олько не благоговения, - натянуто  ответил
Ян, и Элизабет с запозданием поняла, что как  бы  ни  было  ему  безразлично
отношение окружающих, ее  отношение  было  для  него  очень  важным.  Быстро
сообразив, что он, по-видимому, уже достаточно настрадался от реакции  людей
на свои необычные способности, Элизабет в растерянности  закусила  губу,  не
зная, что сказать. Так ничего и не придумав,  она  искоса  бросила  на  него
лукавый взгляд и спросила:
   - Полагаю, ты считаешь почти так же быстро, как и читаешь?
   - Не совсем, - коротко и сухо ответил он.
   - Понятно, - легкомысленным тоном продолжала она. - В  твоей  библиотеке,
наверное, около десяти тысяч книг. Ты их все прочитал?
   - Нет.
   Она задумчиво кивнула, но в глазах ее плясал восхищенный смех.
   - Ну да, ведь последние несколько недель ты был очень занят, ухаживая  за
мной. Видимо, это и помешало тебе закончить последнюю пару тысяч. - Его лицо
немного смягчилось, когда она весело спросила:
   - Но ты планируешь прочитать их все?
   Элизабет с облегчением увидела, что он едва сдерживает улыбку.
   - Я думаю приступить  к  этому  на  следующей  неделе,  -  ответил  Ян  с
притворной серьезностью.
   - Достойное занятие, - согласилась она. -  Надеюсь,  ты  не  начнешь  без
меня.
   Мне бы хотелось посмотреть, как это будет выглядеть.
   Ян наконец расхохотался, схватил жену в объятия  и  зарылся  лицом  в  ее
душистые волосы, крепко прижимая к себе.
   -  Какими  еще  экстраординарными  способностями  вы  обладаете,  милорд?
прошептала она, обнимая его так же крепко, как он ее.
   - У меня неплохо получается любить тебя, - прошептал он.
   В последующие недели она получила доказательство этого в сотнях различных
мелочей. Помимо всего прочего, Ян никогда не возражал против  ее  поездок  в
Хэвенхерст. Для Элизабет, вся жизнь которой была связана с прошлым и будущим
Хэвенхерста, явилось неожиданностью осознание того, что  ей  жалко  времени,
которое ей приходилось проводить в Хэвенхерсте, наблюдая за  ведущимися  там
работами.
   Чтобы тратить на это по возможности  меньше  времени,  она  начала  брать
домой сделанные архитектором наброски и  советоваться  по  всем  возникающим
проблемам с мужем. Независимо от занятости Ян всегда находил для нее  время.
Они просиживали долгие часы, и Ян  шаг  за  шагом  объяснял  ей,  какие  она
получит результаты, предпочтя тот или иной вариант.  Очень  быстро  Элизабет
стало ясно, что он делает это исключительно ради нее и что  это  требует  от
него колоссального терпения, поскольку  сам  он  мгновенно  просчитывал  все
варианты в уме. С невероятной скоростью он передвигался от пункта А к пункту
Я, не останавливаясь на промежуточных.
   За исключением нескольких  раз,  когда  она  была  вынуждена  остаться  в
Хэвенхерсте, все ночи они проводили вместе, и вскоре Элизабет поняла, что их
первая брачная ночь была лишь небольшой прелюдией к его дикой, прекрасной, а
временами примитивной и необузданной страсти. Иногда он  был  медлителен  до
бесконечности, заставляя ее испытывать все мыслимые чувственные удовольствия
и доводя до того, что она сама умоляла его прекратить эту  сладкую  муку,  а
иногда, лишь слегка подготовив ее, с грубоватой нежностью набрасывался на ее
тело.
   Однажды Элизабет призналась ему, что никак не может решить, что ей больше
нравится, и Ян тут же быстро взял ее, а потом много часов ласкал,  чтобы  ей
легче было сравнить. Он научил ее не смущаться и открыто говорить о том, что
ей нравится, и не бояться проявлять инициативу.
   К концу лета они переехали в Лондон, хотя сезон еще не начался и в городе
было еще пусто. Элизабет согласилась поехать в город, потому что думала, что
так будет удобнее Яну, поскольку там жили большинство его деловых партнеров,
а также потому, что там была Алекс.  Ян  поехал,  потому  что  хотел,  чтобы
Элизабет от души насладилась новым для нее престижным положением в обществе,
и потому что любил  наряжать  ее  так,  что  она  сверкала  как  бриллианты,
которыми он осыпал ее. Ян знал, что для нее он  был  чем-то  вроде  любящего
благодетеля и мудрого учителя, но в последнем она ошибалась, потому  что  он
тоже многому от нее научился. На собственном примере она  научила  его  быть
терпеливым со слугами и расслабляться, с ней он узнал, что после любви  смех
- одно из величайших удовольствий  на  свете,  он  даже  научился  проявлять
терпимость  к  слабостям  и  недостаткам  многих  представителей   светского
общества.
   В этом Элизабет настолько преуспела, что за  считанные  недели  их  стали
считать самой  приятной  парой  и  приглашали  на  все  благотворительные  и
светские  мероприятия.  На  Брук-стрит  в  огромном   количестве   приходили
приглашения, и они вместе, смеясь, придумывали причины отказа от большинства
из них, так как Яну нужно было время для работы, а Элизабет могла найти себе
более интересные занятия, чем посещение званых вечеров.
   Яну отвертеться от приглашений было легче: все знали, что он вечно занят.
   Элизабет же решила эту проблему, поддавшись уговорам наиболее влиятельных
представителей  светского  общества,  среди  которых  была  и   вдовствующая
герцогиня Хостонская, и согласившись  принять  участие  в  благотворительном
проекте по строительству больницы на окраине города, необходимость в которой
давно назрела. К несчастью, комитет по сбору средств в  пользу  больницы,  в
который вступила Элизабет,  большей  частью  увязал  в  обсуждении  каких-то
пустяковых проблем и очень редко  принимал  какое-нибудь  решение.  Элизабет
бесконечно устала от этих бестолковых  заседаний  и  наконец  попросила  Яна
поприсутствовать как-нибудь на одном из них и поделиться своим опытом.
   - И пожалуйста, - смеясь,  предупредила  она,  получив  его  согласие,  -
обещай мне, что как бы тебе ни надоело слушать нудные пререкания  по  поводу
каждой незначительной траты - я это обязательно будет - ты ни в коем  случае
не заявишь, что мог  бы  построить  шесть  больниц  за  то  время,  что  они
обсуждают этот пустяк.
   - Ты думаешь, я мог бы? - с улыбкой спросил Ян.
   - Уверена на сто процентов! - Она вздохнула.  -  Мне  кажется,  что  даже
собрав деньги  со  всей  Европы,  они  все  равно  тряслись  бы  над  каждым
шиллингом, словно вытащили его из  собственного  ридикюля,  и  в  результате
попадут в долговую тюрьму.
   - Ну, если даже тебя, с твоей страстью к экономии, они довели  до  такого
состояния - должно быть, это та еще компания, - покачал головою Ян. Элизабет
расхохоталась, но когда  они  приблизились  к  дверям  гостиной,  где  члены
комитета пили чай из бесценного сервиза севрского фарфора, она повернулась к
мужу и быстро сказала:
   - И не вздумай похвалить голубую шляпку леди Уилтшир.
   - А почему?
   - Потому что это ее волосы.
   - Да мне бы и в голову не  пришло  говорить  про  ее  шляпку,  -  смеясь,
запротестовал Ян.
   - Можно  подумать,  я  тебя  не  знаю!  -  прошептала  Элизабет,  пытаясь
нахмурить разлетующиеся в смехе брови. - Вдовствующая  герцогиня  рассказала
мне, как вчера вечером ты похвалил  пушистую  собачку,  которую  держала  на
коленях леди Ширли.
   - Леди, я следовал вашим же инструкциям  и  пытался  быть  милым  с  этой
старой эксцентричной каргой. Почему я не должен был хвалить ее собачку?
   - Да потому, что это ее новая меховая муфта, - очень редкая вещь, которой
она страшно гордится. Ян и не подумал раскаиваться.
   - Да на свете не бывает собак с таким паршивым мехом, Элизабет. Она  всех
вас обманывает, - пряча усмешку, серьезно добавил он.
   Элизабет проглотила смех и умоляюще посмотрела на мужа:
   - Обещай мне, что будешь с ними очень милым и очень терпеливым.
   - Обещаю, - серьезно сказал Ян, но когда она взялась  за  ручку  двери  и
открыла ее, близко наклонился к ее уху и прошептал:
   - А ты знаешь, что верблюд - единственное животное, которое было  создано
не Богом, а комитетом?
   Если члены комитета и удивились,  когда  известный  своей  холодностью  и
неприступностью маркиз Кенсингтонский вошел в гостиную с  блаженной  улыбкой
мальчика из церковного хора, то они буквально  раскрыли  рты  от  изумления,
увидев его жену, шедшую рядом  с  ним,  закрыв  руками  смеющееся  лицо,  по
которому стекали слезы.
   Тревога Элизабет, что Ян намеренно или невольно оскорбит членов комитета,
вскоре сменилась восхищением и изумлением. Ее муж в течение  получаса  сумел
всех очаровать своей прелестной ленивой улыбкой и галантными  комплиментами,
хотя  все  эти   полчаса   они   обсуждали,   почем   продавать   шоколадки,
пожертвованные Ганцером, - по пять или по шесть фунтов за коробку.  Несмотря
на его внешнюю любезность, Элизабет с беспокойством  ждала,  что  сейчас  он
скажет, что купит эти чертовы шоколадки по десять фунтов за штуку,  лишь  бы
они наконец оставили их в покое и перешли к следующему вопросу, в  том,  что
именно эта фраза вертелась у него на языке, она не сомневалась.
   Однако ее беспокойство оказалось напрасным:  Ян  продолжал  выказывать  к
обсуждению живейший  интерес.  Четыре  раза  комитет  обращался  к  нему  за
советом, четыре раза он с улыбкой вносил дельные предложения, и четыре  раза
они не принимали их в расчет. Все четыре раза Ян  никак  не  проявил  своего
недовольства и даже не показал, что он вообще заметил этот факт.
   Дав себе слово щедро вознаградить  мужа  за  такое  ангельское  терпение,
Элизабет подключилась к  обсуждению  и  перестала  следить  за  Яном.  Через
какое-то время она ненароком взглянула на него и задохнулась. Сидя  напротив
нее, он делал вид, что полностью поглощен обсуждаемым вопросом, а его взгляд
не отрывался от ее полуобнаженной груди. По чуть приподнявшимся уголкам  его
губ она поняла, что он намеренно дал ей это заметить.
   Очевидно, он считал, что оба они впустую тратят время,  и  решил  немного
развлечь ее, а может быть,  специально  хотел  смутить  -  за  то,  что  она
подвергла  его  этой  пытке.  Элизабет   приготовилась   бросить   на   него
уничтожающий взгляд, но в это  время  его  взгляд  оторвался  от  ее  груди,
медленно пропутешествовал вверх, к губам, и только после этого поднялся к ее
сердито прищуренным глазам.
   На  строгий  взгляд  жены  он  ответил  вызывающим  поднятием  бровей   и
откровенно  чувственной  улыбкой,  после  чего  его  взгляд  начал  обратное
путешествие вниз.
   Леди Уилтшир возвысила голос и второй раз спросила Элизабет:
   -  Леди  Торнтон,  что  вы  думаете  по  этому  поводу?  Взгляд  Элизабет
переметнулся от провокационного лица мужа к леди Уилтшир.
   - Я... я согласна, - ответила она, не имея ни малейшего представления,  с
чем соглашается. В следующие пять минут она успешно противостояла притяжению
ласкающего взгляда Яна и даже ни разу не взглянула на него, но когда комитет
снова пустился в обсуждение  шоколадного  вопроса,  украдкой  посмотрела  на
мужа.
   Он тут же перехватил ее взгляд и задержал, как  загипнотизированная,  она
не могла оторваться от его ласкающих глаз, изнывая от сладкого томления.  Ян
прекрасно знал, что делает с ней его взгляд, и она злилась на  себя  за  то,
что была не в силах ему сопротивляться.
   Заседание закончилось на полчаса позже намеченного  срока,  причем  члены
комитета  беспрестанно  напоминали  друг  другу,  что  следующее   заседание
состоится у леди Уилтшир. Как  только  за  ними  закрылась  дверь,  Элизабет
развернулась к своему закостеневшему в грехе мужу.
   - Бессовестный! Как ты мог? - Она открыла рот, чтобы  продолжить  гневный
монолог, но Ян запустил руки ей  в  волосы  и  заглушил  обвинительную  речь
горячим поцелуем.
   - Я еще не простила тебя, - сказала она часом позже, когда они  лежали  в
постели. Глубокий бархатный смех послужил ей ответом.
   - Нет?
   - Абсолютно. Я еще отомщу тебе.
   - Думаю, ты уже сделала это, - ответил Ян, делая вид, что не понимает,  о
чем она говорит.
   Вскоре после этого они вернулись в Монтмэйн, чтобы провести  сентябрь  за
городом, где было прохладнее. Для  Яна  жизнь  с  Элизабет  стала  сбывшейся
мечтой, и даже более. Ему было так хорошо с ней, что он постоянно отгонял от
себя суеверный страх, что это продлится недолго, и убеждал себя,  что  страх
этот вызван только тем, что два года назад судьба уже отняла ее у него. Но в
глубине души он знал, что причина не только в этом.  Его  детективы  еще  не
нашли Роберта, и потому он жил в каждодневном страхе, что  ее  расследование
окажется более успешным. И не мог решиться открыть ей свою вину перед ней  и
ее братом, зная, как трудно будет вымолить у нее прощение -  и  за  то,  что
похитил ее брата, и за то, что женился на ней, утаив от нее правду.
   Умом он понимал, что, посадив  Роберта  на  борт  "Арианны",  он  избавил
молодого человека от гораздо худшей участи, которая ждала его, окажись он  в
руках правосудия. Но теперь, не зная, что с ним  сталось,  он  не  мог  быть
уверен, что Элизабет увидит его действия в таком  свете.  Он  и  сам  теперь
смотрел на них иначе - после того, как узнал, что  родители  Элизабет  давно
умерли и что Роберт был единственной ее надеждой.
   Чувство  страха,  которое  Ян  презирал  больше  всего  на  свете,  стало
неизменным спутником его любви к Элизабет, и в конце концов он уже сам начал
желать, чтобы все наконец обнаружилось и он смог бы признаться  ей  во  всех
грехах и внести в свою жизнь определенность:  либо  она  простит  его,  либо
вычеркнет из своей жизни. Он понимал, что думать так - полное безрассудство,
но ничего не мог с собой  поделать.  Он  нашел  сокровище,  которым  дорожил
больше всего на свете, он нашел Элизабет, и любовь к  ней  сделала  его  еще
более уязвимым, чем гибель  его  семьи.  Над  ним  постоянно  висела  угроза
потерять ее, и Ян  уже  начал  задаваться  вопросом,  как  долго  он  сможет
выдержать эту неопределенность.
   Пребывая в счастливом неведении,  Элизабет  любила  его  безоговорочно  и
беззаветно, и чем больше она убеждалась в его  любви,  тем  более  смелой  и
любящей становилась. Когда она замечала, что  его  лицо  вдруг  мрачнело  по
какой-то  необъяснимой  причине,  то  пыталась  расшевелить   его   ласковым
поддразниванием или поцелуями, и если это не помогало, дарила ему  маленькие
подарки - букет цветов из Хэвенхерстского  сада  или  просто  розу,  которую
засовывала ему за ухо или оставляла на подушке.
   - Может  быть,  мне  прибегнуть  к  вашему  же  способу  и  накупить  вам
драгоценностей, чтобы заставить вас улыбнуться, милорд?  -  пошутила  как-то
она, к этому времени они были женаты уже три месяца. - Теперь я понимаю, как
люди начинают сходить с ума от любви.
   К ее удивлению, он схватил ее и так крепко сжал  в  своих  объятиях,  что
чуть не задушил.
   - Я не потерял к тебе интерес, если ты это предположила, - сказал он.
   Элизабет немного отстранилась, изумленная его неожиданной горячностью,  и
продолжила в том же шутливом тоне:
   - Ты в этом уверен?
   - Совершенно.
   - Ведь ты не стал бы обманывать меня, правда? - с напускной  серьезностью
спросила она.
   - Ни за что, - серьезно ответил он, прекрасно понимая,  что  утаивать  от
нее правду - все равно что обманывать ее.
   Элизабет чувствовала, что мужа что-то тревожит, и чем дальше, тем больше,
но и представить себе не  могла,  что  имеет  к  этому  хотя  бы  отдаленное
отношение.
   Она часто вспоминала о Роберте, но со дня своей свадьбы ни  разу,  ни  на
одну секунду не позволила себе  думать  об  обвинениях  мистера  Вордсворта.
Помимо того, что ей это было просто неприятно, она больше не верила  даже  в
малейшую верояность его правоты.
   - Завтра мне нужно ехать в Хэвенхерст, - с сожалением  сказала  Элизабет,
когда Ян наконец отпустил ее. - Каменщики уже приступили к  ремонту  дома  и
моста, и завтра начнутся ирригационные работы. Если я останусь на  ночь,  то
потом смогу не появляться там недели две.
   - Я буду скучать по тебе, - тихо сказал Ян, но в его голосе не прозвучало
и тени обиды и он  не  сделал  попытку  уговорить  -  отложить  поездку.  Он
соблюдал их соглашение с такой щепетильностью, что Элизабет не могла  им  не
восхищаться.
   - Но не так, как буду скучать я, - прошептала она, целуя уголки его губ.

Глава 32

   Элизабет медленно шла по тропинке от  служебных  построек  Хэвенхерста  к
дому, просматривая список выполненных работ. Высокая зеленая ограда отделяла
служебные постройки от дома, и  потому  отсюда  не  было  видно  каменщиков,
которые сейчас отделывали основные помещения. Элизабет услышала позади  себя
шаги, но прежде чем она успела повернуться или вообще  как-то  среагировать,
кто-то обхватил ее за талию и потащил назад, мужская рука  закрыла  ей  рот,
заглушив испуганный протестующий вскрик.
   - Тише, Элизабет, это я, - произнес до боли знакомый голос. -  Не  кричи,
хорошо?
   Элизабет кивнула, и рука отпустила ее. Она повернулась и упала в  объятия
Роберта.
   - Где ты был? - спросила она, смеясь и плача  от  радости.  -  Почему  ты
уехал, ничего не сказав мне? Тебя убить мало за то, что ты заставил меня так
волноваться...
   Он стиснул руками ее плечи, увлекая под  деревья,  глаза  на  изможденном
лице умоляюще смотрели на нее.
   - Сейчас не время для объяснений. Как стемнеет, приходи в беседку и, ради
Бога, никому не говори, что видела меня.
   - Даже Бентнеру?
   - Никому! Мне нужно уйти  отсюда,  пока  меня  не  увидел  кто-нибудь  из
прислуги. В сумерках я буду в беседке возле твоей любимой вишни.
   Крадучись, он пошел по тропинке, затем огляделся па сторонам  и  исчез  в
кустах.
   У Элизабет осталось такое чувство, словно эта встреча ей пригрезилась.
   Ощущение нереальности не оставляло ее весь день, пока она  нервно  ходила
по гостиной, время от времени поглядывая на солнце, которое никак не  хотело
уходить с небосклона. Ей было непонятно, почему Роберт боялся встречи даже с
их  старым  верным  дворецким.  Очевидно,  у  него  какие-то   неприятности,
возможно, даже с властями. Если так, она попросит помощи или совета  у  Яна.
Роберт ее брат, и она любит его, несмотря на все его недостатки,  Ян  должен
ее понять. Возможно, когда-нибудь они смогут относиться  друг  к  другу  как
родственники - хотя бы ради нее.
   С наступлением сумерек Элизабет украдкой вышла из собственного дома.
   Роберт сидел, прислонившись к старой вишне, и  мрачно  рассматривал  свои
дырявые разбитые ботинки. Увидев Элизабет, он быстро вскочил на ноги.
   - Ты не захватила чего-нибудь поесть? Она поняла, что утром не  ошиблась,
предположив, что он голодает,  теперь  она  ясно  видела  -  брат  на  грани
истощения.
   - Да, но я смогла взять только хлеб и  сыр,  -  объяснила  она,  доставая
сверток из складок широкой юбки. - Я не могла вынести  из  дома  больше,  не
возбудив при этом подозрений. Роберт, - Элизабет не дала отвлечь себя такими
прозаичными вещами, как еда, - где ты был, почему бросил меня одну и что...
   - Я не бросал тебя, - яростно выкрикнул он. - Это твой муж  похитил  меня
через неделю после нашей дуэли и посадил на один из своих кораблей. Я должен
был умереть.
   Боль пронзила все ее тело, но поверить такому она не могла.
   - Не говори мне этого, - закричала она, отчаянно замотав головой. -  Нет,
он не мог...
   Роберт лязгнул челюстями, задрал рубашку и повернулся к ней спиной.
   - Вот один из сувениров, которые он мне оставил. Вопль  ужаса  застрял  у
нее в горле, и она зажала рот кулаком, пытаясь удержать крик.  Ей  казалось,
что сейчас ее стошнит.
   - О Боже, - простонала  она,  тяжело  дыша  и  глядя  на  ужасные  рубцы,
которыми был покрыт почти каждый дюйм исхудавшей спины Роберта.  -  О  Боже.
Боже.
   - Только не падай в обморок, - сказал  Роберт,  успокаивающе  стиснув  ее
руку. - Тебе нужно быть сильной, чтобы он не смог совершить новых злодеяний.
   Элизабет села на траву и уткнулась лицом  в  колени,  беспомощно  качаясь
взад-вперед.
   - О Боже, - бесконечно повторяла она,  в  глазах  ее  по-прежнем