м смягчил отказ вежливой улыбкой:
   - Боюсь, у меня не  найдется  и  пятнадцати  свободных  минут  до  самого
отъезда из Хьюстона.
   Женщина была хороша собой, воспитанна и умна, но ни одно из этих  качеств
не  привлекало  Коула.  Она  работала  телерепортером,  и,  будь  она  самой
прекрасной, блестяще умной и желанной женщиной на свете, да  к  тому  же  не
преследуй никаких корыстных целей, он все равно бежал бы от нее как от чумы.
   - Как-нибудь в другой раз, - добавил он, а затем пошел прочь, предоставив
блондинке возможность расспрашивать более  покладистых  кандидатов,  которые
выстроились по другую сторону бархатного ограждения.
   - Мистер Гаррисон! - позвал  кто-то  из  журналистской  братии,  но  Коул
сделал вид, что не слышал, и невозмутимо зашагал дальше, остановившись  лишь
затем, чтобы взять у официанта бокал шампанского.
   К тому времени как он добрался  до  зала,  где  проходил  запланированный
прием, по меньшей мере с десяток гостей кивнули ему в  знак  приветствия,  и
Коул ответил им, не имея  ни  малейшего  представления,  с  кем  только  что
поздоровался.
   Когда наконец он увидел в толпе знакомых, по иронии судьбы оказалось, что
это именно те, кто не захотел здороваться с ним, - мистер  и  миссис  Чарльз
Хэйуорд II. Супруги прошли мимо своего бывшего  конюха  с  высоко  поднятыми
головами и холодными, как льдинки, глазами.
   Коул помедлил у двери зала, где были выставлены  самые  дорогостоящие  из
пожертвований для аукциона, и услышал свое  имя,  произнесенное  шепотом,  -
кто-то из организаторов торжества узнал  его.  Однако  чаще  всего  в  толпе
раздавалось имя Дианы Фостер. Сегодня о ней упоминали как о "бедняжке  Диане
Фостер"  -  особенно  женщины,  в  голосах  которых  Коул  распознал  больше
злорадства, нежели сострадания.
   С точки зрения Коула, бал Белой Орхидеи  удовлетворял  три  конкретные  и
разнородные потребности: во-первых, давал возможность женам и дочерям  самых
состоятельных  жителей  Хьюстона  и  окрестностей  собраться  в   изысканной
обстановке,  блеснуть  новейшими  драгоценностями  и  нарядами   и   всласть
посплетничать, пока их отцы и мужья обсуждают гольф и теннис.
   Во-вторых,  бал  явился  удачным  предлогом  для  сбора  средств  в  фонд
Американского онкологического общества. В-третьих, влиятельные и  выдающиеся
граждане Хьюстона пользовались случаем проявить свою сознательность во время
торга за десятки безумно дорогих  вещиц,  пожертвованных  другими  не  менее
влиятельными и выдающимися людьми.
   "Сегодняшний бал Белой Орхидеи должен увенчаться беспримерным успехом  по
всем статьям", - решил Коул.
   Вооруженные охранники стояли перед дверью в помещение,  где  должна  была
проходить демонстрация лотов, и как раз в эту минуту разгорелся  спор  между
фотографом в красно-белой клетчатой рубашке и одним из охранников.
   -  После  семи  часов  вход  сюда  открыт  только  для  приглашенных,   -
предупредил громила, скрестив руки на груди.
   - Я из "Инкуайрера", - убеждал фотограф, пытаясь говорить приглушенно, но
так, чтобы можно было разобрать слова сквозь гул толпы. - Мне  нет  дела  до
аукциона, я хочу только сделать снимок Дианы Фостер - я видел, как она вошла
сюда несколько минут назад. Должно быть, она еще здесь.
   - Сожалею, но сейчас это невозможно.
   Осознав, в каком затруднительном положении оказалась Диана, Коул  испытал
смешанное чувство сострадания и недоверия. Он видел  Диану  по  телевидению,
знал, что она уже давно выросла, но по-прежнему представлял ее бесхитростной
девочкой,  сидящей  со  скрещенными  ногами  на  охапке   свежего   сена   и
прислушивающейся к его словам.
   Двери в зал, где предполагалось  провести  банкет  и  аукцион,  были  еще
закрыты, и Коул нетерпеливо взглянул на часы, стремясь поскорее покончить  с
этим делом. Поскольку осуществить это желание не представлялось возможным, а
Коулу не хотелось заговаривать ни с одним  из  гостей,  которые  старательно
ловили его взгляд,  он  отступил  под  сень  деревьев,  усыпанных  блестящим
искусственным снегом, и поднес бокал шампанского к губам.
   За годы, прошедшие с тех пор, как он работал в Хьюстоне и жил на  конюшне
Хэйуордов, ему довелось посетить сотни официальных приемов во  всех  странах
мира. При этом он часто испытывал скуку, но неловкость - никогда. Хьюстон  -
исключение. Почему-то здесь Коул почувствовал себя самозванцем, обманщиком и
мошенником.
   Со своего наблюдательного пункта в глубине причудливой лесной  опушки  он
рассеянно вглядывался в толпу, не признаваясь даже  самому  себе,  что  ищет
взглядом Диану... Когда же толпа расступилась, он увидел, что Диана стоит  у
колонны рядом с лифтами, на расстоянии пятнадцати ярдов от него.
   Узнав ее, он облегченно вздохнул, а затем пришел в восхищение, когда  как
следует разглядел "бедняжку Диану Фостер".
   Он опасался увидеть болезненное, униженное создание, но Диана не утратила
ни капли своей спокойной, величавой  сдержанности,  запомнившейся  Коулу.  В
платье из царственного лилового шелка, обрисовывающем  ее  высокую  грудь  и
узкую талию, она невозмутимо шествовала сквозь свет и тени  поддельного,  но
правдоподобного леса, не обращая внимания на шум и суету  вокруг,  -  гордая
юная Джиневра с тонкими чертами лица,  маленьким  подбородком  и  огромными,
сияющими зелеными глазами, опушенными темными ресницами. Ее внешность  стала
более яркой, решил Коул, а маленькая ямочка на подбородке - почти невидимой,
но  волосы  остались  прежними  -   тяжелыми,   густыми,   блестящими,   как
полированное дерево. От света люстр  в  них  вспыхивали  красноватые  искры.
Великолепное  ожерелье  из  крупных,   квадратной   огранки,   темно-лиловых
аметистов, окруженных белыми бриллиантами, распласталось  у  нее  на  груди,
идеально дополняя платье. "Она  создана  для  умопомрачительных  туалетов  и
сверкающих драгоценностей, - подумалось Коулу. - Они подходят ей куда больше
брюк и старомодных блейзеров, которые она предпочитала в юности".
   Он  стоял,  восхищаясь  ее  ослепительной  красотой,  но   куда   сильнее
заинтригованный той аурой, благодаря которой Диана так выделялась из  толпы.
Казалось,  что  все  и  вся,  кроме  Дианы,  пребывают  в  движении   -   от
поблескивающих  ветвей  деревьев,  колеблемых   легким   ветерком,   который
создавали кондиционеры, до мужчин и женщин,  сновавших  вокруг  и  оживленно
беседовавших между собой.
   Она внимательно слушала мужчину, который разговаривал с ней, - Коул почти
наверняка знал, что это Спенс Эддисон. Эддисон отошел, и Коул шагнул из тени
деревьев, желая, чтобы Диана взглянула на него. Он мечтал, чтобы она  узнала
его, хотел заслужить одну из ее незабываемых улыбок и завести разговор. Коул
сам удивлялся неожиданной остроте своих желаний.
   Вполне возможно,  она  постарается  унизить  его,  как  сделали  Хэйуорды
несколько минут назад, но почему-то он не верил в это. До сих пор  юношеские
мечты о триумфальном возвращении в Хьюстон казались Коулу бессмысленными,  и
потому он осознавал, как нелепо его внезапное желание,  чтобы  Диана  Фостер
заметила его - или, точнее, увидела, каким он стал.
   Судя по ледяным взглядам, которыми наградили его Чарльз и Джессика,  Коул
сомневался, что они захотят сообщить кому-нибудь,  в  какого  преуспевающего
бизнесмена превратился их бывший конюх. В таком случае  Диана,  вероятно,  и
понятия не имеет, что Коул, с которым она когда-то  делилась  сандвичами,  и
есть   тот   самый   Коул,   недавно   титулованный    журналом    "Ньюсуик"
"предпринимателем года".
   Двери бального зала распахнулись, и толпа тотчас устремилась к столикам и
заслонила Коулу обзор. Боясь, что Диана исчезнет  или  войдет  в  зал  через
ближайшую дверь, прежде чем он успеет заговорить, Коул поспешил  к  ней,  но
ему  то  и  дело  преграждали  дорогу.  Когда  же  наконец  последнее  живое
препятствие было устранено, на площадке осталось всего человек сто, но,  как
нарочно, один из них беседовал с Дианой, и это был Дуг Хэйуорд.
   Коул замедлил шаг и отступил в сторону, а затем  поднес  бокал  к  губам,
надеясь, что Хэйуорд вскоре уйдет. Коул не знал, разделяет  ли  сын  Чарльза
Хэйуорда отношение своего отца к бывшему конюху, но  не  хотел  рисковать  и
портить первую встречу с Дианой по прошествии целого десятилетия.
   Хэйуорд пожелал проводить Диану  в  зал,  но,  к  облегчению  Коула,  она
отказалась.
   - Иди без меня, - попросила она. - Я задержусь на минутку. Хочу  подышать
свежим воздухом.
   - Я выйду с тобой, - предложил Хэйуорд.
   - Нет, прошу тебя, не стоит, - отказалась Диана. - Мне надо побыть одной.
   - Хорошо, если ты так настаиваешь,  -  отозвался  Хэйуорд  недовольным  и
нерешительным  тоном.  -  Только  не  задерживайся,  -   добавил   он,   уже
поворачиваясь к бальному залу.
   Диана кивнула и отвернулась, быстро зашагав к двери с табличкой "Выход".
   Коул достаточно хорошо знал женщин, чтобы понимать, когда  они  с  трудом
сдерживают слезы, и, поскольку Диана  сказала  Хэйуорду,  что  хочет  побыть
одна, Коул решил не отказывать ей в такой привилегии. Он направился  в  зал,
но тут же остановился, пораженный давним воспоминанием - о  том,  как  Диана
рассказывала ему о своем падении с лошади: "Я не  плакала...  Я  не  плакала
даже тогда, когда вывихнула руку и доктор Полтрона вправлял ее".
   "И вы не проронили ни слезинки?"
   "Ни единой".
   "Умница", - насмешливо похвалил ее тогда Коул.
   "Не совсем. - Диана вздохнула. - Вместо этого я потеряла сознание".
   Ребенком она могла сдержать слезы  боли  и  страха,  но  сегодня,  будучи
женщиной,  оказалась  чрезвычайно  уязвлена.  Коул   смутился,   раздираемый
инстинктивным стремлением избежать столкновения  с  плачущей  женщиной  -  и
гораздо менее понятным желанием утешить и поддержать ее.
   Последний порыв победил: Коул медленно, но твердо направился  к  двери  с
табличкой  "Выход",  а  затем  сделал  небольшой  крюк  в   поисках   бокала
шампанского, уверенный, что Диане сейчас оно придется кстати.

Глава 20

   Длинный  узкий  каменный  балкон  был  пустынным  и   тускло   освещенным
маленькими, мерцающими  газовыми  фонарями,  которые  отбрасывали  крохотные
лужицы призрачного желтого света.  Диане  тоскливый  мрак  балкона  подходил
гораздо лучше,  чем  романтическое  окружение  искусственного  леса,  и  она
вымученно улыбнулась, услышав, что оркестр заиграл "Если я тебя когда-нибудь
покину".
   Надеясь спрятаться от взглядов тех,  кто  последует  ее  примеру  и  тоже
выйдет подышать, Диана  повернула  направо  и  отошла  подальше  от  дверей,
остановившись только тогда, когда очутилась в  самом  конце  балкона,  возле
угла здания. Стоя у белой  мраморной  балюстрады,  она  положила  ладони  на
холодный  камень  и  опустила  голову,  устремив  невидящие  глаза  на  свои
растопыренные пальцы, подумав, какой осиротевшей кажется ей левая  рука  без
кольца, подаренного Дэном.
   Двумя  этажами  ниже  свет  фар  ровным  потоком  скользил  по  широкому,
обсаженному деревьями бульвару перед отелем, но Диана  не  замечала  ничего,
кроме ошеломляющей пустоты у себя в душе. За последние  несколько  дней  она
впадала то в апатию, то в состояние  полной  беспомощности,  то  разражалась
внезапными   вспышками   гнева,   поднимая   вокруг   вихри    бессмысленной
деятельности. Так или иначе, ей до сих пор не  верилось,  что  Дэн  женился.
Женился. На другой женщине. Всего месяц назад они обсуждали, как появятся на
сегодняшнем балу, и Дэн просил Диану  забронировать  и  для  него  место  за
столом, предназначенным для ее семьи.
   Внезапно бульвар  огласил  визг  тормозов,  сопровождаемый  оглушительным
ревом клаксонов. Диана прислушалась, не последует ли за этими  звуками  лязг
металла и звон разбитого стекла,  но  когда  взглянула  на  перекресток,  то
увидела, что столкновения удалось избежать. Она уже собиралась  отвернуться,
когда черный "мерседес-конвертибль", такой, как у Дэна, подплыл к  отелю  и,
мигнув желтыми фарами,  остановился  у  входа.  На  головокружительную  долю
секунды Диана поверила, что  из  машины  выйдет  Дэн,  и  в  этот  волшебный
промежуток времени его прибытие казалось оправданным...  Он  приехал,  чтобы
объяснить, произошла чудовищная ошибка.
   Реальность грубо вторглась в мечты, когда машина приблизилась к  зеленому
навесу у входа в отель и Диана разглядела, что "мерседес" темно-синий, а  не
черный и за рулем сидит седовласый мужчина.
   Внезапный переход от острой, неожиданной надежды  к  безрадостной  истине
поверг  Диану  в  еще  более  глубокую  пропасть  отчаяния.  Сквозь   пелену
непролитых слез она наблюдала,  как  водитель  машины  открывает  дверцу,  а
умопомрачительная блондинка лет двадцати пяти неторопливо спускает на  землю
длинные ноги. Диана разглядела короткое обтягивающее платье,  отметив  явную
уверенность  женщины  в  своих  чарах,  и  задумалась,  с  каких   пор   Дэн
предпочитает  сексуальных  юных  блондинок   консервативным   тридцатилетним
брюнеткам вроде Дианы. Судя по фотографиям в  газете,  его  молодая  жена  в
десять раз привлекательнее и чувственнее,  чем  Диана.  Безусловно  Кристина
была гораздо женственнее, забавнее и, конечно, предприимчивее. В этом  Диана
ничуть не сомневалась и не знала только, когда Дэн  ощутил,  что  Дианы  ему
недостаточно.
   Ее одной было недостаточно...
   Наверное, это правда, иначе он не выбросил бы Диану из  своей  жизни  так
беспечно, как ненужный хлам Ему было мало просто владеть ею -  осознав  это,
Диана сжалась от своего унизительного положения. До знакомства с Дианой  Дэн
всегда  встречался  с  эффектными,  высокими,  пышнотелыми   блондинками   -
утонченными дебютантками лет двадцати, бесконечно  остроумными  и  фанатично
преданными  собственной  внешности  и  уловкам.  Диана   же   была   предана
процветанию семейного предприятия. В сущности, Диану  роднило  с  подружками
Дэна лишь одно - все они были дебютантками. В  остальном  контраст  оказался
слишком разительным. Ее рост достигал всего пяти  футов  и  четырех  дюймов,
волосы самые обычные, и называть Диану пышнотелой можно было только покривив
душой. Когда вспыхнул скандал по  поводу  искусственного  увеличения  груди,
Диана попыталась подшутить над Дэном, вслух порадовавшись, что  не  решилась
на операцию. Однако он заметил, что существуют менее  вредные  для  здоровья
имплантанты и что, стоило ей лишь захотеть, она могла  бы  приобрести  самые
безопасные.
   Преисполненная презрения к самой себе, Диана пожалела, что не рискнула на
операцию. Будь у нее хоть капля женской хитрости, она  уделяла  бы  внимание
своей внешности, вместо  того  чтобы  предпочитать  "естественный"  облик  и
надеяться, что интеллект привлекает мужчин больше, чем красота. Ей следовало
бы высветлить отдельные пряди или обесцветить их полностью, а может, сделать
короткую стрижку "под мальчика" с "рваной" челкой.  Вместо  длинного  платья
она должна была бы носить одно из обтягивающих, как  вторая  кожа,  коротких
нарядов, от которых без ума ее ровесницы.
   Стук железной двери  за  спиной  заставил  ее  в  тревоге  оглянуться  на
высокого мужчину в  смокинге,  только  что  вышедшего  на  балкон.  Минутное
облегчение Дианы оттого, что мужчина не был репортером, немедленно сменилось
раздражением, ибо незнакомец направлялся прямо к ней.
   Окутанный тенью и молчанием, он  шагал  медленно  и  целеустремленно.  Он
что-то нес перед собой.
   Воспаленное  воображение  Дианы  нарисовало  пару  револьверов,  а  затем
мужчина вступил в пятно света, и Диана увидела, что в руках  у  него..,  два
бокала шампанского.
   Диана  изумленно  воззрилась  на  них,  а  затем  на  незнакомца.  Вблизи
оказалось, что он широкоплечий, с суровым смуглым лицом, волевым подбородком
и прямыми, густыми темными бровями. В светлых глазах  играла  усмешка,  пока
мужчина разглядывал Диану.
   - Привет, Диана, - наконец произнес он звучным, глубоким голосом.
   Диана попыталась изобразить  подобие  гримасы  вежливого  замешательства,
хотя в этот миг ей очень хотелось топнуть ногой и  приказать  ему  убираться
прочь. Но хорошие манеры она усвоила с младенчества и была  не  способна  на
умышленную грубость.
   - Прошу прощения, - произнесла она нетерпеливо, - если мы и  встречались,
то я этого не припоминаю.
   - Да, мы встречались, - сухо заверил ее незнакомец, - и притом не раз.  -
Он протянул ей бокал:
   - Шампанского?
   Диана отказалась, покачав головой,  и  вгляделась  в  его  лицо.  Что  за
непонятная игра? Несмотря на  то  что  Диана  предпочитала  мужчин  с  более
тонкими чертами и гибким сложением, она  знала,  что,  встретившись  с  этим
человеком, излучающим грубую силу и властную мужественность,  не  забыла  бы
его никогда.
   - По-моему, вы ошибаетесь, - твердо  возразила  она,  решив  пресечь  эти
заигрывания. - Должно быть, вы меня с кем-то путаете.
   - Исключено, - насмешливо отозвался он. - Я прекрасно помню  эти  зеленые
глаза и вашу гнедую гриву.
   - Гнедую гриву? - ошеломленно повторила Диана, а затем покачала  головой.
- Нет, вы явно обознались. Никогда прежде я вас не видела...
   - Как поживает  ваша  сестра?  -  осведомился  незнакомец,  и  его  резко
очерченный рот  растянулся  в  ленивой  улыбке.  -  Кори  по-прежнему  любит
кататься верхом?
   Диана окинула его долгим, неуверенным взглядом. Случайно или намеренно он
держался в тени, но в его голосе и манерах сквозило  нечто  знакомое.  -  Вы
знакомы с моей сестрой, мистер?..
   Наконец он шагнул в пятно света, и, узнав его, Диана чуть не закричала от
восторга.
   - Какое официальное обращение! - иронически произнес он просияв. - Прежде
вы звали меня попросту...
   - Коул! - выдохнула она. Диана знала, что он приедет, и ей  не  терпелось
повидаться с ним - еще два дня назад, когда все вдруг полетело в  тартарары,
поблекло и потеряло смысл по  сравнению  с  неожиданной  вестью.  И  теперь,
казалось, она не могла справиться с шоком, вызванным встречей.
   Коул заметил, как обрадовалась Диана, когда узнала его,  и  это  открытие
неожиданно  согрело  его,  на  миг  смягчив  холодное,  жесткое  и  циничное
равнодушие к окружающему, вошедшее у Коула в привычку. Невзирая на  то,  как
Хэйуорды объяснили  неожиданное  исчезновение  своего  конюха,  несмотря  на
минувшие годы, дружба между ним и Дианой Фостер еще существовала,  оставаясь
незапятнанной и неизменной.
   - Коул, это и вправду вы? - спросила Диана, все еще  не  оправившаяся  от
потрясения.
   - Собственной персоной. Коул во плоти - а точнее, в смокинге,  -  пошутил
он, снова протягивая бокал шампанского. Он отметил, что  Диана  не  захотела
взять бокал у незнакомца, но охотно приняла его у давнего  друга,  и,  когда
взглянул сверху вниз на ее прелестное лицо, сердце его дрогнуло. -  Полагаю,
это повод для тоста, мисс Фостер.
   - Тост за вами, - произнесла она. - Я слишком ошарашена, чтобы что-нибудь
придумать. Коул поднял бокал:
   - Я вижу перед собой самую удачливую  женщину,  с  какой  когда-либо  был
знаком.
   Улыбка Дианы угасла, она передернула плечами.
   - Боже упаси вас так думать! - Очевидно, он не знал, что с ней случилось,
и она быстро произнесла с напускной небрежностью:
   - Я хотела сказать, что когда-то мне везло больше...
   - Разве возможно большее везение, чем избавление в  последнюю  минуту  от
брака с каким-то сукиным сыном?
   Его замечание прозвучало так возмущенно, с такой бесспорной преданностью,
что Диане захотелось одновременно засмеяться и расплакаться.
   - Вы правы, - вместо этого  ответила  она.  Избегая  его  взгляда,  Диана
торопливо отпила шампанского, а затем сменила тему:
   - Когда прошел слух,  что  сегодня  вы  появитесь  здесь,  все  пришли  в
волнение. Мои знакомые сгорали от  желания  увидеть  вас.  Мне  не  терпится
задать вам столько вопросов - где вы были, чем занимались, - что я  даже  не
знаю, с чего начать...
   - Давайте начнем с самого