или  поздно  контору
прихлопнут, это же ясно, как божий день, и что ты тогда станешь  делать?  На
что жить? И потом, не собираешься же ты всю оставшуюся  жизнь  горбатить  на
этого каменнорылого Валентина Валерьяновича...
   Некоторое время он сидел неподвижно,  тупо  уставившись  на  плывущее  по
экрану изображение звездного неба.
   - К черту, - сказал он наконец и опустил руки на клавиатуру.
   Встроенной программы ?09? в стареньком ?пентюхе?  не  было.  Предчувствуя
новые трудности, Чек соединился с банком данных Мосгорсправки и  через  пять
минут узнал все, что требовалось для дальнейшей работы. Здесь он  чувствовал
себя, как дома. Засекреченных номеров и вымаранных адресов для  него  просто
не существовало - эти хитрости срабатывали против ?чайников?, а Чек перестал
быть ?чайником? много лет назад.
   Выписав на клочок бумаги несколько номеров, которые могли пригодиться  во
время поисков, Чек вышел из справочной сети и соединился  с  отделом  кадров
ГРУ. Не успев набрать последнюю цифру, он резким  нажатием  клавиши  оборвал
связь.
   - Ф-фу-у, - сказал он дрожащим от испуга голосом.  -  Надо  же,  до  чего
додумался! Верно говорят: и на старуху бывает проруха. Мало было мне сегодня
опер-группы...
   Он закурил, не замечая, как дрожат руки,  и  на  всякий  случай  выключил
компьютер, благословляя  въевшийся  в  плоть  и  кровь  инстинкт  хакера,  в
последний момент уберегший его от непоправимой  ошибки.  Чек  был  уверен  в
своей способности безнаказанно играть  в  прятки  со  службами  безопасности
различных коммерческих структур, но взламывать банк информации ГРУ,  сидя  в
собственной квартире, было бы верхом глупости.
   - Однако,  -  произнес  он  куда-то  в  пространство,  жадно  затягиваясь
сигаретой и посыпая  пеплом  свои  выходные  брюки,  -  давненько  же  я  не
действовал на свой страх и риск!
   Докурив, он натянул на плечи еще не успевшую просохнуть  куртку,  вытащил
из-под груды одежды в углу ноутбук, затолкал его  в  сумку,  положил  сверху
плоскую коробку модема,  побросал  туда  же  всякую  мелочь,  которая  могла
пригодиться, когда он станет напрямую  подключаться  к  телефонному  кабелю,
проверил, на месте ли сигареты и бумажник, снял с крючка ключ  от  машины  и
торопливо вышел из квартиры.
   Он поехал в Медведково. С одной стороны, это было  достаточно  далеко  от
его дома, а с другой, линии подземных коммуникаций здесь были  старыми,  так
что можно было не бояться застрять в какой-нибудь слишком узкой трубе. Кроме
того, в Медведково он провел детство, здесь до сих пор жила мама, и Чек  мог
с  закрытыми   глазами   нарисовать   каждый   фонарный   столб   и   каждый
канализационный люк на территории десятка кварталов.
   Он вернулся домой  далеко  за  полночь,  проведя  под  землей  наедине  с
компьютером около двух часов. Это были  тяжелые  два  часа:  ему  все  время
казалось, что вот-вот из-за поворота широкой кирпичной  трубы  блеснет  свет
мощных ручных фонарей, и властный голос  прикажет  ему  поднять  руки  и  не
двигаться. С сырого кирпичного свода мерно  капала  вода.  Тяжелые  холодные
капли с завидной точностью падали Чеку  за  воротник,  заставляя  ежиться  и
зябко поводить плечами. Воздух здесь тоже был сырой, неподвижный и  какой-то
мертвый. Несмотря на то, что в трубе  было  довольно  прохладно,  Чек  очень
быстро взмок от нервного напряжения. Ему было страшно, но в то же  время  им
владел знакомый азарт, многократно усилившийся из-за сложности  поставленной
Чеком перед собой задачи. Впервые в жизни Чек чувствовал себя главным героем
какого-то крутого боевика,  где  бесстрашный  одиночка  рискует  вступить  в
единоборство с могущественной организацией.
   Где-то на задворках его сознания шевельнулась скользкая мыслишка: да  бог
с ним, с Аверкиным! Бог с  ним,  с  тем  примитивным  шантажом,  который  он
затеял! Раз нащупав тропинку в это хранилище бесценной  информации,  по  ней
можно ходить долго, и продавать данные, которых нет ни у кого в целом свете,
тем, кто может дать за них  по-настоящему  большие  деньги.  Чек  немедленно
задавил эту мысль в самом зародыше: несмотря на молодость, идиотом он не был
и понимал, что игры в шпионов кончаются плохо. Одно дело - мелкий шантаж,  и
совсем другое - то, что  уголовный  кодекс  недвусмысленно  именует  изменой
Родине. Перспектива провести остаток жизни за проволокой  в  компании  особо
опасных маньяков, убийц и насильников Чеку не улыбалась.
   Он работал с филигранной точностью  сапера,  обезвреживающего  хитроумную
систему  начиненных  мощной  взрывчаткой  ловушек   и   мин-сюрпризов,   или
проводящего  операцию  на  сердце  нейрохирурга.  Его  пальцы   порхали   по
клавиатуре  ноутбука  с  немыслимой  скоростью,  глаза  не   отрывались   от
мерцающего экрана. На исходе второго часа этого каторжного труда в  мозгу  у
него тихонько звякнул тревожный колокольчик: Чек почувствовал, что  его  или
уже засекли, или вот-вот засекут. Он привык в подобных случаях безоговорочно
доверять своей  интуиции  и  потому  свернул  свое  оборудование  и  покинул
подземелье со всей быстротой, на которую был способен.
   Усевшись  за  руль  своей  припаркованной  в  ряду   других   автомобилей
спортивной ?хонды?, он увидел,  как  из-за  поворота  на  безумной  скорости
вылетели  две  новенькие  черные  ?волги?.  Эти  мрачные   близнецы,   визжа
покрышками, остановились в двух метрах от люка,  из  которого  минуту  назад
выбрался Чек, и из них бесшумно  и  стремительно  полезли  какие-то  люди  в
спортивной одежде и трикотажных масках, полностью скрывавших лица. Некоторые
держали в  руках  какие-то  уродливые,  никогда  прежде  не  виданные  Чеком
автоматы с громоздкими короткими казенниками и непропорционально длинными  и
толстыми стволами. Судя по виду, эти штуковины должны были стрелять быстро и
бесшумно, из чего следовало, что служат они отнюдь не для запугивания. Мигом
сообразив, что ребята в масках вовсе не намерены шутить, Чек боком  упал  на
сиденье,  от  души  жалея,  что  не  может  забиться  в  щель  обивки,   как
какой-нибудь таракан. В  следующее  мгновение  луч  мощного  ручного  фонаря
скользнул по спинке сиденья и ободу рулевого колеса.
   Обливаясь холодным потом. Чек лежал на боку битых полчаса, пока, наконец,
черные ?волги? не уехали, разочарованно фырча выхлопными трубами. Выждав для
верности еще несколько минут, Чек осторожно приподнялся и сел, вертя головой
во все стороны.
   Скупо освещенная редкими  фонарями  тихая  улица  была  пуста.  Прошептав
коротенькую матерную молитву, Чек включил зажигание и вздрогнул, потому  что
едва слышное курлыканье стартера  показалось  ему  оглушительным,  как  удар
грома. Когда он выруливал со стоянки, снова пошел дождь и лил не переставая,
пока он гнал машину из Медведково к своему дому, без нужды петляя по городу,
чтобы избавиться от гипотетического ?хвоста?.
   Войдя в квартиру, Чек, не раздеваясь, рухнул  в  свое  кресло  и  включил
?пентюх?. Его все еще трясло, как в  лихорадке,  пальцы  прыгали,  и,  чтобы
успокоиться, он стал играть  в  нескончаемую  тактическую  игру,  передвигая
призрачные   бронетанковые   соединения   и   отражая    хитроумные    атаки
несуществующего противника. Обычно, если не было  срочной  работы,  Чек  мог
развлекаться подобным  образом  сутки  напролет,  но  сегодня  игра  его  не
увлекала - мысли были заняты другим.  Проиграв  компьютеру  четыре  сражения
подряд, Чек с отвращением оттолкнул клавиатуру, выбрался из-за стола  и  как
был, в мокрой куртке и грязных  кроссовках,  ничком  повалился  на  кровать.
Через минуту он перевернулся на спину и закурил, глядя в потолок и  жалея  о
том, что в доме нет ни капли спиртного.
   Через какое-то время ему удалось заснуть, но  сон  его  был  тревожным  и
недолгим. Чек проснулся, едва тьма за окном  начала  сереть.  Чувствуя  себя
мятым и невыспавшимся, он снял успевшую немного просохнуть куртку,  разулся,
сходил в ванную, а потом долго сидел на кухне, пил  кофе  и  курил  длинными
затяжками. Находиться в комнате он не мог: ноутбук в сырой спортивной  сумке
мозолил ему глаза, напоминая о пережитом накануне ужасе. Чек не  сомневался,
что находился в шаге от гибели: ребята в масках выглядели людьми, привыкшими
сначала стрелять, а уже потом задавать вопросы.
   К шести утра ему удалось более или менее успокоиться.
   Все хорошо,  что  хорошо  кончается,  решил  Чек.  В  конце  концов,  ему
удалось-таки обвести всемогущее разведывательное управление вокруг пальца  и
уйти с места своего преступления неузнанным и невредимым,  унося  в  кармане
дискету с информацией, которая сулила солидную прибыль. Он умылся, побрился,
переоделся  в  сухое,  прихватил  сумку  для  продуктов   и   отправился   в
расположенный  неподалеку   круглосуточный   супермаркет.   По   дороге   он
остановился возле, будки телефона-автомата и, сверившись с записью на клочке
бумаги,  набрал  номер  домашнего  телефона  бывшего  майора  спецназа   ГРУ
Аверкина, занимавшего сейчас хорошо оплачиваемую должность во внешнеторговой
фирме ?Кентавр?.
   Ему ответил женский голос. Чек  вежливо  извинился  за  ранний  звонок  и
попросил  пригласить  к  телефону  Николая  Андреевича.  Собственный   голос
доносился до него как бы со стороны, глаза резало, словно в них насыпали  по
пригоршне песка, распухший язык тяжело ворочался в пересохшем рту.
   Думать Чек не мог и действовал, как во сне, пункт за пунктом претворяя  в
жизнь разработанный заранее  сценарий.  Он  даже  не  обрадовался,  когда  к
телефону подошел Аверкин, который в это время  вполне  мог  бы  оказаться  в
очередной загранкомандировке.
   - Николай Андреевич? - сказал Чек. - Извините за беспокойство, но дело не
терпит  отлагательств.  У  меня  мало  времени,  поэтому  не  перебивайте  и
слушайте. Если вы не хотите широкой  огласки  некоторых  подробностей  своей
трудовой биографии, вы должны будете  уплатить  мне  сто  тысяч  долларов  в
течение трех дней. В противном случае подробности,  о  которых  я  упомянул,
станут известны вашим зарубежным партнерам.
   - Что за черт? - проворчал Аверкин. - Кто говорит? Что за идиотские шутки
в шесть часов утра?
   - Это не шутки, Николай Андреевич. Это суровая  действительность.  И  она
может стать  еще  суровее,  если  вы  не  перестанете  сыпать  риторическими
вопросами и не будете точно выполнять мои  инструкции.  Вы  ведь  не  хотите
потерять свою работу, не правда ли? А вы можете ее потерять,  если  западные
партнеры вашей фирмы  узнают,  что  под  видом  торгового  представителя  их
периодически навещает.., ну, вы сами знаете, кто.
   Аверкин задумался на целых тридцать секунд - Чек знал это, потому что все
время  смотрел  на  циферблат  часов.  Он  назначил  себе   крайний   предел
продолжительности разговора  -  три  минуты,  -  и  не  собирался  превышать
регламент, какой бы оборот ни приняла беседа.
   - Это не телефонный разговор, - сказал наконец Аверкин. -  И  потом,  сто
тысяч...  Вам  не  кажется,  что  вы  сильно  переоценили   мои   финансовые
возможности?
   - А вы обратитесь за помощью к руководству фирмы, -  посоветовал  Чек.  -
Думаю, они согласятся выделить вам требуемую сумму, чтобы избежать  огласки,
которая приведет к миллионным убыткам. Да, кстати, об огласке. Не  вздумайте
впутывать в  это  дело  милицию  или  своих  бывших  коллег.  Если  со  мной
произойдет хоть что-нибудь экстраординарное, весь  собранный  мной  материал
будет автоматически вброшен в глобальную сеть Интернета.  А  материал  этот,
как вы должны понимать, касается не только вас...
   - Послушайте, - перебил его Аверкин, - у нас с вами  получается  странный
разговор. Вам не кажется, что вы несколько голословны?
   - Египет, - сказал Чек. - Сирия. Куба. Иран. О Кабуле я  уже  не  говорю.
Это далеко не все, но я думаю, с вас хватит и этого. Ждите звонка.
   Он с грохотом повесил трубку,  поспешно  вернулся  в  машину,  съездил  в
магазин и через сорок минут уже спал мертвым сном, свернувшись калачиком  на
своей разворошенной постели.  Сон  его  был  глубоким  и  спокойным,  как  у
человека, успешно и до конца выполнившего тяжелую, важную работу.

***

   Направляясь  на  работу,  Рогозин  сделал  небольшой  крюк  и  на  минуту
остановил свой огромный золотистый ?бьюик?,  который  друзья  и  знакомые  в
шутку называли ?бьюриком?, напротив офиса службы безопасности.
   Обезображенный дверной проем  уже  оштукатурили,  новенькая  дверь  сияла
зеркальным стеклом, в котором отражалась нелепая пятнистая фигура в  тяжелом
бронежилете и черной маске. Омоновец стоял на крыльце в расслабленной  позе,
небрежно положив руки на висевший поперек живота короткоствольный автомат, и
сквозь прорези маски глазел на девушек, которых здесь, в центре, как всегда,
было великое множество. Он покосился на остановившийся напротив длинный, как
железнодорожная платформа, роскошный автомобиль Рогозина и равнодушно  отвел
взгляд, убедившись,  видимо,  что  ожидать  нападения  со  стороны  водителя
?бьюика? не приходится.
   Рогозин немного посверлил этого мордоворота ненавидящим  взглядом,  но  в
конце концов пожал  плечами  и  отправился  по  своим  делам.  Омоновец  был
безмозглым инструментом, а кто же обижается на инструмент? Даже прокуратура,
санкционировавшая это вторжение, была не более чем слепым орудием в  чьих-то
умелых, опытных руках. Рогозин не ломал себе голову  над  тем,  кто  из  его
конкурентов все это устроил. Он мог с ходу  перечислить  не  менее  полутора
десятков названий солидных фирм и имен их владельцев, которые многое  отдали
бы за то, чтобы устроить Рогозину и его ?Эре? хотя бы мелкую пакость. А этот
налет на службу безопасности ?Эры? являлся не  чем  иным,  как  обыкновенной
мелкой пакостью,  досадной  и  кратковременной  помехой  в  работе  идеально
отлаженного механизма. Возможно, это была месть, а  может  быть,  кто-то  из
взятых в оборот конкурентов пытался таким способом оттянуть свою  неизбежную
финансовую гибель.
   Рогозин не слишком переживал по этому поводу: подобные инциденты  не  раз
имели место в недалеком прошлом и, несомненно, будут повторяться в  будущем.
На общий ход дел они повлиять  не  могли,  потому  что  службу  безопасности
концерна ?Эра? возглавлял Канаш, равных которому в этой  сфере  деятельности
не было. Он содержал свое  хозяйство  в  идеальном  порядке,  и  присылаемые
прокуратурой и налоговой полицией проверки никогда  не  могли  обнаружить  в
документации и методах работы ?Эры? ничего  криминального.  В  то  же  время
хитроумный Канаш не забывал  периодически  подкидывать  этим  волкам  мелкие
косточки наподобие  халтурно  замаскированного  в  комнате  отдыха  скрытого
микрофона или мелкой преднамеренной ошибки в бухгалтерской документации. Это
были мелочи, позволявшие проверяющим потешить свое  самолюбие,  а  Канашу  -
ненавязчиво предложить им взятку, не вызывая при этом лишних подозрений.
   За одиннадцать лет, которые миновали с той  страшной  ночи  на  отцовской
даче, Юрий Рогозин сильно изменился. Он был еще  сравнительно  молод  -  что
такое тридцать с небольшим лет для человека,  привыкшего  следить  за  своим
здоровьем! - но в нем  не  осталось  ничего  от  избалованного  маменькиного
сынка,  которым  он  был  когда-то.  Разумно  вложенные   деньги   и   умело
употребленное влияние Рогозина-старшего превратили Юрия в  довольно  крупную
фигуру, с которой постепенно начали считаться даже те, кого  с  легкой  руки
газетчиков в последнее время  было  модно  именовать  иностранным  словечком
?олигархи?. Впрочем, дело было не только в Рогозине-отце: сын тоже не  сидел
сложа руки, в поте лица  закладывая  прочный  фундамент  будущей  финансовой
империи. Он быстро понял, что на этом пути успеха может добиться только тот,
кто рассчитывает исключительно на собственные  силы  и  готов  на  все  ради
достижения цели. Надеяться на  защиту  и  помощь  государства  было  так  же
наивно, как вверять свою судьбу авторитетам криминального мира.  Для  умного
делового человека и государство, и мафия были просто инструментами,  которые
при умелом использовании могли приносить ощутимую пользу - наподобие топора,
с помощью которого мастер может срубить прочный и красивый дом, а неумеха  -
оттяпать себе палец, а то и всю  руку.  Юрий  Рогозин  не  был  неумехой,  и
возводимое им здание новой  империи,  которой,  как  он  рассчитывал,  будут
править его дети и дети его детей, росло не по дням, а по часам, радуя  глаз
стройностью пропорций и чистотой выверенных линий. Разумеется, в нем, как  и
во всяком здании, невозможно было обойтись без  темных  кладовок  и  вонючих
канализационных труб, но все это было надежно спрятано от посторонних  глаз.
Рогозин никогда не прибегал к услугам преступного  мира,  если  существовала
хотя бы малейшая возможность разоблачения. Даже самые заядлые из его  врагов
не могли связать его имя  с  заказными  убийствами  или  отмыванием  грязных
денег, хотя в прошлом Юрия Рогозина были эпизоды, о которых  он  предпочитал
помалкивать. Канаш, как никто, умел прятать концы в воду, и с  этой  стороны
Рогозину ничто  не  угрожало,  тем  более,  что  подобными  методами  он  не
пользовался уже лет пять.
   Рогозин не нуждался в услугах наемных киллеров, чтобы  убирать  с  дороги
конкурентов. У него хватило ума понять, что умело поданная информация  разит
наповал вернее пули  или  тротила.  Это  было  чисто,  удобно  и  безопасно,
поскольку позволяло расправляться с оппонентами без крови, стрельбы и прочей
уголовщины.
   Бесценный Канаш, прошлое которого было так же  темно,  как  его  каменная
физиономия, подхватил идею буквально на лету, и с его помощью Рогозин  очень
быстро создал в Москве совершеннейшую сеть электронного шпионажа. Это стоило
больших усилий и фантастических денег, но  Рогозин  был  доволен:  он  успел
опередить конкурентов, и все их попытки соперничать с ним  в  информационной
войне выглядели смешно и жалко. Он мог душить  их  на  выбор,  по  одному  и
пачками, и делал это, не испытывая ни злости, ни стыда, ни  жалости  -  так,
как огородник выпалывает проросшие на грядке сорняки.
   Постепенно до него дошло, что он не только может, но и  должен  оказывать
влияние на политику. Это понимание пришло  к  нему  не  сразу.  Поначалу  он
воспринимал скачки и бешеные зигзаги политического курса так же, как и любой
рядовой россиянин: как неизбежные, непредсказуемые и не поддающиеся никакому
влиянию капризы погоды наподобие тайфуна или засухи. Но по  мере  того,  как
состояние Рогозина росло, он начал понимать, что  политику  делают  все-таки
люди, причем, как правило, вовсе не те, которые горланят на заседаниях  Думы
и позируют перед телекамерами. Это были куклы, а кукловоды прятались в  тени
за  кулисами,  дергая  за  веревочки  и  с  сосредоточенным  видом   огребая
многомиллионные барыши.
   Работать с политиками оказалось проще, чем  с  бизнесменами:  они  больше
зависели  от  общественного  мнения.  Рогозин,  которому  в  то  время   уже
принадлежали две газеты с миллионными тиражами, не жалел сил  и  средств  на
то, чтобы обзавестись собственным каналом на телевидении. Это было дорого  и
хлопотно, но овчинка стоила выделки,  и  контролируемые  Рогозиным  средства
массовой  информации  уже  через  час  после   вторжения   в   офис   службы
безопасности ?Эры? подняли дикий  вой  на  всю  страну,  вопя  о  творящемся
беззаконии и туманно намекая на сведение  каких-то  личных  счетов,  орудием
которого  сделалась  федеральная  прокуратура.  В   обеих   газетах   и   на
телевизионном канале у Рогозина работали  матерые  профессионалы,  в  разное
время по различным  причинам  оказавшиеся  не  у  дел  или  перекупленные  у
конкурентов, да и материал был острый, злободневный, так  что  первый  вопль
был немедленно подхвачен другими  газетами,  телевидением  и  радио.  Кто-то
вовсю ругал Рогозина, кто-то, наоборот, хвалил, помня о  хранящемся  у  него