ваться над собой? - отпустил колкость Мещеряков.
   - Так она же не со зла, для пользы дела.
   - Да-да, для пользы дела.
   - Вечно мужчины, как выпьют, -  вклинилась  в  разговор  Болотова,  -
начинают говорить о  женщинах.  И  если  бы  еще  о  посторонних,  я  бы
стерпела, но когда за столом начинают оговаривать жен - это невыносимо.
   Мещеряков прикусил  язык,  а  Илларион  самодовольно  улыбнулся.  Ему
понравилось, как Болотова поставила на место Мещерякова.  Он  и  сам  не
любил разговоров о женах и детях. В  общем-то,  семейная  жизнь  -  дело
интимное, и  втягивать  посторонних  или  даже  близких  в  нее  -  дело
непозволительное. Он  пожал  руку  Болотовой,  та  в  ответ  улыбнулась,
накалывая на вилку кусочек помидора. Перед ней стоял бокал белого  вина,
из которого она отпила всего глотка четыре, не больше.  Когда  хорошо  -
тогда и спиртное  не  надо,  -  этого  правила  Болотова  придерживалась
неукоснительно, как пономарь придерживается церковного устава.
   - И все же кафе - в любом случае гадость.
   - Я понимаю, - заулыбался Илларион, - тебе, Лева, конечно же,  больше
нравится сидеть возле костра, хлебать спирт из  фляги,  а  когда  костер
гаснет, лить спирт в огонь и жарить мясо на острие штык-ножа.
   - Да, это мне нравится, - признался Штурмин. - Еще люблю  прикуривать
от уголька. Берешь его двумя пальцами, подуешь, поднесешь к  папиросе  и
слышишь запах огня.
   - Как это двумя пальцами? - изумилась  Болотова.  -  Вы  что,  как  и
Илларион, можете черпать угли пригоршнями? Я думала, он уникален.
   - И я могу, - сказал Мещеряков.
   Илларион покосился на друга и сказал:
   - Покажи ладонь, - свои положил рядом.
   И Штурмин  тоже  положил  свои  огромные  ручищи  на  стол.  Болотова
поддалась  общему   порыву   и   пристроила   руки.   Ее   ладони   были
бледно-розовые, а вот руки Забродова и Штурмина казались загорелыми и  с
внутренней  стороны.  Руки  Мещерякова  хоть  и  отличались  от  ладоней
Натальи, но не намного. Она даже позволила себе прикоснуться  пальцем  к
ладони Штурмина. Кожа была твердой, как ремень.
   - Да, такими руками можно брать уголья. И не только уголья...
   Штурмин стыдливо сжал пальцы, и на столе  образовалось  два  огромных
кулака, как будто два осьминога, вытащенные из воды, сжали щупальца.
   Илларион постучал пальцами по  скатерти,  как  пианист  по  клавишам,
пробуя, как  звучит  инструмент,  а  затем,  щелкнув  зажигалкой,  зажег
сигарету.
   - Андрюша, ты врешь, цену себе  набиваешь.  Можно  я  погашу  о  твою
ладонь окурок?
   - Лучше о его, - кивнул Мещеряков на кулак Штурмина.
   Тот разжал руку. Лев Штурмин делал это немного стыдливо, как ребенок,
постоянно отводя глаза в сторону.
   - Не буду, не буду. Лева, знаю, что ты даже не скривишься. Тебе  хоть
гвоздь-сотку в руку вгони, твое лицо останется непроницаемым.
   - Нет, гвоздь не хочу, это больно.
   - Конечно, больно, -  улыбнулся  Илларион,  ловко  подхватывая  узкую
бутылку и доливая в бокал Болотовой вина.
   Одновременно левой рукой взял водку и разлил по  рюмкам.  Создавалось
такое  впечатление,  что  руки  действуют  самостоятельно,   и   пожелай
Забродов, он сможет писать два разных текста правой и левой рукой.
   "Как рычаги у запрограммированного робота", - подумал Мещеряков.
   Но Штурмин сказал:
   - Илларион, не  делай  так.  Ты  же  знаешь,  водку  левой  рукой  не
наливают.
   - А, да. Лева, извини. За что выпьем?
   - За твою Наталью.
   - Я не его, - сказала Болотова, загадочно улыбаясь, - я сама по себе.
   - Все равно, за красивую женщину стоит выпить.
   Мещеряков рюмкой чокнулся с бокалом Болотовой, который еще  стоял  на
столе. То же самое сделали Штурмин с Забродовым.
   - Как я понимаю, он согласен? - продолжил  тему  службы  на  полигоне
Забродов, глядя на Мещерякова.
   - Потом, мы не одни, - сказал Штурмин.
   - Не держите вы меня за полную дуру, - произнесла  Наталья,  -  я  же
понимаю, вы встретились не случайно,  у  вас  какие-то  дела,  серьезные
разговоры. Я могу пойти. Кстати, я уже и так засиделась, у  меня  работы
полным-полно.
   - Он согласен, - произнес Мещеряков.
   - Я хочу это услышать от него. Лева, как ты?
   - Илларион, они меня так приперли  к  стене,  что  ни  вздохнуть,  ни
пальцем пошевелить. Деваться некуда.
   - Думаю, ты не пожалеешь, хотя хлеб нелегкий, вся работа на нервах.
   - Знаю, не новичок.
   - Если знаешь, - бросил Мещеряков, - тогда тебе и флаг в руки.
   - Ты бы сам, Андрей, с этим флагом походил, узнал бы тогда почем фунт
лиха. А то, небось, и норматив скоро не сдашь, толстый стал.
   - Ничего  не  толстый,  -  обозлился  Мещеряков,  а  Илларион  громко
засмеялся.
   - Толстый, толстый. У тебя даже пальцы на  руках  от  сидячей  работы
толстыми стали, и задница плоская, как речной камень.
   - Ты еще скажи, что у меня на лбу сало наросло.
   - Нет, Андрей, на лбу у тебя пока только кость.
   - Выпьем и не будем переходить на личности.
   - Они всегда так, - сказал Андрей, обращаясь к Наталье, -  чуть  что,
найдут крайнего и, давай, измываться. Это они ради вас стараются, умники
этакие.
   Понравиться хотят. - Больше не будем. Правда, не будем, Лева?
   - Не будем, - согласился Штурмин.
   Наконец решение было принято,  оставалось  лишь  произнести  короткое
слово "да". Но язык пока еще не поворачивался, и Мещеряков, - а  он  был
неплохим психологом, - почувствовав слабину Штурмина, быстро  налил  ему
рюмку водки:
   - Выпьем за твое "да".
   - Да, - сказал Штурмин.
   - Что да?
   - Выпьем.
   - Ну и разговоры у вас - содержательные, - улыбнулась Болотова.
   - Как она скажет, так тому и быть. Соглашаться мне, Наталья?
   - Я же. Лев, не ваша жена и даже, честно признаться, не знаю,  в  чем
дело. Но насколько  могу  судить,  они  пытаются  вас  подбить  поменять
призвание.
   - Если быть откровенным, - признался Штурмин, - меня хотят  поставить
на место Иллариона.
   Болотова дважды моргнула, мысленно сравнивая Штурмина  с  Забродовым.
Конечно, плюсов было больше у Забродова, но это лишь на ее взгляд.
   - Я бы, наверное, согласилась.
   - Почему? - спросил Мещеряков.
   - Я думаю, что Илларион на плохом месте не работал бы.
   - Вот, в точку! - даже хлопнул в ладоши Мещеряков. - Это самое умное,
что я услышал за сегодняшний день.  Это  самый  веский  аргумент.  Лева,
чтобы ты сказал "да". Илларион не дурак, на дерьмовом месте работать  не
станет.
   - Перестань, Андрей, дерьма я за свою жизнь  разгребал  столько,  что
тебе и не снилось. Ты-то видишь одну  верхушку  айсберга,  блестящую,  в
искорках снега и льда, а я  знаю  подводную  часть  -  грязную,  липкую,
изъеденную рытвинами.  Это  как  днище  у  корабля,  там  столько  всего
налипло, что даже счистить невозможно.
   - Кстати, об айсбергах, господа. Вы знаете,  где  можно  взять  самую
чистую воду?
   - В каком смысле, чистую? - Мещеряков посмотрел на бутылку минералки.
   - Самую чистую воду на планете Земля.
   Илларион, конечно же, ответ знал. Штурмин втянул голову в плечи,  как
ученик, врасплох застигнутый учителем, причем вопрос  был  из  домашнего
задания.
   Илларион хмыкнул.
   - Мещеряков, Наталья и подсказку дала.
   - Наверное.., из айсберга.
   - Да, из айсберга. До этого японцы додумались.
   Они отлавливают айсберг и буксируют его к берегу. А затем распиливают
и растапливают на воду. Вода чистейшая.
   - А вы пробовали?
   - Да, меня один японский художник угощал. Она стоит  дороже  водки  и
дороже вина.
   - И как на вкус?
   - Вода, - сказала Наталья,  причем  произнесла  слово  так,  что  все
прямо-таки почувствовали во рту вкус холодной ключевой воды.
   Официант подошел и спросил:
   - Подавать горячее?
   - Я как-то и забыл, - изумился Забродов,  -  что  мы  сидим  в  кафе,
настолько нам здесь хорошо.
   - Спасибо, - ответил официант. - Так горячее все-таки подавать?
   - Да, неси, Борис.
   - Будет сделано.
   Воцарилась пауза, какая всегда возникает при смене  блюд,  словно  бы
новое блюдо послужит новой темой для разговора. Это как  в  театре:  при
смене декораций меняется и смысл сцены.
   И тут,  в  наступившей  тишине  запищал  телефон  в  кармане  пиджака
Мещерякова. Наталья от неожиданности вздрогнула.
   - Ну вот, все как дома, даже телефон под рукой.
   Извините, - Мещеряков поднялся и с трубкой отошел в угол зала - туда,
где никто не мог помешать ему разговаривать.
   Наталья видела, как меняется лицо  Андрея.  До  этого  веселый,  даже
бесшабашный,  он   вдруг   стал   сосредоточенным.   Лицо   подобралось,
напряглось, улыбка исчезла с губ, словно бы ее стерли салфеткой.
   Болотова подумала:
   "Интересно все-таки, сколько я ни наблюдаю за людьми, беседующими  по
телефону,  замечаю,  что   они   не   могут   избавиться   от   привычки
жестикулировать, будто бы говорящий видит их, а вот Андрей лишь говорит,
даже мимика лица его не  выдает.  А  слышу  только  его  короткие  "да",
"понял", "нет".
   Наконец он  захлопнул  крышечку,  зло  опустил  трубку  в  карман  и,
посмотрев на часы, подошел к столу.
   - Извините, я думаю, мне придется вас оставить.
   - Что-то случилось? - спросила Наталья и тут же осеклась, поняв,  что
раз Забродов и Штурмин ничего не спрашивают, значит, и задавать  вопросы
бессмысленно.
   - Пока толком не знаю, но ехать должен.
   - Надолго? - спросил Забродов.
   - Вернуться уже не успею. Так что догуливайте без меня, - и он  сунул
руку во внутренний карман пиджака. - Может вам нужны деньги?
   - С какой стати?
   - Ну, как же, я все-таки спровоцировал встречу, из-за меня вы  сидите
здесь.
   - Успокойся,  Андрей,  в  следующий  раз  заплатишь  за  всех,  а  мы
постараемся наесть и напить на максимально возможную сумму.
   - Договорились, - наконец-то улыбнулся Мещеряков.
   И тут Наталья тоже глянула на часы. Ей-то  думалось,  что  сидят  они
всего лишь минут сорок, ну, от силы час, а как оказалось, они  сидели  в
кафе уже два с половиной часа, и поняла, что опаздывает. Ей не  хотелось
никому портить настроение своим уходом, но работа есть работа.
   - Извините, и мне идти нужно, я совсем засиделась, о времени забыла.
   - Вот те на! - Забродов откинулся на спинку мягкого дивана и с укором
посмотрел на друзей. - В кои веки выберешься из дому, и тут  же  у  всех
появляются дела, проблемы.
   - Стоянка такси недалеко? - Наталья забрасывала в  сумочку  сигареты,
зажигалку.
   - Такси редко пользуюсь. Я провожу.
   - А вам куда? - спросил Мещеряков.
   - С тобой ей не по дороге, - сказал Илларион.
   - Подожди, тебя не спрашивают. Вам куда?
   Оказалось, что Мещеряков может подвезти Наталью, не изменив при  этом
маршрута.
   - Вот и женщину увели, - вздохнул Забродов, провожая взглядом  Андрея
и Наталью, идущих к двери.
   Хоботов, сидевший в машине на другой стороне  улицы,  тут  же  втянул
голову в плечи, когда увидел, что дверь  в  кафе  открылась.  Он  увидел
Наталью и какого-то мужчину вместе с ней.
   "Стерва, уже с другим!"
   Но потом, бросив короткий взгляд на Болотову, понял,  ее  и  спутника
связывает малое.
   "Скорее всего, спешит куда-то по делам", - решил Хоботов.
   Мужчина, вышедший из кафе с Болотовой, даже не поднял руку,  даже  не
посмотрел в сторону, но тут  же  к  крыльцу  подкатила  черная  "Волга",
сверкающая лаком, с тонированными стеклами и с двумя антеннами спецсвязи
на крыше.
   "Начальство какое-то..." - Хоботов проследил взглядом за Мещеряковым,
который открыл заднюю дверь, помогая даме сесть, а затем обошел машину и
сам сел на переднее сиденье.
   "Точно, они не вместе. Если бы было по-другому, сидели  бы  рядом  на
заднем сиденье", - решил Хоботов.
   Черная "Волга" сорвалась с места и исчезла за поворотом.
 
Глава 14 
 
   Леонид Хоботов подавил в себе желание поехать следом. Он ощутил,  что
несколько охладел к Болотовой.
   Теперь его куда  больше  привлекали  те  двое,  которые  остались  за
столиком у самого окна.
   "Она  сама  ко  мне  придет.  Она  же  на  мне  и  славу,  и   деньги
зарабатывает, без меня она никто".
   К столику почти беззвучно подъехала двухэтажная каталка,  на  которой
стояли горячие блюда.
   - Борис, ты извини, конечно, у нас все расстроилось. Наш друг и  дама
покинули компанию, остались мы вдвоем. Нам только две порции.
   - Ничего страшного, не волнуйтесь, вот за  тем  столиком  только  что
заказали такое же блюдо, как и вы. Думаю, они  будут  только  рады,  что
заказ исполнен так быстро.
   - Что ж, хоть кому-то  этим  расставанием  мы  доставили  радость,  -
грустно усмехнулся Забродов, наливая в рюмки водку.
   Пить вместе уже не хотелось ни ему, ни Штурмину.
   Лев Штурмин  хоть  и  уважал  Забродова,  но  всегда  чувствовал  его
превосходство, а потому становился молчалив. Вот  если  бы  рядом  сидел
кто-то еще, тогда другое дело, а Забродов, сам не желая этого,  подавлял
его.
   - Ты, Лев, правильно сделал, что согласился. В командировки тебе  все
равно придется ездить,  от  этого  никуда  не  убежишь,  но  реже.  Жена
довольна будет.
   - Если бы не жена, то честно тебе скажу, на твое место не пошел бы.
   - Зря.  Когда  пробудешь  на  полигоне  с  месяц,  войдешь  во  вкус,
почувствуешь - это твое. Тебе понравится.
   - Если бы, - Штурмин, не отрываясь, смотрел на полную рюмку  водки  и
вращал ее в пальцах, - Мужик ты опытный, именно это и нужно.
   - Не умею я жить, как ты, Илларион. Хотел бы, да не  получается.  Вот
если бы после какой-нибудь бездари пошел инструктором,  то  -  с  легкой
душой. А тебя все вспоминать станут, со мной сравнивать, а я до тебя  не
дотягиваю.
   - Прибедняешься, Лев. Меня же все чудаком считают.
   - Нет, что ты, Илларион!
   - Я же  знаю,  за  моей  спиной  иногда  пальцем  у  виска  покрутят,
забывают, что у каждого  своя  жизнь,  свои  методы.  Ты,  небось,  тоже
недоумеваешь, мол, зачем мне книжки, которые дома  уже  ставить  некуда,
зачем мне знакомства с антикварами?
   - Честно сказать, всегда этому удивлялся.
   - Ну, так вот. Лев, придешь на мое  место,  и  станут  тебя  со  мной
сравнивать. У тебя-то никаких порочащих увлечений нет, за  твоей  спиной
никто пальцем у виска крутить не станет.
   - В нашей конторе порочащих увлечений ни у кого нет, на службу бы  не
брали.
   - Это точно.
   - Я же вижу, Илларион, не хочется тебе сейчас со мной сидеть,  вид  у
тебя, словно на поминках.
   - Брось, Лев, - не очень-то убежденно произнес Забродов и  постарался
улыбнуться.
   Но Штурмин сам, будучи правдивым, чувствовал фальшь и у других.
   - Тебе одному побыть хочется, так ведь?
   - Да, - согласился Забродов.
   - И мне хочется. Зачем друг друга мучить? Выпьем по рюмке,  доедим  и
двинемся отсюда, каждый в свою сторону.
   - Наверное, ты прав, - согласился Забродов.
   Они чокнулись, но выпили не до дна, лишь по маленькому глотку.
   Забродов сидел и думал:
   "В самом деле, Штурмину стоит побыть одному.
   Принял он решение, можно  сказать,  сгоряча,  под  давлением.  Теперь
должен свыкнуться с ним, взвесить все "за" и "против", понять,  что  его
жизнь меняется к лучшему. И мешать ему в этом не стоит".
   Затем он исподтишка глянул на Штурмина  и  приметил,  тот  не  спешит
есть.
   "Ага, скорее всего, жена отпустила его до самого позднего  вечера,  и
теперь ему не хочется, как дураку, прийти засветло. А  куда  он  пойдет?
Пригласить к себе?
   Так это вновь сидеть и молчать, смотреть друг на друга.  Он  может  и
здесь посидеть. Выпивка есть, закуски тоже хватает".
   -  Знаешь,  Лева,  если  появятся  какие-нибудь   вопросы,   приходи,
расскажу, помогу. Если надо, приеду сам,  проконсультирую.  А  теперь..,
приятного тебе аппетита, - он хлопнул по плечу Штурмина.
   - Спасибо, Илларион.
   В отличие от Мещерякова, у Штурмина не было комплексов. Он  не  полез
за деньгами, когда Забродов рассчитывался  с  официантом,  знал,  что  у
Иллариона семьи нет, в быту он аскетичен, деньгами не дорожит.
   А вставь слово, мол, заплачу, обидится.
   - Счастливо, - Забродов, уже подходя к двери, взбросил руку, сжав  ее
в кулак.
   Такой же жест сделал и Штурмин, причем быстро, механически. Это  была
не рисовка на публику. И Забродов, и Штурмин могли бы общаться  жестами,
находясь в километре друг от друга, рассматривая собеседника в  бинокль.
Они бы могли долго беседовать одними жестами, мимикой,  как  глухонемые.
Иногда Штурмин удивлялся  этому.  Такому  общению  никто  не  учил,  оно
приходило  с  опытом  само,  и  почти  все,   прошедшие   спецназ   ГРУ,
участвовавшие в боевых операциях, владели этим искусством.
   Пройдя мимо окна, Забродов еще раз напомнил о себе, стукнув в толстое
витринное стекло костяшками пальцев и широко улыбнувшись  Штурмину.  Тот
поднял рюмку и подмигнул Иллариону, мол, за твое здоровье.
   На том и расстались.
   "  Забродов  не  стал  заходить  домой,  ему   захотелось   пройтись,
прогуляться по улицам, дать хоть какую-то  нагрузку  ногам,  потому  как
сегодня зарядки его лишила Болотова.  А  секс,  хоть  и  отнимает  много
энергии, но он  не  зарядка,  не  работа,  а  удовольствие,  как  считал
Забродов. И он  пружинистой  походкой  двинулся  по  улице,  минуя  один
квартал за другим.
   Штурмин, отхлебнув маленький глоток водки, вновь  поставил  рюмку  на
стол. Пить одному не хотелось.
   "Не алкоголик же я  какой-нибудь!  Хотя  Варвара  и  уверена,  что  я
пьяница. Но говорит она так потому,  что  никогда  настоящих  пьяниц  не
видела. Ей со мной повезло, всегда домой сам приходил, никогда ей меня в
постель укладывать не приходилось. Сам раздевался, сам умывался. И утром
никогда на головную боль не жаловался. Единственная  слабость,  так  это
после пьянки с утра на минералку тянет, целый литр выпить надо, чтобы  в
норму  придти.  А  интересно,  вода  из  айсберга  лучше  помогает,  чем
минералка?"
   Лев Штурмин посмотрел на пустые места возле себя, где совсем  недавно
сидели его друзья. О Забродове и Мещерякове он вспомнил  с  теплотой,  а
вот Наталью, хоть она ему и понравилась, сразу после ее ухода невзлюбил.
   "Забродову везет. Красивых баб  с  собой  водит,  и  до  сих  пор  не
женился. Мало того, что красивые, так еще и умные. Про чистую воду,  про
айсберги знают... А вот толку с такой бабы, кроме разговоров,  наверное,
никакого. Она точно, ни черта готовить  не  умеет,  в  отличие  от  моей
Варвары, разве что яичницу. А моя Варвара  из  ничего  ужин  приготовить
может. Бывало, придешь, друзей с собой приведешь, кажется, дома ни черта
нет, а она через пятнадцать минут, глядь, полный стол накрыла! И  откуда
что берется, из дому же не выходила!
   Она у меня волшебница, добрая волшебница. Интересно  получается...  -
рассуждал Штурмин, сидя за столом, - когда  жены  нет,  думаю  о  ней  с
теплотой, слова хорошие придумываю, а приду домой - язык словно  к  небу
прилип, или того хуже, не удержусь, какую-нибудь гадость да скажу".
   Официант убрал пустую  посуду,  но  на  столе  еще  оставалось  много
закуски. Да и водки в графине было почти до  половины.  Штурмин,  поняв,
что теперь рисоваться ему не перед кем, расстегнул  верхнюю  пуговицу  и
поудобнее устроился на мягком диване.
   "Музыку включили бы, что ли, -  подумал  он,  но  не  стал  напрягать
официанта. - Все, делать больше нечего. Согласие я дал,  не  станешь  же
слово назад забирать.
   Побуду Забродовым. Правда, из меня такого  инструктора,  как  он,  не
получится. Он - ас, а я кто? Начнут сравнивать - и не в мою пользу. -  И
тут же он нашел положительное  в  таком  раскладе.  -  Значит,  появится
стимул к росту".
   И он уже увидел себя в мыслях на полигоне ГРУ перед строем  новичков,
которых предстоит научить уму-разуму, сделать из них  настоящих  бойцов,
вложить в них все то, что известно ему самому.
   Штурмин сидел с рюмкой водки в руке, от  которой  отпил  глоток,  его
мысли  были  далеко.  Они  то  кружились  вокруг  полигона,   то   вдруг
оказывались в Таджикистане или в Югославии, в