бнаружила ваше присутствие. -  Довольная
тем, как ей удалось выгородить Элизабет, Люсинда снова взяла осуждающий тон,
который был для нее более естествен и звучал убедительнее. - Как бы  там  ни
было, это все  дела  прошедших  дней.  Элизабет  дорого  заплатила  за  свое
безрассудство, и это правильно, как справедливо и то, что именно из-за этого
она сейчас оказалась в таком ужасном положении.
   Люсинда улыбнулась про себя, увидев, что  он  опустил  взгляд  в  пол,  и
посчитала это признаком раскаяния или хотя бы признания своей  вины.  Однако
его последующие слова мгновенно лишили ее этой надежды.
   - Мадам, я не могу потратить весь день на бесполезные разговоры. Если  вы
хотите мне что-то сказать, говорите, и покончим с этим наконец!
   - Очень хорошо,  -  сказала  Люсинда,  стиснув  зубы,  чтобы  не  сказать
чего-нибудь лишнего. - Дело в том, что моим долгом  и  высокой  обязанностью
является следить за физическим и душевным здоровьем леди Кэмерон и  всячески
опекать ее.
   В настоящий момент, учитывая состояние вашего жилища, первое кажется  мне
более уязвимым, тем более что при  сложившихся  отношениях  у  вас  вряд  ли
появится желание выйти за рамки допустимого. Скорее, нужно следить, чтобы вы
не убили друг друга. Тем не менее я считаю своим долгом обеспечить этот  дом
необходимой прислугой. И хочу, чтобы вы дали слово джентльмена не оскорблять
Элизабет в  мое  отсутствие  ни  физически,  ни  морально.  Она  и  так  уже
достаточно натерпелась от своего дяди. И я  никому  не  позволю  сделать  ее
жизнь еще ужаснее, чем она уже есть.
   - Простите, а что вы подразумеваете под "ужасной  жизнью"?  -  неожиданно
для себя спросил Ян.
   - Я не вольна обсуждать с вами ее проблемы, - сказала Люсинда,  сдерживая
радость в голосе, - но прошу вас вести себя, как  подобает  джентльмену.  Вы
даете мне слово?
   Поскольку Ян не собирался притрагиваться к ней даже пальцем, так же как и
вообще тратить на нее свое время, он решительно кивнул, - Она будет в полной
безопасности от меня.
   - Именно это я и надеялась услышать, - бессовестно солгала Люсинда.
   Через несколько минут  Элизабет  увидела,  как  Ян  и  Люсинда  вышли  из
коттеджа, но понять по их лицам, о чем они говорили, было невозможно.
   Вообще единственным человеком здесь,  не  скрывающим  своих  чувств,  был
Джейк Уайли, который в эту минуту появился на  дворе,  ведя  в  поводу  двух
лошадей. Элизабет показалось подозрительным, что Джейк, который ушел седлать
лошадей  мрачный,  как  туча,  теперь  светился  нескрываемой  радостью.   С
театральным поклоном он широким жестом указал  на  черного  коня  со  старым
седлом на спине, беспокойно поводившего боками. - Это для вас, мэм, - сказал
он Люсинде, ухмыляясь. - Его зовут Атилла.
   Люсинда пренебрежительно оглядела коня, затем переложила зонтик в  правую
руку и натянула перчатки.
   - Ничего получше у вас нет?
   - Нет, мэм. Лошадь Яна захворала.
   - Что ж, прекрасно, - сказала Люсинда, решительно двинувшись  вперед.  Но
как только она оказалась в пределах досягаемости, конь внезапно оскалился  и
лязгнул зубами. Люсинда, не замедляя  шага,  хорошенько  ударила  его  между
ушами своим зонтиком.
   - Спокойно! -  скомандовала  она  и,  не  обращая  внимания  на  ворчание
испуганного животного, обошла вокруг него. - Ты сам виноват, -  сказала  она
коню. Джейк придержал Атиллу за морду,  а  Ян  любезно  подсадил  Люсинду  в
седло.
   Но как только Джейк передал ей вожжи, Атилла начал метаться из стороны  в
сторону и в раздражении крутиться на месте.
   - Я не терплю своенравных животных, -  предупредила  Люсинда  коня  самым
строгим тоном, но видя, что тот не собирается подчиняться и продолжает  свои
угрожающие прыжки, она вдруг резко  натянула  вожжи,  одновременно  с  силой
ткнув его в бок зонтиком. Атилла жалобно заржал  и  вдруг  оживленной  рысью
послушно направился к дороге.
   - Вот как с ним надо  обращаться!  -  сказал  Джейк,  глядя  им  вслед  и
переводя взгляд на Яна. - Это животное не понимает слова "лояльность". -  И,
не дожидаясь ответа, Джейк вскочил в седло и пустился вдогонку.
   К этому времени Элизабет уже полностью утратила способность понимать, что
вокруг нее происходит. Она искоса глянула на стоявшего рядом с ней Яна. Этот
непредсказуемый человек смотрел вслед Люсинде, засунув  руки  в  карманы,  с
сигаретой в белых зубах,  и  широко  ухмылялся.  Элизабет  решила,  что  эта
ухмылка относится к неожиданной способности Люсинды справляться  с  упрямыми
лошадьми, и сказала:
   - Кажется, дядя Люсинды занимается разведением лошадей.
   С видимой неохотой Ян оторвал восхищенный взгляд от прямой спины  Люсинды
и перевел его на Элизабет.
   - Поразительная женщина, -  покачав  головой,  сказал  он.  -  Интересно,
бывают ситуации, когда она оказывается не на высоте?
   - Мне, во всяком  случае,  о  них  неизвестно,  -  засмеявшись,  ответила
Элизабет и сразу же почувствовала себя  неловко,  так  как  улыбка  внезапно
исчезла с его лица, и оно опять стало сухим и отчужденным.
   Она глубоко вздохнула и, сцепив за спиной трясущиеся руки, решила сделать
попытку примирения.
   -  Мистер  Торнтон,  -  тихо  начала  Элизабет,  -  неужели  между   нами
обязательно должна быть вражда? Я понимаю, что мой приезд сюда...  причиняет
вам неудобства, но ведь  это  ваша  вина...  ваша  ошибка,  -  осмотрительно
поправилась она, явилась тому причиной. И вы не можете  не  видеть,  что  мы
терпим от этого не меньше неудобств, чем вы. - Ободренная  тем,  что  он  не
возражает, она уже более смело продолжила:
   - Поэтому, мне кажется, будет лучше всего, если  мы  попытаемся  пережить
это время с наименьшим ущербом друг для друга.
   - Я думаю будет лучше всего, если я извинюсь  за  то,  что  причинил  вам
"неудобства", а вы уедете отсюда сразу же, как только я сумею найти для  вас
экипаж.
   - Но я не могу уехать! - воскликнула Элизабет.
   - Почему, черт возьми?
   - Потому что... ну... мой дядя, он очень  суровый  человек  и  не  любит,
когда нарушают его инструкции. Предполагается, что я  пробуду  здесь  полную
неделю.
   - Я напишу ему письмо и все объясню.
   - Нет! - вырвалось у Элизабет. Она представила себе реакцию дяди, если ее
третий раз подряд выдворят раньше срока. Он не так  глуп,  чтобы  ничего  не
заподозрить. - Он обвинит в этом меня, понимаете?
   Несмотря на намерение Яна не  вдаваться  в  ее  проблемы,  его  несколько
обеспокоили очевидный страх Элизабет перед дядей и характеристика "суровый".
   Учитывая ее поведение полтора года назад, он не сомневался, что  Элизабет
Камерон  сделала  достаточно,  чтобы  заслужить  хорошую  трепку  от  своего
несчастного опекуна, Но если даже и так, ему все равно не хотелось, чтобы ее
нежной кожи коснулся ремень. То, что случилось между ними, было глупостью  с
его стороны, но это было давно. Теперь  он  уже  почти  женат  на  красивой,
чувственной женщине, которая устраивает его во всех  отношениях.  Почему  он
должен обращаться с Элизабет так, словно у  него  остались  к  ней  какие-то
чувства, пусть даже и злость?
   Элизабет  почувствовала   его   колебания   и   решила   закрепить   свое
преимущество.
   - Ведь между нами не произошло  ничего  такого,  что  могло  бы  помешать
нормальным отношениям в настоящем. Я хочу сказать, что  если  вдуматься,  то
это ведь было не более чем небольшое загородное приключение, не так ли?
   - Конечно.
   - И никто из нас при этом не пострадал, верно?
   - Верно.
   - Значит, у нас нет причин относиться друг к другу плохо, правда?  -  она
лукаво  улыбнулась  ему.  -  Боже  милостивый,  да  если  бы  каждый   флирт
заканчивался враждой, в свете все давно перестали бы даже разговаривать друг
с другом!
   Элизабет сумела поставить его в такое положение, что ему оставалось  либо
согласиться с ней, либо признать, что  она  значила  для  него  больше,  чем
"небольшое приключение", и Ян понял это. Он понимал, что эта девушка  обвела
его вокруг пальца, однако его позабавило, как ловко она построила логическую
цепочку, чтобы вынудить его согласиться с ней.
   - Флирт обычно не заканчивается дуэлью, - мягко напомнил он ей.
   - Я знаю, и я ужасно сожалею, что мой брат стрелял в вас.
   Ян просто не смог устоять перед умоляющим взглядом  ее  огромных  зеленых
глаз.
   - Забудьте, - сказал он с усталым вздохом, готовый согласиться на все,  о
чем она попросит. - Оставайтесь на семь дней. Подавив желание закружиться от
радости, Элизабет с улыбкой заглянула ему в глаза.
   - Тогда, может быть, заключим перемирие на этот срок?
   - С одним условием.
   - С каким?
   Его брови насмешливо приподнялись.
   - Если вы сумеете приготовить приличный завтрак.
   - Давайте вернемся в дом и посмотрим,  что  у  нас  есть.  Войдя  в  дом,
Элизабет долго смотрела на яйца, хлеб, сыр и плиту.
   - Сейчас что-нибудь соорудим, - пообещала она с улыбкой, которая выдавала
ее неуверенность.
   - Вы уверены, что справитесь с  этой  задачей?  -  спросил  Ян.  Элизабет
ответила такой ослепительной улыбкой, что он почти поверил,  что  она  умеет
готовить.
   - Я справлюсь, вот увидите, - храбро сказала она, повязывая вокруг  талии
широкое полотенце.
   Она  так  задорно  посмотрела  на  него,  что  он  отвернулся,  чтобы  не
улыбнуться ей в ответ. Девушка была решительно настроена добиться успеха,  и
он не собирался лишать ее этой веры.
   - Не сомневаюсь, - сказал Ян и вышел, оставив ее у плиты одну.
   Прошел час. Элизабет,  с  выступившими  на  лбу  каплями  пота,  схватила
кастрюлю, обожгла руку, потом догадалась обернуть вокруг ручки  полотенце  и
таким образом снять кастрюлю с плиты. Затем разложила на большом  деревянном
блюде ветчину и стала размышлять, что делать с плоским темным куском  длиной
в десять дюймов. Она точно помнила, что положила на противень четыре кусочка
печенья. Наконец она решила не ломать печенье на неровные куски и, аккуратно
положив его в центр блюда с ветчиной, отнесла к столу, где уже  сидел  Ян  в
ожидании завтрака. Вернувшись  к  плите,  она  попыталась  отодрать  от  дна
сковороды яичницу, но та никак не поддавалась, поэтому Элизабет поставила ее
на стол прямо в сковороде.
   - Я... я подумала, может быть, вы сами положите себе, сколько  захочется,
церемонно сказала она, пытаясь не выдать своего ужаса  перед  тем,  что  она
приготовила.
   - Конечно, - Ян с готовностью поддержал ее светский  тон.  -  Что  у  нас
здесь? - осведомился он, взглянув на сковороду. Не поднимая  глаз,  Элизабет
села напротив него.
   - Яичница, - ответила она и устроила целый  спектакль  из  разворачивания
салфетки и расстилания ее на коленях. - Боюсь, что глазунья не получилась.
   - Ничего страшного.
   Когда  он  взял  лопатку,  Элизабет  изобразила  на  своем   лице   ясную
оптимистичную улыбку и стала наблюдать, как  он  сначала  попытался  поддеть
яичницу, но видя, что это бесполезно, начал просто соскабливать  ее  со  дна
сковороды.
   - Она немного пригорела, - зачем-то сказала Элизабет, хотя это было и так
ясно.
   - Да нет, она просто намертво присохла, - поправил он ее, но  по  крайней
мере в его голосе не было злости. Наконец ему удалось отодрать один кусок, и
он положил его к ней на тарелку. Еще несколько минут, и он  сумел  наскрести
кое-что и себе.
   Памятуя договор о перемирии, они принялись  за  еду  с  соблюдением  всех
церемоний и формальностей. Ян протянул Элизабет блюдо с  ветчиной  и  комком
печенья. - Благодарю, - сказала она, взяв себе два черных  ломтика  ветчины.
Ян положил себе три ломтика ветчины  и  с  интересом  стал  изучать  плоский
коричневый предмет, расположенный в центре блюда.
   - Ветчину я узнал, - сказал он, - но как называется это?  -  спросил  он,
указывая на коричневый объект. - Это выглядит совсем экзотично.
   - Это печенье, - объяснила Элизабет.
   - А-а, - протянул Ян. - Это у него такая форма?
   - Это печенье называется сковородочным, - быстро придумала Элизабет.
   - О-о, название весьма подходящее, - согласился он.. - Оно  действительно
по форме напоминает сковороду.
   Они замолчали и уставились в свои тарелки, пытаясь  определить,  есть  ли
там что-нибудь  съедобное,  потом  синхронно  подцепили  ломтики  ветчины  и
впились в них зубами.  В  комнате  раздался  хруст,  какой  издают  деревья,
ломаясь пополам.
   Старательно избегая смотреть друг на  друга  и  продолжая  хрустеть,  они
съели всю ветчину со своих  тарелок.  Покончив  с  ней,  Элизабет  набралась
смелости и взяла в рот кусочек яичницы.
   По вкусу  яичница  напоминала  соленую  оберточную  бумагу,  но  Элизабет
мужественно проглотила ее. Ее желудок  сжался  от  унижения,  и  комок  слез
подступил  к  ее  горлу.  Она  ждала,  что  вот-вот  раздастся  какой-нибудь
уничтожающий комментарий по поводу ее  стряпни,  и  чем  дольше  он  вежливо
жевал, тем больше ей хотелось, чтобы он проявил свое неудовольствие. Не доев
яичницу, Элизабет отложила вилку  и  перешла  к  печенью.  После  нескольких
неудачных попыток разломить его руками,  она  взяла  нож  и  попыталась  его
распилить. Наконец ей удалось отпилить небольшой кусочек. Она положила его в
рот и попробовала надкусить, но зубы бессильно заскользили  по  поверхности,
не в состоянии разгрызть твердый обломок. Она увидела, что Ян смотрит на нее
через стол, и поняла, что сейчас заплачет.
   - Может быть, выпьете кофе? - тонким голосом спросила она.
   - Да, благодарю вас.
   Обрадовавшись, что может отойти от стола и взять себя  в  руки,  Элизабет
поднялась и подошла к плите. С полными слез  глазами  она  налила  в  кружку
свежезаваренный кофе.
   Несчастный вид Элизабет вызвал у  Яна  смех  и  желание  утешить  ее,  но
поскольку процесс жевания требовал определенных усилий, он не мог сделать ни
того, ни другого. Проглотив последний кусок яичницы, он наконец проговорил:
   - Завтрак был очень... э-э... сытным. Подумав, что  Ян,  возможно,  нашел
завтрак не  таким  уж  плохим,  Элизабет  подняла  к  нему  побледневшее  от
огорчения лицо.
   - Я очень мало готовила в своей жизни, - призналась она тихим, сдавленным
голосом. Он сделал большой глоток кофе и затем  с  расширившимися  от  ужаса
глазами начал его... жевать.
   Элизабет вскочила, расправила плечи и хрипло произнесла:
   - После завтрака я обычно прогуливаюсь. Простите. Продолжая жевать  кофе,
Ян дождался, пока она выбежит из дома, и затем с благодарностью выплюнул  на
тарелку кофейные зерна.

Глава 14

   Завтрак, приготовленный Элизабет, избавил Яна от голода  и  даже  больше:
теперь сама мысль о еде вызывала у него  содрогание.  Покончив  с  едой,  он
отправился в сарай смотреть ногу Майки. На полдороге он заметил сидевшую  на
пригорке Элизабет. Она сидела, обхватив  руками  колени  и  положив  на  них
голову, а вокруг нее цвели  колокольчики.  Ослепленный  блеском  ее  золотых
волос, Ян все же не мог не заметить,  что  поза  девушки  выражает  глубокое
уныние. Сначала он хотел уйти и  оставить  ее  грустить  в  одиночестве,  но
потом, тяжело вздохнув, направился к ней.
   Подойдя ближе,  Ян  увидел,  что  ее  плечи  содрогаются  от  рыданий,  и
удивленно нахмурился. Поскольку притворяться, что завтрак был хорош, явно не
имело смысла, он шутливо сказал:
   - Я аплодирую вашей гениальности: просто застрелить меня было бы  слишком
гуманно.
   При звуке его голоса  Элизабет  испуганно  вскинулась  и  отвернула  свое
заплаканное лицо.
   - Вам что-нибудь нужно?
   - Десерт, - усмехнулся он, наклоняясь вперед и  пытаясь  заглянуть  ей  в
лицо. Ему показалось, что ее губы тронула слабая улыбка, и он добавил:
   - Я подумал, что можно взбить немного сливок и положить  их  на  печенье.
Потом мы можем взять все, что осталось, смешать  с  недоеденной  яичницей  и
использовать как дранку для крыши.
   Элизабет рассмеялась сквозь слезы и  прерывисто  вздохнула.  Все  еще  не
глядя на него, она сказала:
   - Меня удивляет, что вы так терпимо к этому отнеслись.
   - Не вижу смысла оплакивать подгоревшую ветчину.
   - Я плакала не из-за нее, - сказала  она,  чувствуя  себя  ужасно  глупо.
Перед ней возник белоснежный носовой платок, девушка с благодарностью  взяла
его и вытерла мокрое лицо.
   - Тогда из-за чего вы плакали?
   Элизабет  подняла  голову  и,  сжимая  в  руках  платок,  посмотрела   на
простирающиеся перед нею холмы, заросшие боярышником и колокольчиками.
   - Я плакала из-за собственной несостоятельности и неспособности управлять
своей жизнью, - призналась она.
   Слово "несостоятельность" навело Яна на  мысль,  что  для  легкомысленной
искательницы приключений у нее слишком изысканный лексикон. Она перевела  на
него взгляд, и он не смог оторваться от ее глаз цвета мокрой листвы.  Слезы,
сверкающие на длинных загнутых ресницах, волосы, завязанные в детский  хвост
и пышная грудь, не умещающаяся в тесном лифе платья, являли собой  сочетание
обольстительной невинности. Ян отвел глаза от ее груди и сказал:
   - Я пойду нарублю дров, чтобы было чем растопить вечером камин.  А  потом
отправлюсь на рыбалку - может быть, удастся поймать что-нибудь на ужин.
   Полагаю, вы сумеете занять себя в мое отсутствие.
   Удивленная его неожиданно сухим тоном, Элизабет кивнула и встала на ноги,
не замечая,  что  он  даже  не  подал  ей  руки.  Уже  отойдя  на  некоторое
расстояние, он вдруг обернулся и добавил:
   - И не вздумайте заниматься уборкой. К вечеру вернется Джейк  и  приведет
специально нанятых для этого людей.
   После его ухода Элизабет вошла в дом и поискала, чем бы  заняться,  чтобы
отвлечься от грустных мыслей и встряхнуться. Для начала  она  решила  убрать
остатки завтрака и помыть посуду. Оттирая сковороду, она услышала  во  дворе
ритмичный стук топора. Откинув прядь волос со лба, Элизабет выглянула в окно
и, покраснев, отпрянула назад. Ян Торнтон, обнаженный до пояса, рубил дрова.
   Элизабет ни разу в жизни не  видела  даже  обнаженной  мужской  руки,  не
говоря уж  о  торсе,  и  теперь  вид  полуобнаженного  мужчины  одновременно
привлекал и отталкивал ее. Она отвела завороженный взгляд от окна, борясь  с
искушением смотреть дальше. Ее  удивило,  что  он  так  ловко  обращается  с
топором. До сих пор ей казалось, что вся жизнь Яна Торнтона состоит из  игры
и посещения светских приемов. Но как ни странно,  он  одинаково  естественно
смотрелся во фраке на балу у Черайз и здесь, с  топором  в  руках,  на  фоне
дикой  природы  Шотландии.  Во  всем  его  облике  чувствовались   природная
жизненная сила и неуязвимость, которые как нельзя лучше соответствовали духу
этой непокорной страны.
   Элизабет вдруг вспомнилось, с какой непринужденной грацией он танцевал  с
ней.  Очевидно,  Ян  обладал   великолепной   приспособляемостью   к   любой
обстановке, в которую  попадал.  Ей  не  хотелось  им  восхищаться,  но  она
чувствовала, что снова теряет способность судить о нем  трезво.  Впервые  за
прошедшую неделю Элизабет позволила  себе  восстановить  в  памяти  то,  что
произошло между нею и Яном Торнтоном, - не сами события, а  их  причины.  До
сих пор единственное, что помогало ей выносить бесчестье, обрушившееся на ее
голову, было категоричное обвинение во всем случившемся  Яна  Торнтона,  как
это сделал Роберт.
   Теперь, столкнувшись с ним один на один и став старше и мудрее,  Элизабет
уже не считала его вину бесспорной. Даже его неприязненное отношение  к  ней
не могло служить достаточным основанием для того, чтобы полностью  возложить
на него вину.
   Медленно перемывая посуду, она вспоминала, какой  глупой  и  неосторожной
была тогда, как в порыве своего увлечения забыла про все приличия.
   Стараясь быть объективной, Элизабет заново пересмотрела свои действия.  И
его тоже. Первой ее ошибкой тогда было безумное желание  защитить  его...  и
побыть  хоть  немного  под  его  защитой.  Во-вторых,   в   то   время   как
семнадцатилетней девушке полагалось страшиться даже мысли остаться наедине с
мужчиной, она всего лишь боялась п