плетники,
чужаки,  возмущенные  ее  вторжением  в  их  общество  избранных  и   теперь
наслаждающиеся ее позором. Все они Эстербруки, все  до  одного,  включая  ее
воспитанного, вежливого мужа! Уитни  следовало  бы  выйти  за  Пола  и  жить
спокойно, без потрясений в маленьком городке, где она родилась и всех знала.
   Все это промелькнуло  в  голове  Уитни  до  того,  как  она  поняла,  что
Эстербрук с видом притворной невинности представляет ей любовницу Клейтона.
   Гнев придал ей силы. Уитни встретила безмолвный оценивающий  взгляд  Мари
Сент-Аллермейн со  спокойной  сдержанностью  и  любезно  на  безукоризненном
французском сказала:
   - Благодарю за то, что вы  разделили  с  нами  дар  вашего  изумительного
голоса, мадемуазель. Мне доставило огромную радость слушать вас.
   - Большинство слухов о красоте и очаровании  той  или  иной  дамы  сильно
преувеличены, - так же благосклонно ответила Мари.  -  Однако  вижу,  что  в
вашем случае это чистая правда. - Медленная  чувственная  улыбка  раздвинула
губы певицы. - И, должна сказать, что  чрезвычайно  разочарована,  обнаружив
это, - вызывающе взглянув на Клейтона, с неподдельной искренностью  добавила
она.
   Мари величественно кивнула, оперлась на  руку  Эстербрука  и  отошла  под
восхищенный шепот присутствующих.
   Несколько  мгновений  Уитни  грелась  в  лучах  невысказанного  одобрения
Клейтона, зная, что он гордится  тем,  как  достойно  она  вышла  из  весьма
затруднительного положения, не дав ни малейшего повода для сплетен.
   К несчастью, Уитни сумела уловить тот момент, когда Клейтон и Мари  вышли
из залы на террасу через разные двери, заметить взгляд Мари, направленный  в
сторону Клейтона, и его почти неуловимый ответный кивок.
   Ослепительно улыбаясь. Мари протянула обе  руки,  и  Клейтон  сжал  их  в
теплых сильных ладонях.
   - Как я рада встретиться с тобой снова, Клейтон! Эстербрук, должно  быть,
страшно ненавидит тебя, если намеренно устроил подобный спектакль.
   - Эстербрук - глупый сукин сын, - усмехнулся Клейтон, -  как  ты,  должно
быть, уже успела понять, Мари.
   Клейтон смотрел на ее волосы, превращенные  лунным  светом  в  сверкающее
серебро,  восхищаясь  зрелой  красотой  и   острым   умом,   светившимся   в
фиолетово-голубых  глазах.  Ни  малейшего   намека   на   притворно-жеманное
возмущение из-за нелицеприятной оценки  Эстербрука.  Мари  способна  так  же
объективно судить о людях, как и он сам, и оба знали это.
   - Женитьба не пошла вам на пользу,  милорд?  -  осведомилась  она  скорее
утвердительно.
   Клейтон чуть сжался. Он напомнил  себе,  что  ничто  не  потрясет  основы
лондонского общества так основательно, как новость о  его  вновь  начавшемся
романе с Мари Сент-Аллермейн. Оба были так хорошо известны, что  сплетни  об
их связи мгновенно дойдут до ушей Уитни, и  унижение,  которое  ей  придется
испытать, будет  безмерным.  Кроме  того,  в  постели  Мари  была  страстной
любовницей и прекрасно ему подходила во всех отношениях.
   Но говоря себе это, Клейтон почему-то  ощущал  холодные  дрожащие  пальцы
Уитни в своих, вспоминал, как она судорожно сжимала  его  руку,  когда  пела
Мари.
   Будь она проклята! Как она  посмела  снять  обручальное  кольцо?  Лгунья,
интриганка, мошенница! И тем не менее Уитни его жена и носит его ребенка.
   К своей невыносимой  досаде,  Клейтон  неожиданно  понял,  что  не  может
сделать решающий шаг, выговорить слова, которые так хочет слышать Мари. Нет,
он найдет другую любовницу, менее знаменитую, чтобы не  создавать  излишнего
шума.
   - Сдается мне, что замужество не пошло на пользу и твоей жене, - спокойно
заметила Мари. - Она очень красива и очень несчастна.
   - Ошибаешься, дорогая, семейная жизнь пошла на пользу нам обоим, - мрачно
возразил Клейтон.
   - Тебе виднее, Клейтон,  -  на  губах  Мари  затрепетала  обольстительная
манящая улыбка.
   - Вот именно, - раздраженно подтвердил он. Если Мари заметила, что  Уитни
угнетена и расстроена, значит, всем присутствующим это тоже ясно  как  день.
Он не хотел, чтобы Уитни бесчестили перед его  друзьями  и  знакомыми.  Одно
дело ненавидеть и  унижать  ее  за  закрытыми  дверями  и  совсем  другое  -
демонстрировать свое отношение к ней перед обществом.
   Неожиданное открытие, заключавшееся в том,  что  репутация  жены  ему  не
безразлична, разгневало Клейтона еще больше.
   - В таком случае, - задумчиво протянула Мари с проницательностью, которую
Клейтон всегда в ней ценил, - возможно, будет лучше всего, если мы  вернемся
в залу? Мне почему-то кажется, что Эстербрук потому  и  хотел  устроить  нам
встречу на глазах твоей жены, чтобы получить возможность утешить ее позднее.
   И не успели слова сорваться с губ, как Клейтон, вздрогнув, застыл.  Глаза
зловеще блеснули.
   - Никогда не видела тебя в таком состоянии, - покачала она головой. -  Ты
внушаешь ужас и одновременно неотразимо  привлекателен,  когда  сердишься  и
ревнуешь.
   - Всего лишь сержусь, - процедил Клейтон, но тут же, смягчившись, пожелал
бывшей любовнице доброй ночи.
   Войдя в залу, он сначала поискал глазами Эстербрука,  а  потом  -  Уитни.
Эстербрук стоял неподалеку,  но  Уитни  нигде  не  было  видно.  С  чувством
облегчения Клейтон отметил, что, кажется, никто не заметил его отсутствия и,
судя по оживленным разговорам, какие бы сплетни ни начались  по  поводу  его
встречи с Мари на  людях,  все  они  немедленно  заглохли  из-за  отсутствия
повода.
   Клейтону было приятно осознавать это, поскольку собравшиеся были друзьями
и знакомыми Уитни, и он не желал, чтобы при встрече с ними  она  сгорала  от
стыда.
   Но Уитни не догадывалась  о  мыслях  Клейтона,  поскольку,  как  объяснил
дворецкий, уже уехала домой. Проклятая дурочка! О чем она думает,  устраивая
подобные сцены! Теперь за это  придется  расплачиваться  обоим!  Он  не  мог
вернуться в залу без нее, иначе все немедленно  поймут,  что  жена  покинула
Клейтона в гневе и расстройстве, и тогда слухи поползут  по  всему  Лондону.
Лично ему наплевать на все это. Именно Уитни пришлось бы нести  всю  тяжесть
позора, но на такое у нее не хватит  сил,  иначе  не  покинула  бы  бал  так
поспешно! И он не мог последовать ее примеру, поскольку она взяла экипаж!
   К счастью, в эту минуту Эмили и  Майкл  Арчибалды  вышли  в  вестибюль  и
попросили лакея подать их  карету.  Без  лишних  вопросов  и  замечаний  они
довезли Клейтона до городского дома, где  тот  и  провел  весьма  неприятную
бессонную ночь. Перед глазами то и дело вставала Уитни в сверкающем  золотом
платье, открывавшем почти  до  сосков  ее  налитые  груди.  Она  надела  его
нарочно, чтобы подразнить Клейтона, и, видит Бог, ей это прекрасно  удалось.
Разве не ему пришлось весь вечер стоять рядом, наблюдая  похотливые  взгляды
мужчин, прикованные к соблазнительно обнаженной кремовой плоти!
   Не надень она этот проклятый наряд и не сними обручальное кольцо, не будь
ее волосы такими густыми и блестящими и не  выгляди  она  такой  ошеломляюще
прекрасной и желанной, Клейтон никогда бы не принял молчаливого  приглашения
Мари и не подумал выйти на террасу.

Глава 35

   Клейтон не вернулся в поместье ни  назавтра,  ни  в  следующие  два  дня.
Правда, он и не провел эти дни, сплетаясь в объятиях с  Мари  Сент-Аллермейн
на  широкой  постели,  как  это  представлялось  в  воспаленном,  измученном
воображении Уитни. Все эти три дня он оставался в  лондонском  доме,  впадая
попеременно в состояние праведного гнева  и  тихой  задумчивости.  Ночи  его
проходили в клубах за карточной игрой,  На  третью  ночь,  уже  почти  перед
рассветом, глядя в окно, выходившее на окутанный  туманом  внутренний  двор,
Клейтон принял несколько  решений.  Прежде  всего  непонятно,  почему,  черт
возьми, он должен взять на себя труд обзаводиться любовницей, подыскивать ей
дом, что обязательно придется  сделать  теперь,  когда  он  женат.  Он  имел
несчастье взять в жены потаскуху, но потаскуху с  чудесным,  соблазнительным
телом, при одной мысли о котором  кружилась  голова.  Так  зачем  любовница,
когда у него есть Уитни? И он не собирается жить как чертов монах и  к  тому
же гостем в собственном доме!
   Нет, он отправляется в Клеймор и перебирается в  собственную  спальню.  И
когда желание вновь разгорится в  крови,  Уитни  будет  знать,  что  делать.
Да-да, она станет служанкой, не кем иным, как хорошо одетой служанкой, в чьи
обязанности будет входить разыгрывать роль хозяйки дома на балах и приемах и
быть бесплатной шлюхой, когда Клейтону понадобится таковая.
   Впрочем, она и есть потаскуха, думал Клейтон  в  новом  приступе  кипящей
ярости, - только очень дорогая - целое состояние в деньгах и  драгоценностях
плюс к тому же его имя! Но он ее хозяин.  Полновластный  владелец.  В  конце
концов, он ее купил.
   С этими мыслями и еще с  кое-какими  им  подобными  Клейтон  приказал  на
четвертый  день  подать  экипаж  и  с   раздраженным   нетерпением   перенес
полуторачасовую Поездку по сельской местности, цветущей под  лучами  летнего
солнца. Однако он едва замечал  мелькающие  за  окном  пейзажи,  представляя
сцену, которая произойдет по его прибытии в  Клеймор.  Сначала  он  объяснит
Уитни ее будущую участь и обязанности в возможно  более  грубых  выражениях.
Потом обязательно скажет все,  что  думает  о  ее  предательстве  и  обмане,
невыносимом характере и неповиновении. И уж напоследок забьет эту  проклятую
записку в ее прелестное горлышко... фигурально говоря.
   Лошади едва успели остановиться перед домом, как Клейтон уже оказался  на
Крыльце. Почти бегом он поднялся по  лестнице,  распахнул  дверь  в  спальню
Уитни с такой силой, что  она  с  грохотом  ударилась  о  стену.  Немедленно
примчалась Мэри, заламывая руки, с широко раскрытыми в  панике  глазами.  Не
снизойдя до объяснений, он быстро пронесся через смежную гардеробную в  свою
старую спальню. Но Уитни там не было, потому что, как со  слезами  объяснила
Мэри, герцогиня уехала. Вчера.
   - Куда? - нетерпеливо рявкнул Клейтон.
   - Н-не сказала, ваша светлость. Передала, ч-что оставила записку на бюро.
   Верная горничная начала  всхлипывать,  но  Клейтон,  не  обращая  на  нее
внимания, двумя шагами подскочил к бюро  Уитни.  Ничего.  Пусто...  если  не
считать смятого комочка бумаги в верхнем ящике.  Клейтон  не  мог  заставить
себя коснуться его, но пришлось взять записку и разгладить на  случай,  если
она написала что-то еще. Напрасная надежда. Именно такой способ она выбрала,
желая объяснить, что обнаружила причину его гнева.
   Клейтон сунул мерзкую бумажонку в карман и обернулся.
   - Я перебираюсь в свои комнаты,  -  прорычал  он.  -  Немедленно  уберите
отсюда ее вещи.
   - И куда, позвольте спросить? - дерзко осведомилась Мэри.
   - Сюда, черт возьми!
   Клейтону показалось,  будто  ирландка  нашла  в  его  ответе  нечто  явно
забавное, поскольку едва заметно усмехнулась, но был  слишком  взбешен  тем,
что истинная добыча ускользнула, и выговаривать наглой служанке не  имел  ни
малейшего желания. Кроме того, ему хотелось кого-нибудь убить, а какой  толк
в убийстве Мэри?
   Клейтон был уже на пути в западное крыло, когда  до  него  дошло,  что  в
роковой записке что-то изменилось.  Пятна!  Слабые  пятна,  которыми  усеяна
бумага!
   Слезы, подумал он со смесью презрения и непонятного чувства вины. Слишком
много слез.
   Следующие четыре дня Клейтон метался  по  дому,  словно  пойманный  тигр,
ожидая возвращения сбежавшей жены. Он был уверен: она вернется,  как  только
поймет, что он не собирается в тревоге и панике мчаться вслед,  опасаясь  за
ее здоровье. Ей придется вернуться. Спрашивается, кто осмелится  прятать  ее
от законного мужа в нарушение английских законов? Ее отец  слишком  разумный
человек, чтобы не приказать Уитни  немедленно  отправляться  к  мужу,  решил
Клейтон, резко изменив мнение о Мартине Стоуне.
   Когда она не вернулась на пятый день, Клейтон  впал  в  ярость,  подобной
которой не испытывал за всю жизнь. Она не может гостить у кого-то так долго!
Господи Боже! Она действительно бросила его!
   Клейтон дрожал от бешенства. Одно дело, когда он сам  собирался  отослать
ее или уехать, в конце концов, он - потерпевшая сторона! Кроме того, он ведь
все же так не поступил!  Но  Уитни  не  постеснялась  уехать!  Должно  быть,
скрывается у своего папаши, а этот глупый ублюдок позволил ей остаться!
   Он приказал подать дорожный экипаж и резко бросил Макрею:
   - Я хочу быть в доме Мартина Стоуна через шесть часов и ни минутой позже!
   Заметив понимающую ухмылку кучера,  Клейтон  почти  заподозрил,  что  тот
лжет, будто не знает, куда отправилась Уитни.  Именно  Макрей  заявил,  что,
Уитни велела отвезти ее до первой же почтовой станции, а  там,  если  верить
владельцу, наняла карету. Какого  черта  она  вытворяет,  скитаясь  по  всей
стране одна и к тому же беременная? Маленькая дурочка!  Упрямая,  безмозглая
маленькая дурочка! Прелестная маленькая дурочка!

***

   Мартин Стоун, широко  улыбаясь,  самолично  вышел  на  крыльцо  встречать
Клейтона.
   - Добро пожаловать, добро пожаловать, - приговаривал он, выжидающе  глядя
на раскрытую дверцу кареты. - Как поживает моя дочь? И где она?
   Горечь поражения придавила плечи Клейтона.
   - Все хорошо, Мартин. Она просила меня поехать к вам и сообщить,  что  мы
ждем ребенка, - поспешно ответил  он,  мгновенно  изобретая  предлог  своего
неожиданного визита. Что ни говори, а Мартин Стоун - человек  порядочный,  и
Клейтон не хотел волновать его, признавшись, что, в сущности,  из-за  своего
невыносимого характера выгнал из дому жену.
   - К дому Ходжесов, - рявкнул он час  спустя,  как  только  предоставилась
возможность уехать, не показавшись грубым и не вызвав подозрений тестя.
   Однако Уитни не оказалось и там.  И  Макрей  больше  не  улыбался,  когда
хозяин холодно приказал ехать назад, в Клеймор.
   Согласно отчетам частных сыщиков, нанятых им на следующее утро, Уитни  не
гостит у Арчибалдов. Выходило, что она исчезла на пути от почтовой станции в
неизвестном направлении.
   Гнев Клейтона сменился тревогой. А когда было точно доказано, что она  не
пересекала Ла-Манш на пакетботе и,  следовательно,  не  уехала  во  Францию,
тревога сменилась паникой.
   Сидя в одиночестве в своей элегантно обставленной спальне  неделю  спустя
после того, как вернулся и узнал об исчезновении жены, Клейтон задумался:  а
что, если Уитни сбежала к человеку, бывшему ее любовником до  свадьбы?  Что,
если этот негодяй не желал или не мог дать ей  свое  имя,  но  теперь  готов
содержать любовницу в уютном убежище, подальше от посторонних глаз?
   Мучительная неотвязная мысль терзала его, однако, всего несколько  минут,
потому что Клейтон, вглядываясь в фиолетово-розовый закат, не мог  поверить,
что Уитни способна уйти к другому. Возможно, во всем была  виновата  бутылка
бренди, которую он успел выпить за последние два часа, но Клейтону почему-то
казалось, что Уитни... Уитни со временем привыкла  к  нему  и  даже  немного
полюбила. Немного.
   Клейтон вспомнил о ее привычке сидеть в кабинете, свернувшись  в  кресле,
пока он работает, и читать, писать письма или подсчитывать домашние расходы.
Она любила быть рядом с мужем. И ей  чертовски  нравилось  лежать  с  ним  в
постели. Ни одна женщина на свете не могла бы так таять в объятиях мужчины и
пытаться подарить ему такое же наслаждение, какое получала от него, если  бы
была к нему равнодушна.
   Клейтон отчаянно любил Уитни в тот день, когда они поженились, она же  не
любила его. Тогда. Но с тех пор прошел не один месяц, и она, конечно, питает
к нему некоторое подобие любви.
   Не зная куда деваться, Клейтон встал и направился в  спальню  Уитни.  Без
хозяйки она больше не была красивой и уютной. Уитни исчезла и вместе с ней -
смысл его существования, дающий силы жить и дышать. Он  прогнал  ее,  сломил
неукротимый дух и разбил сердце. В ней было так много  энергии  и  мужества!
Так чертовски много!
   Она не побоялась вступить с ним в спор в тот день, когда вопреки  приказу
отправилась  на  прогулку  верхом,  а  потом  открыто  бросила  ему   вызов,
появившись на балу у Клифтонов в великолепном зеленом платье,  придавшем  ее
глазам изумрудный оттенок. И когда он сидел в темноте в этой самой  комнате,
ожидая ее, она не побоялась угрожать поджогом! Никто, кроме Уитни, не посмел
бы, дерзко глядя ему в глаза, утверждать, что останется под  замком  лишь  в
том случае, если муж будет заперт  вместе  с  ней.  И  почему  вдруг  у  нее
возникло бы подобное желание, будь Клейтон безразличен ей?
   Вернувшись к себе, Клейтон оперся о раму окна и, глядя во мрак, вспомнил,
что сказала Уитни, когда он схватил ее за  плечи  и  начал  трясти,  пытаясь
заставить замолчать. "Не могу, - прошептала она, морщась от боли.  -  Потому
что люблю тебя. Люблю твои глаза и улыбку..."
   Иисусе! Как она могла говорить такие вещи, когда он намеренно мучил  ее?!
"Я точно помню каждую твою ласку... нежность  рук...  и  слова,  которые  ты
шепчешь, когда находишься глубоко во мне... о том, что ты,  кажется,  словно
прикасаешься к моему сердцу..."
   Клейтон медленно побрел  в  гардеробную.  Открыв  футляр,  где  хранились
запонки и булавки для галстука, он вынул рубиновый перстень и повернул  так,
чтобы прочесть надпись.
   Глубоко вздыхая, он долго смотрел на два дорогих слова "Моему господину",
не в силах решить, надеть ли кольцо самому или подождать,  пока  Уитни  сама
сделает это, как в ночь свадьбы. Тогда она поцеловала  его  ладонь  и  нежно
приложила к щеке.
   Он  надел  кольцо  сам,  потому  что  не  мог  больше  ждать.  И,   сразу
почувствовав себя немного лучше, сел, вытянул перед собой ноги и взял графин
с бренди. Теперь Клейтон ясно сознавал, что, прежде чем найдет Уитни, должен
примириться с ее предательством. Иначе при первом же взгляде на жену  ярость
взорвется с новой силой и уничтожит их обоих.
   Хорошо, пусть Уитни отдалась другому до свадьбы. Если не  позволять  себе
добиваться правды, не пытаться узнать имя  этого  человека,  все  еще  может
уладиться. Именно он сам,  лишив  Уитни  невинности,  бросил  ее  в  объятия
другого. Кто же виноват в том, что  она  в  момент  одиночества  и  отчаяния
забылась и стала искать утешения? Один раз.  Он  всего  однажды  простит  ей
измену.
   Клейтон откинул голову на кресло и закрыл глаза. Или сотни раз? Не важно,
что бы ни сделала Уитни, он просто не может жить без нее.
   В этот день  Клейтон  в  безумном  смятении,  вне  себя  от  беспокойства
проскакал по полям много миль. Он велел оседлать Хана,  коня  Уитни,  потому
что тот, как она высокомерно напомнила, принадлежал  только  ей,  а  не  был
куплен на деньги мужа.
   Наконец он очутился на том высоком гребне, куда  привез  Уитни  когда-то,
вскоре после приезда в Клей-мор. Усевшись на землю, он облокотился на  ствол
того же дерева. В тот день Уитни сидела у него на коленях.
   Клейтон рассеянно озирал окрестности, чуть  жмурясь  от  ярких  солнечных
лучей, плясавших по поверхности воды.
   Лениво похлопывая себя по бедру хлыстом,  Клейтон  вспоминал,  как  Уитни
хотела спуститься вниз,  в  долину,  боясь,  что  он  захочет  овладеть  ею.
Господи, это было всего восемь месяцев назад!  Почти  восемь!  Восемь  самых
чудесных, счастливых, мучительных, позорных месяцев в его жизни!
   Клейтон с легкой грустью улыбнулся.  Восемь  месяцев!  Поставь  Уитни  на
своем, и они только должны  были  бы  пожениться  через  неделю-другую!  Она
утверждала,  что  раньше,  чем  через  восемь  месяцев,  не   управиться   с
приготовлениями к свадьбе, и... Восемь месяцев!
   Свирепо выругавшись себе под нос, Клейтон в панике вскочил. Уитни просила
восемь месяцев на подготовку к свадьбе! Даже она не настолько наивна! И если
бы посчитала, что беременна, и прибежала к нему,  желая  дать  имя  будущему
ребенку, не стала бы ждать восемь проклятых месяцев!
   Ненавидя себя с такой силой