ня  перешли  с  бега  на  шаг,
приблизились к краю  карьера  и  уставились  вниз.  "Зажрались,  сволочи,  -
подумал майор, - обленились".
   Жангалиев неторопливо пошел к ним, на ходу засовывая пистолет в кобуру.
   Подойдя, он отодвинул в сторону Козлова, с  которого  все  еще  текло,  и
глянул вниз.
   По желтоватой поверхности мутной воды медленно расходились круги.
   - Готов, - сказал Свирцев и слегка поежился под тяжелым  взглядом  черных
глаз майора.
   - Похоже, что готов, - медленно сказал майор  Жангалиев,  снова  переводя
взгляд на воду. Круги на ней уже исчезли,  и  мутно-желтый  глаз  карьера  с
прежним равнодушием уставился в серое небо.
   - То-то караси отъедятся, - сказал Козлов, пытаясь утереть  грязное  лицо
не менее грязным рукавом.
   - Интересно, какая здесь глубина? - задумчиво спросил майор.
   - Хрен его знает, товарищ  майор,  -  пожал  плечами  Свирцев,  -  метров
десять, не меньше.
   - Зае...ся доставать, - сказал майор.
   - А чего его доставать? Пускай себе плавает...
   - А что ты этим козлам из прокуратуры предъявишь? Рожу свою немытую?
   Ладно, поехали, тут без акваланга делать нечего.
   Илларион вынырнул тихо, без единого  всплеска  и  сразу  быстро  завертел
головой во все стороны,  осматривая  обрывистые  берега  карьера.  Омоновцев
нигде не было видно, а  через  минуту  наверху  хлопнули  дверцы  и  натужно
взревел двигатель.
   Судя  по  всему,  майор  со  своими  орлами  заглотил  наживку  и  укатил
докладывать, что задержанный Забродов убит при попытке к бегству. Следовало,
однако, учитывать возможность ловушки: в  узких  азиатских  глазках  усатого
майора сквозила звериная хитрость, и потому Илларион не  торопился  покидать
карьер. Присмотрев  поблизости  торчащую  из  глинистого  откоса  черную  от
старости  корягу,  он  осторожно  подплыл  к  ней,  продуманными  движениями
скованных рук отталкиваясь  от  скользкого  берега,  и  притаился  под  этой
ненадежной защитой, выжидая, когда оставленные в засаде  стрелки,  если  они
есть, потеряют терпение и уйдут.
   Плавать в наручниках оказалось делом весьма  и  весьма  непростым  -  был
момент, когда Илларион решил, что утонет здесь, как мышь в  ведре.  Но  годы
тренировок не пропали втуне - он не утонул и теперь сидел,  спрятавшись  под
корягой, как какой-нибудь  рак.  Правда,  подумал  Илларион,  даже  в  нашем
учебном центре ни одна светлая голова не додумалась до того, чтобы ввести  в
программу обучения плавание в наручниках.
   В правом боку ощущалось легкое жжение. Рана,  похоже,  была  несерьезная,
пуля прошла по касательной, вспоров кожу, но потеря крови - тоже  не  сахар,
тем более, что в здешней  воде  наверняка  резвится  На  просторе  множество
бацилл. Хорошо, что в подмосковных водах не водятся  пираньи,  решил  он  и,
плюнув, полез на берег.
   Как оказалось, это тоже  было  очень  непросто.  Откос  карьера  оказался
слишком крутым и скользким, и до его верхнего края от поверхности воды  было
метра три-четыре. Несколько раз Илларион срывался и с плеском падал в  воду,
увлекая за собой град мелких комьев. На ум ему опять пришла барахтающаяся  в
ведре  мышь.  Он  обломал  ногти  и  несколько  раз  довольно  чувствительно
приложился лицом, не успев защитить его  скованными  руками.  После  каждого
падения ему приходилось выбирать для восхождения новое  место:  стекавшая  с
его одежды вода делала и без того скользкий склон совершенно непригодным для
подъема. Один раз перед тем, как упасть, он ухитрился выворотить  из  склона
здоровенный ком спрессованной глины, и тот, конечно же, свалился  ему  прямо
на голову, едва не довершив то, что не смог сделать усатый майор Жангалиев и
еще многие до него, На то, чтобы выбраться из этой лужи, у него  ушел  почти
час, но в конце концов Илларион вытянулся во  весь  рост  на  краю  карьера,
дыша, как загнанная лошадь, и пытаясь вернуть лихорадочно колотящееся где-то
в глотке сердце туда, где ему надлежало пребывать.  Отдыхать,  однако,  было
некогда: вот-вот сюда должна была понаехать тьма народу,  чтобы  выудить  из
мрачных глубин карьера его бренное тело и приобщить к материалам следствия.
   Забродов встал и осмотрелся. Видневшееся поодаль шоссе отпадало: пока  он
будет дожидаться на обочине идиота, который рискнет в  таком  виде  посадить
его в свою машину, его сто раз успеют подобрать люди в  форме  и  подшить  к
делу.
   Что-что, а дыроколы калибра 7,62 у них всегда при себе.
   В противоположной  стороне  где-то  у  самого  горизонта  белели  корпуса
новостройки - один из дальних форпостов Москвы. Илларион повернулся спиной к
шоссе, несколько раз глубоко  вздохнул,  восстанавливая  дыхание,  и  ровной
солдатской рысью побежал в сторону города, высоко поднимая  ноги,  чтобы  не
цепляться за спутанные космы прибитой дождями травы.
   Он мог бы бежать так сколько угодно, но  до  новостроек  оказалось  всего
километров пять-шесть, и вскоре  он  уже  беседовал  с  водителем  одинокого
таксомотора, загоравшего на  стоянке,  окруженной  обязательным  для  каждой
новостройки непроходимым морем  грязи.  Из  грязи  неприступными  бастионами
торчали  двенадцатиэтажные  корпуса,  вблизи  оказавшиеся   не   белыми,   а
грязно-серыми. Между бастионами осторожно, как цапли по болоту,  пробирались
нагруженные авоськами аборигены. Проходя мимо Иллариона, они бросали на него
испуганные взгляды и торопились поскорее миновать странную фигуру в  рваной,
перепачканной подсыхающей глиной одежде. Они  испугались  бы  по-настоящему,
разглядев  наручники  и  пропитанный  кровью   бок   куртки,   но   Илларион
предусмотрительно прикрыл бок локтем, а скованные кисти зажал между колен, в
просительном полупоклоне застыв перед окошком со стороны водителя.
   - Отвали, мужик, - сказал водитель, старательно глядя в  сторону  -  все,
что ему было нужно, он уже рассмотрел.  Тоже  мне,  клиент.  -  Ты  на  себя
посмотри. Ну как я тебя такого в машину пущу? Ты же мне весь салон извозишь,
неделю потом отмывать придется. Пить надо в меру, мужик. Последнее это  дело
- по канавам валяться, да еще среди бела дня. На автобусе езжай. Во-о-он там
остановка.
   - Слушай, друг, -  проникновенно  сказал  Илларион,  -  я  тебе  заплачу,
сколько скажешь. Ну, сам подумай - куда мне с этим в автобус?
   И он показал водителю свои руки.
   - Во, блин, - сказал водитель. - Ни хрена ж себе! Ты откуда сбежал?  Если
тебя менты ищут, то я в эти игры не играю.
   - Да какие менты! Это я с  ребятами  на  ящик  коньяка  поспорил,  что  в
наручниках под водой две минуты просижу.  Ну,  приняли,  конечно,  до  того,
спорить не буду...
   - И где ж  твои  ребята?  -  заинтересованно  спросил  водитель.  Он  уже
предвкушал, как вечером расскажет в  гараже  этот  анекдот.  После  смены  в
гараже чего только не услышишь, но это, похоже, всем хохмам хохма. - Или  ты
один нырял, для тренировки?
   - Да какая тренировка! Испугались они, козлы. Под водой,  сам  понимаешь,
за временем не последишь. Сидел, пока воздуха хватало, а вынырнул,  гляжу  -
нет никого. Слиняли, гады. Решили, наверное, что  утонул.  Пока  из  карьера
выбрался, извозился весь, как свинья.
   - Так ты в карьер нырял? Ну, мужик, жить тебе  вечно!  Деньги-то  есть  у
тебя?
   - Тут, в кармане. Только мокрые они, наверное. Ты возьми  сразу,  сколько
надо, а то мне не дотянуться.
   - Это ничего, что мокрые, -  сказал  водитель,  запуская  руку  в  карман
Илларионовых брюк и извлекая слипшуюся пачку. Он отлепил от пачки  несколько
бумажек, подумал, вернул несколько штук на местом засунул  пачку  обратно  в
карман. - Мокрое высохнет. А это, - он кивнул на окровавленный бок куртки, -
тоже друзья?
   - Да нет. Арматурина там какая-то торчала.
   - Ладно, садись. Куда поедем? Илларион назвал адрес.
   - Дело, конечно, твое, - сказал таксист, выруливая со стоянки, - но я  бы
таким друзьям морды начистил. Выловил бы по одному и в нужнике утопил.
   - Даже не сомневайся, - поддержал разговор Забродов.  -  Хотя,  с  другой
стороны, что с них возьмешь? Пьяные же все в дуплет. Сам был не лучше.  Этот
карьер похлеще любого вытрезвителя.
   - Это точно. И как ты оттуда вылез? Да еще в наручниках...
   - Не говори. Сам удивляюсь.
   - Да, брат, жить захочешь - откуда хошь вылезешь.
   Через некоторое время такси подрулило к стоянке, на которой работал Родин
и где стоял "лендровер" Иллариона. По просьбе Забродова водитель подъехал  к
самой цепи, преграждавшей въезд на территорию стоянки,  и  сигналил  до  тех
пор, пока к машине не подбежал охранник.
   Охранник носил длинные волосы  и  круглые  очки  и  был  похож  на  Джона
Лен-нона гораздо сильнее, чем это полагается охраннику на автостоянке.  Одет
он был соответственно - в линялые джинсы дудочкой  и  застиранную  рубаху  в
крупную черно-красную клетку.
   - Ты что, охренел? - заорал "Леннон" на таксиста. - Куда ты прешься?  Это
платная стоянка, а не таксопарк!
   - Извините, это я его попросил, - сказал Илларион, выглядывая в  окно.  -
Родин здесь?
   - Родин сменился, будет только послезавтра... А вы, часом, не Забродов?
   - Забродов. А что?
   -  Славик  сказал,  чтобы  я  помог,  если  вам  чего  понадобится.  Есть
проблемы?
   - Не без этого. Спасибо, шеф.
   - Не за что, ты ж заплатил. Будь здоров. А морды  им  все-таки  набей!  -
посоветовал таксист, давая задний ход.
   Он был доволен, несмотря на перепачканный салон. С  этого  ныряльщика  он
взял столько, что и в три дня не заработаешь, да и история хороша - ребята в
гараже обхохочутся. И потом, как ни крути, а человека выручил.
   - Да, -  сказал  "Леннон",  критически  осмотрев  Иллариона.  -  Проблемы
налицо.
   - Да вы не беспокойтесь, - сказал ему Илларион. - Я сейчас уйду.  Мне  бы
только наручники распилить.
   - Зачэм пилить, дарагой? - с сильно  преувеличенным  кавказским  акцентом
сказал "Леннон". - Пойдем со мной, всо издэлаим!
   Фундаментом  сторожки  служил  одноместный  гараж,  переоборудованный   в
мастерскую.  Усадив  Иллариона  на  черный  от  въевшегося  масла   табурет,
"Леннон",  вооружившись  гнутой  проволочкой  и  насвистывая  сквозь   зубы,
принялся колдовать над наручниками. Несмотря на несерьезную внешность,  руки
у него росли откуда следовало,  и  уже  через  несколько  минут  Илларион  с
облегчением растирал запястья.
   - Вот и все, - сказал "Леннон", швыряя отмычку на верстак. - Дело мастера
боится. Теперь посмотрим бок.
   - Не стоит, - сказал Илларион. - Там всего лишь царапина. Вы  мне  и  так
помогли.
   - И теперь вы, конечно же, отправитесь дальше сражаться за правое дело, -
иронически  продекламировал  "Леннон".  Он  определенно  начинал   нравиться
Иллариону.
   - С чего это вы взяли, что я сражаюсь" да еще и за правое дело?
   - Вид у вас такой... невинно убиенного, но благополучно воскресшего борца
за правое дело.
   - Правда? Тогда мне, похоже, и вправду следует сначала  привести  себя  в
порядок.
   - Не кокетничайте. Вы и без меня прекрасно знаете, как выглядите. В таком
виде вы не пройдете и двух кварталов, как вас сцапают и снова  бросят  туда,
откуда вы вылезли.
   - Слушайте, - не сдержавшись, сказал Илларион, - вы мне нравитесь.
   - Я многим нравлюсь, - скромно признался "Леннон". - Правда, многим я  не
нравлюсь. И, что характерно, вторым я не нравлюсь по  тем  же  причинам,  по
которым нравлюсь первым. Из чего следует, что мир далек  от  совершенства...
Кстати, вы не голубой? Нет? Все правильно, голубым я почему-то  как  раз  не
нравлюсь, как, впрочем, и они мне. Мы с ними друг другу взаимно не нравимся,
и это, черт возьми, хорошо.
   - Почему? - спросил Илларион.
   - Потому что браки голубых бесплодны, а я намерен  со  временем  подарить
миру гения. Вы уже подарили миру гения? Нет? А почему? Что значит - недосуг?
Мир без гениев сер, и на свободе в нем плодятся недоноски, которые  надевают
людям наручники, стреляют в них из пистолетов и бросают их  -  людей,  а  не
пистолеты, - в антисанитарную грязную воду. Или  сначала  бросают,  а  потом
стреляют?
   - Это произошло одновременно, - признался Илларион. -  Вот  видите...  Но
вода-то была грязная, правда?
   - Очень.
   - Вот. Давно пора вывести всех на чистую воду. Ну вот, готово. Хотя я  на
вашем месте показал бы это врачу.
   В течение этого чепухового разговора  веселый  знакомец  Иллариона  успел
обработать рану перекисью водорода, смазать края йодом,  приложить  какую-то
холодную мазь, накрыть марлей и заклеить пластырем. Теперь он закрыл аптечку
и с довольным видом отряхнул руки.
   Илларион подвигал локтем, повращал  рукой  в  плечевом  суставе.  Повязка
мешала, но не слишком.
   - Не проверяйте, не проверяйте, - сказал "Леннон", - лучше бывает  только
за границей, и то нечасто. Моя  мама  всю  жизнь  проработала  медсестрой  в
больнице Склифосовского. Она так  насмотрелась  на  всякие  увечья,  что  до
смерти боялась оставлять меня одного и вместо детского сада таскала  к  себе
на работу. Так  что  к  семи  годам  я  мог  смело  претендовать  на  диплом
медсестры... то есть, пардон, медбрата.
   - Медицинский? - спросил Илларион.
   - Что? А, нет, конечно. В золотом детстве я навидался выпущенных кишок  и
открытых  переломов  на  всю  оставшуюся  жизнь.   Так   что   поступил   на
философский...
   - Ого.
   - Вот вам и "ого". Бросил я это дело к чертовой матери. Водки хотите?
   - А еды никакой нет?
   - Еда едой, а я вас про водку спрашиваю. Еда подразумевается.
   - Если подразумевается, тогда и водки можно.
   Он порылся в куче хлама за  верстаком  и  выудил  оттуда  бутылку  и  два
стакана.
   Из другого  угла  достал  полиэтиленовый  пакет,  в  котором  обнаружился
изрядный кусок вареной колбасы, два крутых яйца и два же  длинных  и  унылых
парниковых огурца.
   - Что это у вас всего по два? - спросил Илларион.
   -  Отрыжка  философского  образования.   Дуализм.   Единство   и   борьба
противоположностей.
   - Какие же тут противоположности? Закуска...
   - Не скажите. Огурец длинный, яйцо короткое. Огурец, как известно, трава,
а яйцо - как раз,  напротив,  почти  курица.  В  то  же  время  их,  как  вы
справедливо заметили, объединяет и роднит то, что они  являются  закуской  и
через несколько минут сольются в экстазе в наших желудках, откуда  и  выйдут
через некоторое время в виде однородного продукта...
   - А колбаса?
   - А вот это и есть тот самый однородный продукт!
   - Приятного аппетита, - сказал Илларион.
   - Ах, да, пардон. Я забыл, что вы выросли не в больнице Склифосовского.
   - Ничего. Кишок и сломанных костей я тоже повидал предостаточно.
   - Судя по вашему виду, это правда... Кто вы такой, спрашивать не  буду  -
все равно не скажете. Или скажете?
   - Не скажу.
   - Само собой... "Лендровер" под брезентом ваш?
   - Мой.
   - Всю жизнь мечтал иметь такую машину. Дадите прокатиться?
   - Попозже. Сейчас это вредно для здоровья - могут по ошибке сунуть  туда,
откуда я вылез.
   - Попозже так попозже. За что выпьем?
   - За чистую воду.
   - Годится. Поехали.
   Незадолго до наступления темноты  "Леннон"  куда-то  быстро  смотался  на
своем потрепанном "жуке" и вернулся с джинсами и  футболкой  для  Иллариона.
Судя по размеру, одежда принадлежала ему.
   - Не знаю, право, как вас благодарить, - сказал Забродов. - Вы прямо  как
добрая фея.
   - Но-но! Какая я вам фея? Просто когда человеку нужна  помощь,  надо  или
помогать до конца, или не браться за это дело вообще.
   - Для философа вы на удивление здраво рассуждаете.
   - Так потому же и бросил...
   Несмотря на возражения Иллариона, парень настоял на том,  чтобы  подвезти
того, куда он скажет. Дождавшись наступления темноты, они покинули  стоянку,
бросив ее на произвол судьбы. "Леннон" махнул рукой.
   - Основная масса клиентов уже. загнала своих коней в стойла, а  остальные
будут колобродить до утра. В крайнем случае, сами как-нибудь разберутся.
   Неподалеку от  Белорусского  вокзала  они  прокололи  колесо  и  потеряли
полчаса, потому что у "Леннона" была запаска, но не было домкрата.  В  конце
концов они добрались-таки до места, где  Илларион  бросил  машину.  Забродов
издали заметил, что около "шестерки" крутятся какие-то люди, и уже  собрался
дать своему добровольному  помощнику  команду  проехать  мимо,  но  тут  они
миновали   припаркованный   возле   дома   Быкова   автомобиль   Мещерякова.
Всмотревшись  повнимательнее,  Илларион  узнал  в  одной  из  маячивших   на
противоположной стороне дороги фигур своего приятеля.
   - Давай к той машине, - сказал он "Леннону".
   Нестриженый философ лихо развернулся посреди шоссе и с  шиком  затормозил
возле белой "шестерки". Теперь Илларион узнал и второго - поначалу его сбили
с толку джинсы и голубая спортивная куртка, но сейчас не оставалось  никаких
сомнений в том, что это Сорокин. Илларион выставил голову в открытое окно  и
грозно прорычал:
   - Эй, полковники, вы зачем чужую машину лапаете?!
   - Ого, - сказал "Леннон".
   - Вот тебе и "ого", - передразнил его Илларион.

Глава 9

   - Сволочь ты, Забродов, - сказал Мещеряков, опуская руку. Признаться,  он
и сам не вполне осознал, что собирался сделать: не то за сердце  схватиться,
не то за пистолет. - Неужели нельзя обойтись без спецэффектов?
   - Валидолу дать? спросил его Сорокин. - У меня  имеется...  как  раз  для
таких случаев.
   - А что, твои подчиненные  часто  воскресают  из  мертвых?  -  с  усталым
интересом спросил Мещеряков.
   -  Потише  там  насчет  подчиненных,  -  сказал   Илларион,   выходя   из
"фольксвагена". - Кто это тут твой подчиненный?
   Он обернулся к "Леннону" и помахал ему рукой.
   - Еще раз спасибо вам за все. Теперь вам лучше всего уехать.
   - Ну вот, - донеслось из машины. - Как всегда, на самом интересном месте.
   - Уверяю вас, ничего интересного нам не предстоит, - утешил его Илларион.
- Все те же выпущенные кишки и сломанные кости. Сплошная проза жизни.
   - А помощь вам точно больше не требуется?
   - Точно. Я теперь под охраной двух полковников, так что все в порядке.
   - Ого, - снова сказал "Леннон" и дал газ.
   - А это еще кто? - спросил Мещеряков, глядя вслед удаляющемуся "жуку".
   - Хороший парень, -  улыбнулся  Илларион.  -  Философ  с  автостоянки.  С
одинаковым мастерством открывает  наручники  без  ключа  и  штопает  пулевые
ранения.
   А треплется как - заслушаешься. Не то что ты.
   - Ладно, это все ерунда, - встрял мудрый  Сорокин,  видя,  что  Мещеряков
опять  начинает  раздувать  ноздри  и  смотреть  исподлобья.  -   Вы   лучше
расскажите, как вернулись с того  света.  А  то  вы  так  себя  ведете,  что
полковник Мещеряков вот-вот расстреляет еще какую-нибудь машину.
   - А что, одну он уже расстрелял?
   - Да, когда узнал, что вы убиты при попытке к бегству.
   - А что за машина?
   - Красный "ситроен".
   - Ах, этот. Туда и дорога. Честно говоря, Андрей, не ожидал от тебя.
   - Ладно, - отходя, буркнул Мещеряков. - Как ты все-таки уцелел?
   - Да глупость сплошная, - махнул  рукой  Илларион.  -  Ну,  стреляли,  не
попали... точнее, не совсем попали.
   - Ты ранен?
   - Скорее, оцарапан. И сильно рассержен. Вдобавок я чуть было не утонул  и
весь извалялся в грязи.
   - А сюда зачем приехал? Тянет на место преступления?  Кстати,  Быкова  ты
застрелил?
   - За кого ты меня держишь? Майор его застрелил, усатый такой омоновец.
   Казах он, что ли.
   - Жангалиев, - сказал Сорокин. - Вот сволочь.
   - Не спорю... А сюда пришел за машиной. Там у меня телефон остался, да  и
колеса мне сейчас не помешают. И потом, не могу же  я  просто  так  взять  и
бросить машину госпожи полковницы!
   - Трепло, - сказал Мещеряков, - уездный Казанова. О моей машине ты  бы  и
не вспомнил.
   - Слушай, капитан, - привычно переходя на "ты", спросил Сорокин, - мы тут
с полковником все головы ломаем: как это ты ухитрился  тетрадку  в  почтовый
ящик сунуть?
   - Не понял, - сказал Илларион. - Какую тетрадку? В какой ящик? Что-то  вы
мне