идном месте.
   Все  было  в  порядке,  и  Карим  любезно  осклабился  навстречу   первым
покупателям.
   - Что будем брать, начальник?
   -  Одеколон,  -  коротко  бросил  полковник.  -  Есть  у  вас  что-нибудь
приличное?
   - У Карима все приличное! "Русский  лес"  есть,  "Шипр",  даже  "Тройной"
есть!
   Полковник  снова  поморщился,  а   коренастый   спецназовец   в   потнике
ухмыльнулся, словно услышал веселый анекдот. В общем-то, все  было  понятно:
полковник привык пользоваться по-настоящему хорошей парфюмерией. Карим  даже
немного обиделся за свою автолавку: в конце концов, ассортимент подбирает не
он, да и автолавка - не московский ГУМ. Сидел бы в  своей  Москве,  если  не
нравится... Тоже мне, столичная штучка!
   - Хорошо, - недовольно проворчал полковник, - давайте "Тройной".
   Он открыл дорогой кожаный бумажник, и бросил на прилавок мятую купюру.
   - Да, и еще сигарет, - спохватился он. - "Парламент" есть?
   - Есть "Прима", - ответил Карим. - Если  хотите,  в  следующий  раз  могу
привезти блок "Парламента". Будет немного дороже, но для вас сделаем скидку.
   Полковник пробормотал короткое ругательство. Спецназовец в потнике  снова
ухмыльнулся.
   - Нечего скалиться, Матвей, - сказал ему  полковник.  Карим  удивился:  у
него что, глаза на затылке? - А когда это  -  в  следующий  раз?  -  спросил
полковник, обращаясь к Кариму.
   - Через неделю, - ответил тот.
   - Чертова дыра, - пробормотал полковник. - Давайте одеколон.  Сигарет  не
надо. Да! Коньяк у вас есть?
   - Водка, - лаконично ответил Карим, вынимая из картонной  коробки  флакон
"Тройного". - Коньяк - в следующий раз.
   - Немного дороже, но со скидкой, - проворчал привередливый  полковник.  -
Хорошо, давайте вашу водку... Она хотя бы не паленая?
   Карим открыл рот, чтобы ответить, и  в  этот  момент  у  него  в  кармане
заиграла музыка. Он вздрогнул от неожиданности, не сразу поняв, что это ожил
подаренный Русланом телефон. "С ума сошел, шакал", - подумал он  о  Руслане.
Нашел время звонить! Вон какие глаза у этого полковника! Сейчас  спросит:  а
откуда у тебя, дорогой, спутниковый аппарат?
   Но полковник не  успел  ничего  спросить.  Телефон  в  кармане  у  Карима
исполнил буквально три или четыре такта  "Калинки",  после  чего  послышался
громкий  щелчок,  что-то  толкнуло  Карима  в  бок,  и  из  кармана  повалил
желтоватый дым. Широколицый спецназовец  буквально  отшвырнул  полковника  в
сторону, прыгнул вперед и повалил Карима спиной на прилавок раньше, чем  тот
успел хоть что-нибудь сообразить. Левая рука спецназовца  стальным  захватом
обвилась вокруг его горла, а правая нырнула  в  карман  и  выхватила  оттуда
дымящийся телефон.
   - Держи  его!  -  крикнул  спецназовец  полковнику,  оттолкнул  Карима  и
бросился к дверям фургона. - Ложись! - заорал он во  всю  глотку  и  швырнул
телефон на землю через головы толпы.
   В толпе завизжали женщины. Очередь распалась, люди бросились  врассыпную.
Ложиться, естественно,  никто  и  не  подумал.  Телефон  ударился  о  землю,
подскочил, снова упал и  остался  лежать  в  жухлой  траве,  лениво  дымясь.
Некоторое время прапорщик спецназа Матвей Брузгин наблюдал за  ним,  стоя  в
дверях фургона в позе человека, готовящегося к прыжку, а потом выпрямился  и
повернулся к Кариму, который все еще лежал спиной  на  прилавке  и,  моргая,
смотрел в дуло полковничьего автомата.
   - Вставай, красавец, - сказал  Брузгин,  нехорошо  улыбаясь.  -  Вставай,
горный орел. Показывай, где взрывчатка.
   Карим медленно, с большой неохотой перевернулся на живот, оттолкнулся  от
прилавка руками и встал. Смысл происшествия начал понемногу доходить до  его
сознания. Он понимал, что пропал, но никак не мог взять в толк, каким именно
образом это случилось. А главное, почему?
   У него за спиной полковник Мещеряков щелкнул предохранителем  и  забросил
за  спину  автомат,  который  незаметно  перестал  выглядеть  в  его   руках
посторонним предметом.
 
Глава 2 
 
   Бывший инструктор учебного центра спецназа  ГРУ  капитан  запаса  Иларион
Забродов уже несколько лет назад пришел к выводу, что иностранная  оккупация
Москве не грозит: захватчики просто не найдут в городе  места  для  парковки
своей  военной  техники.  В  последнее  время  ему   стало   казаться,   что
предполагаемым "интервентам" ничего не светит даже в том  случае,  если  они
прибудут в Москву на велосипедах: автомобилей в городе больше, чем людей,  и
никакие эвакуаторы не смогли бы изменить положение.
   Рассуждая подобным образом,  он  вел  свой  потрепанный  оливково-зеленый
"лендровер"  вдоль  бесконечного  ряда  припаркованных  у  бровки   тротуара
автомобилей. Машины стояли так плотно, что оставалось только  гадать,  каким
образом водителям  удалось  из  них  выбраться.  Забродов  пожал  плечами  и
недоуменно поднял брови: человек, с которым он должен был  встретиться,  мог
бы выбрать для свидания и более удобное  место.  Судя  по  номеру  домашнего
телефона,  который  дал  Илариону  его  старинный  приятель  антиквар  Марат
Иванович Пигулевский, человек этот  жил  на  противоположном  конце  Москвы.
Поскольку он давно находился на пенсии  и  вел,  по  слухам,  затворнический
образ жизни,  Илариону  было  сложно  подыскать  разумное  объяснение  столь
странному выбору  места  встречи.  Вероятнее  всего,  ни  о  каком  разумном
объяснении не могло быть и  речи:  похоже,  Иларион  столкнулся  с  какой-то
старческой фобией. "Только не надо смеяться над стариковскими слабостями,  -
мысленно сказал себе Иларион, высматривая место для  парковки.  -  Поглядим,
каким ты станешь, когда тебе стукнет семьдесят.., если стукнет, конечно. Как
сказал классик, "поэт в России - больше чем поэт". А вот о  чем  классик  не
подумал, так это о том, что и читатель  в  России  это  немного  больше  чем
просто читатель..."
   Справа  показалось  свободное  местечко,  и  Забродов  включил  указатель
поворота. "Лендровер" вошел в щель между новенькими "Жигулями" и  громоздким
пожилым "бьюиком" плотно, как пробка в бутылку. "Водитель в России -  больше
чем водитель", - с усмешкой подумал Иларион и выключил зажигание.
   Он посмотрел на часы. До назначенного времени оставалось больше  двадцати
минут. По дороге Иларион заехал  к  Пигулевскому,  но  Марата  Ивановича  не
оказалось  на  месте,  в  результате  чего  в  личном  расписании  Забродова
образовалась ничем не заполненная дыра. Подумав о расписании, он  усмехнулся
и покачал головой. Какое расписание?! Времена, когда он нуждался в  каких-то
расписаниях и графиках, давно прошли. Да и раньше, во время службы,  капитан
Забродов считал главным достоинством любого расписания  возможность  сломать
его и перекроить по собственному усмотрению. Жесткий  график  -  вещь  очень
удобная, но опасная. В  силу  собственного  неугомонного  характера  Иларион
хорошо понимал людей с чудинкой, способных  удивить  окружающих  неожиданным
коленцем, - вот,  например,  как  этот  старик,  с  которым  он  должен  был
встретиться через двадцать минут.
   Поводом для встречи  послужила  китайская  гадательная  книга  "Ицзин"  -
"Книга перемен", очень популярная у  буддистов  на  протяжении  добрых  пяти
тысяч лет. Двухтомник этого оракула был издан в Токио более  полутора  веков
назад  очень  небольшим  тиражом.  Иларион  слышал  об  этом  издании,   но,
разумеется, не мог даже мечтать о том, чтобы пополнить им свою коллекцию. По
правде говоря, он даже не предполагал,  что  в  Москве  есть  хотя  бы  один
экземпляр, так что сделанное под большим секретом сообщение  Пигулевского  о
том, что  владелец  раритета  ищет  покупателя,  повергло  его  в  состояние
лихорадочного возбуждения, знакомое истинному коллекционеру.
   Он поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, и  закурил,  приготовившись
терпеливо ждать. На лобовое стекло упала капля, за ней  еще  одна  и  еще  -
обещанный  метеорологами  дождь  все-таки  начался.  Иларион   вздохнул:   в
последнее время он перестал любить осень. Когда листва на деревьях  начинала
желтеть и облетать, в голову лезли неприятные мысли о том, что и он, Иларион
Забродов,  незаметно  для  себя  вступил  в   свой   персональный   октябре,
отличающийся от обычного тем, что весны за ним уже не будет. Этот  ежегодный
период уныния  длился,  как  правило,  не  больше  двух  недель  и  к  концу
названного срока проходил без следа, но беда была в том,  что  раньше  таких
приступов меланхолии с Забродовым не случалось. Они начались  года  два  или
три назад и заметно беспокоили Илариона, привыкшего  трезво  оценивать  свое
душевное и физическое состояние и видевшего в них первые признаки  исподволь
подбиравшейся.., слабости, связанной с возрастом.
   Напротив  того   места,   где   он   припарковался,   виднелась   витрина
парикмахерской. Вывеска была выполнена  на  американский  манер  -  медленно
вращающийся белый шест, по спирали  обвитый  красной  полосой.  Вот  тебе  и
оккупация,  подумал  Иларион.  Американцы  -  дураки,  они  потеряли   целых
пятьдесят лет, хотя уже в сорок пятом  можно  было  сообразить,  что  деньги
намного эффективнее атомной бомбы. А может, и не такие уж дураки.  Тогда,  в
сорок пятом, мы бы сопротивлялись, а теперь собственными  руками  превращаем
Москву в пародию на американский город.
   Он покосился направо, где стоял старый "бьюик" - громоздкий,  похожий  на
утюг, с никелированными бамперами и колпаками колес, с  решеткой  радиатора,
которая  углом  выдавалась  вперед  из-под  широкого,  тронутого  по   краям
ржавчиной капота. Несмотря на свое американское  происхождение,  эта  машина
вызывала у Илариона безотчетную  симпатию.  Это  был  еще  один  заслуженный
старикан, наподобие его "лендровера", знававший лучшие дни, но  продолжавший
безропотно выполнять свою работу наперекор возрасту. Пока  Забродов  пытался
прикинуть, какой у этого железного бегемота расход топлива,  к  стоявшей  по
другую сторону от "бьюика"  небольшой  трехдверной  машине  подошел  молодой
человек в кожаной куртке и низко надвинутой кепке. Иларион не  сразу  понял,
что заинтересовало его в этом молодом человеке,  но  потом  сообразил:  этот
парень странным образом не соответствовал  своему  автомобилю.  Машина  была
маленькая, юркая, ярко-розовая -  в  общем,  женская,  и  довольно  дорогая.
"Конечно, - подумал Иларион, - у нас тут не Америка,  особенно  выбирать  не
приходится, но за такие деньги  парень  мог  купить  что-нибудь  помощнее  и
вообще посолиднее. Или хотя бы другого цвета.  Или  у  него  сломалась  своя
машина и он взял на время тележку жены?  Вот  бедняга!  С  таким  ростом,  с
такими широкими плечами и с такой небритой челюстью при всем честном  народе
забираться  в  эту  кукольную  коляску,  наверное,   не   слишком   приятно.
Неудивительно, что он такой нервный..."
   Нервный парень повозился с дверцей,  открыл  ее,  но  садиться  в  машину
почему-то не стал. Просунув руку под приборную панель, он потянул  рычаг  и,
обойдя машину, поднял блестящий розовый  капот.  Пока  дверь  была  открыта,
Иларион успел заметить,  что  сиденье  водителя  почти  до  упора  подвинуто
вперед. Парень, наверное, был большим  оригиналом,  раз  предпочитал  водить
автомобиль, задрав колени выше головы и упираясь животом в баранку. Забродов
поиграл бровями и нерешительно положил ладонь на дверную ручку. Он никак  не
мог взять в толк, что происходит. На угон это  походило  так  же  мало,  как
парень в кожанке походил на водителя розовой малолитражки. Возможно, это был
муж, решивший покопаться в двигателе, пока жена сидит в  парикмахерской.  Ну
не жена, так любовница или, скажем, просто знакомая...
   Молодой человек опустил капот, оглянулся по сторонам и,  засунув  руки  в
карманы куртки, неторопливо зашагал прочь. Ну и черт с ним, подумал Иларион,
снова принимая расслабленную позу. Пора становиться  современным  человеком.
Моя хата с краю, ничего не знаю. Бомбу он, что ли, туда  подложил?  Господи,
какая чепуха лезет в голову... Неизгладимая печать профессии,  вот  что  это
такое. Теперь мне до  самой  смерти,  наверное,  будут  мерещиться  бомбы  в
двигателях,   террористы   и   прочая   дрянь.   Нужно   было    становиться
литературоведом,  хотя,  по  слухам,  творческая  интеллигенция  -  тоже  не
сахар... Как, бишь, звали того скульптора, который бродил по улицам и  душил
прохожих?  Хоботов,  вот  как.  Талантливый  был  мужик.  А   сколько   баек
рассказывают про писателей - и смешных, и не очень... Это  потому,  что  мир
грез, в котором они живут, суть место, полное неожиданностей.  Зайдешь  чуть
дальше чем нужно - и готово: если не тюрьма, то психушка тебе  обеспечена...
Возьмем, к примеру, меня.  Я  не  творец,  а  всего  лишь  более  или  менее
квалифицированный потребитель чужого творчества, а сколько раз на протяжении
жизни мне говорили, что по мне дурдом плачет? Ох, много!.. И говорила это не
шантрапа подзаборная и не торговка семечками  с  колхозного  рынка,  а  люди
серьезные, уравновешенные, привыкшие отвечать за свои слова и в  большинстве
своем искренне. Мною уважаемые. Это ли не повод задуматься?
   Он покосился на часы. До условленного срока оставалось меньше пяти минут.
"Только бы старикан не испугался дождя, - подумал Иларион. -  Я  бы  на  его
месте хорошенько подумал, прежде чем выходить с такой книгой под дождик. А с
другой стороны, кто сказал, что он придет на первую встречу с книгой? Никто.
Это просто мне так хочется. А старик будет  осторожничать,  присматриваться,
ходить вокруг да около и,  только  когда  убедится,  что  я  не  представляю
опасности,  пригласит  меня  в  гости  или  назначит  встречу  у   того   же
Пигулевского,  где  ему  будут  обеспечены  все   необходимые   условия:   и
безопасность, и уединение, и - на всякий случай - свидетель...
   Зеркальная дверь парикмахерской  отворилась,  и  оттуда,  вышла  довольно
экстравагантно одетая девица с прической,  которая,  как  краем  уха  слышал
Иларион,  на  молодежном  жаргоне  носила   меткое   наименование   "перья".
Вышеупомянутое сооружение действительно сильно напоминало кучу  торчащих  во
все стороны  перьев,  окрашенных  в  красный  и  белый  цвета.  Эта  пестрая
красно-белая копна удивительно гармонировала с небрежно наброшенным на плечи
боа из ядовито-зеленого меха -  натурального  или  искусственного,  было  не
разобрать. "Ей-богу, - подумал Иларион, - я не удивлюсь, если окажется,  что
розовая машина - ее."
   Девица  двинулась  через  улицу,  торопливо  и  вместе  с  тем  осторожно
перебирая  длинными  худыми  ногами  в  облегающих  сапогах  на   высоченной
платформе. Колени у нее были такие острые, что,  казалось,  вот-вот  прорвут
сетчатые чулки. Блестящую  сумочку  из  ярко-красного  кожзаменителя  девица
держала над головой - берегла новую прическу. Проезжавшая мимо машина громко
просигналила,  не  то   предостерегая   обладательницу   зеленого   боа   от
неосторожного попадания под колеса, не то отдавая должное  ее  экзотическому
виду. Понять водителя было  легко:  дамочка  напоминала  редкую  тропическую
птицу, ненароком залетевшую в серые ущелья осенних московских  улиц.  "Ну  и
молодец, - подумал Забродов. - Потеряться в толпе, стать неотличимым от  нее
проще всего. А на то, чтобы выделиться из  серой  массы,  пусть  даже  таким
примитивным способом, требуется мужество.  Отсутствие  вкуса  -  это  другой
разговор. И потом, кто сказал, что у  меня  правильный  вкус,  а  у  нее  не
правильный? Они просто разные, наши вкусы.  Мне  нравится  японская  поэзия,
армейский комбинезон и мой  "лендровер",  а  ей  -  красно-белые  "перья"  и
зеленое боа... И между прочим, с общепринятой точки зрения, мы оба -  чудаки
не от мира сего. Если бы тот тип, что ей сейчас сигналил, узнал, какую сумму
я намерен отвалить за книгу, которую даже не могу прочесть,  потому  что  не
знаю  японского,  он,  наверное,  бибикал  бы  на  меня,  пока  не   посадил
аккумулятор".
   Пропустив мимо себя еще одну машину, дамочка  в  зеленом  боа  перебежала
улицу  и  остановилась,  как   и   предполагал   Забродов,   возле   розовой
малолитражки. Пока она торопливо рылась в сумочке, отыскивая ключи,  Иларион
мог как следует ее разглядеть. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это
не девица, а дамочка, причем лет ей не  меньше  сорока  -  ну,  может  быть,
тридцати восьми. "Ага, - подумал Забродов, - вот оно что. "Врагу не  сдается
наш гордый "Варяг"..." А враг у нас с ней общий  -  время.  Странно,  почему
людям неймется? Кто сказал, что со старостью необходимо бороться? У  нее,  у
старости, наверняка есть свои прелести, скрытые от наших глаз и  потому  нам
непонятные. Так нет же, подавай нам вечную молодость или хотя  бы  видимость
ее. А зачем? Что такого интересного мы рассчитываем увидеть в будущем,  ради
чего стоило бы из последних сил цепляться за жизнь?"
   Пока Иларион  Забродов  развлекался  подобными  философскими  раздумьями,
объект его наблюдений успел отпереть дверцу своей машины и торопливо юркнуть
за руль, спасаясь от дождя. Забродов видел, как по лобовому  стеклу  розовой
малолитражки заходили "дворники", смахивая  с  него  дождевые  капли.  Затем
включился стартер.  Он  квохтал  и  кудахтал  почти  минуту,  потом  немного
помолчал и закудахтал снова, но двигатель ни в какую не желал заводиться.
   Иларион закурил еще одну сигарету. Ситуация становилась любопытной. Между
делом бросив взгляд на часы, он отметил, что человек, которого он дожидался,
запаздывает, и даже  слегка  обрадовался  этому  обстоятельству:  во-первых,
теперь у  него  появилась  возможность  досмотреть  спектакль  до  конца,  а
во-вторых, опоздание старика давало ему некоторое преимущество, которое  при
желании можно было использовать во время торга.
   Осознав тщетность своих усилий, дамочка в розовой малолитражке  перестала
терзать стартер и в сердцах хватила кулаком по ободу руля.  Иларион  увидел,
как она  растерянно  выглядывает  из  окошка:  вероятно,  перспектива  снова
выбираться под дождь и, жертвуя только что сооруженной прической, копаться в
моторе, не вызывала у нее восторга. Забродов ее очень  хорошо  понимал:  ему
самому не хотелось выходить под дождь, но так же, как дамочка в зеленом боа,
он  чувствовал,  что  выходить  придется.  Оставалось  только   позавидовать
японцам, у которых подобные проблемы во все времена  решались  до  крайности
просто: неприятности человека - это его личное дело, а  помогать  тому,  кто
попал в беду,  значит  взваливать  на  себя  тяжкое  бремя  его  кармы,  что
недопустимо.
   Владелица  розовой  машины  все-таки  вылезла  наружу,  подняла  капот  и
беспомощно уставилась вовнутрь, смешно отведя назад руки, чтобы ненароком не
испачкаться.  Оставалось  только  гадать,  что  она  рассчитывала  там,  под
капотом, увидеть: судя по выражению лица, представшая перед ней картина была
ей в новинку. Она явно не  ожидала  обнаружить  внутри  своей  чистенькой  и
блестящей, как елочная игрушка, машины перепутанную  кучу  каких-то  грязных
замасленных  железяк,  пыльных  проводов  и   резиновых   ремней.   Забродов
сочувственно  усмехнулся,  но  выходить  из  машины  пока   что   не   стал,
ограничившись тем, что перегнулся через соседнее сиденье и опустил стекло  с
правой стороны.
   Дама в зеленом боа между тем  завершила  то,  что  она  считала  осмотром
двигателя, и беспомощно огляделась по  сторонам.  Она,  вероятно,  полагала,
что,  заметив  ее  затруднение,  к  ней  немедленно  слетится  целая   толпа
бескорыстных  помощников,  движимых  чисто   рыцарскими   побуждениями.   Но
заставленный автомобилями переулок  был  пуст,  а  Забродов  по-прежнему  не
спешил на помощь, хотя это и давалось ему с  некоторым  усилием:  он  твердо
решил, что досмотрит кино до самого конца и вмешается  только  тогда,  когда
это станет по-настоящему необходимо.
   Глубоко, полной грудью вздохнув, дамочка решительным жестом забросила  за
плечо болтающийся конец своег