ь только, что может сделать с ней  палец  Стивена!  А  ведь
ничего особенного не произошло. Он просто провел пальцем по ее ладони.
   Наконец он отпустил ее руку, и сердце девушки вошло в свой обычный  ритм.
Шерри простить себе не могла  подобную  глупость.  От  какого-то  случайного
прикосновения вообразила Бог знает что. И все же, то ли из озорства,  то  ли
из любопытства, решила еще раз все повторить и погладила большим пальцем его
пальцы, рассеянно слушая его разговор  с  братом.  Никакой  реакции.  Стивен
просто раскрыл ладонь, и Шерри даже показалось, что он сейчас  уберет  руку.
Однако этого не произошло,  и  поскольку  он  повернул  ладонь  кверху,  она
опустила глаза и погладила все его пальцы, один за другим, от самых кончиков
и до основания, а он продолжал увлеченно беседовать с братом. Снова  никакой
реакции. Тогда Шерри стала водить пальцем по его  ладони,  не  пропуская  ни
одной линии, словно писала: "Я люблю  тебя!  Люби  меня  тоже,  пожалуйста".
Бывали моменты, когда Шерри почти не сомневалась в его любви.  Как  страстно
он ее целовал, как ласково ей улыбался. Но  ни  разу  не  сказал:  "Я  люблю
тебя". А Шерри это было необходимо, как  воздух.  И  она  продолжала  водить
пальцем по его ладони.
   Стивен больше не мог  притворяться,  что  поглощен  умным  разговором,  и
бросил взгляд на склоненную голову Шерри. Ее вполне безобидные прикосновения
привели Стивена  в  полную  боевую  готовность,  словно  он  уже  целый  час
занимался   сексуальными   играми.   Сердце    его    гулко    стучало    от
неудовлетворенного желания,  однако  он  старался  продлить  удовольствие  и
пошире раскрыл ладонь. А  что  еще  ему  оставалось  в  этом  гудевшем,  как
пчелиный рой, многолюдном зале? Стивен испытывал наслаждение не только от ее
прикосновений, но и от сознания, что эти прикосновения ей приятны.
   В том блестящем и насквозь фальшивом мире, в котором он  жил,  роли  были
четко распределены: жена производит на свет наследника, муж содержит  семью,
создает положение в обществе, а с любовницей удовлетворяет страсть.  Поэтому
сплошь и рядом случались супружеские измены, поскольку в брак вступали не по
любви, а по расчету. Едва ли в двадцати семьях из тысячи, знакомых  Стивену,
мужья  и  жены  испытывали  друг  к  другу  нечто   большее,   чем   простую
привязанность. Зато в сотнях семей и этого не было, не говоря уже о каких-то
прикосновениях, которые нисколько не волновали супругов.  Однако  Шерри  они
волновали.
   Из-под полуприкрытых век Стивен изучал ее профиль, в  то  время  как  она
своими  нежными  пальчиками   гладила   его   ладонь,   ставшую   необычайно
чувствительной, и когда начала  в  третий  раз,  он,  с  трудом  превозмогая
желание,  разлившееся  по  телу  горячей  волной,  попытался   сосредоточить
внимание на ее движениях. Кончиками пальцев Шерри начертила  на  его  ладони
полукруг, а рядом  -  две  взаимно-перпендикулярные  линии.  Получились  две
буквы: "Ч" и "Л", ее инициалы - Чариз Ланкастер.
   Стивен перевел дух, оторвал взгляд от ее пальцев и подумал о том, с каким
удовольствием увел бы ее сейчас в  какой-нибудь  укромный  уголок  и  впился
губами в ее губы... Воображение уже рисовало ему  ее  восхитительные  груди,
когда в партере началось оживление, обычное перед началом спектакля, и Шерри
оставила в покое  его  руку,  отчего  он  испытал  облегчение,  смешанное  с
сожалением.
   Девушка всем телом подалась вперед, следя за тем, как под изящной аркой с
изображениями женщин, держащих трубы и лавровые венки, раздвигался занавес.

***

   По дороге домой Стивен не выпускал ее руки из своей, чувствуя себя глупым
влюбленным мальчишкой.
   - Кажется, спектакль вам понравился, - заметил он, когда по залитой ярким
светом полной луны дорожке они шли к парадному входу.
   -  Очень  понравился!  -  Глаза  Шерри  светились  восторгом.  -   Музыка
показалась мне знакомой. Только музыка - не слова.
   За этой новостью последовала другая, тоже приятная. Помогая  Шерри  снять
накидку, Кольфакс сообщил, что старая герцогиня уже изволит почивать.
   - Благодарю, Кольфакс, ты можешь последовать ее примеру, - недвусмысленно
сказал Стивен, которому воображение снова стало рисовать волшебные  картины.
Дворецкий пошел к себе через холл, по пути гася свечи, оставив свет только в
приемной зале. Стивен посмотрел на Шерри, которая  собиралась  пожелать  ему
спокойной ночи.
   - Благодарю вас за чудесный вечер, милорд, и...
   - Мое имя Стивен, - сказал он, поражаясь, что до сих пор не  попросил  ее
называть его по имени.
   Шерри понравилось это  интимное  обращение,  и  она  решила  тут  же  его
использовать.
   - Благодарю вас, Стивен, - очень довольная, произнесла она, но не  успела
войти во вкус, как он взял ее за локоть и  повел  в  залитый  лунным  светом
салон, закрыл дверь на ключ и, вместо того, чтобы пройти в глубину  комнаты,
повернулся к Шерри.
   Оказавшись между запертой дверью и  Стивеном,  девушка  смотрела  на  его
лицо, наполовину освещенное луной, пытаясь понять, что он собирается  делать
здесь в темноте.
   - Что?.. - начала было она.
   - Вот что... - ответил он и уперся руками в  дверь  так,  что  ее  голова
оказалась прижатой к двери.
   Затем, не дав Шерри опомниться, он прильнул губами  к  ее  губам,  крепко
прижался к ней и стал шевелить бедрами.  Трудно  описать,  что  творилось  с
Шерри.
   Она тихонько застонала, обвила его шею руками и ответила на его  поцелуй.
Боже, какое счастье ощущать во рту его язык, слышать его учащенное  дыхание,
когда он неистово  целует  ее,  и  полностью  отдаться  этим  восхитительным
движениям его бедер.

Глава 37

   С утренним выпуском "Пост" в руке Томас Морисон прошел в уютную маленькую
столовую и с опаской посмотрел на молодую  жену,  которая,  так  и  не  доев
завтрака, сидела, устремив взгляд в окно, на шумную лондонскую улицу.
   - Чариз, в последние дни тебя что-то беспокоит?
   Чариз посмотрела на его лицо, казавшееся  таким  прекрасным  на  корабле,
потом обвела взглядом крохотную столовую в его таком же крохотном доме и  от
злости даже не удосужилась ответить. На судне он казался таким  обаятельным,
романтичным в своей форме, вел себя с ней так галантно!  Но  после  венчания
все изменилось. Он требовал, чтобы она вытворяла с ним всякие мерзкие вещи в
постели, и рассердился, когда она отказалась, потому что ей  было  противно.
Это была их первая ссора. Потом она заявила, что не желает проводить медовый
месяц в Девоншире. Но когда он привез ее в Лондон, к себе, Чариз была просто
убита. Ни великолепного дома, ни высокого дохода. Все его обещания оказались
враньем. Она была обречена на полунищенское существование, которое презирала
так же, как и собственного супруга.
   Выйди  она  за  Берлтона,  стала  бы  баронессой,  посещала  бы  шикарные
магазины, которые видела на Бонд-стрит и Пиккадилли. И сейчас, в  эту  самую
минуту, в прелестном утреннем платье с оборками отправилась бы с  визитом  к
какой-нибудь из своих новых знатных подруг, в один из роскошных особняков на
Аппер-Брук-стрит или Пэлл-Мэлл.
   Но вместо этого Чариз истратила  все  свои  деньги  на  одно-единственное
платье и пошла в Грин-парк, где вечером прогуливались знатные дамы,  которые
не удостоили ее даже взглядом, словно ее вообще не существовало.  Она  и  не
подозревала, как важно иметь титул, прежде чем прошлась накануне  по  парку,
когда  поняла,  до  чего  закрыто  и  недоступно  спаянное  крепкими   узами
аристократическое общество в Лондоне.
   Однако чаша ее терпения переполнилась, когда ненавистный супруг  едва  не
расплакался, узнав, сколько она  заплатила  за  платье.  Вместо  того  чтобы
выразить восхищение ее тонким вкусом и удивительным изяществом ее фигуры, он
заботился только о деньгах.
   Это ей надо плакать, думала она, глядя на  него  с  ненавистью,  пока  он
читал газету. Дома, в Ричмонде, ей завидовали,  старались  ей  подражать.  А
теперь она ничто, нуль. Снедаемая завистью, Чариз каждый день посещала парк,
пожирая глазами представительниц высшего общества, по-прежнему не обращавших
на нее никакого внимания.
   Весь ужас в том, что Томас Морисон не видит в ней ничего особенного,  как
это было в ее родном Ричмонде. Даже ее отец, к  которому  она  относилась  с
пренебрежением, отдавал ей должное. А этот высокий, красивый болван, ее муж,
не в состоянии оценить ее по достоинству, как ни старается она объяснить ему
это. Мало того, он оскорбил ее, утверждая, что она  такая,  как  все.  Чариз
пришла в бешенство и заявила, что поведение человека определяется отношением
к нему других людей! Но этот глубокомысленный ответ, достойный  скорее  мисс
Бромлей, чем Чариз, не произвел на Томаса никакого впечатления.
   Впрочем, чего ждать от человека, который настолько лишен вкуса, что никак
не мог решить, кого предпочесть? Компаньонку  богатой  наследницы  или  саму
наследницу.
   Поначалу он увлекся этой Бромлей.  И  неудивительно:  Шеридан  Бромлей  -
выскочка. Начиталась романов, в которых гувернантки выходят замуж за лордов,
а когда Чариз посмеялась над ней,  заявила,  что  для  людей,  по-настоящему
любящих друг друга, титулы и богатство не имеют никакого значения.
   По правде говоря, с горечью размышляла  Чариз,  отрезая  ломтик  ветчины,
если бы не Шеридан Бромлей, она не оказалась бы в таком отчаянном положении!
Ведь ей захотелось  увлечь  Морисона  лишь  потому,  что  он  и  эта  жалкая
компаньонка, как ей показалось, симпатизировали друг  другу,  и  она  решила
сбежать с ним, чтобы доказать всем на судне, а в особенности этой  выскочке,
что Чариз Ланкастер способна влюбить в себя любого  мужчину,  какого  только
пожелает. Так что во всем виновата эта рыжая бестия, вбившая себе  в  голову
всякую чепуху о любви, которая бывает  только  в  романах,  когда  деньги  и
титулы не играют никакой роли.
   - Чариз?
   Она не разговаривала с  мужем  уже  два  дня,  но  что-то  в  его  голосе
заставило ее насторожиться. А уж когда увидела его лицо,  то  чуть  было  не
спросила, что он там вычитал в газете и почему у него такой идиотский вид?
   Однако Морисон сам задал ей вопрос:
   - Не помнишь? Была на нашем судне еще одна Чариз Ланкастер? Ведь Чариз не
такое уж распространенное имя! Верно?
   Она смерила его презрительным взглядом. Только дурак может  задать  такой
дурацкий вопрос. В ней все уникально, не только имя.
   - Если верить газете, - сказал он,  ошеломленно  уставившись  на  нее,  -
Чариз Ланкастер, прибывшая в Лондон три недели тому назад на борту "Утренней
звезды", только что обручилась с графом Лэнгфордом.
   - Это невозможно! - кипя от злости, воскликнула Чариз, выхватывая у  него
газету. - На судне не могло быть еще одной Чариз Ланкастер.
   - Прочти сама, если не веришь, - сказал он, но она уже пробежала  глазами
объявление и в ярости швырнула газету на стол.
   - Кто-то под моим именем  втерся  в  доверие  к  графу.  Какая-то  подлая
интриганка...
   - Какого дьявола, ты куда собралась?
   - К моему новому жениху.

Глава 38

   Что-то мурлыкая про себя, Шерри разложила на кровати  платье,  в  котором
собиралась через час идти  на  венчание.  Менять  утренний  наряд  на  более
роскошный, голубой было  еще  рано,  а  стрелки  часов  на  каминной  полке,
казалось, застыли на месте.
   Пригласить всех друзей на венчание было невозможно, и,  чтобы  никого  не
обидеть,  решили  ограничить  круг  гостей  членами  семьи.  В  этом  случае
церемония пройдет в спокойной, интимной обстановке, как того хотела Шеридан,
и можно будет несколько недель подождать со свадьбой, чтобы она не  казалась
чересчур поспешной.
   Это последнее обстоятельство особенно беспокоило  старую  герцогиню.  Она
говорила, что скоропалительные свадьбы неизбежно вызывают  массу  сплетен  и
слухов. Накануне  герцогиня  попросила  Шерри  называть  ее  матерью.  Кроме
родственников, на церемонию была приглашена и мисс Чарити, не  внести  ее  в
список гостей было бы верхом бессердечности, и ее ждали с минуты на  минуту.
Сделали исключение и для доктора Уайткомба, но он прислал записку, в которой
сообщал, что из-за срочного вызова  приедет  позже,  на  бокал  шампанского.
Герцог Клеймор должен был привезти на церемонию мать и Уитни  через  час,  а
Стивен - приехать часом позже, в одиннадцать, к самому венчанию.
   Шерри слышала, что в Англии подобные церемонии проводятся с  восьми  утра
до полудня, чтобы проснувшись, при  ярком  утреннем  свете  будущие  супруги
могли еще раз продумать всю важность предпринимаемого  ими  шага.  Полностью
осознавая отведенную ему в бракосочетании  графа  Лэнгфорда  роль,  викарий,
боясь опоздать, прибыл еще час назад, о  чем  Кольфакс,  облаченный,  как  и
остальные слуги, в ливрею, не без иронии сообщил Шерри, а также сказал,  что
все они горят желанием спеть в этот торжественный день для  Шерри  старинную
английскую песню, которую отрепетировали на кухне. Тронутая таким вниманием,
Шерри пришла в восторг и не задумываясь согласилась.
   Только дворецкий и сама невеста в этот день четко справлялись  со  своими
обязанностями. У остальных все валилось из рук. Камеристка чуть  ли  не  все
утро потратила на то, чтобы привести  Шерри  в  порядок.  Без  конца  роняла
заколки,  подавала  не  те  полотенца.  Наконец  Шерри  отослала  ее,  чтобы
помечтать в ожидании решающего момента.
   Девушка подошла к туалетному столику и невольно залюбовалась ожерельем из
бриллиантов и сапфиров, которое получила утром от Стивена. И когда с улыбкой
дотронулась до него, тройная нитка бриллиантов и сапфиров весело  засверкала
на белом бархате шкатулки, сияя, как сама Шерри. Ожерелье выглядело  слишком
торжественным и роскошным  для  ее  платья,  но  Шерри  решила  его  надеть,
поскольку это был подарок от Стивена.
   Стивен...  Ее  будущий  муж...  Девушка  невольно  вспомнила,  как  после
возвращения из оперы он повел ее в  салон  и  там  зацеловал,  заласкал.  Он
гладил ее груди, прижимаясь к ней всем телом,  и  при  каждом  движении  его
бедер Шерри млела и таяла от какого-то еще  непонятного  ей  чувства.  Потом
вдруг Стивен задышал часто-часто, слегка ослабив объятия,  в  то  время  как
Шерри прильнула к нему в полном изнеможении.
   - Вы хоть представляете себе, сколько в вас страсти? - шепнул он.
   Наверное, Стивен так говорил, потому что она позволила ему себя  целовать
и ласкать, подумала Шерри, однако не найдя в этом  ничего  ужасного,  вместо
ответа обвила его руками и прижалась лицом к его мускулистой  груди.  Не  то
усмехнувшись, не то застонав, Стивен осторожно убрал ее руку и  отступил  на
шаг.
   - Хватит, леди! Если не  хотите,  чтобы  наш  медовый  месяц  начался  до
свадьбы,   придется   вам   удовлетвориться    несколькими    целомудренными
поцелуями... - Должно быть, она  выглядела  разочарованной,  потому  что  он
ласково улыбнулся ей, снова обнял и поцеловал.
   Мысли Шерри были прерваны стуком в дверь.
   - Простите, миледи, - сказал Ходжкин, необычно бледный, со страдальческой
гримасой на лице. - Там внизу какая-то молодая - не  могу  даже  назвать  ее
леди, так вульгарно она выражается - какая-то молодая женщина настаивает  на
встрече с вами.
   Помощник дворецкого развел руками, и видно было, как они у него дрожат:
   - Эта женщина говорит, что она - это вы, мисс.
   - Простите, не поняла.
   - Она утверждает, что не вы мисс Чариз Ланкастер, а она.
   - Это... - Шерри хотела  сказать  "странно",  но  почему-то  осеклась,  и
сердце ее учащенно забилось.
   Страстно желая услышать от Шерри, что  все  это  выдумка,  ложь,  Ходжкин
умоляющим тоном добавил.
   - Многое из того, что она говорит, верно. Я.., я это знаю, миледи, потому
что в свое время служил у барона Берлтона. "Берлтон... Берлтон... Берлтон...
Берлтон". Это имя леденящим душу воплем отозвалось в мозгу.
   - Она требовала.., свидания с графом,  но  вы  всегда  были  ко  мне  так
добры.., ко всем нам.., и если  у  вас,  не  дай  Бог,  случится  что-нибудь
непредвиденное, вы сможете рассказать  об  этом  мне,  а  не  идти  сразу  к
графу.., или еще к кому-нибудь. Разумеется, я не скрою  от  графа,  что  его
хотела видеть какая-то женщина, когда он явится на церемонию  венчания,  но,
может быть, лучше, если вы первая  встретитесь  с  ней,  пусть  она  немного
успокоится...
   Шерри  ухватилась  за  туалетный  столик,  чтобы  не  упасть,  и   велела
дворецкому привести женщину, назвавшуюся Чариз Ланкастер, после чего  крепко
зажмурилась и попыталась сосредоточиться.
   Берлтон... Берлтон... Берлтон.
   В голове замелькали  образы,  зазвучали  голоса,  все  быстрее,  быстрее,
обгоняя друг друга.
   ...Судно, каюта, перепуганная горничная. "А вдруг жених  Чариз  подумает,
что мы убили ее или продали, в общем, причинили  ей  какой-то  вред?  Скорее
поверят барону, чем вам, ведь вы никто, так что закон будет на его  стороне.
Это Англия, а не Америка..."
   ...Факел,  грузчики,  высокий,  сурового  вида  мужчина  у  трапа.  "Мисс
Ланкастер, сожалею, но случилось несчастье. Вчера лорд Берлтон погиб".
   ...Хлопковые поля, луга, фургон с товарами,  маленькая  рыжая  девочка...
"Мой папа называет меня морковкой из-за моих волос, а  зовут  меня  Шеридан.
Маме очень нравилась роза "Шеридан", и она дала мне это имя".
   ...Норовистый конь, суровый  индеец,  запахи  лета.  "У  белых  не  такие
красивые имена, как у индейцев. Ты не цветок. Ты -  огонь.  Пламя.  Огненные
волосы".
   Костры, лунный свет, прекрасный испанец со смеющимися глазами и гитарой в
руках, музыка, вибрирующая в ночи. "Спой со мной, сага".
   Маленький, чистый домик, разбушевавшаяся девочка,  рассерженная  женщина.
"Патрик Бромлей, тебя следовало бы выпороть за то, что ты так плохо воспитал
свою дочь. Она не умеет ни читать, ни писать, у нее ужасные  манеры,  волосы
торчат во все стороны. Она заявила мне, что "втюрилась" в какого-то  Рафаэля
Бенавенте и когда-нибудь попросит его жениться на  ней.  Она  намерена  сама
предложить руку, да еще какому-то испанскому бродяге, картежному  шулеру.  Я
уже не говорю об индейце, который спит с собаками, тоже  ее  друге.  Если  у
тебя есть еще остатки совести и любви к ней, то  ты  оставишь  ее  здесь  со
мной".
   ...Двое мужчин с мрачными лицами стоят  во  дворе,  третий  -  в  дверном
проеме. "Слушайся тетушку Корнелию, дорогая. А я  вернусь  за  тобой,  через
год, самое большее - через два. Оглянуться не успеешь".
   ...Убитая горем девочка цепляется за него. "Нет,  папа,  прошу  тебя!  Не
оставляй меня здесь! Пожалуйста! Пожалуйста! Я буду носить платья и  приведу
в порядок волосы, только не оставляй меня здесь. Я  хочу  поехать  с  тобой,
Рафи и Спящей Собакой! Там мое место, не  слушай,  что  она  говорит!  Папа,
папа, подожди..."
   Женщина с постным лицом и седыми волосами, маленькая девочка должна звать
ее "тетя Корнелия".
   "Не пытайся смутить меня таким выражением лица,  дитя.  Я  давно  освоила
точно такое выражение много  лет  назад,  еще  в  Англии,  и  меня  этим  не
проймешь. В Англии это могло бы тебе послужить,  будь  ты  законной  внучкой
эсквайра Фарадея, но здесь-то Америка. Здесь я учу  правилам  этикета  детей
таких людей, которых когда-то  считала  ниже  себя,  и  мне  еще  повезло  с
работой".
   ...Другая женщина, полная, очень симпатичная, решительная. "У  нас  может
быть вакантное место для вас в школе. Я слышала очень неплохие отзывы о  вас
от вашей тетушки, мисс Бромлей".
   ...Голоса маленьких девочек. "Доброе утро, мисс  Бром-лей".  Этих  совсем
еще юных леди в белых чулках и с  лентами  в  волосах  Шеридан  учит  делать
реверансы.
   Шерри бросило  в  пот.  Наконец  отворилась  дверь,  и  в  комнату  вошла
светловолосая молодая женщина.
   - Вы - гнусная лгунья! - прямо с порога накинулась она на Шерри.
   Очнувшись от прошедших перед ее мысленным взором  воспоминаний,  Шерри  с
трудом открыла глаза, подняла голову, и взгляд ее упал на зеркало. Там рядом
с ее лицом появи