а,  что  будущий  любовник  станет
поверять  ей  свои  мысли,  разделит  мечты.  И,  думая  об  этом  идеальном
любовнике, она всегда мысленно видела Паркера.
   За все годы, проведенные в Бенсонхерсте, Мередит довольно часто удавалось
видеть Паркера во время каникул благодаря тому, что их  семьи  были  членами
загородного клуба "Гленмур". В традициях клуба было собирать своих членов на
танцы и спортивные  соревнования.  Только  несколько  месяцев  назад,  когда
Мередит исполнилось восемнадцать лет, девушке было позволено посещать балы и
вечеринки  для  взрослых,  но  ей  всегда  удавалось  воспользоваться  любой
возможностью, чтобы повидаться с Паркером. Каждое лето  она  приглашала  его
быть партнером на теннисных-матчах между  младшими  и  старшими.  Он  всегда
любезно соглашался, хотя их неизменно разбивали наголову, в  основном  из-за
того, что Мередит всегда невыносимо нервничала, чувствуя его присутствие.
   Она пользовалась любыми  уловками  -  убеждала  отца  устроить  несколько
вечерних приемов, на которые неизменно звала Паркера и его семью.  Поскольку
Рейнолдсы владели банком, где лежали средства  компании  "Бенкрофт",  Паркер
практически был обязан посещать эти приемы  по  деловым  причинам  и  всегда
оказывался соседом Мередит по столу.
   На Рождество Мередит ухитрилась дважды очутиться под омелой  <По  старому
обычаю мужчина на Рождество может поцеловать женщину, стоящую под  омелой.>,
повешенной  в  фойе,  когда  Паркер  и  его  родные  приехали  с   ежегодным
праздничным визитом к Бенкрофтам,  и  всегда  отправлялась  с  отцом,  когда
приходило время отдать визит.
   Ее уловка с омелой полностью удалась: именно Паркер стал первым  в  жизни
мужчиной, поцеловавшим ее, и  она  жила  этим  воспоминанием  до  следующего
Рождества, грезила о его улыбке, ощущала запах одеколона, прикосновение губ.
   Когда Паркер приходил  к  ужину,  Мередит  зачарованно  слушала,  как  он
рассуждает о банковских делах, и особенно любила прогулки после ужина,  пока
родители наслаждались выдержанным бренди. Во время одной из  таких  прогулок
прошлым летом Мередит, к собственному стыду, обнаружила,  что  Паркер  давно
знает о том, что она увлечена им. Он начал с того, что спросил, часто ли она
каталась на лыжах в Вермонте прошлой зимой, и  Мередит  рассказала  забавную
историю о прогулке с капитаном лыжной команды  Личфилда.  Закончив  смеяться
над поклонником, которому пришлось гнаться за ней на лыжах по всему  горному
склону, что тот и сделал с присущей  ему  грацией  и  безупречной  техникой,
Паркер с шутливой серьезностью объявил:
   - При каждой новой встрече ты становишься все красивее. По правде говоря,
я всегда подозревал, что кто-нибудь обязательно займет  мое  место  в  твоем
сердце, но никогда не думал, что это окажется  какой-то  спортсмен,  который
спасет твои лыжи. Знаешь, - пошутил он, - я уже привык  быть  твоим  любимым
романтическим героем.
   Гордость и здравый смысл помешали Мередит выпалить, что Паркер все не так
понял и никто не может занять его место; зрелость не по годам  не  позволила
притвориться равнодушной к нему. И поскольку Паркера,  очевидно,  ничуть  не
расстроила ее воображаемая измена, Мередит попыталась  спасти  их  дружбу  и
одновременно изобразить свою влюбленность в него чем-то забавным, не стоящим
внимания, глупым эпизодом из прошлого.
   - Так ты знал о моих чувствах? - выдавила она, стараясь улыбнуться.
   - Конечно, знал, - кивнул он, улыбнувшись в ответ. - Я  все  боялся,  что
твой отец заметит и ворвется ко мне с пистолетом. Он очень оберегает тебя.
   - Я это тоже заметила, - пошутила Мередит, хотя отношение к ней отца вряд
ли могло служить предметом веселья, особенно сейчас.
   Паркер  рассмеялся  над  ее  остроумным  замечанием,  но  тут  же,   став
серьезным, объявил:
   - Пусть твое сердце и принадлежит лыжнику, надеюсь, это не означает,  что
с нашими прогулками,  обедами  и  теннисными  матчами  покончено.  Я  всегда
прекрасно проводил с тобой время. Честное слово.
   Они  перешли  к  обсуждению  планов  дальнейшего  обучения  Мередит,   ее
поступления в колледж, намерений последовать примеру предков и  когда-нибудь
обязательно занять президентское кресло  в  фирме  отца.  Паркер,  казалось,
единственный понимал ее  чувства,  справедливость  желания  занять  законное
место в компании и искренне верил,  что  она  добьется  всего,  если  только
пожелает.
   И теперь, стоя в спальне, Мередит думала о  том,  как  встретится  с  ним
после целого года разлуки, и заранее пыталась привыкнуть к мысли, что Паркер
навсегда останется  для  нее  всего  лишь  другом.  Конечно,  сердце  больно
сжималось, но девушка была уверена в его дружбе, и это для нее тоже  значило
очень много.
   Лайза отошла от шкафа с охапкой одежды в руках и швырнула все на постель,
рядом с открытым чемоданом.
   - Опять грезишь наяву о Паркере, - ехидно пропела она. - У тебя при  этом
всегда становится такая мечтательная физио...
   Она осеклась при виде Ника Терне, появившегося на пороге. За  его  спиной
маячили двое друзей.
   - Я говорил этим парням, -  провозгласил  он,  показывая  подбородком  на
приятелей, - что в этой комнате  они  увидят  столько  красоты,  сколько  не
найдется во всем штате Коннектикут, но так как я оказался здесь  первым,  то
право выбора принадлежит мне, и я выбираю Мередит!
   Подмигнув Лайзе, Ник отступил.
   - Джентльмены, - воскликнул он, делая широкий жест рукой, - позвольте мне
представить вас красотке номер два.
   Молодые люди  со  скучающе-дерзким  видом,  безупречно  одетые,  типичные
представители "Айви  Лиг"  <Студенты  и  выпускники  старейших  и  элитарных
университетов Америки.>, вошли в  комнату,  свысока  взглянули  на  Лайзу  и
застыли на месте.
   Мускулистый блондин первым пришел в себя.
   - Вы, должно быть, Мередит, - сказал он Лайзе, и  по  расстроенному  лицу
было  ясно:  он  считает,  что  Ник  узурпировал  лучшую  девушку  во   всем
Бенсонхерсте.
   - Я Крейг Хаксфорд, а это Чейз Вотье.
   Он кивком показал на темноволосого юношу, смотревшего на  Лайзу  с  видом
человека, наконец-то обнаружившего совершенство.
   Лайза, сложив руки на груди, С веселым изумлением разглядывала непрошеных
гостей:
   - Я не Мередит.
   Их головы одновременно повернулись к противоположному углу  комнаты,  где
стояла Мередит.
   - Боже... - почтительно прошептал Крейг Хаксфорд.
   - Боже, - вторил ему Чейз Вотье вслед за  приятелем,  переводя  взгляд  с
одной девушки на другую.
   Мередит прикусила губу, чтобы не рассмеяться, при виде ошеломленных  лиц.
Лайза, подняв брови, сухо сказала:
   - Когда вы, парни,  покончите  со  своими  молитвами,  мы  предложим  вам
кока-колу за то, что поможете стащить вниз все эти коробки.
   Они, улыбаясь, выглянули вперед, но в этот момент в дверях появился Филип
Бенкрофт, приехавший на полчаса  раньше.  Потемнев  от  ярости,  он  сверлил
молодых люден злобным взглядом:
   -  Что  здесь  такое  творится,  черт  возьми?  Все  собравшиеся  на  миг
оцепенели, но Мередит, немного опомнившись, попыталась вмешаться и исправить
положение, представив молодых людей отцу. Не обращая внимания  на  дочь,  он
проревел:
   - Убирайтесь вон!
   Когда гости поспешили уйти, он набросился на девушек:
   -  Я  думал,  правила  этой  проклятой  школы  запрещают   мужчинам,   за
исключением отцов, входить в здание!
   Он не просто "думал", а  твердо  знал  это.  Два  года  назад  Филин  без
предупреждения  навестил  дочь  и,  прибыв  в   студенческое   общежитие   в
воскресенье,  в  четыре  часа  дня,  застал  группу  мальчиков,  сидевших  в
вестибюле, рядом с входной  дверью.  -  До  этого  дня  молодым  людям  было
позволено заходить в вестибюль по выходным, но с этой минуты в здание больше
не допускался ни один представитель сильного пола. Филип  собственной  волей
изменил правила, ворвавшись в  кабинет  директрисы  и  обвинив  ее  во  всех
грехах, от преступной  небрежности  до  участия  в  развращении  малолетних,
угрожал уведомить всех родителей и отменить ежегодные пожертвования, которые
делала его семья.
   Теперь Мередит постаралась  побороть  бешенство  и  чувство  униженности,
вызванное несправедливой грубостью отца по отношению к ни в чем не  повинным
молодым людям, ничего не  сделавшим,  чтобы  навлечь  на  себя  такой  взрыв
ярости.
   - Прежде всего, - спокойно возразила она, - школьный год окончился вчера,
так что правила перестали действовать. Во-вторых, они всего-навсего пытались
помочь нам снести вниз багаж, чтобы мы смогли уехать вовремя...
   - У меня сложилось впечатление, - перебил отец, - что я  приехал  сегодня
специально для того, чтобы выполнить всю работу. Именно поэтому и встал  так
рано...
   Он оборвал свою тираду, услышав за спиной голос директрисы:
   - Извините, мистер Бенкрофт, но вас срочно спрашивают по телефону.
   Не успела за ним закрыться дверь, как Мередит рухнула на постель, а Лайза
со стуком поставила на стол банку кока-колы.
   - Не могу понять этого человека! - взорвалась она, -  Он  невозможен!  Не
позволяет тебе встречаться ни с одним парнем, которого не знал с пеленок,  и
отпугивает всех остальных! Подарил на шестнадцатилетие машину и не позволяет
тебе садиться за руль! У меня четверо братьев, которые к тому же  итальянцы,
черт возьми, и все вместе они не так трясутся надо мной, как твой папаша!
   Не обращая внимания на то, что еще больше подогревает гнев и  раздражение
подруги, Лайза уселась рядом и продолжала:
   - Мер, тебе нужно что-то предпринять, иначе это лето окажется  куда  хуже
прошлого. Меня рядом не будет, так что тебе даже сбежать будет не к кому.
   Преподаватели Бенсонхерста были так потрясены блестящими успехами Лайзы и
художественным талантом, что наградили ее стипендией  для  полуторамесячного
обучения в  Европе.  Лайза  получила  возможность  выбрать  город,  наиболее
подходящий для ее будущих планов, связанных с карьерой, и  она  остановилась
на Риме, где и записалась на курсы дизайнера по интерьерам.
   Мередит устало прислонилась к стене.
   - Я сейчас не так тревожусь за это лето, как три месяца назад.
   Лайза знала, что подруга имеет в виду настоящую  битву,  которую  вела  с
отцом за право поступать в колледж по своему  желанию.  Несколько  колледжей
предложили Лайзе стипендии, но она  предпочла  Северо-западный  университет,
потому что Мередит тоже намеревалась  учиться  там.  Отец  Мередит,  однако,
настаивал, чтобы дочь поступила  в  Мэривилль  -  колледж,  который,  по  ее
мнению, был всего-навсего чуть получше  частного  пансиона  для  благородных
девиц в предместье Чикаго. Мередит пошла на компромисс,  записавшись  в  оба
колледжа, и была принята. Теперь она и отец зашли в тупик:  никто  не  хотел
уступить.
   - Ты действительно считаешь, что  сможешь  отговорить  его  от  намерения
послать тебя в Мэривилль?
   - Я туда не поеду!
   - Ты знаешь это, и я знаю, но именно твой отец платит за обучение!
   - Он согласится, - вздохнула она, - я  уверена.  Отец  слишком  оберегает
меня, но желает только добра и самого лучшего для меня, а  школа  бизнеса  в
Северо-западном университете самая лучшая. Диплом Мэривилля не стоит бумаги,
на которой напечатан.
   Гнев Лайзы сменился недоумением: она много лет знала Филипа  Бенкрофта  и
все же отказывалась понимать.
   - Ты, конечно, права, - согласилась она, - я признаю, что он не похож  на
большинство родителей, приславших сюда детей. По крайней мере, ему  есть  до
тебя дело. Звонит каждую неделю, и приезжает на каждый школьный праздник.
   Еще на первом курсе Лайза была потрясена, узнав, что  родители  остальных
учениц жили собственной жизнью, не обращая  внимания  на  детей,  и  дорогие
подарки служили обычно заменой посещений, писем и звонков.
   - Может, лучше мне поговорить с ним и убедить позволить  тебе  учиться  в
Северо-западном?
   Мередит метнула насмешливый взгляд на подругу:
   - И чего, по-твоему, ты добьешься?
   Лайза, нагнувшись, раздраженно поддернула носок и перевязала шнурки:
   - Того же, что и в последний раз, когда я спорила с ним  и  приняла  твою
сторону: посчитает, что я оказываю на тебя дурное влияние.
   Обычно, если не считать одного этого случая, Лайза,  чтобы  предотвратить
катастрофу, вела себя с Филипом почтительно, как с почитаемым  благодетелем,
без помощи которого она  никогда  не  поступила  бы  в  Бенсонхерст.  В  его
присутствии она всегда была олицетворенной вежливостью  и  женственностью  -
роль, настолько не соответствующая ее живой и  мятежной  натуре,  что  Лайза
обычно донельзя раздражалась и нервничала, вызывая добродушный смех Мередит.
   Сначала Филип относился к Лайзе как к чему-то вроде  найденыша,  которому
он  покровительствует,  но  та   удивила   его,   мгновенно   освоившись   в
Бенсонхерсте. По мере того как шло время, он по-своему, без излишних слов  и
похвал, сдержанно показал, что  гордится  ею  и,  вероятно,  даже  чувствует
некоторую привязанность. Родители Лайзы не могли позволить себе приезжать  в
Бенсонхерст, так что Филип взял на себя роль отца, приглашая Лайзу поужинать
каждый раз, когда вел в ресторан Мередит, и выказывая неподдельный интерес к
ее успехам. Весной первого года обучения Филип дошел даже до того, что отдал
секретарше распоряжение позвонить миссис Понтини и спросить,  что  та  хочет
передать Лайзе, когда он полетит в Вермонт на День Родителей. Миссис Понтини
с  радостью  приняла  предложение  и  приехала  провожать  его  в  аэропорт,
нагруженная  большой  белой  кондитерской   коробкой,   полной   итальянских
пирожных, и пакетом из  грубой  бумаги,  из  которого  выглядывали  длинные,
вкусно пахнущие батоны салями. Раздраженный тем,  что  пришлось  садиться  в
самолет с таким неприличным грузом и, как  позже  Филип  жаловался  Мередит,
"выглядеть при этом словно грязный бродяга,  решивший  проехать  в  автобусе
компании "Грейхаунд" без билета, да еще и с коробкой для завтрака в  руках",
он тем не менее передал посылку Лайзе, и с тех пор стал для нее чем-то вроде
приемного отца.
   Прошлым вечером в честь окончания  школы  он  подарил  Мередит  кулон  из
розового топаза с тяжелой золотой цепью от  Тиффани.  Лайзе  он  презентовал
гораздо менее дорогой, но все же, несомненно, красивый золотой браслет с  ее
инициалами и датой, искусно выгравированными и вплетавшимися в  общий  узор.
Браслет был тоже куплен у Тиффани.
   Сначала Лайза  совершенно  терялась,  не  зная,  как  обращаться  с  ним,
поскольку Филип был неизменно вежлив, но всегда держался несколько холодно и
не выказывал своих чувств - так же, как относился и к Мередит. Позже, поняв,
что его поступки совершенно не соответствуют внешне  бесстрастной  и  иногда
грубоватой манере держать себя, Лайза жизнерадостно  объявила  Мередит,  что
Филип, в сущности, добрый и милый плюшевый мишка, который только  рычит,  но
не кусается!
   Это  полностью  ошибочное  заключение  заставило  ее  позапрошлым   летом
попытаться вступиться за Мередит, когда Лайза очень вежливо и с самой  милой
улыбкой объявила, что, по ее мнению,  Мередит  должна  пользоваться  немного
большей  свободой  на  каникулах.  Реакция  Филипа  на  то,  что  он  назвал
"неблагодарностью и вмешательством в чужие  дела",  была  крайне  бурной,  и
только искреннее раскаяние и  немедленные  извинения  девушки  помешали  ему
выполнить угрозу положить конец дружбе Лайзы и  Мередит,  и  потребовать  от
администрации   Бенсонхерста   передать   стипендию,   кому-нибудь    "более
заслуживающему" такой милости. Это столкновение потрясло Лайзу  куда  больше
столь  неожиданного  взрыва  бешенства.  Из  всего  сказанного  Филипом  она
справедливо  предположила,   что   стипендия   выплачивается   из   средств,
пожертвованных  семейством  Бенкрофтов,  и  это  открытие  заставило   Лайзу
почувствовать себя совершенным чудовищем, хотя сама  ссора  оставила  в  ней
чувство гневного раздражения.
   И теперь Лайза ощущала такую же бессильную ярость  и  недоумение  оттого,
что Мередит держат в такой железной узде, не давая ей ни малейших поблажек.
   - Ты в самом деле искренне считаешь, что он разыгрывает  роль  сторожевой
собаки только потому, что твоя мать ему изменила?
   - Она не просто  изменила,  она  была  настоящей  шлюхой,  которая  после
свадьбы спала со всеми,  от  лошадиных  тренеров  до  водителей  грузовиков,
намеренно сделала отца посмешищем и развлекалась  с  самыми  подозрительными
личностями, грязными ничтожествами. В прошлом году я спросила Паркера, и  он
рассказал все, что знал от своих родителей. Очевидно,  всем  было  известно,
какая она.
   - Все это ты часто повторяешь, - горько бросила  Лайза,  -  только  я  не
понимаю, почему твой отец ведет себя так, словно отсутствие моральных устоев
- это нечто вроде генетического порока, который ты можешь унаследовать.
   - Он ведет себя так, - ответила Мередит, - потому  что  отчасти  верит  в
это.
   Обе виновато посмотрели на Филипа Бенкрофта, вошедшего  в  комнату.  Один
взгляд на мрачное лицо, и Мередит забыла о собственных проблемах.
   - Что случилось?
   - Утром умер твой дед, - угрюмо сообщил он. -  Сердечный  приступ.  Пойду
выпишусь из отеля и заберу свои вещи. Я купил себе и тебе билеты на самолет,
вылетающий через час. - И, повернувшись к Лайзе, добавил:
   - Надеюсь, ты сможешь добраться домой на моей машине.
   Мередит, желая, чтобы Лайза вернулась с ними, уговорила отца ехать  домой
на машине, вместо того чтобы лететь.
   - Конечно, мистер Бенкрофт, -  поспешно  заверила  Лайза.  -  И  я  очень
сожалею о вашем отце.
   После  его  ухода  она  взглянула  на  Мередит,   тупо   уставившуюся   в
пространство.
   - Мер! С тобой все в порядке?
   - Кажется, да, - сдавленным голосом ответила та.
   - Твой дед - это тот, кто женился на собственной секретарше?
   Мередит кивнула:
   - Они не очень-то ладили с отцом. Я не видела деда с  тех  пор,  как  мне
исполнилось одиннадцать. Однако он звонил, обсуждал с отцом, как идут дела в
магазине, говорил со мной. Он был..,  был..,  я  любила  его,  -  беспомощно
заключила она. - И он тоже любил меня. - Она подняла на  Лайзу  затуманенные
печалью глаза. - Если не считать отца,  он  был  моим  единственным  близким
родственником. И теперь остались лишь троюродные  и  четвероюродные  братья,
которых я даже не знаю.

Глава 7

   Неловко переминаясь  в  фойе  дома  Филипа  Бенкрофта,  Джонатан  Соммерс
оглядывал толпы людей, которые, как и он сам, пришли предложить обязательные
и необходимые утешения в день похорон Сирила Бенкрофта.
   Джонатан остановил одного из официантов, разносивших спиртное,  и  быстро
взял с подноса два стакана. Опрокинув  порцию  водки  с  тоником,  он  сунул
первый  стакан  в  большой  горшок  с  декоративным  папоротником,   глотнул
шотландского виски из второго и сморщил нос, поскольку это оказался не "Шива
Регал". Водка в сочетании с джином, который он тянул из  карманной  фляги  в
машине, немного подкрепила его, и  теперь  Джонатан  чувствовал,  что  почти
готов выдержать утомительную похоронную церемонию.  Рядом  стояла  крошечная
пожилая женщина, опираясь на палку и с любопытством  изучая  его.  Поскольку
хорошие манеры требовали, чтобы он заговорил с соседкой, Джон завел то,  что
ему казалось вежливой беседой, подобающей столь печальному случаю.
   - Ненавижу похороны, а вы? - осведомился он.
   - Ну а мне они нравятся, - самодовольно объявила она. - В моем возрасте я
считаю каждые похороны, которые посещаю, личным триумфом, потому что не я  -
почетный гость.
   Джон проглотил смешок, потому что громкий хохот в столь тяжелый час будет
серьезным нарушением этикета, который он привык соблюдать с самого  детства.
Извинившись, он поставил недопитый стакан на маленький столик  и  направился
на поиски чего-нибудь получше.  Оставшись  одна,  престарелая  леди  подняла
стакан и слегка пригубила виски.
   - Дешевое пойло, - с отвращением бросила она