ально купался в ванне, не снимая  их.  Через  пару  месяцев,  не
выдержав пытки горячей водой, часы стали, и  чудак  потребовал  заменить
бракованную вещь. Комбат бережнее относился к афганскому  трофею,  хотя,
выходя из дому, надевал их даже на пробежку.  Он  серьезно  относился  к
большим нагрузкам и регулярно измерял пульс.
   В парке было  безлюдно.  Лишь  изредка  Комбат  обгонял  пенсионеров,
медленно трусивших то ли от, то ли к инфаркту. Людей  среднего  возраста
попадалось еще меньше, а о молодых и речи не было. За  все  годы  Комбат
замечал тут лишь двух девушек, причем  одна  из  них,  судя  по  крепкой
фигуре и сложным упражнениям, недавно оставила большой  спорт,  а  может
быть, восстанавливалась после травмы. Увидеть на аллеях  бегущих  парней
было столь же нереально, как  обнаружить  в  дебрях  Амазонки  поселение
чукчей.
   Комбат свернул к площадке, немного замедляя бег. Утром здесь он бывал
единственным гостем. А  вечером  здесь,  конечно  же,  собирались  люди,
гадили, как водится. Чего здесь  только  не  было:  заплеванные  окурки,
мятые  пластиковые  стаканы,  разбитые  бутылки.  Комбат  не  поленился,
навестил одну компанию, поговорил с ними, как мужчина  с..,  хотя  какие
они были, к  черту,  мужчины.  Так,  дефективные  подростки.  Но  приказ
Комбата, как ни странно, выполнили. И сами перестали  гадить,  и  других
отвадили.
   Комбат заканчивал традиционный  комплекс  на  растяжку,  когда  из-за
деревьев выскочили пятеро здоровых лбов. Троих Рублев узнал сразу: типа,
который налетел на него у входа в парк, и гнилозубого с дружком,  только
позавчера испытавших  на  себе  тяжелую  руку  Комбата.  Видно,  ребятам
показалось  мало,  пришли  попросить  добавки.  Только  эти  двое,   уже
наученные горьким  опытом,  сжимали  в  руках  обрезки  труб,  остальные
понадеялись на собственные силы.
   - Вот и разомнусь как следует, - мелькнула у Комбата шальная мысль.
   - Эй, мужик, отдай ?котлы? добром, целее будешь, - потребовал  тип  с
длинными, как у обезьяны, руками.
   - Приди и возьми, - ответил Комбат,  невольно  повторяя  фразу  героя
древности.
   - Тебе повезет, если у тебя отыщется дружок в реанимации, - угрожающе
сказал обезьянистый тип.
   Похоже, он был за главного у нападавших. По его  знаку  пацаны  стали
расходиться веером,  норовя  окружить  Комбата  и  наброситься  со  всех
сторон. Но у Рублева  были  свои  соображения  относительно  предстоящей
схватки. Парень с распухшим носом явно побаивался своего обидчика,  хотя
держал в  руке  увесистую  железяку  и  мог  рассчитывать  на  поддержку
четверых дружков. Комбат бросился на него, у парня не выдержали нервы, и
он отскочил в сторону, что стало полной неожиданностью для  наступавшего
рядом с ним молодца. Рублев, продолжая  движение,  ударил  его  сбоку  в
лицо, вложив в удар всю силу. Раздался отчетливый хруст и вслед  за  ним
одновременно два вопля.
   - Горшок, ты куда, падла? Стоять! - рявкнул длиннорукий и, перекрывая
его зычный голос, над площадкой взметнулся полный боли вопль:
   - А-а-а!
   Что ж,  случалось  и  Комбату  ошибаться.  Он  хотел  просто  железно
выключить одного из нападавших, а  вместо  этого  изувечил  его.  Рублев
замечал за собой такое и раньше, когда  ему  приходилось  иметь  дело  с
отпетым хулиганьем. Вроде задумываешь один  отработанный  удар,  а  рука
наносит другой, тоже великолепно поставленный, но гораздо более  опасный
для здоровья противника.
   Вопль оборвался, но боль так моментально не  проходит,  скорее  всего
изувеченный потерял сознание от болевого  шока.  Его  дружки  замерли  в
нерешительности,  и  лишь  злобные  вопли  длиннорукого   заставили   их
атаковать. Гнилозубый, жаждавший мести, а потому активнее всех рвавшийся
в драку, первым бросился на Комбата. Он решительно  замахнулся  обрезком
трубы. Ах, какой это был замах! С такого замаха не  то  что  человека  -
слона можно было уложить. Но бандиты недооценили противника. Они  видели
перед собой зрелого мужика очень приличных габаритов,  знающего  толк  в
кулачном бою. Но им и в голову не приходило, что мужик с его возрастом и
весом способен на приемы в стиле Ван  Дамма.  Гнилозубый  увидел  только
мелькнувшую ногу, после чего отправился в свободный полет, сметя по пути
одного из дружков.
   Комбат поспешил воспользоваться тем, что на  какое-то  время  у  него
остались лишь двое противников. Ближе всех  к  нему  оказался  невезучий
Горшок.  Вынужденное  передвижение  Кучера   по   воздуху   окончательно
деморализовало его. Он стоял как агнец, обреченный на  заклание.  Комбат
моментально сообразил: парню нужен только повод,  чтобы  выключиться  из
драки. Он небрежно ударил застывшего Горшка, и тот снопом  повалился  на
землю, имитируя  долговременную  потерю  сознания.  Комбат  бросился  на
обезьянистого типа. Тот невольно попятился назад.
   Увы, гнилозубый очухался слишком быстро. Видно, у него был  иммунитет
к сотрясению мозгов.  Рублев  краем  глаза  заметил  опускающуюся  руку,
удлиненную длинным  цилиндрическим  предметом,  и  отпрянул  за  турник.
Послышался звон металла о металл, гнилозубый от внезапной  боли,  искрой
пробежавшей по руке и острием шпаги вонзившейся в плечо, выронил обрезок
трубы. Чуть пригнувшись, Комбат врезал ему снизу в челюсть.  Вот  тут-то
гнилозубого проняло! Раскинув руки, он шмякнулся на песок, где и застыл,
напоминая огромную лягушку, готовую для препарирования в научных целях.
   В это время Комбат  почувствовал  резкую  боль,  в  голове  зашумело.
Парень, сбитый гнилозубым во  время  свободного  полета,  сумел  улучить
момент  и  нанести  удар.  Комбат  пошатнулся  и  заметил  здоровяка   с
рассеченной губой  и  подбирающегося  сбоку  длиннорукого.  Рублев  чуть
отступил назад, и тут длиннорукий, решив, что Комбат до сих пор потрясен
ударом, совершил ошибку, повернувшись и наклонившись за обрезком  трубы.
Комбат отреагировал мгновенно. Он подскочил к здоровяку, обозначил левой
рукой удар в живот, а когда тот  прикрылся,  нанес  размашистый  боковой
удар ногой в голову. Здоровяка отбросило  в  сторону,  и  он  рухнул  на
бедолагу Горшка, который, продолжая симулировать беспамятство, без звука
принял тяжесть упавшего тела.
   Остался только длиннорукий, державший трубу на отлете, словно биту.
   - Все, мужик! Давай разбегаться! Ты же не хочешь схлопотать железякой
по кумполу? - предложил он.
   - Хорошо, - согласился Комбат. - Я ведь так, проветриться вышел.  Это
вы здесь разборки устроили.
   Рублев повернулся -  слишком  беспечно,  как  решил  длиннорукий.  Он
взмахнул трубой и  бросился  вслед  уходящему  человеку.  ?Сейчас  труба
опустится на голову, хрустнут кости черепа, и плевать на приказ Матроса,
мужик сам напросился на мокруху?, - думал длиннорукий.
   В  это  время  Комбат  неожиданно  развернулся,  подсел  и,   ухватив
опускающуюся вниз руку, крутанул  через  себя  набравшее  инерцию  тело.
Длиннорукий рухнул на узкую скамейку и захрипел. Труба со звоном  выпала
из разжавшихся рук.
   - Не исключен перелом позвоночника, но ты ведь  сам  этого  хотел,  -
сказал Комбат и окинул взглядом  площадку.  -  Да,  нестандартно  прошла
разминка.

Глава 6

   Вячеслав Бобров сидел у  телевизора  в  своей  холостяцкой  квартире.
Показывали какую-то муть, во всяком случае, так стало принято говорить о
телепередачах. Но ?муть? Вячеславу нравилась. Он  еще  помнил  советские
времена. Вот тогда действительно шла муть. Он представил, что  было  бы,
если  бы  при  Брежневе  показали  ?Крестного  отца?  или  первый  фильм
?Звездных войн?. Вымерли бы все  улицы  городов  и  сел,  даже  водители
общественного транспорта, видя пустые салоны,  постарались  бы  улизнуть
домой, чтобы  хоть  краем  глаза  взглянуть  на  заморское  чудо.  И  на
следующий день в курилках только и было бы разговоров о семье Карлеоне и
космических  битвах,  хотя,  честно  говоря,  не   стоили   они   такого
повышенного внимания.
   А сейчас есть передачи на любой вкус. Женщины, как раньше праздники в
календаре, отмечают время показа любимых  сериалов,  мужики  глазеют  на
боевики и триллеры, дети часами смотрят мультики, не  упуская  боевиков,
пенсионеры - фильмы сталинских времен. И  дружно  ругают  телепрограммы:
женщины - боевики, воспитывающие в детях жестокость, мужчины -  ?мыльные
оперы?, развивающие только железы наружной секреции; псевдоэстеты -  все
огулом за привитие народу дурного вкуса.
   И верно. Былое телевидение не вызывало никаких сильных  эмоций.  Одну
тоску.
   Итак, Бобров с интересом смотрел фильм,  который  завтра  же  обзовет
чепухой и маразмом, когда зазвонил телефон. Бобров снял трубку, выслушал
и чертыхнулся. Милый женский голос, а какие доставил неприятности! Между
прочим, кто это был - Зина, Рая? Ай, какая  разница!  Надо  одеваться  и
ехать на работу, черт бы побрал зануду  Ремезова.  Вечно  он  устраивает
аврал, когда ему приходит на ум очередная ?гениальная?  идея.  А  может,
срочный вызов связан с убийством, всплыли какие-то неприятные детали,  и
хозяин в темпе принимает ответные меры?
   Бобров выключил телевизор, достал из шкафа пиджак и свежую рубашку.
   Тем временем у телефона-автомата рядом с его домом мужчина в возрасте
говорил молодой девушке:
   - Все, Даша, ты свою работу сделала, а я со своей один справлюсь.  Не
женское это дело.
   Бобров звякнул ключами в  кармане,  и  ему  вдруг  почудился  в  этом
печальный колокольный звон. Он распахнул дверь и  шагнул  за  порог,  но
второй шаг ему помешал сделать тяжелый охотничий нож, упершийся в живот.
Посередине лезвия шла бороздка для стока крови, а  ближе  к  животу,  на
острие, Бобров заметил подсохшее ржаво-бурое пятно.
   - Шагай назад, Бобер, и только пикни... - угрожающе сказал человек  с
кинжалом.
   Тот послушно вернулся в комнату и замер, ожидая следующих команд.
   - Ну давай, Бобер, рассказывай, что вы  сотворили  с  моим  сыном?  -
потребовал мужчина.
   - Так я, Илья Петрович, на суде все рассказал, - начал юлить Бобров.
   - То были сказки, а мне правда нужна. И учти, - мужчина поднес к лицу
Боброва лезвие кинжала. - Я уже говорил с Ледогоровым. Он тоже  поначалу
упирался, пришлось  слегка  подколоть  его  мальчонку  -  видишь,  кровь
запеклась. После этого он заговорил. Угадай,  Бобер,  кому  больше  веры
будет: тебе, одинокому, или мужику с женой и ребенком? А  если  надо,  я
могу сбегать, переспросить. Они в своей квартире  связанные  лежат.  Это
рядом, ты же знаешь, на соседней улице. Я по лесам и не такие  километры
наматываю. Уж лучше со мной не шути!
   Из такого  положения  было  трудно  нанести  удар  кинжалом.  Боброву
представился удобный момент завязать борьбу, но он струсил. Неважно, что
он  на  пятнадцать  лет  моложе.  Зато  он  видел,  как  егерь   ворочал
десятипудовые кабаньи туши и без  устали  шагал  по  непроходимой  чаще.
Тогда это был  свойскмй  мужик  Петрович,  а  сейчас  его  глаза  горели
дьявольским огнем и преграждать ему путь было так же опасно, как скорому
поезду на полном ходу.
   Бобров робко уселся  на  краешек  стула,  словно  находился  в  чужой
квартире, а не у себя дома:
   - Это все Ремезов. Он от безделья налакался как свинья и  уже  ничего
не соображал. Понимаешь - ни-че-го!
   - А экспертиза утверждает, будто Лексеич только пива  бутылку  выпил.
Или бокал вина.
   - Сам знаешь, чего стоят наши эксперты. Если бы им приказали, они  бы
в крови Ремезова  нарзан  обнаружили.  Но  поскольку  персонал  больницы
видел, как его штормило, да и выхлоп был на весь этаж,  они  и  сочинили
про пиво. На самом деле Ремезов здорово  к  бутылке  приложился.  Только
жаль, не успел, гад, набраться до отключки. Охотиться ему приспичило, ну
и вспомнил про зубров в загоне и пристал к Антону: отведи да  отведи.  А
тот ни в какую. Ремезов со злости и жахнул в него картечью. А  мы  здесь
вообще ни при чем, у нас даже ружья зачехленные лежали.
   - Ну да, просто молча наблюдали в сторонке.
   - Так кто ж знал, что он бабахнет? А уж что попадет -  и  представить
не могли. Он же всегда мазал!
   - За свои задницы вы боялись, за теплые места. Вас Лексеич  за  шавок
дешевых держал, а шавкам хозяину указывать не  положено,  даже  если  он
умом тронулся. Поэтому  вы  и  молчали,  засранцы.  Ладно,  мне  надо  с
Лексеичем один на один потолковать. Подскажи, как это лучше сделать.
   Бобров сделал вид, что задумался. Сел поглубже на стул, морщил  узкий
лоб, шевелил губами.
   - Трудно это. Хозяин  все  время  на  людях,  а  домой  его  охранник
провожает. Он же у нас бизнес-мент.
   - Забавно-забавно. А Ледогоров сказал, что есть такая возможность.  -
Егерь ухватил Боброва за рубашку, приставил к горлу кинжал. - Надо  тебе
кровь пустить. Оно давление лечит и память улучшает.
   - Не надо, -  пролепетал  Бобров.  -  Я  вспомнил.  Есть  у  Ремезова
подруга, живет на Декабристов, 8. Он к ней через день ездит.  Один,  без
охранника.
   - Вот это другой разговор, - произнес егерь. - Вытяни ноги, - и видя,
что Бобров мешкает, рявкнул:
   - Ноги давай!
   Он достал из кармана моток прочной веревки  и  отрезал  кусок  ножом,
потом связал Боброву ноги и так туго  затянул  веревку,  что  она  стала
твердой, как железо. Бобров недовольно буркнул, но, посмотрев на  егеря,
тут же замолчал.
   - У меня память хорошая, - неожиданно сказал егерь.  -  Ты,  кажется,
говорил, что у тебя сестра в Киеве.
   -  Да,  -  сказал  Бобров,  несколько  удивленный   таким   поворотом
разговора.
   -  И  телефон  вашего  диспетчера  я  помню,  сколько   раз   звонить
приходилось,  докладывать  вам,  мерзавцам,  что  все  готово  к  охоте.
Диспетчера ведь день и ночь сидят, верно?  Я  сейчас  ее  наберу,  а  ты
скажешь, что срочно отправляешься в Киев. Мол, сестра под машину  попала
и лежит в реанимации, шансов на спасение мало.
   Когда  Бобров  закончил  разговор,  егерь  огорошил  его  еще   одним
известием:
   - Я пока у тебя поживу, чего мне каждый день мотаться сюда  из  нашей
глуши. Глупо ведь, когда охотник сидит в одном лесу, а зверь в другом.
   Он связал Боброву руки и  пошел  в  ванную,  где  устроил  тщательный
обыск. Егерь вынес оттуда все  режущие  предметы  и  зеркала,  а  принес
тюфяк, подушку и одеяло. После этого он развязал Боброва.
   - Пока я дома, живи там. Набери книг, и я тебя закрою на защелку.
   Разобравшись с  пленником,  егерь  по-хозяйски  устроился  на  кухне,
приготовил ужин на двоих, и обманутый  такой  заботой  Бобров  попытался
выклянчить у него водки - успокоить потрясенные нервы. Егерь до хруста в
пальцах сжал рукоятку кинжала и гневно бросил:
   - Скажи спасибо, что я тебя, нелюдя, кормлю и  в  постель  укладываю.
После того, что вы с Антоном утворили, тебя надо бросить  в  собственное
дерьмо подыхать мучительной смертью.
   Всю ночь Бобров ворочался в неудобной ванне, ударяясь  головой  о  ее
эмалированные  бока  и  мучаясь  от  неизвестности.  Он  мог  попытаться
выломать защелку, но хорошо помнил угрозу егеря: ?Будешь  своевольничать
- зарежу, как свинью?.
   День прошел спокойно, а вечером егерь связал Боброва и ушел. Вернулся
он раздосадованный и в сердцах бросил:
   - Прикончить бы тебя, да неохота еще один грех на душу брать. Но если
соврал - берегись.
   И тут Бобров понял, что не был егерь у Ледогоровых, не резал кинжалом
мальчонку. Не мог он просто так  бросить  туго  перепеленутых  веревками
трех человек, в том числе женщину и  ребенка.  Сил  бы  у  него  на  это
хватило, а вот жестокости - нет.
   Егерь спокойно воспринял новую жизнь. Он много лет охотился  и  знал,
что иногда в засаде сидишь неделю, прежде чем добудешь ценный трофей. На
следующий день он вновь связал Боброва и отправился во двор  дома  номер
восемь. Дни стояли длинные, егерю пришлось  затаиться  на  удаленной  от
подъезда скамейке, чтобы Ремезов не заметил его, но он видел все как  на
ладони. В девять часов показалась знакомая иномарка. Было еще светло,  и
егерь оставил свой пост. Если Ремезов заскочил к любовнице на минутку  -
его счастье, а если засидится допоздна... Егерь  должен  был  посмотреть
убийце сына в лицо... Он вернулся, когда двор укутала темнота.  Иномарка
стояла на месте. Коротко взмахнув кинжалом, егерь  проткнул  ей  колесо.
Раздалось шипение, будто  он  наступил  на  целый  выводок  змей.  Егерь
укрылся за соседней машиной и стал терпеливо ждать. Ремезов вышел  через
час с лишним, чуть-чуть  пошатываясь  и  довольно  улыбаясь.  Но  улыбка
исчезла, как только он заметил поникшую на один бок машину. Глава района
явно не ожидал такой подлости со стороны личного автотранспорта. Он пнул
колесо ногой, будто от удара оно могло восстановить былую форму, а затем
наклонился, как это обычно делают в таких случаях  все  автолюбители.  В
этот момент за его спиной бесшумно  возник  егерь  и  ударил  по  голове
кулаком с зажатой свинцовой пластиной. Ремезов уткнулся головой в темный
асфальт.
   Егерь отлично знал, где что лежит. Достав ключи из сжатой руки  главы
района, он выхватил из багажника запасное колесо и взял  домкрат.  Через
десять  минут  иномарка  выехала  на  улицу  и  устремилась  за   город.
Инспекторов дорожного движения егерь не опасался, все они  знали  машину
хозяина района и, увидев ее, превращались в  безобидных  существ,  живую
деталь дорожной обочины.
   Выехав за город, через несколько километров егерь свернул с  шоссе  и
вскоре остановил  автомобиль  на  заранее  облюбованной  лесной  поляне.
Ремезов все так же неподвижно лежал на заднем сиденье.
   - Может, я убил его? - обеспокоенно подумал егерь. - Обидно,  если  я
дал ему так легко уйти.
   Он вытащил Ремезова из машины  на  свежий  воздух  и  нащупал  пульс.
Сердце билось.
   - Отлично. Сейчас мы приведем его в чувство и сделаем все как надо, -
егерь говорил о себе во множественном числе, потому  что  ему  чудилось,
что Антон наблюдает за ним сверху и помогает наказать убийцу.
   Глотнув добавочную порцию кислорода, Ремезов очухался, он  со  стоном
поднял голову и забормотал:
   - Что за дела, вашу мать! Смотри,  козел,  на  кого  наезжаешь  своей
гребаной тачкой. Я тебя, козла, в тюрьме сгною.
   Глава района почему-то решил, что его сбила машина, и теперь распекал
невидимого виновника происшествия с каждым крепким выражением набирающим
силу голосом.
   - Где ты, сука, иди сюда, покажись, а то  мне  больно  ворочаться,  -
наконец потребовал он.
   Егерь молча шагнул  на  пятачок  земли  перед  Ремезовым,  освещенный
фарами машины. Тот понял все очень быстро, наверное,  думал  об  Антоне,
вернее, о возможной мести за убийство. С удивительным  для  контуженного
человека проворством Ремезов вскочил на  четвереньки  и  заорал  во  всю
глотку. Егерь оборвал его крик ударом ногой в живот. Он  подождал,  пока
глава района придет в себя от нового приступа боли, и  посмотрел  ему  в
глаза:
   -  Мне  Бобров  все  рассказал.  Тебе,  Лексеич,  надо  было   самому
застрелиться.
   Только сейчас Ремезов заметил в руке егеря страшный кинжал. Он замер,
инстинктивно выбрав самую лучшую защиту - не сопротивляться, не кричать,
а покорно ждать рокового удара.  И  егерь  сплоховал,  рука  у  него  не
поднималась убить беззащитного человека. Он тяжело дышал,  словно  после
изнурительной физической  работы,  кинжал  в  его  руке  дрогнул,  и  он
мучительно произнес, с трудом выговаривая каждое слово:
   - Ладно. Поедешь к судье и расскажешь, как все было.
   Ремезов с готовностью закивал, но егерь вдруг ясно почувствовал,  что
никуда он не пойдет, а удвоит, удесятерит свою  охрану.  Больно  сжалось
сердце, словно Ремезов выпустил уже в него заряд картечи.
   А тот, почуяв шанс на спасение, решил  окончательно  уйти  от  мести,
сказав:
   - Хорошо, я пойду, обязательно пойду. А еще хочешь, Петрович, я  тебе
денег дам. Много денег, ты в жизни столько не видел -  тридцать..,  даже
сорок тысяч долларов.
   Егерь дернулся, словно его укусила  ядовитая  змея.  Рука  его  цепко
ухвати