она  была
готова на все, чтобы утешить и ободрить его.
   - Все прошло. Не думай больше об этом, - мягко  попросила  она,  приникая
лицом к его груди, но он, казалось, не слышал ее.
   Минуты текли в молчании. Наконец Мэтт заговорил снова, и Мередит  поняла,
что он не может больше ни о чем думать.
   - Тебе было очень больно, когда все это случилось? - выдавил он наконец.
   Мередит опять попыталась уговорить его  не  думать  о  прошлом,  но  ясно
осознала, что он просит разделить с ним беды, которые по  праву  должен  был
делить с ней много лет назад, и предлагает запоздалую возможность обратиться
к нему за утешением, в котором  Мередит  так  нуждалась.  И  она  постепенно
поняла, что хочет этого даже сейчас. Стоя в  кольце  его  рук,  она  ощущала
медленное успокаивающее  поглаживание  его  ладони  по  голове  и  плечам  и
неожиданно годы отлетели  прочь,  растворились  и  исчезли,  и  ей  было  не
двадцать девять, а восемнадцать, как тогда, а ему - двадцать  шесть,  и  она
была влюблена в него... Мэтт был силой, опорой и надеждой.  Безопасностью  и
защитой.
   - Я спала, когда все началось. Что-то разбудило меня.., какое-то странное
чувство, и я включила лампу. А когда посмотрела вниз, увидела, что  простыня
и одеяло намокли от крови. Я закричала. - Мередит остановилась и лишь  через
несколько мгновений заставила себя продолжать:
   - Миссис Эллис только вернулась из  Флориды,  она  услышала  и  разбудила
отца. Вызвали "скорую". Тут начались схватки, и я умоляла  отца  дозвониться
до тебя. Потом помню только, как санитары выносили меня из дома на носилках,
и сирены.., вопили, вопили в ночи. Я пыталась закрыть уши, чтобы не  слышать
этого воя, но мне все время делали уколы, и санитары держали меня за руки.
   Мередит прерывисто вздохнула,  боясь,  что  если  попытается  заговорить,
снова расплачется, и рука Мэтта легла ей на спину,  притягивая  ее  ближе  к
жесткому телу, и она наконец нашла в себе мужество ответить.
   - И следующее, что я помню, писк  какого-то  аппарата,  а  когда  открыла
глаза, увидела, что лежу на госпитальной постели и от рук отходит  множество
пластиковых трубок. Светило солнце, а рядом сидела  медсестра,  но  когда  я
попыталась расспросить ее о ребенке, она погладила меня по руке и велела  не
беспокоиться. Я сказала, что хочу видеть тебя, но она ответила, что  ты  еще
не приехал. Когда я снова открыла глаза, была ночь, а  у  постели  толпились
доктора и сестры. Я и их спросила о ребенке, а они  уверяли,  что  мой  врач
сейчас придет и все будет отлично. Тут я  поняла,  что  мне  лгут.  И  тогда
попросила.., нет, - поправилась она с грустной  улыбкой  и,  подняв  голову,
взглянула на него, - велела им впустить тебя, потому  что  знала  -  они  не
посмеют лгать тебе.
   Мэтт попытался улыбнуться в ответ, но улыбка  так  и  не  смогла  достичь
измученных серых глаз, и Мередит молча прижалась щекой к его груди.
   - Они повторили, что тебя не было, потом пришел доктор и с  ним  отец,  а
остальные вышли из комнаты...
   Мередит замолчала, съежившись  при  воспоминании  о  том,  что  случилось
дальше. И Мэтт, словно почувствовав, что она испытывает, положил руку ей  на
щеку, вжимая лицом в то место, где тревожно билось его сердце.
   - Расскажи, - прошептал он, и в прерывающемся голосе слышались нежность и
грусть. - Я здесь, и на этот раз будет не так больно.
   Мередит инстинктивно приняла его слова, поверила, но  все-таки,  сама  не
сознавая этого, схватилась за его плечи,  ощущая,  как  подкашиваются  ноги.
Слезы вновь прихлынули к глазам, не давая говорить.
   - Доктор Арлидж объяснил, что я родила девочку и  что  было  сделано  все
возможное в человеческих силах, чтобы спасти ее, но  она  оказалась  слишком
маленькой.
   Горячие слезы хлынули по щекам.
   - Слишком маленькая - повторила она, душераздирающе всхлипнув. - Я всегда
думала, что новорожденные  девочки  должны  быть  маленькими!  Маленькими..,
такое красивое слово.., такое женственное...
   Она ощутила, как пальцы Мэтта  впиваются  в  ее  спину,  и  это  отчаяние
придало ей сил. Тяжело вздохнув, Мередит договорила:
   -  Она  не  могла  дышать  как  следует,  потому  что  оказалась  слишком
маленькой. Доктор Арлидж спросил, что я хочу сделать, и когда я  сообразила,
что он говорит об.., имени.., и похоронах.., начала  умолять  его  позволить
увидеться  с  тобой.  Отец  был  зол  на  него  из-за  того,  что  он   меня
расстраивает, и объяснил, что послал тебе  телеграмму,  но  ты  не  приехал.
Доктор Арлидж возразил, что долго  ждать  нельзя.  И  поэтому..,  поэтому  я
решилась. Назвала ее Элизабет,  потому  что  подумала,  тебе  понравится,  и
велела отцу купить как можно  больше  розовых  роз  и  положить  ей  в  гроб
карточку от нас с тобой, где было написано: "Мы любили тебя".
   - Спасибо, - прошептал он, задыхаясь, и Мередит внезапно поняла, что щека
мокра не только от ее слез.
   - А потом я стала ждать, - всхлипнула она. - Ждать, когда ты  придешь,  и
думать, что рядом с тобой мне будет легче вынести все это.
   Наконец  она  открыла  ему  все.  И  спокойствие,  смешанное  с  огромным
облегчением, снизошло на нее. Мэтт снова заговорил, и было очевидно, что  он
тоже сумел взять себя в руки.
   - Телеграмма твоего отца пришла  через  три  дня  после  того,  как  была
послана. Там говорилось, что ты сделала аборт  и  теперь  больше  ничего  не
желаешь от меня, кроме развода, которым уже занимается твой  адвокат.  Но  я
все равно вылетел домой, и одна из горничных  объяснила,  где  ты.  Когда  я
приехал в госпиталь, мне сообщили, что ты настойчиво требовала не  допускать
меня в палату. На следующий день я пришел снова, надеясь проскользнуть  мимо
охраны, но у  дверей  уже  ожидал  коп  в  мундире  с  постановлением  суда,
запрещающим под страхом тюремного заключения близко подходить к больнице.
   - А я все это время, - прошептала Мередит, - ждала тебя.
   - Господи, - проговорил он напряженно, - если бы я только  знал,  что  ты
хочешь меня видеть, никакая сила на земле, никакие суды не помешали  бы  мне
пробраться в палату.
   Мередит попыталась утешить его простой правдой:
   - Ты не сумел бы помочь мне. Он, казалось, мгновенно застыл:
   - Не сумел?..
   Мередит покачала головой:
   - Для меня сделали все, что только возможно, как и для Элизабет. Но  было
уже поздно.
   Наконец они сказали друг другу правду! Мередит была так  счастлива,  что,
забыв о гордости, решила признаться во всем и до конца:
   - Понимаешь,  несмотря  на  все,  в  глубине  души  я  знала,  как  ты  в
действительности относишься ко мне и малышке.
   - И как же, - проворчал Мэтт, - я в действительности к вам относился?
   Удивленная неожиданно сухим тоном, Мередит  подняла  голову  и  с  мягкой
улыбкой, желая показать, что ничуть не обижается, пояснила:
   - По-моему, ответ на это очевиден - ты чувствовал себя обязанным  терпеть
нас. Переспал всего однажды с глупенькой  восемнадцатилетней  девственницей,
которая из кожи вон лезла, чтобы соблазнить тебя, у которой не  хватило  ума
даже на то, чтобы предохраняться, и посмотри только, что случилось!
   - И что случилось, Мередит? - допытывался он.
   - Что случилось? Я приехала к тебе, чтобы сообщить радостную  новость,  а
ты проявил благородство - женился на девушке, которую вовсе не хотел.
   - Не хотел, перебил он  резким  тоном,  противоречащим  щемящей  нежности
слов:
   - Да я хотел тебя каждую минуту моей проклятой жизни!
   Мередит молча смотрела на него, потрясенная,  счастливая,  сомневающаяся,
зачарованная.
   - И ты была не  права...  -  сказал  он,  мгновенно  смягчившись,  сжимая
ладонями ее залитое слезами лицо, осторожно вытирая соленые капли. - Будь  я
рядом с тобой в госпитале, наверняка смог бы помочь.
   - Как? - дрожащим голосом шепнула она.
   - Вот так, - выдохнул он и, все еще не отнимая  рук,  наклонил  голову  и
коснулся губами ее губ. Бесконечная нежность его поцелуя  совершенно  лишила
Мередит сил и воли, и слезы опять покатились по лицу,  слезы,  которые  она,
казалось, все успела выплакать. - И вот так...
   Его губы скользнули к уголкам ее глаз, и  Мередит  ощутила  прикосновение
его языка, слизывавшего горячие капли.
   - Я бы увез тебя из госпиталя домой  и  держал  тебя  в  объятиях..,  вот
так... - пообещал он, мучительно выдавливая слова, и привлек Мередит к себе;
теплое дыхание посылало по ее спине дрожь озноба. - А когда  ты  поправилась
бы, мы любили бы Друг Друга, а позже.., если бы ты захотела, подарил бы тебе
еще одного малыша...
   Он не повторил "вот так", но когда положил ее на постель и сам лег рядом,
Мередит поняла, что хотел сказать Мэтт. Знала так же твердо, как то,  что  с
ее стороны не правильно,  плохо  позволять  ему  снимать  с  себя  свитер  и
расстегивать джинсы, так же твердо, как то, что ей невозможно  подарить  ему
ребенка. Но Господи, какое счастье.., какое  счастье  притвориться  хотя  бы
раз, однажды сделать  вид,  что  все  происходит  на  самом  деле,  что  это
реальность, а прошлое было  лишь  дурным  сном,  от  которого  всегда  можно
очнуться.
   Сердце отчаянно уговаривало ее попытаться, но еле  слышный  голос  разума
предупреждал, что это ошибка.
   - Это несправедливо..,  не  правильно,  -  шепнула  Мередит,  когда  Мэтт
наклонился над ней; обнаженная грудь и руки отливали бронзой в свете лампы.
   - Правильно, - свирепо процедил он,  и  его  губы  завладели  ее  губами,
раскрывая их со знакомой настойчивостью.
   Мередит закрыла глаза и позволила сну завладеть собой. Только в этом  сне
она  была  не  просто  сторонней  наблюдательницей,  а  участницей,  сначала
застенчивой   и   неловкой,   как   всегда,   когда   сталкивалась   с   его
нескрываемо-дерзкой  чувственностью,  опытностью   и   безупречным   умением
обращаться с женщинами. Его рот терзал ее сладостной  пыткой,  язык  обводил
очертания губ, проникая во влажные глубины, руки скользили по бедрам, ногам,
талии, с мучительной неумолимостью поднимаясь к  груди.  Мередит,  внутренне
застонав от накатившего  исступленного  восторга  и  нахлынувшего  смущения,
запуталась пальцами в жестких курчавых завитках на мускулистой груди, лаская
гладкую кожу. Его губы становились все более требовательными,  ладони  почти
касались набухших грудей, большие пальцы поглаживали бедра и  когда  Мередит
показалось, что она вот-вот умрет от жажды, его язык ворвался в  ее  рот,  а
руки  завладели  нежными  холмиками,  дразня,  гладя,  сжимая,  инстинктивно
растирая затвердевшие  соски.  Долго  подавляемый  крик  вырвался  из  груди
Мередит. Сдержанность и смущение куда-то исчезли. Ее тело натянулось, словно
струна, выгнулось, и Мередит лихорадочно  пробежалась  ладонями  по  могучим
мышцам его рук, встречая и приветствуя вторжение  его  языка,  сплетая  свой
язык с его в едином чувственном танце, перекатываясь на бок вместе с Мэттом.
Мэтт оторвался от нее, и Мередит протестующе-невнятно простонала что-то,  но
тут же вздрогнула от восторга, когда  он  поцеловал  ее  в  ушко,  скользнул
губами по шее, груди и наконец завладел напряженным соском, нежно  покусывая
тугой бутон.
   Затерянная в темной, безмолвной пропасти желания, Мередит смутно ощутила,
как его рука спустилась к треугольнику между  ее  ногами,  касаясь,  лаская,
отыскивая каждое жаркое влажное местечко, пока Мередит, потеряв  голову,  не
начала лихорадочно извиваться.
   Мэтт  сумел  уловить  мгновение,  когда  она  полностью  доверилась  ему,
почувствовал, как напряжение покидает ее, как она открывается ему, и  острая
мучительная сладость той, почти забытой первой ночи, когда Мередит  отдалась
ему, послала стрелы неудержимого желания, пронзившие его. Сердце  мучительно
заколотилось, и тело запульсировало неутолимым голодом, так, что  даже  ноги
задрожали, когда Мэтт наконец лег на нее. Куда ушла смутная надежда продлить
это невероятное,  ослепительно  чудесное  ожидание  слияния?  Осталась  лишь
нетерпеливая потребность вновь стать частью Мередит,  соединиться  с  ней  в
единое целое. Мэтт навис над ней, с силой упираясь руками в матрац, так, что
от напряжения набухли вены на руках. Закрыв глаза  и  сжав  зубы,  он  начал
входить в нее, мучительно медленно, дюйм за дюймом, сопротивляясь  безумному
желанию вонзиться в это пылающее тело, обожествлять его руками и ртом.
   Он начал терять над собой контроль, когда она приподняла  бедра  и  снова
скользнула ладонями по его плечам, шепча его имя,  но  когда  Мэтту  удалось
открыть глаза и взглянуть на Мередит, он понял, что пропал. Это не игра  его
воспаленного воображения - женщина, которую он любил,  теперь  лежит  в  его
объятиях, это прекрасное лицо, так долго жившее в его грезах, теперь  совсем
близко, пылающее желанием, сверкающие золотом волосы разметались по подушке.
Она ждала Мэтта в госпитале, она никогда не пыталась избавиться от него и от
их ребенка. Она приехала к нему сюда в буран,  храбро  вынесла  его  гнев  и
ненависть, а потом..., потом молила его о прощении. Осознание этого болью  и
стыдом обожгло мозг и душу, но  даже  сейчас  Мэтт  нашел  бы  в  себе  силы
продолжать врезаться в нее медленно и  равномерно,  не  выбери  Мередит  это
мгновение, чтобы запустить пальцы  в  его  волосы,  снова  поднять  бедра  и
прошептать:
   - Пожалуйста, Мэтт...
   Почти непереносимый сладостный звук его имени на ее губах и  возбуждающие
движения ее тела вырвали у Мэтта тихий стон, и он врезался в нее, погружаясь
в тесные глубины снова и снова, пока  оба  не  обезумели  от  желания  и  не
устремились вместе к исступленному освобождению,  обретя  его  одновременно,
взорвавшись в ослепительном наслаждении. Оба, потрясенные случившимся, долго
не могли опомниться. По-прежнему сплетясь в объятиях, слушая, как  колотятся
сердца, они на  секунду  замерли,  но  Мэтт,  крепче  сжав  руки,  продолжал
вонзаться в нее, словно стремясь выплеснуть все  одиннадцать  лет  голода  и
неутоленного томления, и Мередит,  прижав  его  к  себе,  вновь  забилась  в
конвульсиях экстаза, пока Мэтт не забыл обо всем, кроме ощущения  опьяняющей
радости и безграничного счастья.
   Он обмяк на ней, с трудом переводя дыхание, обжигая ее раскаленным телом,
и прошло немало времени, прежде чем он перекатился на  бок,  увлекая  ее  за
собой, не выходя из нее, и, продолжая обнимать, запустил пальцы в золотистый
атлас ее волос. Молчаливый, погруженный в чувственный туман, Мэтт  осторожно
провел ладонью по спине Мередит, наслаждаясь ощущением ее влажного  тепла  и
прикосновением к тугой груди.
   Он  закрыл  глаза,  стремясь  продлить   счастливое   мгновение,   полный
благоговения к  этой  непостижимой  женщине.  Одиннадцать  лет  назад  Мэтта
обманом лишили рая, но он сумел снова отыскать его и теперь пойдет  на  все,
лишь бы опять не потерять обретенное. Тогда  он  не  мог  ничего  предложить
Мередит, кроме себя самого, теперь может дать ей весь мир в придачу.
   Мэтт услышал ровное дыхание, понял, что Мередит  засыпает,  и  улыбнулся,
немного  смущенный  собственной  несдержанностью,  которая  так   быстро   и
окончательно измотала обоих.
   ...Он позволит и ей и себе поспать немного, решил Мэтт. А потом..,  потом
разбудит и снова станет любить, на этот раз по-настоящему, медленно, нежно и
страстно. А потом они поговорят. И все обсудят. Нужно подумать о  планах  на
будущее. И хотя  Мэтт  понимал,  что  Мередит  не  решится  сразу  разорвать
помолвку лишь из-за того, что,  совершенно  потеряв  голову,  отдалась  ему,
однако чувствовал, что сможет убедить ее, открыть глаза на  простую  истину:
они предназначены друг для друга. И всегда были предназначены...
   Пробудил его какой-то странный звук в глубине дома. Мэтт открыл глаза и с
легким недоумением уставился на пустую смятую подушку. В комнате было темно,
и он перевернулся на бок, пытаясь разглядеть, который час. Почти шесть.
   Мэтт приподнялся на локте, удивленный тем, что проспал  почти  три  часа.
Несколько мгновений он лежал неподвижно, прислушиваясь, пытаясь решить, куда
исчезла Мередит, но первый  же  звук,  услышанный  им,  оказался  последним,
которого он мог ожидать. Звук донесся со двора - выхлоп, потом треск мотора.
Сначала он в благословенном неведении подумал, что Мередит беспокоится,  как
бы не разрядился аккумулятор. Мэтт встал, отбросил покрывало  и,  подойдя  к
окну, отодвинул занавеску, намереваясь окликнуть Мередит и сказать,  что  он
сам обо всем позаботится. Но увидел лишь красные габаритные огни удалявшейся
машины.
   Совершенно сбитый с толку,  Мэтт  вначале  испугался  того,  что  Мередит
несется на огромной скорости в такую погоду! Но тут же до  него  дошло,  что
случилось. Она уехала! Бросила его!
   На какое-то мгновение его мозг отказался воспринять  ужас  происходящего.
Мередит потихоньку выбралась из постели и умчалась в ночь!
   Яростно бормоча проклятия, Мэтт включил лампу, рывком  натянул  слаксы  и
остановился,  свирепо  глядя  на  пустую  кровать  в  состоянии,  близком  к
параличу. Просто  невозможно  поверить,  что  она  сбежала,  словно  сделала
что-то, чего нужно стыдиться, и не могла больше видеть его  лицо  при  свете
дня.
   И тут Мэтт увидел ее - записку, прислоненную к часам на  ночном  столике,
написанную на листе, вырванном  из  того  блокнота,  в  котором  она  делала
заметки. Надежда загорелась в  груди  Мэтта.  Может,  она  просто  уехала  в
магазин за продуктами?
   "Мэтт, то, что случилось сегодня, не должно было случиться. Это  было  не
правильно и нехорошо для нас обоих, хотя и вполне понятно, но тем  не  менее
ужасно! , У каждого из нас своя жизнь и свои планы  на  будущее,  и  в  этой
жизни есть люди, которые любят и доверяют нам. И мы предали их,  сделав  то,
что сделали сегодня. Я стыжусь этого, но тем не менее  всегда  буду  помнить
сегодняшний день как нечто прекрасное и особенное. Спасибо тебе за все".
   Мэтт  продолжал  стоять,  с  недоверчивой  яростью  глядя  на  написанные
аккуратным почерком слова, охваченный дурацким, абсурдным ощущением, что его
изнасиловали! Нет,  не  изнасиловали,  использовали  как  наемного  жеребца,
которого она могла потащить в  постель  каждый  раз,  когда  хотела  чего-то
особенного, а потом избавиться от него, словно от жалкого ничтожного раба, с
которым стыдилась показаться на людях.
   За все эти  годы  она  ничуть  не  изменилась!  По-прежнему  испорченная,
самовлюбленная и так убеждена в собственном превосходстве, что до  нее  даже
не доходит, как это выходец из непривилегированных  слоев,  возможно,  всего
лишь возможно,  стоит  хотя  бы  малейшего  внимания.  Нет,  она  ничуть  не
изменилась, по-прежнему трусиха, по-прежнему...
   Мэтт внезапно осекся и покачал головой, пораженный тем,  как  гнев  может
полностью стереть из памяти все, что он  обнаружил  несколько  часов  назад.
Почему он снова судит ее лишь на основе всех ошибочных заключений, в которые
верил все одиннадцать лет? В нем говорила давнишняя привычка. Но  реальность
заключалась  в  том,  что  Мэтт  узнал  сегодня  от  Мередит  истину,  столь
прекрасную и одновременно  печальную,  что  сердце  до  сих  пор  болезненно
сжималось при одной мысли об этом. Нет, Мередит не трусиха, она  никогда  не
убегала от него, от материнства, даже от тирана-отца, с которым все эти годы
была вынуждена считаться на работе и дома. Мередит было восемнадцать, и  она
считала, что любит Мэтта...
   Легкая улыбка сверкнула в глазах  Мэтта  при  мысли  о  ее  поразительном
признании, но тут же исчезла, когда Мэтт вспомнил о том, как  она  лежала  в
госпитале и ждала его. Она послала цветы их ребенку и назвала его Элизабет в
честь его матери.... И поняв, что Мэтт  не  вернется,  она  склеила  осколки
разбитой жизни, поступила в колледж и смело принимала все,  что  приготовило
ей будущее. Даже сейчас Мэтт корчился от стыда при мысли о том,  что  он  ей
говорил и делал последние несколько недель. Иисусе, как же она, должно быть,
ненавидела его!
   Он у