принадлежите к их социальному слою.
   - Вы говорите о социальном  равенстве?  -  на  лице  его  играла  ленивая
дразнящая улыбка. - Как странно слышать  подобное  суждение  от  такой  ярой
поборницы условностей, как вы.
   Элизабет поняла, что попалась.
   - Просто я до смерти боюсь находиться здесь с вами,  -  дрожащим  голосом
призналась она.
   - Я знаю. Но вы можете бояться кого угодно,  только  не  меня.  От  того,
каким тоном были сказаны эти слова, у  Элизабет  задрожали  колени  и  вновь
участилось сердцебиение. Чтобы  скрыть  волнение,  она  отпила  значительное
количество вина из бокала и мысленно  взмолилась,  чтобы  это  успокоило  ее
разошедшиеся нервы. Видя, в каком  она  состоянии,  он  деликатно  переменил
тему.
   - Какие еще мысли  посетили  вас  относительно  того,  как  несправедливо
обошлись с Галилео Галилеем? Она сокрушенно покачала головой.
   - Я знаю, что мне не  стоило  затевать  таких  разговоров,  тем  более  с
мужчиной.
   - А мне это показалось приятным разнообразием  по  сравнению  с  обычными
банальностями.
   - Правда? - она посмотрела на него со  смесью  недоверия  и  надежды,  не
осознавая, как ловко Торнтон  отвлек  ее  от  мрачных  сожалений  и  перевел
разговор на более легкий предмет.
   - Правда.
   - Как жаль, что в свете никто так не думает. Он сочувственно усмехнулся.
   - И давно вам приходится скрывать тот факт, что в вашей голове появляются
мысли, чуждые светскому обществу?
   - Четыре недели, - засмеялась  Элизабет.  -  Вы  и  представить  себе  не
можете, как ужасно произносить какие-то штампы,  когда  хочется  расспросить
людей о том,  что  они  знают  и  видели.  Но  это  невозможно,  особенно  с
мужчинами, - они все равно ничего не расскажут, даже если их спросишь.
   - И что же они в таких случаях говорят?
   - Они говорят, что ответ на этот вопрос недоступен женскому пониманию или
что он может задеть мои нежные чувства.
   - И какие же вопросы вы пробовали задавать? Она опять засмеялась.
   - Ну, я, например, спросила у сэра Элстона Грили - он только что вернулся
из продолжительного путешествия - довелось ли ему побывать в наших колониях.
Он сказал, что был там. Тогда я попросила его рассказать мне,  как  выглядят
местные дикари и какой образ жизни они ведут. Тут он начал мяться, кашлять и
сказал, что "дикари" - это не та тема, которую следует обсуждать с женщиной,
и что, если он станет рассказывать мне о них, я непременно упаду в обморок.
   - Внешний вид и обычаи местных жителей зависят от того, к какому  племени
они принадлежат, - Ян попытался ответить за мистера Грили.  -  Некоторые  из
них действительно дикие - конечно, по нашим понятиям,  а  некоторые  племена
очень мирные - по любым меркам...
   Два часа пролетели незаметно. Элизабет  расспрашивала  его  о  местах,  в
которых он побывал, и увлеченно слушала его рассказы, ни разу за  все  время
он не отказался удовлетворить ее интерес и не посмеялся над ее  замечаниями.
Он разговаривал с ней, как с равной, и, казалось, получал от этой беседы  не
меньшее удовольствие, чем она. Они поели и  снова  пересели  на  диван.  Она
знала, что прошли уже все сроки, когда ей нужно было уйти, но никак не могла
собраться с духом и распрощаться с ним.
   - Я часто думаю, - призналась она после  того,  как  он  рассказал  ей  о
женщинах Индии, которые на людях должны скрывать свое лицо и волосы,  -  как
это несправедливо, что я родилась женщиной и у меня никогда не  будет  таких
приключений, я не смогу увидеть все эти места. Даже если бы я и  отправилась
в путешествие, то все равно смогла бы посетить только цивилизованные места.
   - Да, между полами существует неравенство - женщины действительно  лишены
многого из того, что доступно мужчинам.
   - Однако и те, и другие обязаны исполнять свой долг, - сказала Элизабет с
забавной серьезностью, - и говорят, это должно приносить  чувство  глубокого
удовлетворения.
   - А в  чем  вы  видите  свой...  э-э-э...  долг?  -  поддержал  он  игру,
улыбнувшись своей ленивой белозубой улыбкой.
   - Ну, здесь все просто. Долг женщины состоит в том, чтобы быть женой,  во
всех отношениях достойной своего мужа. В то время  как  обязанности  мужчины
состоят в том, чтобы делать, что  он  пожелает  и  когда  пожелает,  и  быть
готовым защитить свою родину в случае, если возникнет  такая  необходимость.
Вероятность такого случая чрезвычайно мала. Мужчины, - поведала она  Яну,  -
заслуживают почести, жертвуя собой на поле битвы, а  мы  -  принося  себя  в
жертву на алтаре супружества.
   Он громко расхохотался, и Элизабет улыбнулась ему, необычайно  довольная,
что может говорить с ним совершенно свободно.
   - И если бы кто-нибудь всерьез задумался об этом, то пришел, бы к выводу,
что наша жертва куда значительней и благородней.
   - Как это? - все еще смеясь, спросил Торнтон.
   - Это же совершенно очевидно - битвы  длятся  всего  несколько  дней  или
недель, самое большее, месяцев. В то время как супружество длится всю жизнь!
   Что наводит еще на одну мысль, которая  часто  меня  занимает,  -  весело
продолжила Элизабет.
   - И что же это? - поинтересовался он, не сводя с нее восхищенных глаз.
   - Почему нас, несмотря на  такое  выдающееся  мужество,  называют  слабым
полом? - Их смеющиеся глаза задержались друг  на  друге,  и  Элизабет  вдруг
осознала, какими дикими ему должны казаться ее рассуждения.  -  Вообще-то  я
редко так странно разговариваю, - сникнув,  сказала  она.  -  Вы,  наверное,
думаете, что я ужасно плохо воспитана.
   - Я думаю, что вы великолепны.
   Искренняя сердечность, прозвучавшая в его проникновенном голосе,  вызвала
у нее  резкий  глубокий  вздох.  Элизабет  открыла  рот,  собираясь  сказать
что-нибудь легкомысленное, чтобы восстановить легкую товарищескую атмосферу,
витавшую в комнате всего минуту назад, но вместо этого  смогла  лишь  издать
еще один долгий прерывистый вздох.
   - И думаю, вы знаете об этом, - тихо добавил Торнтон. Все  это  нисколько
не походило на глупые комплименты с претензией  на  остроумие,  которые  она
привыкла слышать от своих поклонников, и его слова испугали  ее  не  меньше,
чем чувственный взгляд золотистых глаз.  Прижавшись  спиной  к  подлокотнику
дивана, она пыталась внушить себе,  что  нельзя  так  бурно  реагировать  на
обычную салонную лесть.
   - Я думаю, - сказала она с легким смешком, застрявшим у нее  в  горле,  -
что вы находите  великолепными  всех  женщин,  которые  оказываются  с  вами
наедине.
   - У вас есть основания так думать? Элизабет пожала плечами.
   - Ну, например, вчера вечером.
   Он непонимающе нахмурил брови, словно она говорила на непонятном языке.
   - Я имею в виду леди Черайз Дюмонт, - напомнила она, - нашу хозяйку -  ту
самую очаровательную брюнетку, с которой вы провели весь вчерашний ужин.  Вы
так жадно внимали каждому ее слову.
   Его лоб разгладился, и на губах появилась ухмылка.
   - Ревнуете?
   Элизабет приподняла  свой  аккуратный  маленький  подбородок  и  покачала
головой.
   - Не больше, чем вы меня к лорду Ховарду. Она почувствовала относительное
удовлетворение, увидев, как испарилась его снисходительная улыбка.
   - Тот тип, который не в состоянии разговаривать, не дотрагиваясь при этом
до вашей руки? - спросил он опасно мягким голосом. - Это и есть лорд Ховард?
   Кстати сказать, любовь моя, большую часть ужина я раздумывал,  что  лучше
съездить ему по правому уху или по левому.
   Элизабет разразилась неудержимым звонким смехом.
   - Но ничего подобного вы не сделали, - выговорила она. - И кстати,  после
того, как вы отказались  от  дуэли  с  лордом  Эверли,  который  назвал  вас
карточным шулером, я ни за что не поверю,  что  вы  можете  обидеть  бедного
лорда Ховарда только за то, что он дотронулся до моей руки.
   - В самом деле? - все тем же  бархатным  голосом  спросил  Ян.  -  Должен
сказать, что для меня это совершенно разные вещи.
   Уже в который раз Элизабет поймала себя на том, что не понимает  его.  Ей
вдруг снова стало страшно: всякий раз, как Ян Торнтон переставал разыгрывать
из  себя  галантного  кавалера,  он  превращался  в   опасного   загадочного
незнакомца. Она откинула волосы со лба и выглянула в  окно.  -  Уже,  должно
быть, четвертый час.
   Мне нужно идти.
   Она поднялась на ноги и расправила  юбки.  -  Благодарю  вас  за  приятно
проведенный день. Сама не знаю, почему я осталась. Мне не следовало бы этого
говорить, но я не жалею, что не ушла...
   Она забыла, что хотела сказать дальше, увидев, что он тоже встает.
   Отчетливо тревожное чувство снова сдавило ей горло.
   - Неужели? - медленно спросил он.
   - Неужели что?
   - Неужели вы не знаете, почему вы все еще здесь, со мной?
   - Я даже не знаю, кто вы такой! - воскликнула Элизабет, - Я знаю, где  вы
побывали, но не знаю ни вашей  семьи,  ни  ваших  друзей.  Я  знаю,  что  вы
покрупному играете в карты, и не одобряю этого...
   - Я также играю по крупному, когда отправляю через океан  свои  грузы  на
кораблях, - это не оправдывает меня в ваших глазах?
   - И еще я знаю, - отчаянно  сказала  она,  глядя  в  его  потемневшие  от
страсти глаза, - я совершенно точно знаю, что мне ужасно не по  себе,  когда
вы так на меня смотрите!
   - Элизабет, - нежно сказал Ян,  и  в  его  голосе  прозвучала  абсолютная
убежденность, - вы здесь потому, что мы оба уже наполовину влюблены  друг  в
друга.
   - Чт-т-т-ооо? - ахнула она.
   - А если вам необходимо знать, кто я такой,  то  ответить  на  это  очень
просто. - Торнтон погладил ее бледную щеку и положил руку ей на затылок. - Я
тот человек, за которого вы выйдете замуж, - спокойно объяснил он.
   - О Боже!
   - Сейчас уже слишком поздно молиться.
   - Вы... вы,  должно  быть,  сошли  с  ума,  -  дрожащим  голосом  сказала
Элизабет.
   - Вы в точности угадали мои мысли, - прошептал он и прижался губами к  ее
лбу, придержав за руки, чтобы предотвратить попытку сопротивления. -  Вы  не
входили в мои планы, мисс Кэмерон.
   - О, пожалуйста, - беспомощно взмолилась Элизабет, - не делайте этого  со
мной. Я ничего в этом не понимаю, не знаю, чего вы хотите.
   - Я хочу вас. - Он взял  ее  за  подбородок  и  приподнял  его,  заставив
поглядеть ему прямо в глаза. - А вы хотите меня.
   Элизабет задрожала всем телом, когда увидела,  что  он  наклоняет  к  ней
голову и его губы приближаются к ее губам. Отчаянно ища способ предотвратить
казавшийся уже неизбежным поцелуй, она попыталась образумить его цитатой  из
нравоучительных лекций Люсинды.
   - Самое большее, что может испытывать благородная английская девушка, это
привязанность. Благородные английские девушки никогда не влюбляются.
   Его теплые губы были уже совсем близко.
   - Я шотландец, - хрипло пробормотал Ян. -  С  нами  это  случается,  -  и
закрыл ей рот поцелуем.
   - Шотландец! - воскликнула она, когда он оторвался от ее губ.
   - Я сказал  шотландец,  а  не  убийца,  -  засмеялся  он  ее  испуганному
возгласу.
   "Шотландец, да еще и картежник  до  мозга  костей!  Хэвенхерст  пойдет  с
молотка, слуг придется распустить, и весь мир отвернется от меня".
   - Я не могу, не могу выйти за вас замуж.
   - Нет, Элизабет, - прошептал он, прокладывая горячими губами  тропинку  к
ее уху, - можете.
   Он положил руку ей на шею и  нежно  поглаживал  ее,  продолжая  покрывать
поцелуями шею и плечи. Почувствовав ее напряжение, он умоляюще, так,  словно
она причиняла ему боль своим молчаливым сопротивлением, прошептал:
   - Не бойтесь меня, я перестану, как только вы скажете. Захваченная в плен
его сильных рук, обманутая  его  нежными  заверениями  и  ласками,  Элизабет
приникла к нему, постепенно ускользая из мира  реальности  в  темную  бездну
страсти, куда он сознательно увлекал их обоих.
   Он снова стал продвигаться к ее рту, и она  безвольно  повернула  голову,
откровенно ища его губ,  вызвав  у  него  полусмех,  полустон.  Почувствовав
сладкую  податливость  ее  губ,  он  впился  в  них  жарким,  требовательным
поцелуем.
   Вдруг он взял ее на руки и опустил к себе на колено,  потом  прислонил  к
спинке дивана и, склонившись над ней, снова жадно. приник к  ее  рту.  Волна
примитивной страсти прокатилась по ее телу, она закинула руки ему  на  плечи
и, поддавшись яростному натиску, раскрыла губы, не  осознавая,  что,  утоляя
его голод, все больше распаляет его желание.
   Когда вечность спустя он наконец оторвался от ее рта, Элизабет была почти
без чувств. Медленно возвращаясь на землю из чувственного рая,  она  подняла
тяжелые веки и взглянула на Яна. Слегка склонившись над  ней,  он  вытянулся
рядом на диване и тоже смотрел на нее, в глубине его золотистых  глаз  тлела
опасная, но неодолимо влекущая страсть. Он нежно отвел прядь волос с ее щеки
и  попытался  улыбнуться.  Не  подозревая,  каких  усилий   стоит   Торнтону
сдерживать  свое  желание,  Элизабет  опустила  взгляд  на  его  великолепно
очерченный рот, вызвав у него тяжелый прерывистый вздох.
   - Не смотрите так, - предупредил он охрипшим от волнения голосом, -  если
только не хотите, чтобы я снова поцеловал вас.
   Элизабет была еще слишком неопытна и не научилась скрывать своих  чувств,
поэтому, когда он заглянул в ее огромные  зеленые  глаза,  в  затуманившихся
бездонных глубинах ясно отразилось, как сильно  ей  хочется,  чтобы  он  это
сделал.
   Против такого искушения Ян не мог устоять.
   - Обнимите меня за шею, - нежно прошептал он. Она выполнила его  просьбу,
и их дыхание снова смешалось, и губы слились в поцелуе. На этот раз инстинкт
заменил ей опыт, и она крепче притянула его за шею и сама раскрыла навстречу
губы, стремясь  вновь  испытать  .то  дикое,  невыразимо  сладкое  ощущение,
которое прожигало все ее существо от его поцелуев.
   - Не делайте этого, Элизабет, - выдохнул Торнтон, резко отпрянув от нее.
   Она только крепче обхватила его за шею и приникла к нему. И  тут  же  его
горячие губы снова прижались к ее рту, заставив Элизабет выгнуться  дугой  в
его руках. Она слышала, как под ребрами у него колотится сердце, и когда он,
уже  не  сдерживая  своей  страсти,  стал  целовать  ее  в  каком-то  диком,
непонятном ей ритме, кровь зашумела у  нее  в  ушах.  Мужская  рука  властно
скользнула ей на грудь, и она испуганно рванулась из его объятий.
   - Нет, подождите, - прошептал он,  оторвавшись  от  ее  губ,  -  Господи,
подождите. Не сейчас...
   Она застыла, потрясенная болью, прозвучавшей в этих словах, и  посмотрела
ему в лицо. Он чувствовал на себе ее взгляд, но  не  мог  оторвать  глаз  от
выреза ее платья. Однако рука его  замерла  на  ее  груди,  и  растерявшаяся
Элизабет  наконец  поняла,  что  он  остался  верен  своему   обещанию   все
прекратить, как только она об этом попросит. Не в силах  ни  остановить,  ни
поощрить его, Элизабет молча смотрела на его загорелую  руку,  темневшую  на
светлой ткани платья, потом  нерешительно  заглянула  ему  в  глаза.  Увидев
полыхавшее в них пламя, она еле слышно  застонала  и  расслабилась,  уже  не
пытаясь вырваться из его рук. Большего поощрения ему и  не  требовалось.  Ян
снова стал гладить и легонько сжимать ей грудь, не  отрывая  взгляда  от  ее
глаз, наблюдая, как страх сменяется в них сладкой истомой. До сих пор  грудь
значила для Элизабет не больше, чем ноги: ноги предназначались для ходьбы, а
грудь - для того, чтобы заполнять лиф платья. Она и предположить  не  могла,
что ее грудь  может  дарить  такие  чудесные  ощущения  и,  зацелованная  до
бесчувствия,  снова  безвольно  легла  на  диван,   позволив   его   пальцам
расстегнуть лиф ее платья. Он спустил с ее плеч рубашку и обнажил грудь. Она
инстинктивно попыталась прикрыться, но  Ян  стремительно  опустил  голову  и
страстными поцелуями стал покрывать ее пальцы. Элизабет испуганно  отдернула
руку, и тогда он прижался лицом к ее груди, нежно поглаживая соски и играя с
ними губами. Какое-то первобытное чувственное наслаждение  пронзило  все  ее
существо, и она застонала, вцепившись пальцами в его мягкие  темные  волосы,
но в голове у нее застучала мысль, что надо немедленно сказать ему, чтобы он
перестал.
   Торнтон на секунду приподнял голову и, сжав рукой вторую грудь,  обхватил
губами розовый бутон соска. Тело Элизабет снова напряглось и выгнулось дугой
от его будоражащих прикосновений, и она сильней притянула к себе его голову.
   Внезапно он приподнялся и, не отрывая взгляда от ее призывно вздымающейся
груди, хрипло сказал:
   - Элизабет, мы должны остановиться.
   Сумасшедший вихрь налетевших на нее чувств начал замедляться  и  внезапно
стих. Страсть уступила место страху,  а  потом  и  мучительному  стыду,  как
только она осознала, что лежит в объятиях мужчины, платье ее расстегнуто,  и
тело с готовностью представлено его обозрению.  На  секунду  прикрыв  глаза,
Элизабет загнала вглубь подступившие  слезы  и,  скинув  с  себя  его  руку,
приняла вертикальное положение.
   - Дайте мне встать, пожалуйста, - прошептала она, испытывая отвращение  к
самой себе. Она вздрогнула, когда Ян начал застегивать  на  ней  платье,  но
поскольку для этого  он  вынужден  был  отпустить  ее,  Элизабет  немедленно
воспользовалась этим и вскочила на ноги.
   Отвернувшись, трясущимися руками она застегнула платье и сорвала  накидку
с  крючка  над  камином.  Торнтон  двигался  так   бесшумно,   что,   только
почувствовав у себя на плечах его твердые руки, Элизабет поняла, что он  уже
встал с дивана.
   - Не бойтесь того, что произошло между нами. Я смогу обеспечить вас...
   Смятение и злость на себя, терзавшие ее душу,  вырвались  наружу  потоком
глухих рыданий, и в  результате  всю  свою  ярость  она  обрушила  на  него.
Взметнув юбки, Элизабет резко повернулась к нему и оттолкнула  протянутые  к
ней руки.
   - Обеспечить! - зазвеневшим голосом воскликнула она. - Что вы можете  мне
обеспечить? Жалкую лачугу, в которой я должна буду жить, в то время  как  вы
станете разыгрывать из себя английского джентльмена и спускать в карты  все,
что только можно...
   - Если дела пойдут так, как я надеюсь, - заговорил Ян, с трудом  сохраняя
спокойный тон, - то через год, самое большее - два я стану  одним  из  самых
богатых людей Англии. Если же нет, я все равно буду неплохо обеспечен.
   Элизабет схватила шляпку и в страхе  отступила  от  него,  отчасти  боясь
своей собственной слабости.
   - Это сумасшествие. Полное сумасшествие. Она отвернулась и направилась  к
двери.
   - Я знаю, - тихо сказал он. Она взялась за ручку и распахнула дверь,  но,
услышав позади себя его голос, задержалась на пороге.
   - Завтра утром я уезжаю, и если вы передумаете, то до  среды  меня  можно
застаь в городском особняке Хаммонда, что на  Аппер-Брук-стрит.  А  после  я
отправлюсь в Индию и вернусь уже только зимой.
   - Н-н-надеюсь, это будет безопасное плавание. - У Элизабет  были  слишком
взвинчены нервы, чтобы удивиться тому, как больно ей стало от мысли, что  Ян
Торнтон исчезнет из ее жизни.
   - Если вы вовремя измените свое решение, - поддразнил он ее, -  я  возьму
вас с собой.
   Элизабет пришла в ужас от убежденности, с которой он произнес эти слова.
   Они все еще звучали у нее в ушах, когда  она  продиралась  сквозь  мокрый
кустарник в густом тумане. Как все переменилось за эти несколько часов:  она
больше не чувствовала себя той разумной, уверенной в себе женщиной,  которой
пришла сюда, - теперь это была до смерти напуганная,  запутавшаяся  в  своих
чувствах девочка, придавленная тяжким  грузом  обязательств  и  условностей,
которые гласили, что  ее  безумное  влечение  к  Яну  Торнтону  было  чем-то
постыдным и непростительным.
   Вернувшись в поместье, Элизабет с ужасом поняла, что уже совсем поздно  и
все, кто ездил на прогулку, давно вернулись. Она немедленно приняла  решение
послать Роберту записку  с  просьбой  забрать  ее  сегодня  же  вечером,  не
дожидаясь утра.
   Берте было приказано собирать вещи,  ужин  Элизабет  попросила  подать  в
комнату. Весь остато