Нет, - отказался он с ленивой белозубой улыбкой,  -  но  мне  нравится,
когда ты за мной ухаживаешь. Александра, чуть покраснев, тихо призналась:
   - И мне тоже.
   В экипаже, по пути домой, Александра не  могла  забыть  о  буре  страсти,
которую пережила в этот солнечный день, о нежности, оставшейся в их сердцах.
   - Коснись меня, - попросил он, - Мне так хорошо, когда ты касаешься меня.
Неужели Джордан хочет, чтобы она дотрагивалась до него, когда они не  лежат,
вместе... именно так, как некоторые жены иногда дотрагиваются до рукава мужа
во время разговора? Эта  мысль  показалась  ей  неотразимо  привлекательной,
однако Александра сжималась, стоило ей представить, что он  может  посчитать
ее навязчивой девчонкой.
   Она исподтишка бросила на него осторожный взгляд, гадая, что он  сделает,
если она... как бы между прочим прислонится головой к его плечу. Кроме того,
всегда можно притвориться, будто она дремлет.
   Зайдя так далеко в своем  воображении,  Александра  решила  попытаться  и
посмотреть, что из этого выйдет. С сильно забившимся  сердцем  она  прикрыла
глаза и слегка прислонилась головой к его плечу. Она впервые по доброй  воле
пожелала быть поближе к нему и по тому, как быстро Джордан повернул  голову,
поняла, что тот удивлен ее жестом. Однако Алекс все-таки не  знала,  что  он
подумал о ней.
   - Хочешь спать? -  спросил  он.  Александра  открыла  рот,  чтобы  спасти
остатки гордости и сказать "да", но в этот момент Джордан обнял ее за плечи.
   - Нет, - вместо этого призналась она и почувствовала, как напряглось  его
тело. Кажется, он понял: она только что попробовала на свой лад сказать ему,
что больше не противится их близости.
   Александра задохнулась, боясь представить, что будет дальше. Долго  ждать
не пришлось. Ладонь Джордана чуть коснулась ее лица,  пальцы  нежно  ласкали
щеку. Он прижал ее к себе и стал медленно гладить по волосам.
   Когда  Александра  проснулась,  они  подъезжали  к  конюшне,  и   Джордан
осторожно поднял ее с сиденья. Не обращая внимания на исполненные  живейшего
любопытства взгляды слуг, он поставил ее на землю и улыбнулся.
   - Я утомил тебя, любимая? - спросил он и хрипловато  хмыкнул,  когда  она
покраснела.
   Рука об руку они направились к дому. Позади один грум фальшиво замурлыкал
что-то, другой засвистел, а Смарт во все горло запел  непристойные  куплеты.
Джордан обернулся и в упор уставился на слуг. Под его пронизывающим взглядом
веселье мгновенно угасло. Смарт  ухватился  за  поводья  и  повел  лошадь  в
конюшню; грум схватил вилы и энергично вонзил их в охапку сена.
   - Что-то случилось? - встревожилась Александра.
   - Должно быть, я плачу им слишком много, - недоумевающе пошутил  Джордан.
- Уж слишком они жизнерадостны.
   - По крайней мере вы наконец заметили, что воздух наполнен музыкой,  -  с
непочтительной улыбкой объявила жена.
   - Мегера, - усмехнулся  он,  но  улыбка  тут  же  померкла.  Глядя  в  ее
прекрасное лицо, он спокойно подумал: "Я люблю тебя".
   Слова жгли сердце, рвались из горла. Джордан знал: она хочет их услышать.
   Джордан не мог оторвать от нее глаз, словно глядевших в душу.  Он  скажет
ей сегодня. Когда они останутся одни, будут лежать вместе, в его постели, он
скажет ей то, чего никогда  и  никому  не  говорил  раньше.  Она  останется.
Останется навсегда. Он знал это  так  же  точно,  как  то,  что  прелестная,
чарующая, обольстительная красавица любит его.
   - О чем вы думаете? - тихо спросила она.
   - Вечером скажу, - пообещал Джордан и, обняв ее за талию, привлек к себе.
   Они пошли к дому,  двое  влюбленных,  которые  провели  вместе  чудесный,
безмятежный день, запомнившийся им на всю жизнь.
   Проходя через широкую, увитую розами арку у входа в сад, Джордан покаянно
улыбнулся и покачал головой. Только сейчас он впервые  в  жизни  понял,  что
бутоны и лепестки буйно цветущих  роз  -  красные.  Глубокого,  насыщенного,
изумительно красного цвета.

Глава 29

   Не в силах расстаться с женой,  Джордан  поднялся  с  ней  наверх,  в  ее
спальню.
   - Надеюсь, тебе понравился наш пикник, принцесса? - спросил он.
   Глаза Александры сверкнули ярче драгоценных камней.
   - Очень.
   Он поцеловал ее и,  пытаясь  найти  предлог  задержаться  еще  ненадолго,
медленно обошел комнату. Заметив на туалетном  столике  бархатный  футляр  с
часами ее деда, Джордан остановился и принялся их рассматривать.
   - У тебя есть портрет деда? - лениво спросил он, взяв часы.
   - Нет. Это единственное, что осталось от него. Когда  я  смотрю  на  них,
всегда вспоминаю лицо дедушки.
   - Прекрасная работа, - заметил Джордан.
   - И дедушка был необыкновенным человеком, - заметила Александра  вежливым
тоном, противоречившим тайной  улыбке  в  ее  глазах,  исподтишка  изучавших
гордый профиль мужа.
   Однако Джордан, ничего не замечая,  продолжал  разглядывать  часы.  Всего
несколько месяцев назад он принял их как нечто  должное.  Теперь  же  больше
всего на  свете  хотел  вновь  получить  этот  скромный  дар.  Хотел,  чтобы
Александра снова отдала ему часы. Хотел, чтобы она  смотрела  на  него,  как
когда-то, - с любовью и восхищением. Хотел, чтобы  посчитала  его  достойным
памяти дедушки.
   - Это подарок шотландского графа,  восхищавшегося  познаниями  дедушки  в
философии, - тихо напомнила Алекс.
   Джордан положил часы на место и отвернулся. Вновь завоевать ее доверие не
так просто, но  когда-нибудь  Александра  все-таки  поймет,  что  он  больше
никогда ее не предаст. С другой стороны,  кто  знает,  возможно,  она  решит
подарить ему часы на день  рождения,  если,  конечно,  вспомнит,  что  через
четыре дня он станет на год старше. - Прекрасная работа, - повторил Джордан.
- К несчастью, время летит слишком быстро. Не успеешь  опомниться,  как  год
уже прошел. Грустно... Но не стоит об этом,  дорогая.  Поужинаем  вместе?  Я
спущусь в гостиную к половине девятого.
   Джордан наклонился поближе к зеркалу, проверяя, хорошо ли выбрит. Ему  не
терпелось поскорее увидеть Александру, и, заранее радуясь встрече, он широко
улыбнулся камердинеру и, что бывало весьма редко, даже соизволил пошутить:
   - Ну что, Мэтисон, как вы думаете, не  испортит  моя  физиономия  аппетит
леди?
   Бедняга Мэтисон, терпеливо стоявший за спиной герцога с безупречно сшитым
черным  фраком  наготове,  был   настолько   потрясен   необычайно   игривым
настроением своего обычно сдержанного хозяина, что дважды откашлялся, прежде
чем пролепетать:
   - Осмелюсь сказать, ее светлость - дама исключительно утонченного вкуса и
не может не восхититься вашей внешностью сегодня вечером!
   Губы Джордана дрогнули при воспоминании  об  "утонченной"  молодой  жене,
устроившейся на ветке с удочкой в руках.
   - Скажите, Мэтисон, - поинтересовался Джордан, натягивая фрак,  -  какого
цвета розы на садовой арке?
   Окончательно  растерявшись  от  столь  резкой  смены  темы  Мэтисон  тупо
повторил:
   - Розы, ваша светлость? Какие розы?
   - Вам просто необходимо жениться, - заметил Джордан, наградив  ошалевшего
слугу братским хлопком по плечу. - Вам приходится куда  хуже,  чем  мне.  По
крайней мере я знаю, какого цвета...
   Он осекся от неожиданности - в дверь  громко  заколотили,  и  послышались
вопли, очевидно, весьма взволнованного Хиггинса:
   - Ваша светлость! Ваша светлость!
   Жестом отпустив Мэтисона, Джордан устремился к выходу, распахнул дверь  и
рассерженно уставился на запыхавшегося дворецкого:
   - Какого дьявола вы так вопите?
   - Это... это Нордстром... лакей, ваша светлость, - прерывающимся  голосом
произнес Хигтинс и - о чудеса! - осмелился потянуть Джордана за рукав!
   Вытащив его в коридор, дворецкий бессвязно забормотал:
   - Я сразу же сообщил мистеру Фоксу, в точности как вы приказали  сделать,
если случится что-то необычное. Сразу же. Он  велел  мне  никому  больше  не
говорить, так  что  только  Джин,  судомойке  и  мне  известно  о  печальном
происшествии, которое...
   - Немедленно успокойтесь!  -  рявкнул  Джордан,  уже  шагнув  к  покрытой
красным ковром лестнице.
   - В чем дело. Фокс? - осведомился он,  сев  за  письменный  стол  и  едва
дождавшись, пока сыщик устроится напротив.
   - Прежде чем я объясню, - осторожно начал Фокс, - необходимо задать  один
вопрос, ваша светлость. Кто держал  в  руках  графин  с  вином,  лежавший  в
корзинке для пикника, с того момента, как вы отъехали от дома?
   - Вино? - повторил застигнутый врасплох Джордан.  К  чему  этот  странный
разговор, ведь до этого речь шла о лакее? - Моя жена... когда  наливала  мне
бокал...
   Странное, почти печальное выражение омрачило на мгновение лицо детектива,
но тут же исчезло.
   - И вы пили его?
   - Нет. Случайно пролил.
   - Понятно. И ваша жена, конечно, тоже не пила?
   - Нет, - коротко ответил Джордан. - Похоже,  я  единственный,  кто  может
вынести его вкус.
   -  Вы  останавливались  где-нибудь  по  пути?  Оставляли   корзинки   без
присмотра? В конюшне? Каком-нибудь коттедже?
   - Нигде,  -  отрезал  Джордан,  спеша  поскорее  закончить  бессмысленный
разговор и присоединиться к жене. С каждой минутой он все больше  злился  на
непредвиденную задержку. - Какого черта вам нужно? Мне казалось,  вы  хотите
поговорить об одном из лакеев... некоем Нордстроме.
   - Нордстром мертв, - резко объявил Фокс. - Отравлен. Я сразу  заподозрил,
в чем причина, стоило Хиггинсу меня позвать, и местный врач, доктор Денверс,
подтвердил это.
   - Отравлен, -  медленно  повторил  Джордан,  не  в  силах  поверить,  что
подобное произошло в его доме. - Но как,  во  имя  Господа,  подобное  могло
случиться?!
   - Единственная случайность во всем этом  деле  -  несчастная  жертва.  Яд
предназначался для вас. Я виню себя за то,  что  не  поверил,  будто  убийца
может осмелиться предпринять очередную попытку в вашем  же  доме!  Некоторым
образом именно я повинен в смерти вашего лакея.
   Джордан, как ни странно, прежде всего подумал о том, как был несправедлив
к Фоксу. В противоположность  первому  впечатлению  он  был  теперь  склонен
верить, что Фокс, скорее, не  столько  стремится  вытянуть  побольше  денег,
сколько всеми силами старается защитить жизнь тех, кому служит.  Но  тут  он
наконец осознал,  что  кто-то  пытался  отравить  его  в  собственном  доме.
Невыносимая, отвратительная мысль.
   Да этого просто быть не может!
   - Что заставляет вас считать, будто покушались на меня?
   - Прежде всего яд подсыпали в графин  с  портвейном,  к  которому  никто,
кроме вас, не прикасается. Сам же графин оказался в  корзинке  для  пикника.
После вашего возвращения корзинки  отнесли  на  кухню,  где  их  распаковала
судомойка по имени Джин. При этом присутствовал Хиггинс и, увидев  прилипшие
к графину травинки, решил, что такое вино не подобает подавать на стол вашей
светлости, поскольку  какой-нибудь  мусор  или  стебельки  могли  попасть  и
внутрь. Насколько я понимаю, здесь, в  Хоторне,  следуют  обычаям  общества,
предписывающим, чтобы все не выпитое за обедом вино было отдано дворецкому?
   - Совершенно верно, - сдержанно произнес Джордан. Фокс кивнул:
   - Именно это мне и сказали, но я ожидал подтверждения. В  соответствии  с
этим обычаем вино перешло к Хиггинсу. И поскольку тот не выносит именно этот
сорт, он  подарил  его  Нордстрому,  лакею,  чтобы  отпраздновать  радостное
событие - вчера Нордстром стал  дедушкой.  В  четыре  часа  Нордстром  отнес
графин в свою комнату. В семь он был найден мертвым -  тело  еще  не  успело
остыть, на столе стоял бокал с недопитым вином.
   Судомойка объяснила, что Нордстром сам открывал бутылку портвейна сегодня
утром и попробовал немного, желая убедиться,  что  вино  не  испортилось,  а
потом наполнил графин и поставил  его  в  корзину,  которую  потом  отнес  к
экипажу. Хиггинс говорил, что вы торопились  и  почти  сразу  же  подошли  к
фаэтону. Это правда?
   - У крыльца стоял грум, державший лошадей под уздцы. Я не видел лакея.
   - Грум не мог отравить  портвейн,  -  уверенно  заявил  Фокс.  -  Он  мой
человек. Сначала я заподозрил Хиггинса, но...
   - Хиггинса?! - поразился Джордан. Подобное предположение  показалось  ему
настолько забавным, что он, несмотря на всю серьезность происходящего,  едва
не расхохотался.
   - Да, но  Хиггинс  не  делал  этого,  -  заверил  Фокс,  ошибочно  приняв
недоверчивое выражение лица герцога за подозрительное.  -  У  него  не  было
мотива. Кроме того,  он  слишком  слабохарактерен.  Впал  в  истерику  из-за
Нордстрома, ломал руки и причитал хуже судомойки. Пришлось  сунуть  ему  под
нос пузырек с нюхательной солью.
   При других  обстоятельствах  Джордан,  конечно,  немало  позабавился  бы,
представив строгого, величественного дворецкого бьющимся в  истерике,  но  в
эту минуту ему было не до веселья. - Продолжайте.
   - Именно Нордстром выгрузил после пикника вещи из корзины и принес все на
кухню. Следовательно, он, и только он, держал в руках графин.  Очевидно,  не
он отравил вино. Джин заверила, что,  кроме  него,  никто  не  прикасался  к
графину.
   - В таком случае когда яд был туда положен? - нахмурился Джордан, не имея
ни малейшего предчувствия, что всего через мгновение  мир,  едва  расцветший
яркими красками, померкнет и безвозвратно рухнет.
   - Поскольку мы исключили возможность того, что вино было отравлено до или
после пикника, - тихо заключил Фокс, - остается одно: кто-то подсыпал его  в
портвейн во время пикника.
   - Вздор! - процедил Джордан. - Там не было  никого,  кроме  меня  и  моей
жены.
   Фокс деликатно отвел глаза:
   - Совершенно верно. И  поскольку  вы  этого  не  делали,  остается...  ее
светлость.
   Джордан не помня себя вскочил, сотрясаясь от ярости, и ударил кулаком  по
столешнице с такой силой, что по комнате прокатился грохот.
   - Убирайтесь, - приказал он тихо, - и забирайте безд